Перевод, научное редактирование и комментарии Гр. Сапова
В квадратных скобках [...] – пояснения и примечания научного редактора. В фигурных скобках {...} приводятся фрагменты текста 1-го нем. издания (1912 г.), не вошедшие во 2-е нем. издание (1924 г.).
Книга Мизеса «Теория денег и фидуциарных средств обращения» представляет собой выдающееся достижение, ставшее значимым вкладом в экономическую мысль ХХ века. Эта книга стала кульминацией и завершением первого этапа развития австрийской экономической школы. Она также заложила основы новой самостоятельной теоретической традиции.
Австрийская школа явилась проблеском во мраке, в который в 1870-1880-е годы была погружена экономическая теория, поскольку помогла покончить с зашедшей в тупик классической, или рикардианской, системой. Это событие часто называют маржиналистской революцией, что совершенно неадекаватно описывает новый образ экономического мышления. В основу новой австрийской парадигмы был положен взгляд на отдельного человека, индивида, и анализ его действий и актов выбора, ставших фундаментальными понятиями экономической теории. Классическая политэкономия рассуждала в терминах широких классов и, следовательно, не могла предложить удовлетворительного объяснения ценности, цены и доходов в рыночной экономике. Представители австрийской школы начинали анализ с действий индивида. Например, концепция экономической ценности сводилась к оценкам, которые выносили индивиды, осуществляющие выбор, а цены возникали в результате основанных на этих оценках рыночных взаимодействий.
Начало австрийской школы было положено Карлом Менгером, опубликовавшим в 1871 г. свои «Основания политической экономии» («Grundsätze der Volkswirtschaftslehre»)1. Новую теорию в работах, написанных им начиная с 1880-х годов, особенно в нескольких изданиях многотомного сочинения «Капитал и процент»2, развивал и систематизировал ученик и последователь Менгера Ойген фон Бём-Баверк. Основываясь на фундаментальном анализе акта присваивания ценности (valuation), действия и выбора, Менгep и Бём-Баверк объяснили все аспекты того, что сегодня называется микроэкономикой: полезность, цены, обмен, производство, ставки заработной платы, процент и капитал.
1 Английский перевод «Основ» Менгера впервые увидел свет только в 1950 г. См.: Menger, Carl. Principles of Economics. New York: New York University Press, 1981. [Русский перевод был впервые опубликован в 1903 г.: Менгер К. Основания политической экономии / Пер. с нем. Г. Тикчина и И. Абегуза под ред. доцента Р М. Орженцкого. Одесса, 1903. Впоследствии этот перевод был переиздан в сборниках: Австрийская школа в политической экономии: К. Менгер, Е. Бём-Баверк, Ф. Визер. М.: Экономика, 1992; Менгер К. Избранные работы. М.: ИД «Территория будущего», 2005. – Науч. ред.].
2 Первый полный английский перевод с последнего немецкого издания опубликован в 1959 г.: Böhm-Bawerk, Eugen von. Capital and Interest. South Holland, Ill.: Libertarian Press, South Holland, Ill., 1959 (Vol. 1: Нistory and Critique of Interest Theories; Vol. 11: Positive Theory of Capital; Vol. 111: Further Essays on Capital and Interest. [Русские издания: Бём-Баверк О. Капитал и процент. Т. I: История и критика теорий процента// Бём-Баверк О. Избранные труды о ценности, проценте и капитале. М.: Эксмо, 2009; Бём-Баверк О. Капитал и процент Т. 2-3; т. 1: Позитивная теория капитала; т. 2: Экскурсы. Челябинск: Социум, 2010.)
Людвиг фон Мизес, принадлежа к третьему поколению экономистов австрийской школы, был блестящим участником знаменитого семинара Бём-Баверка, который собирался в Венском университете в первое десятилетие ХХ в. В своей великой книге «Теория денег и фидуциарных средств обращения» Мизес применил метод австрийской школы для решения задачи, имевшей первостепенную важность для выживания теории – преодоления разрыва между общей («макро») теорией денег и общей («микро») теорией цен.
В то время денежная теория все еще оставалась скроенной по рикардианским лекалам. Если общая «микроэкономическая теория» основывалась на анализе действий индивидов и выводила рыночные явления из феноменов индивидуального выбора, то денежная теория оставалась еще «холистичной», оперируя агрегатами, далекими от реального выбора индивидов. Сфера «микро» и сфера «макро» были полностью отделены друг от друга. Если другие феномены экономики выводились из действий индивидов, то предложение денег считалось внешней по отношению к рынку заданной величиной, механически взаимодействующей с абстракцией в виде «уровня цен». Сюда не проникал озарявший сферу «микро» свет, излучаемый анализом индивидуального выбора. Эти две сферы анализировались по отдельности, исходя из принципиально различных оснований. Автор этой книги совершил грандиозный научный подвиг, поставив денежную теорию на прочный фундамент общей экономической теории, отправляющейся от актов индивидуального выбора, что позволило ему интегрировать денежную и микроэкономическую теории.
Спустя два года после публикации «Теории денег и фидуциарных средств обращения» Ойген Бём-Баверк умер, и его ортодоксальные последователи, замкнувшиеся в рамках старой парадигмы, не признали прорыв в теории денег и экономического цикла, совершенный Мизесом. Поэтому Мизесу пришлось взять на себя трудное дело формирования собственной неоавстрийской, или мизесианской, школы, дело, осложнявшееся тем, что в Венском университете он не занимал оплачиваемой академической позиции. Тем не менее его Privatseminar на протяжении всех 1920-х годов посещали многие блестящие ученики.
Однако в англоязычных странах признание идей Мизеса было затруднено тем простым, но немаловажным обстоятельством, что там большинство экономистов не владели никаким языком, кроме родного английского. Книга Мизеса была переведена только в 1934 г., так что его открытия оставались неизвестными в течение более чем двадцати лет. В конце 1920-х годов английский экономист сэр Деннис Робертсон разработал подход, основанный на анализе остатков наличности, но его теория была холистичной и оперировала агрегированными показателями, а не отталкивалась от индивидуальных действий. Теория паритета покупательной способности дошла до Англии и США в искаженной и ослабленной версии Густава Касселя. А не знание ординалистской теории предельной полезности Чугела-Мизеса привело к тому, что западные экономисты-теоретики, идя вслед за Хиксом и Алленом, в середине 1930-х годов выбросили из экономической теории предельную полезность, заменив ее ошибочным концептом «кривых безразличия», который сегодня является общепринятым элементом всех учебников микроэкономики.
Интеграция микро и макро, осуществленная Мизесом, разработанная им теория денег и его теорема регрессии, а также проделанное им тщательное исследование инфляции были полностью проигнорированы последующими поколениями экономистов. Сегодня идея объединения микро и макро далека от воплощения в практику экономической науки как никогда.
В англоговорящий мир проникла только разработанная Мизесом теория экономического цикла, но и это произошло скорее благодаря усилиям отдельных лиц, нежели в результате широкого прочтения трудов Мизеса ученым миром. В 1931 г. выдающийся последователь Мизеса Фридрих Хайек переехал в Англию, чтобы преподавать в Лондонской школе экономики. На базе прорывных идей Мизеса Хайек разработал систематическую теорию экономических циклов и ему быстро удалось привлечь на свою сторону лучших представителей молодого поколения английских экономистов. Лидер этой группы Лайонел Роббинс организовал перевод на английский язык «Теории денег и фидуциарных средств обращения». С начала 1930-х годов в течение нескольких славных лет влияние теории Хайека испытывали на себе такие молодые светила английской экономической науки, как Роббинс, Николае Калдор, Джон Хикс, Абба Лернер и Фредерик Бенхем. Одновременно в США начали переводить и публиковать оригинальные работы австрийских приверженцев мизесовской теории экономического цикла, прежде всего Фрица Махлупа и Готфрида Хаберлера. В США ведущим сторонником теории цикла Мизеса-Хайека стал молодой Элвин Хансен. Мизесова теория экономического цикла была принята в качестве неоспоримого объяснения Великой депрессии, которую Мизес предвосхитил в 1920-е годы. Но как раз в тот момент, когда эта теория начала распространяться в Англии и США, мир ученых экономистов потрясла кейнсианская революция, обратив в эту веру даже тех, кто вроде бы должен был понимать что к чему. Характерно, что это обращение произошло не в результате последовательного опровержения взглядов Мизеса или чьих-то других, – все альтернативные подходы попросту игнорировались, а экономический мир с тех пор пробавляется старыми инфляционистскими заблуждениями, переодетыми в новые одежды с помощью внешне эффектного нового жаргона. К концу 1930-х годов верность мизесовой теории экономического цикла сохранял только Хайек, – среди ее сторонников не осталось ни его учеников, ни учеников Мизеса. Судьба не отпустила английской версии «Теории денег и фидуциарных средств обращения» достаточно времени, чтобы быть прочитанной, – в результате кейнсианской революции уже в 1936 г. любые докейнсианские идеи, особенно касающиеся экономического цикла, стали психологически неприемлемыми для следующего поколения экономистов.
В англоязычное издание 1953 г. Мизес добавил четвертую часть. Но в тот момент безраздельного царствования кейсианства мир экономической науки едва ли был готов вновь обратить внимание на идеи Мизеса. Однако в последнее время, особенно после смерти Мизеса в 1973 г., интерес к его экономико-теоретическим идеям необычайно возрос, и прежде всего в США. Проходят конференции и симпозиумы, публикуются книги и статьи, пишутся диссертации, посвященные австрийской экономической школе и в частности наследию Мизеса. На фоне полного фиаско кейнсианской системы, которая болтается между хронической и галопирующей инфляцией, с периодическими срывами в инфляционной рецессии, экономисты демонстрируют большую восприимчивость к Мизесовой теории цикла по сравнению с их отношением к ней в предыдущие четыре десятилетия. Будем надеяться, что новое издание побудит экономистов взглянуть свежим взглядом и на другие яркие идеи, содержащиеся в этом обойденном вниманием шедевре, а осуществленное Мизесом объединение теории денег и банковского дела с микроэкономикой послужит основой для дальнейшего развития денежной теории.
Мюррей Ротбард
С момента выхода первого немецкого издания этой книги прошло сорок лет. В течение этих четырех десятилетий мир пережил немало бедствий и катастроф. Меры экономической политики, вызвавшие эти прискорбные события, затронули также национальные валютные системы. Твердые деньги уступили место непрерывно обесценивающимся декретным деньгам. Сегодня все страны страдают от инфляции, которая грозит полностью разрушить их валюты.
Необходимо понимать, что нынешнее состояние мира и в частности сложившаяся ситуация в денежной сфере, представляют собой непреложные следствия проведения в жизнь доктрин, владеющих умами наших современников. Эпизоды великой инфляции нашей эпохи отнюдь не стихийные бедствия. Они дело рук человеческих, или, говоря прямо, – дело рук государства. Они – следствие теорий, приписывающих государству магическую силу создавать богатство из ничего и делать людей счастливее путем увеличения «национального дохода».
Одна из главных задач экономической науки состоит в развенчании инфляционистских заблуждений, которые современ Джона Ло и до нашего современника лорда Кейнса сбивают с толку авторов и государственных деятелей. До тех пор пока басни о благодетельности денежного экспансионизма составляют неотъемлемую часть официальной доктрины и направляют экономическую политику, бессмысленно строить планы восстановления денежной системы и надеяться на выздоровление экономики.
На демагога вряд ли произведут какое-либо впечатление любые аргументы, выдвигаемые экономической теорией против инфляционистов и экспансионистов, – ведь его не волнуют отдаленные последствия проводимой им экономической политики. Он выбирает инфляцию и кредитную экспансию, прекрасно понимая, что вызываемый ими бум продлится не долго и неизбежно закончится спадом. Он может даже бравировать тем, что игнорирует долгосрочные последствия своей политики. В долгосрочном периоде, повторяет он, мы все мертвы; значение имеет лишь краткосрочный период.
Однако вопрос состоит в том, как долго длится этот краткосрочный период? Создается впечатление, что государственные деятели и политики сильно переоценивают длительность краткосрочного периода. Правильный диагноз нынешнего положения дел таков: мы уже пережили краткосрочный период и сейчас сталкиваемся с долгосрочными последствиями, которые политические партии отказывались принимать в расчет. События развиваются именно так, как прогнозировала здравая экономическая теория, которую неоинфляционистская школа третировала как «ортодоксальную».
В этой ситуации оптимист может питать надежду на то, что народы все же будут готовы усвоить то, что они беспечно игнорировали совсем недавно. Именно эти оптимистические ожидания побудили издателей вновь выпустить эту книгу, а автора – добавить к ней в качестве эпилога очерк о восстановлении денежной системы (часть IV).
Людвиг фон Мизес,
Нью-Йорк, июнь 1952 г.
Из всех разделов экономической теории самую долгую историю имеет та ее часть, которая связана с проблематикой денег и кредита, имеющая так же и самую обширную литературу. Элементарные истины количественной теории были открыты еще в те времена, когда о других экономических проблемах не задумывались вовсе. К середине XIX в., когда в общей теории ценности еще не была окончательно разработана удовлетворительная статическая система, авторы статей, посвященных деньгам и банковскому делу, уже решали проблемы экономической динамики, причем зачастую вполне успешно. Мы считаем, что сегодня, при всем разнообразии подходов, характерных для теории денег и кредита, в экономической теории не существует другого раздела, который мог бы оказать более эффективную практическую помощь государственным деятелям и деловым людям.
Верно, однако, и то, что мало где полученные результаты исследований и обобщения практики настолько мало систематизированы и соотнесены с основными категориями теоретической экономики. Счет специальным монографиям идет на сотни. Число статей превосходит способности любого человека все их просмотреть. По крайней мере в англоязычной литературе попытки такого синтеза настолько редки, что в ходе работы над «Трактатом о деньгах» Кейнс жаловался на отсутствие не только сложившейся традиции упорядочивания, но хотя бы одного-единственного примера систематического рассмотрения предмета, по масштабу и качеству сравнимого со стандартами обсуждения центральных проблем чистой теории равновесия. В этих обстоятельствах можно надеяться, что издание этой книги удовлетворит реальные потребности англоязычных студентов и исследователей, поскольку сочинение венского профессора Людвига фон Мизеса «Theorie des Geldes und der Umlaufsmittel», перевод которого вы держите в руках, восполняет именно этот пробел. В книге систематически рассмотрены главные положения теории денег и кредита и исследована их связь как с основным корпусом экономической теории, так и с актуальными проблемами современной экономической политики. Начав с канонического анализа природы и функций денег, автор с помощью ряда в высшей степени оригинальных ходов ведет читателя от теоретических проблем ценности денег в простых условиях наличия единственного вида денег и отсутствия банковской системы, через анализ феномена параллельных денег и иностранных валют, к всестороннему рассмотрению проблем современного банковского дела и влияния кредитной экспансии на капитальную структуру и стабильность конъюнктуры. На континенте эта книга давно считается стандартным учебником по теории денег и кредита. Надеюсь, что она займет аналогичное место в англоязычных странах. Мне известно немного работ, оставляющих более глубокое впечатление логического единства и мощи современного экономического анализа. Однако было бы огромной ошибкой считать, что единственное или главное достоинство этой книги сводится к систематизации имеющихся знаний по данному предмету. Многие утверждения, впервые сформулированные в ней, стали настолько привычным содержанием современной теории денег, что английский читатель, впервые знакомящийся с этим сочинением спустя двадцать лет после выхода первого немецкого издания, может недооценить его оригинального вклада в науку – от которого ведут свою родословную многие из важнейших и актуальнейших современных дискуссий. Кто в 1912 г. слышал о вынужденных сбережениях, несоответствии равновесной и денежной ставок процента, о вызываемых нестабильностью кредита циклических колебаниях соотношения цен на производственные и потребительские благ? Все эти проблемы трактуются здесь здесь не как второстепенные (подобный подход встречается в более ранней литературе), а как центральные элементы тщательно разработанной теоретической системы. И автор этой системы имеет полное право испытывать печальное удовлетворение, наблюдая многочисленные подтверждения своей теории в после дующих событиях, – вначале великую инфляцию в первые послевоенные годы, а позднее события, приведшие к нынешней депрессии. Не следует так же пренебрегать вкладом автора в более абстрактные разделы теории ценности денег. Вместе с Маршаллом и еще одним-двумя авторами профессору Мизесу принадлежит честь соединения этой теории с общими категориями чистой теории ценности, а сделанный им акцент на связи неопределенности с размером остатков наличности и указание на зависимость определенных денежных явлений с ошибками в предвидении предвосхищают многие из наиболее плодотворных результатов, полученных в ходе самых недавних размышлений на эту тему. Несмотря на наблюдаемую в определенных кругах тенденцию возврата к более механистическим формам количественной теории, в частности, несмотря на попытки оперировать непрерывно множащимися чисто тавтологическими формулами, представляется несомненным, что дальнейший прогресс в объяснении наиболее трудных для понимания денежных явлений лежит на пути, указанном профессором Мизесом.
Настоящий перевод выполнен на основе второго немецкого издания, опубликованного в 1924 г. Некоторые фрагменты, не представляющие большого интереса для английского читателя, были опущены [они восстановлены и включены в русское издание. – Науч. ред.], а глава, посвященная полемике, имевшей чисто внутринемецкий характер, помещена в приложении. При этом комментарии автора по поводу экономической политики в главе 20 части III оставлены в том виде, как они представлены в издании 1924 г. Автор, который великодушно помогал советами на всех этапах перевода, написал специальное введение, в котором в общих чертах излагает свой взгляд на проблемы, появившиеся с тех пор. В приложении приводятся немецкие эквиваленты терминов, обозначающих разные виды денег, и обсуждаются детали перевода одного термина, для которого не существует точного английского эквивалента.
Лайонел Роббинс, Лондонская школа экономики,
сентябрь 1934 г.
Облик, в котором вопросы, связанные с кредитно-денежной политикой, предстают перед публикой, меняется с каждым месяцем и с каждым годом. Посреди этого потока событий остается неизменным тот теоретический аппарат, который позволяет разбираться с данными вопросами. Ценность экономической науки на самом деле состоит в том, что она позволяет нам устанавливать истинную значимость той или иной проблемы, отделяя ее от случайных деталей. Обычно для понимания немедленных последствий тех или иных мер глубокого знания экономической теории не требуется – ее задача состоит в том, чтобы указывать на их отдаленные последствия, тем самым помогая нам избегать таких действий, которые, будучи попытками излечить текущее заболевание, являются причинами развития в будущем еще более тяжких недугов.
С момента публикации второго немецкого издания этой книги прошло десять лет. За это время внешний облик денежных и банковских проблем в мире полностью изменился. Но более внимательное исследование показывает, что сейчас, как и тогда, споры ведутся по тем же самым фундаментальным вопросам. Тогда Англия в очередной раз повышала золотую ценность фунта стерлингов до довоенного уровня, пренебрегая тем, что цены и ставки заработной платы адаптировались к более низкому значению и восстановление довоенного паритета фунта должно будет вы звать снижение цен. Последнее, в свою очередь, должно было поставить предпринимателя в сложное положение, увеличив диспропорцию между фактическими ставками заработной платы и ставками, которые установились бы на свободном рынке. Разумеется, при всех неизбежных изъянах этой меры, для восстановления старого паритета имелись определенные причины. Принимать такое решение следовало после тщательного взвешивания всех «за» и «против». Тот факт, что власти пошли на этот шаг, не предупредив публику о его неизбежных негативных последствиях, чрезвычайно усилил оппозицию золотому стандарту, хотя реальной причиной этих, вызвавших столько нареканий, явлений было не восстановление золотого стандарта как таковое, а исключительно тот факт, что правительство стабилизировало ценность фунта на более высоком уровне по сравнению с тем, который соответствовал текущему уровню цен и зарплат в Великобритании.
С 1926 по 1929 г. внимание всего мира было приковано к феномену американского процветания. Как и в период всех предыдущих бумов, вы званных расширением кредита, считалось, что процветание будет длиться вечно, а все предупреждения экономистов игнорировались начисто. Для экономистов разворот тенденции обратном направлении, случившийся в 1929 г., и последующий жестокий кризис не стали сюрпризом, они предвидели эти события, даже если и не могли точно предсказать, когда именно они случатся1.
1 Это предвидение было характерно отнюдь не для всех экономистов. Такие признанные авторитеты, как И. Фишер, Дж. М. Кейнс и У Митчелл, до последнего убеждали политиков и публику в том, что процветание непременно продолжится, потому что нет никаких теоретических (!) оснований ожидать обратного. Подробнее см. статью М. Скоузена «Кто предсказал крах 1929 г.» в: Мизес Л. фон. Теория экономического цикла.
Необычным в нынешней ситуации является не то, что мы пережили период кредитной экспансии, сменившийся периодом депрессии, а способ, которым правительства отреагировали на эти обстоятельства. В разгар общего падения цен везде было сделано одно и то же: во-первых, были предприняты все мыслимые шаги к тому, чтобы не допустить падения денежных ставок заработной платы, и, во-вторых, государственные ресурсы были направлены, с одной стороны, на продолжение реализации проектов, которые в противном случае были бы прекращены, а с другой – на искусственное стимулирование экономики с помощью общественных работ. В результате те силы, силы, которые в ходе предыдущих депрессий в конце концов приводили цены и зарплаты в соответствие с новыми текущими условиями, позволяя выйти из тупика депрессии к восстановлению экономики, были нейтрализованы. Та неприятная истина, согласно которой стабилизация ставок заработной платы приведет лишь к увеличению безработицы и фиксации характерных для периода депрессии диспропорций между ценами и издержками и между выпуском и продажами, была проигнорирована.
На первый план вышли чисто политические соображения. Правительства боялись спровоцировать беспорядки среди широких масс наемных работников. Они не рискнули пойти против доктрины, считающей важнейшей целью экономики высокие ставки заработной платы, и полагающей, что вмешательство профсоюзов и государства способно удерживать зарплаты на высоком уровне даже в период снижения цен. Поэтому правительства сделали все возможное, чтобы уменьшить или полностью устранить давление новых условий на ставки заработной платы. С целью предотвратить рыночное предложение таких ставок заработной платы, которые были бы ниже требуемых профсоюзами, они ввели пособия по безработице для все увеличивающегося числа потерявших работу, а также помешали центральным банкам повысить процентную ставку и ограничить кредит, что позволило бы привести в действие свободные силы по выходу из кризиса, реализовав его функцию расчистки рынка от сделанных ошибок.
Европа и Америка неоднократно были свидетелями обращения правительств к выпуску неразменных бумажных банкнот с последующим снижением ценности денег, когда государство не считало себя достаточно сильным для того, чтобы мобилизовать средства, необходимые для покрытия государственных расходов путем налогообложения или государственных заимствований либо для их сокращения, чтобы обойтись имеющимся объемом государственных доходов. Но мотивы недавних экспериментов с обесценением денег не имели фискального характера. Правительства понижали золотое содержание денежной единицы в целях поддержания внутреннего уровня заработной платы и цен и для обеспечения преимуществ в международной торговле для отечественной промышленности по сравнению с ее конкурентами. Ни в Европе, ни в Америке запрос на такую политику не представляет собой ничего нового. Но во всех предыдущих случаях те, кто выдвигал подобные требования, не имели власти, чтобы до биться их выполнения. На этот раз, однако, Великобритания начала отказываться от старого золотого содержания фунта. Вместо того чтобы сохранить золотую ценность фунта, применив обычную и неизменно срабатывавшую меру – повышение банковской [процентной] ставки, правительство и парламент Британии при банковской ставке на уровне 4, 5% предпочли приостановить размен банкнот по старому узаконенному паритету, вызвав тем самым значительное падение ценности фунта стерлингов. Целью этой меры было предотвратить дальнейшее падение цен в Англии и, по-видимому, из бежать прежде всего необходимости снижения ставок заработной платы.
Примеру Великобритании последовали другие страны, среди которых особое место занимали США. Желая предотвратить падение ставок за работной платы и восстановить уровень цен периода процветания 1926-1929 гг., президент Рузвельт понизил золотое содержание доллара.
В Центральной Европе первой страной, последовавшей примеру Великобритании, стала Чехословакия. В первые годы после войны правительство Чехословакии из соображений престижа необдуманно проводило политику, направленную на повышение ценности кроны, отказавшись от нее только после того, как стало очевидно, что рост ценности валюты мешает экспорту ее товаров, поощряет импорт иностранных товаров и серьезно подрывает платежеспособность предприятий, которые значительную часть оборотного капитала формируют за счет банковского кредита. Однако в первые недели текущего года золотой паритет кроны был понижен с целью облегчить жизнь предприятиям, обремененным долгами, предотвратить падение товарных цен и ставок заработной платы, а также стимулировать экспорт и ограничить импорт. Сегодня во всех странах мира нет более горячо обсуждаемого вопроса, чем вопрос о том, что делать с покупательной способностью денежной единицы – поддерживать или понижать.
Согласно сложившемуся консенсусу, все что требуется, это понизить покупательную способность до ее предыдущего уровня или даже предотвратить ее рост сверх нынешнего уровня. Но если это действительно все что требуется, трудно понять, почему следует стремиться к уровню 1926– 1929 гг., а не, скажем, 1913 г.
Если следует считать, что индексы могут служить инструментом для проведения обоснованной денежной политики, сделав ее независимой от меняющихся экономических программ правительств и политических партий, то позвольте мне сослаться на то, что я сказал в настоящей работе о не возможности выделения одного конкретного метода расчета индексов в качестве единственного научно правильного и соответственно делающего все остальные научно ошибочными. Существует много методов расчета индексов покупательной способности, и по отдельности каждый из них с определенной обоснованной точки зрения будет правильным; но со многих других, в равной степени логичных точек зрения, каждый из них будет ошибочным. Поскольку каждый метод дает результаты, отличающиеся от результатов, полученных всеми остальными методами, и поскольку каждый результат, если его положить в основу практических мер, будет выгоден одной части экономических агентов и невыгоден другой части, очевидно, что каждая группа будет выступать за те методы, которые лучше отвечают их интересам. В тот самый момент, когда манипулирование покупательной способностью будет объявлено легитимным объектом денежной политики, вопрос о том, на каком уровне следует зафиксировать покупательную способность, приобретет первостепенное политическое значение. При золотом стандарте определение ценности денег зависит от прибыльности добычи золота. Кому то это может показаться недостатком, и безусловно это вносит в экономическую жизнь фактор непредсказуемости. Тем не менее это не означает, что цены товаров будут подвержены резким и внезапным изменениям, вызванным денежными факторами. Самые крупномасштабные колебания в ценности денег, свидетелем которого мир стал в течение последнего столетия, были вызваны не обстоятельствами золотодобычи, а политикой правительств и эмиссионных банков. Зависимость ценности денег от золотодобычи ни в коей мере не означает, что если такой зависимости не будет, ценность денег перестанет зависеть от превратностей текущей политики. Отделение валют от точно определенного и неизменного золотого паритета превращает ценность денег в игрушку в руках политиков. Сегодня мы наблюдаем, как за кулисами и внутренней, и международной политики соображения ценности денег доминируют над всеми прочими соображениями. Мы находимся совсем близко к такому положению дел, когда «экономическая политика» будет означать в первую очередь воздействие на покупательную способность денег. Следует ли сохранять текущее золотое содержание или нужно перейти к более низкому содержанию? Именно этот вопрос составляет главную проблему экономической политики всех стран Европы и Америки. Пожалуй, уже сейчас полным ходом идет гонка понижения золотого со держания денежных единиц с целью получения преходящих преимуществ (представления о которых к тому же формируются на основе самообмана) в торговой войне, которую страны цивилизованного мира вот уже несколько десятилетий ведут со всевозрастающей жестокостью и катастрофическими последствиями для благосостояния своих подданных.
Описывать нынешнее положение дел как освобождение от золота не вполне корректно. Ни одна из тех стран, которые «отказались от золотого стандарта» в течение последних нескольких лет, не оказала существенного влияния на роль золота как средства обмена ни внутри страны, ни в мире. То, что произошло, было отходом не от золота, а от старого узаконенного золотого паритета денежной единицы и в первую очередь явилось облегчением бремени должников в ущерб кредиторам, даже при том, что основной целью этих мер могла быть стабильность номинальных ставок заработной платы и иногда также и товарных цен.
Помимо стран, которые понизили золотую ценность своих валют по причинам, описанным выше, есть и другая группа стран, стран которые отказываются признавать обесценивание своих денег в золотом выражении в результате избыточного расширения внутреннего банкнотного обращения и официально сохраняют фикцию того, что их денежные единицы все еще обладают узаконенной золотой ценностью или по крайней мере золотой ценностью, превышающей реальный уровень. Для поддержания этой фикции они вводят меры валютного контроля, которые обычно требуют от экспортеров продавать иностранную валюту по курсу, соответствующему узаконенной золотой ценности, т. е. со значительными убытками. Едва ли нужно подробно объяснять, что это ведет к резкому сокращению количества иностранной валюты, продаваемой центральному банку. Вследствие этого в таких странах возникает «дефицит иностранной валюты» (Devisennot). По предписанной цене валюту купить становится невозможно, а к незаконному рынку, на котором иностранная валюта покупается и продается по надлежащей цене, центральный банк не имеет доступа, поскольку отказывается платить эту цену. «Дефицит иностранной валюты» становится предлогом для разговоров о затруднительности осуществления репарационных выплат и для запрета перевода в иностранные страны процентов по кредитам и платежей в счет погашения основного долга, что фактически парализует международный кредит. Поскольку по старым кредитам выплата процентов и погашение основного долга производятся нерегулярно или вовсе прекращаются, можно ожидать, что прекратятся и сколько-нибудь серьезные переговоры о новых международных кредитных сделках. Мы недалеки от ситуации, когда из-за постепенного признания принципа, согласно которому любое правительство имеет право запретить выплату долгов иностранным кредиторам по соображениям «валютной политики», трансграничное кредитование станет не возможным. Реальный смысл валютной политики такого рода исчерпывающим образом обсуждается в настоящей книге. Здесь же я лишь отмечу, что за последние три года эта политика нанесла больший вред международным экономическим отношениям, чем вред, причиненный протекционизмом за последние 50-60 лет, включая протекционистские меры периода мировой войны. Удушение международного кредита можно приостановить, только отказавшись от принципа, утверждающего, что под предлогом дефицита иностранной валюты любое государство по собственному усмотрению имеет право приостановить выплату процентов по внешним долгам и запретить своим подданным погашать проценты и основной долг. Добиться этого можно только одним способом – вывести международные кредитные сделки из юрисдикции отдельных стран, создав для них специальный международный кодекс, гарантируемый и проводимый в жизнь Лигой Наций. Пока не будут созданы такие условия, не стоит рассчитывать на оживление международного кредита. Поскольку в восстановлении международного кредита одинаково заинтересованы все страны, вероятно, можно надеяться, что усилия в этом направлении будут предприняты в течение ближайших нескольких лет, при условии что Европа не погрузится в пучину войны и революции. Но фундаментом будущих соглашений должна стать денежная система, основанная на золоте. Золото не является идеальной основой денежной системы. Как и все, созданное человеком, золотой стандарт не свободен от недостатков. Но в сложившихся обстоятельствах нет другого способа освободить денежную систему от переменчивого влияния партийной политики и вмешательства государства, ни в настоящем, ни в, насколько можно судить, будущем. И никакая денежная система, не свободная от подобных влияний, не может служить основой для международных кредитных сделок. Те кто обвиняет золотой стандарт во всех смертных грехах, не должны забывать, что в XIX в. именно золотой стандарт позволил цивилизации распространиться за пределы капиталистических стран Западной Европы, направив накопленное ими богатство на экономическое развитие остального мира. Сбережения горстки передовых капиталистических стран небольшой части Европы создали производительное оборудование всего мира. Если страны-должники отказываются платить по имеющимся долгам, они, безусловно, облегчают себе жизнь в данный момент. Но встает вопрос: не лишают ли они себя перспектив в будущем? Соответственно, при обсуждении валютных проблем все разговоры о противоположности интересов стран-кредиторов и стран-должников, из которых первые хорошо обеспечены капиталом, а вторые – плохо, уводят в сторону. Удушение международного кредита смертельно опасно именно для бедных стран, зависящих от импорта иностранного капитала для развития своих производственных ресурсов.
Наблюдающийся сегодня сбой работы кредитно-денежной системы вы зван не какими-то несовершенствами золотого стандарта (о чем никогда нелишне напомнить). Современную денежную систему чаще всего обвиняют в падении цен, происходившем последние пять лет, но в этом нет вины золотого стандарта, это неизбежное и неотвратимое следствие кредитной экспансии, которая в конечном счете всегда ведет к краху. А то, что рекомендуют в качестве лекарства, есть не что иное, как очередной раунд кредитной экспансии, который, безусловно, может вызвать преходящий бум, но в конце концов завершится жестоким кризисом.
Трудности кредитно-денежной системы составляют только часть огромных экономических проблем, досаждающих сегодня миру. Нарушена нормальная работа не только кредитно-денежного механизма, но и всей экономической системы в целом. Все последние годы во всех странах экономическая политика противоречила принципам, которые в XIX в. создали богатство народов. Международное разделение труда сегодня считается злом. Раздаются требования вернуться к автаркии Древнего мира. Любой импорт иностранных товаров считается бедствием, которое нужно предотвратить любой ценой. С поразительным энтузиазмом политические партии проповедуют нежелательность поддержания мира на планете, утверждая, что единственным средством прогресса является война. Они не ограничиваются описанием войны как разумной формы международных отношений, а рекомендуют использование вооруженной силы для подавления оппонентов при решении вопросов внутренней политики. В то время как либеральная экономическая политика всеми силами избегает создания препятствий для размещения производства в тех местах, где это обеспечивает наибольшую производительность труда, в наши дни учреждение предприятий там, где условия производства неблагоприятны, считается патриотическим поступком, заслуживающим поддержки государства. Требовать от кредитно-денежной системы исправления последствий порочной экономической политики довольно несправедливо.
Все предложения, направленные на устранение последствий порочной экономической и финансовой политики просто путем реформирования денежной и банковской системы, исходят из фундаментально ошибочных представлений. Деньги всего лишь средство обмена, и они исчерпывающим образом выполняют свои функции, когда обмен товаров и услуг с их помощью происходит легче, чем это было бы возможно посредством бартера. Попытки провести экономические реформы со стороны денег ведут только к искусственному стимулированию экономической активности вследствие увеличения денежной массы, а это, как необходимо постоянно подчеркивать, в итоге неизбежно порождает кризис и депрессию. Повторяющиеся экономические кризисы представляют собой последствия попыток стимулировать экономическую активность с помощью дополнительного кредита, невзирая на все уроки опыта и предупреждения экономистов.
Эту точку зрения иногда называют «ортодоксальной» на том основании, что она связана с классической политэкономией, составляющей неизменный предмет гордости Великобритании. Эту школу экономической мысли противопоставляют «современной» точке зрения, уходящей корнями в идеи меркантилистов XVI-XVII вв. Мне трудно понять, что постыдного содержится в ортодоксии. Важно не то, является доктрина ортодоксальной или она соответствует последней моде, а то, является ли она истинной или ложной. И хотя вывод, к которому я пришел в своем исследовании, – а именно то, что кредитная экспансия не является заменой капитала, – кому-то может прийтись не по нраву, я не считаю, что противнее можно выдвинуть логическое опровержение.
Людвиг фон Мизес,
Вена, июнь 1934 г.
Когда двенадцать лет назад вышло первое издание этой книги, народы и их правительства только готовились к трагическим событиям Великой войны. Подготовка состояла не только в наполнении арсеналов современным оружием, но и в официальном провозглашении и неистовой пропаганде идеологии войны, важнейшим экономическим элементом которой был инфляционизм.
В первом издании проблема инфляционизма была исследована. Я пытался показать неадекватность соответствующих доктрин, а также указать на те изменения, которые угрожают нашей денежной системе в ближайшем будущем. Это вызвало резкие нападки со стороны тех, кто готовил почву для будущей денежной катастрофы. Некоторые из этих критиков вскоре обрели большое политическое влияние; они получили возможность реализовать свои доктрины на практике и поэкспериментировать с инфляционизмом в своих странах.
Распространенное утверждение о том фиаско, которое экономическая наука потерпела, столкнувшись с проблемами военного и послевоенного периодов, категорически неверно. Подобные утверждения показывают, что высказывающий их человек совершенно незнаком с литературой по экономической теории и путает ее с извлечениями из архивов, которые следует искать в работах представителей историко-эмпирическо-реалистической школы. Никто не понимает недостатки экономической теории лучше самих экономистов, и никто сильнее них не сожалеет о имеющихся в ней пробелах и ошибках. Но все теоретические наставления, которые нужны были политикам в течение последних десяти лет, можно было получить из существующей доктрины. Те, кто высмеивал и беспечно отвергал удостоверенные и признанные результаты научных трудов как «тощие абстракции», должны винить себя, а не экономическую науку.
Столь же трудно понять, как можно говорить о том, что опыт последних лет требует пересмотра экономической теории. Для того, кто знаком с историей денежного обращения, пережитые миром резкие и внезапные изменения ценности денег не представляют собой ничего нового; ни колебания ценности денег, ни их социальные последствия, ни реакция политиков на эти явления не стали новостью для экономистов. Конечно, эти явления стали новостью для многих этатистов, что, пожалуй, может служить лучшим доказательством того, что глубокое знание истории, которым вроде бы обладали эти господа, не было подлинным, а служило лишь прикрытием их меркантилистской пропаганды.
Тот факт, что настоящая работа, не претерпев изменений по сути, публикуется в значительно измененном виде по сравнению с первым изданием, вызвано не невозможностью объяснить новые факты с помощью старых доктрин. Безусловно, за двенадцать лет, прошедших с момента выхода первого издания, экономическая наука продвинулась далеко вперед. И мои собственные исследования проблем каталлактики во многих аспектах при вели меня к выводам, отличающимся от тех, которые содержались в первом издании. Мое отношение к теории процента сегодня иное, чем в 1911 г., и хотя при подготовке настоящего издания, так же как и при подготовке первого издания, я был вынужден отложить рассмотрение проблемы процента (по скольку она лежит за пределами теории косвенного обмена), в некоторых местах книги возникала необходимость затронуть соответствующие вопросы. Кроме того, в одном отношении я изменил свое мнение относительно кризисов: я пришел к заключению, согласно которому теория, которую я выдвинул в развитие и продолжение доктрин денежной школы, сама по себе является достаточным объяснением кризисов, а не просто дополнением для объяснения на основе теории прямого обмена, как я предполагал в первом издании.
Далее, я пришел к убеждению, что без разграничения статики и динамики невозможно обойтись даже при разработке теории денег. При написании первого издания я посчитал, что должен обойтись без этого, во избежание возможного недопонимания со стороны немецкого читателя. Дело в том, что незадолго до этого, в статье, опубликованной в авторитетном сборнике, Альтман использовал понятия «статики» и «динамики» применительно к денежной теории в смысле, отличном от терминологии современной американской школы1. За прошедшие годы важность разграничения между статикой и динамикой в современной теории, стала, скорее всего, известна всем, кто следил за развитием экономической науки, пусть даже и не очень внимательно. Сегодня можно спокойно использовать эти термины, не опасаясь того, что их спутают с терминологией Альтмана. Я частично переработал главу, посвященную социальным последствиям колебаний ценности денег, чтобы сделать аргументацию более ясной. В первом издании глава о денежной политике содержала пространную историческую часть, однако опыт последних лет служит настолько хорошей иллюстрацией для фундаментальных аргументов, что соответствующие фрагменты можно безболезненно опустить.
1 См.: Altmann. Zur deutschen Geldlehre des 19. Jahrhunderts // Die Entwicklung der deutschen Volkswirtschaftslehre im 19. Jahrhundert, Schmoller Festschrift. Leipzig, 1908.
Был добавлен параграф о текущих проблемах банковской политики, а также параграф, в котором вкратце исследуются денежная теория и денежная политика этатистов. Выполняя пожелания некоторых коллег, я также включил в книгу переработанную и расширенную версию короткой статьи, посвященной классификации денежных теорий, которая была опубликована несколько лет назад в 44-м томе журнала «Aгchiv für Sozialwissenschaft und Sozialpolitik».
В остальном в мои планы не входил критический анализ потока новых публикаций, посвященных проблемам денег и кредита. В науке, как писал Спиноза, «истина есть мерило и самой себя, и лжи»1. Книга содержит критические аргументы только там, где они необходимы для предъявления моих собственных взглядов и для объяснения и подготовки почвы для них. Отсутствие анализа новых публикаций тем легче обосновать, что эта критическая миссия прекрасно выполнена в двух замечательных сочинениях, опубликованных не так давно2.
1 Спиноза Б. Этика.
2 См.: Doring. Die Geldtheorien seit Knapp. 1. Aufl. Greifswald, 1921; 2. Aufl. Greifswald, 1922; Palyi. Der Streit um die Staatliche Theorie des Geldes. Miinchen und Leipzig, 1922) (также в: Schmoller's Jahrbuch. 45. Jahrgang). См. также проницательное исследование: Verrijn Stuart G. М. Inleiding tot de Leer der Waardevastheid van het Geld. 's-Gravenhage, 1919.
Заключительная глава части III, трактующая проблемы кредитной политики, воспроизводится в том виде, как она выглядела в первом издании. Ее аргументы относятся к состоянию банковского дела, существовавшему в 1911 г., но значимость теоретических выводов сохранилась. Они дополнены упомянутым выше обсуждением проблем современной банковской политики, завершающим настоящее издание. Выбор конкретного решения из всех возможных в каждом частном случае зависит от взвешивания «за» и «против» и является функцией политики. а не экономической теории.
Людвиг фон Мизес,
Вена, март 1924 г.
Там, где неизвестен обмен товарами и услугами, деньги не нужны. Если состояние общества таково, что разделение труда остается чисто семейным явлением, а производство и потребление сосредоточены в изолированных домашних хозяйствах, деньги так же бесполезны, как и для одного-единственного изолированного индивида. Но даже при экономическом строе, основанном на разделении труда, деньги не будут необходимы, если средства производства обобществлены, контроль за производством и распределением конечных благ находится в руках центрального органа, а частным лицам не разрешается обменивать предназначенные для них предметы потребления на предметы потребления, предназначенные для кого-то другого.
Феномен денег предполагает наличие такого экономического строя, при котором в основе процесса производства лежит разделение труда и существует частная собственность, причем не только на блага первых порядков (потребительские блага), но и на блага более высоких порядков (производственные блага). В таком обществе отсутствует систематический централизованный контроль над процессом производства, поскольку такой контроль непредставим, если не существует возможности распоряжаться средствами производства из единого центра. Производство ведется «анархически». Что именно должно быть произведено и как это следует производить, решается в первую очередь владельцами средств производства, которые, однако, производят блага не только для удовлетворения собственных потребностей, но и для удовлетворения потребностей других людей. В своих оценках они принимают во внимание не только потребительную ценность, которую производимые ими продукты имеют для них самих, но и ту потребительную ценность, которую эти продукты имеют для других членов общества. Сбалансированность производства и потребления достигается на рынке, куда различные продукты выносятся для обмена на другие товары и услуги, совершаемого в ходе торговых сделок всех участников.
В зависимости от того, используется при этом средство обмена или нет, обмен является косвенным или прямым.
Предположим, А и В обмениваются между собой некими количества ми товаров m и п. Участник обмена А приобретает товар п из-за той потребительной ценности, которую имеет для него эта вещь. То же верно и для участника В, который приобретает товар m для непосредственного использования. Перед нами случай прямого обмена.
Если на рынке имеется более двух лиц и более двух видов товаров, становится возможен косвенный обмен. Участник А может приобретать товар р не потому, что хочет потребить его, а для того, чтобы обменять его на другой товар, q, который он хотел бы потребить. Предположим, А приносит на рынок две единицы товара m, участник В – две единицы товара п, а участник С – две единицы товара о. Пусть А хочет получить по одной единице товаров n и о, В – по одной единице товаров о и m, а С – по одной единице товаров m и п. Даже в этом случае прямой обмен возможен, если субъективные оценки этих товаров позволяют обменять каждую единицу m, n и о на каждую единицу любого другого из этих трех товаров. Однако когда это или сходное с этим условие не выполняется в точности и когда большее число участников всех рыночных сделок не позволяет легко обмениваться непосредственно, требуется косвенный обмен. Спрос на блага для непосредственного удовлетворения нужд дополняется спросом на блага, которые нужны для обмена на другие блага1.
1 См.: Wicksell. Über Wert, Kapital und Rente. Jena, 1893. S. 50 f. (Wicksell. Value, Capital, and Rent. London, 1933. Р. 50 f.)
Рассмотрим в качестве примера простой случай, при котором товар р нужен только тем участникам обмена, которые располагают товаром q, в то время как товар q не нужен участникам, обладающим товаром р. Но товар q нужен обладателям третьего товара, скажем, r. Причем этот товар r, в свою очередь, нужен только тем участникам обмена, которые обладают товаром р. В этой ситуации между указанными лицами не возможен никакой прямой обмен. Если каким-то обменам и суждено состояться, то эти обмены должен быть косвенными. Например, как в том случае, когда обладатели товара р обменивают его на товар q, чтобы за тем обменять товар q на товар r, т. е. на то единственное, что они хотели бы иметь для своего собственного потребления. Похожая ситуация воз никает, когда предложение и спрос не совпадают количественно, например когда некое неделимое благо должно быть обменено на различные блага, имеющиеся в распоряжении нескольких лиц.
По мере углубления разделения труда и усложнения потребностей косвенный обмен становится все более настоятельной необходимостью. На современной стадии экономического развития ситуации, когда прямой обмен одновременно и возможен, и осуществляется на практике, исключительно редки. Тем не менее даже сегодня такое иногда происходит. Рассмотрим, например, выдачу зарплаты товарами. Это будет прямым обменом, если, с одной стороны, наниматель использует труд для непосредственного удовлетворения своих собственных потребностей (а не должен обеспечивать их путем обмена на блага, за которые уплачена зарплата), и если, с другой стороны, работник непосредственно потребляет товары, полученные им в качестве зарплаты, а не продает их. Такая оплата труда товарами все еще широко распространена в сельском хозяйстве, хотя и в этой отрасли ее значение непрерывно уменьшается по мере распространения капиталистических методов управления и развития разделения труда1.
1 То, что косвенный обмен является необходимым условием для большинства случаев обмена, совершенно очевидно. Как и следовало ожидать, этот вывод был одним из самых ранних экономико-теоретических открытий. Мы находим его сформулированным в явном виде в знаменитом отрывке из Пандектов [Дигест], принадлежащих [римскому юристу] Павлу: «Но так как не всегда совпадало так, чтобы у тебя было то, что нужно мне, а я, в свою очередь, имел то, что хочешь получить ты... » (Paulus, lib. 33 ad edictum l. I.; D. de contr. empt. 18, 1, 1 (Дигесты, кн. 18, титул 1 «О заключении договора покупки... »), §1. Павел в 33-й книге «Комментариев к Эдикту»)). {Историко-теоретическое объяснение см. в: Мепgег. Art. «Geld» // Handwörterbuch der Staatswissenschaften. 11. Aufl. Bd. IV. 5. 63. Anm. 1.)
Шумпетер, конечно, ошибается, считая, что для доказательства необходимости денег достаточно лишь предположить наличие косвенного обмена. См.: Schumpeter. Wesen und Hauptinhalt der theoretischen Nationalökonomie. Leipzig, 1908. S. 273 ff. Об этом ср.: Weiss. Die moderne Tendenz in der Lehre vom Geldwert // Zeitschrift für Volkswirtschaft, Sozialpolitik und Verwaltung. XIX. Bd. S. 518 ff.
Таким образом, наряду с рыночным спросом на блага для непосредственного потребления на рынке имеется спрос на блага, которые их покупатель хочет не потреблять, а иметь их в своем распоряжении для последующего обмена. Ясно, что не все блага являются объектами спроса такого рода. Очевидно, что индивид не имеет мотива для косвенного обмена, если он не ожидает, что это приблизит его к его конечной цели – приобретению благ для собственного использования. Сама по себе невозможность никакого иного обмена, кроме косвенного, еще не побуждает индивидов вступить в косвенный обмен, если они не извлекают из этого действия немедленных преимуществ. Если прямой обмен невозможен и если, с точки зрения индивида, косвенный обмен бесцелен, не произойдет никакого обмена вообще. Индивиды прибегают к косвенному обмену, только если они извлекают из этого какую-то пользу, иными словами, только если приобретаемые ими таким образом блага обладают большей обмениваемостью, чем те, с которыми они расстаются.
Далее, не все блага обладают одинаковой обмениваемостью. В то время как спрос на одни блага является лишь ограниченным и эпизодическим, спрос на другие блага является широким и постоянным. Соответственно, те, кто выносит на рынок блага первого типа, с целью обменять их на нужные им блага, как правило, имеют меньше перспектив достичь успеха, чем те, кто предлагает к обмену блага второго типа. Если тем не менее им удастся обменять свои относительно менее обмениваемые блага на более обмениваемые, они станут на шаг ближе к своей цели и могут надеяться достичь ее с большей уверенностью и более эффективным способом, чем в случае, если они ограничат себя только прямым обменом.
Таков способ, которым блага, первоначально обладавшие наибольшей обмениваемостью, стали общим средством обмена, т. е. теми благами, в которые стремились обратить свои товары продавцы всех других благ, и теми, которые каждый потенциальный покупатель первоначально уплачивал за любой другой приобретаемый товар. И как только эти товары, бывшие относительно более обмениваемыми, становились общим средством обмена, разрыв между степенью их обмениваемости и степенью обмениваемости других товаров увеличивался, что, в свою очередь, увеличивало и расширяло их применимость как средства обмена1.
1 См.: Меngеr. Unteгsuchungen über die Methode der Sozialwissentschaften und der politischer Ökonomie insbesondere. Leipzig, 1883. S. 172 ff. (Менгер К. Исследования о методах социальных наук и политической экономии в особенности // Менгер К. Избранные работы.); Мепgеr. Grundsätze der Volkswirtschaftslehre. Wien, 1923. S. 247 ff. {В 1-м изд. вместо ссылки на 2-е изд. «Grundsätze» была ссылка на статью Менгера «Деньги»: Menger. Art. «Geld» // Handwörterbuch der Staatswissenschaften. З. Aufl. IV. Bd. 5. 555 ff.}
Итак, требования рынка постепенно ведут к отбору определенных товаров на роль общих средств обмена. Первоначальная группа, из которой ведется такой отбор, весьма обширна и варьируется от страны к стране. Затем она все больше и больше сокращается. Там где прямой обмен делается невозможным, каждая из сторон сделки естественным образом стремится обменять свои товары на ходовые, причем не просто на товары с высокой обмениваемостью, а на самые обмениваемые товары. Среди этих последних он, опять-таки, естественным образом предпочтет тот товар, который является самым обмениваемым из всей этой группы самых обмениваемых товаров. Чем выше обмениваемость благ, приобретаемых в ходе косвенного обмена, тем выше шансы, что приобретающий их индивид окажется в состоянии достичь конечную цель без дополнительных хлопот. Таким образом, возникает неотвратимая тенденция, в ходе которой блага, использовавшиеся в качестве средства обмена и оказавшиеся менее обмениваемыми, отвергались одно за другим, пока не остался тот единственный товар, который стал универсально применяться как средство обмена, иными словами, как деньги.
Эта стадия развития, когда в качестве средства обмена используется одно-единственное экономическое благо, пока не является вполне достигнутой. В весьма далекие времена, в одних местах раньше, в других позже, развитие косвенного обмена привело к тому, что в качестве общепринятых средств обмена стали использоваться два драгоценных металла – золото и серебро. Но затем процесс постепенного сокращения группы товаров, используемых для этих целей, надолго прервался. В течение сотен или даже тысяч лет человечество колебалось, не решаясь сделать окончательный выбор между золотом и серебром. Главная причина этого примечательного явления коренится в природных свойствах этих двух металлов. Будучи весьма схожими в физическом и химическом отношении, они почти в одинаковой мере отвечают нуждам людей. Для изготовления украшений и ювелирных изделий один металл показал себя таким же удобным, как другой (лишь в самое последнее время были сделаны технологические открытия, которые существенно расширили диапазон применения этих металлов, что может привести к более резкой дифференциации полезностей золота и серебра). В изолированных сообществах использование того или иного металла в роли общего единого средства обмена устанавливалось в силу случая, но это единство, достигавшееся на короткое время, утрачивалось, как только экономическая изоляция сменялась участием данного сообщества в международной торговле.
Экономическая история представляет собой летопись постепенного расширения экономических сообществ за первоначальные пределы отдельных домашних хозяйств. Экономические сообщества начинают охватывать целые страны, а затем и весь мир. И всякий раз, когда объединяются два сообщества, проблема наличия двух средств обмена встает заново (кроме тех случаев, когда оба сообщества используют для этой цели один и тот же металл). Окончательный вердикт по поводу спора между золотом и серебром не может быть вынесен до тех пор, пока окончательно не сформируется единая зона мировой торговли. До тех пор сохраняется теоретическая возможность того, что какие-то страны с иными денежными системами присоединятся к этому процессу и модифицируют международный денежный порядок.
Разумеется, если бы два или более экономических блага характеризовались бы совершенно одинаковой степенью обмениваемости, так что ни одно из них не имело бы преимуществ перед другим, это ограничило бы тенденцию к образованию единой денежной системы. Мы не будем пытаться решать, какой из двух драгоценных металлов окажется более подходящим, – золото или серебро. Этот вопрос, по которому в течение десятилетий идет ожесточенная полемика, не очень важен для теории происхождения денег. Совершенно ясно, что даже если мотив, связанный с неодинаковой обмениваемостью благ, используемых как средства обмена, отсутствует, унификация денежного стандарта все равно представляется весьма желательной. Одновременное использование нескольких видов денег влечет за собой столько неудобств и так осложняет технику обращения, что в любом случае люди будут прилагать усилия к тому, чтобы унифицировать денежную систему.
Теория денег должна последовательно рассмотреть {все промежуточные стадии эволюции использования общего средства обмена} все, что вытекает из одновременного функционирования разных видов денег. Только в том случае, если ее выводы сохраняют свое значение вне зависимости от наличия или отсутствия разных видов денег, можно предполагать, что в качестве общего средства обмена используется одно-единственное благо. В противном случае необходимо принимать во внимание факт одновременного использования разных средств обмена. Пренебречь этим означало бы уклониться от решения одной из самых трудных задач этой теории {и отказаться давать ответы на самые важные вопросы, связанные с необходимостью прояснения проблем, которые жизнь поставила перед экономической теорией, пытаясь под ее руководством продраться через экономико теоретические дебри}.
Простое утверждение, согласно которому деньги есть товар, экономическая функция которого состоит в упрощении взаимообмена товарами и услугами, не удовлетворяет тех авторов, кто заинтересован скорее в собирании научного материала, чем в увеличении научного знания. Многие исследователи воображают, что если за деньгами признается только функция средства обмена, то этим каким-то образом умаляется та необычайно важная роль, которую деньги играют в экономической жизни. Они считают, что не окажут феномену денег должного внимания, пока не перечислят десятки «функций» денег, как будто при экономическом порядке, основанном на обмене, может существовать функция более важная, чем служить его общепризнанным средством обмена.
Обзор работ по этой проблеме, приведенный Менгером в его книге, делает излишним дальнейшее обсуждение связи между вторичными функциями денег и их основной функцией1. Тем не менее, учитывая не которые тенденции последних лет в литературе по теории денег, стоит кратко остановиться на этих вторичных функциях (некоторые из которых многие авторы связывают с основной), с тем чтобы еще раз показать, что все они могут быть логически выведены из функционирования денег как общепризнанного средства обмена.
1 См.: Мепgеr. Grundsätze dег Volkswirtschaftslehre. Wien, 1923. S. 278 ff. {В 1-м изд. вместо ссылки на 2-е изд. «Grundsätze» была ссылка на статью «Деньги»: Menger. Art. «Geld» // Handwörterbuch der Staatswissenschaften. 3. Auf1. IV. Bd. S. 598 ff.}
В первую очередь это относится к функции, которую деньги выполняют, облегчая кредитные сделки. Здесь проще всего показать, что данная функция есть часть функции средства обмена. Кредитная сделка, в сущности, есть не что иное, как обмен настоящего блага на благо будущее. Английские и американские авторы часто упоминают эту функцию денег, говоря, что деньги служат стандартом отложенного платежа2. Но первоначально это выражение употреблялось не для подчеркивания некоторой отдельной, якобы отличной от стандартной функции денег, а для прояснения позиции в ходе дискуссии о влиянии изменения ценности денег на реальный объем денежных долгов. И это выражение прекрасно выполнило свою задачу. Необходимо только добавить, что такое его использование заставило многих авторов рассматривать проблемы, связанные с общеэкономическими последствиями изменения ценности денег, с узкой позиции модификации существующих отношений задолженности, упуская другие важные аспекты изменения ценности денег.
2 См.: Nicholson. А Treatise on Money and Essays on Present Monetary Poblems. Edinburgh, 1888. Р. 21 ff.; Laughlin. The Principles of Money. London, 1903. Р. 22 f.
Способность (функция) денег перемещать ценность во времени и пространстве также может быть непосредственно выведена из их функции средства обмена. Менгер отмечал, что специфическая пригодность блага для хранения в качестве сокровища, или тезаврирования, (hoarding) и связанная с ней высокая степень фактического использования для данной цели, были одной из наиболее значимых причин увеличения обмениваемости этого блага, т. е. их общественного признания как средства обмена1. Как только использование какого-то экономического блага как средства обмена становится распространенной практикой, люди начинают накапливать это благо охотнее, чем другие блага. В действительности простое хранение денег на сегодняшней стадии экономического развития не является сколько-нибудь распространенной формой инвестиций, – его место заняло приобретение собственности, приносящей процент2. С другой стороны, и сегодня деньги функционируют как средство перемещения ценности в пространстве3. Европейский крестьянин, который эмигрирует в Америку и хочет обменять свою недвижимость на недвижимость в Америке, продает свое имущество за деньги (или за банкноты, обмениваемые на деньги), отправляется в Америку и покупает здесь участок земли, который станет основой его нового крестьянского хозяйства. Перед нами хрестоматийный пример обмена, осуществление которого упрощается использованием денег.
1 Ср.: Menger. Grundsätze der Volkswiгtschaftslehre. Wien, 1923. S. 284 ff. (В 1-м изд. вместо ссылки на 2-е изд. «Grundsätze» была ссылка на статью «Деньги»: Menger. Art. «Geld» // Handwörterbuch der Staatswissenschaften. 3. Auf1. IV. Bd. S. 591.}
2 Если не считать склонности к хранению золота, серебра и иностранных банкнот, спровоцированной инфляцией и способствующим ей законодательством.
3 В частности, Книс особо выделяет эту функцию денег – служить средством переноса ценности между разными точками пространства. См.: Knies. Geld und Kredit. 1. Bd. 2. Aufl. Berlin, 1885. S. 233 ff.
В последнее время особое внимание уделяется такой функции денег, как общее средство платежа. Косвенный обмен разделяет единую сделку на две отдельные составляющие, объединяемые только конечной целью сторон обмена – приобретением потребительских благ. Очевидно, что таким образом акты продажи и покупки становятся независимыми один от другого. Более того. если две стороны сделки купли-продажи осуществляют свою часть транзакции в разное время, т. е. если продавец исполнит свою роль раньше, чем покупатель (покупка в кредит), то исполнение сделки и исполнение продавцом своей части сделки (что не одно и то же) не имеют очевидной связи с исполнением покупателем своей части сделки. То же верно и для других типов кредитных сделок, особенно для самой важной из них – сделки денежного займа. Очевидное отсутствие связи между двумя частями единой транзакции использовалось как основание для того, чтобы рассматривать их как самостоятельные акты. Говорят, что платеж, т. е. уплата долга, является самостоятельным юридическим действием, и на этом основании наделяют деньги функцией служить общим средством платежа. Очевидно, что перед нами некорректное построение. «Если принять во внимание функцию денег, состоящую в том, что это объект, упрощающий сделки с товаром и капиталом, функцию, предполагающую оплату по денежным ценам и погашение деньгами ссуд... то не будет ни необходимым, ни оправданным обсуждение никакого специального употребления денег, и даже такой их функции, как средство платежа»1.
1 Menger. Grundsätze der Volkswirtschaftslehre. Wien, 1923. S. 282 f. {В 1-м изд. вместо ссылки на 2-е изд. «Grundsätze» была ссылка на статью «Деньги»: Menger. Агt. «Geld» // Handwörterbuch der Staatswissenschaften. 3. Aufl. IV. Bd. S. 579.)
Корень этой ошибки (а также многих других экономико-теоретических ошибок) лежит в некритическом принятии правовых концепций и юридической манеры исследования. С точки зрения права непогашенный долг может и должен рассматриваться изолированно и, насколько это возможно, без ссылок на происхождение обязательства его уплаты. Разумеется, и в праве, так же как и в экономической теории, деньги есть лишь общепризнанное средство обмена. Но главный, хотя и не единственный мотив для правового анализа денег, это решение проблемы платежа. Когда юрист задается вопросом «что такое деньги?», его целью является определить, каким образом может быть погашено денежное обязательство. Для юриста деньги представляют собой средство платежа. Экономист-теоретик, который сконцентрирован на совершенно другом аспекте денег как явления, не должен разделять эту точку зрения, если он не хочет с самого начала уменьшить шансы на то, чтобы внести свой вклад в развитие экономической теории.
{В связи с определением функции денег как всеобщего средства платежа называют обычно и функцию в качестве средства для односторонних и субсидиарных платежей. Тот факт, что в системе права деньги рассматриваются и как средство исполнения также и таких – выданных не деньгами – обязательств, погашение которых в виде передачи кредитору объектов, первоначально предусмотренных договором, по какой-либо причине невозможно, объясняется присущей деньгам рыночной обмениваемостью. Однако использование денег для осуществления односторонних платежей полностью опущено [нами] в силу того, что эта функция поглощается главной функцией денег – служить общим средством обмена. Поскольку так называемые односторонние передачи имущества, как добровольные, так и принудительные, облагаются налогом, их следует понимать как односторонние только в том смысле, что способность к пожертвованию материального блага не подразумевает никакого материального, или как минимум видимого в момент передачи, вознаграждения. Хотя теория эквивалентности, развиваемая в рамках науки о государственных финансах, трактуя налоги как платежи за встречный поток услуг, предоставляемый государством, что соответствует атомистическому учению XVIII в. о государстве и праве, не смогла установить истинную правовую основу налогообложения и, стало быть, сформулировала такой принцип определения размера налога, который не оказался ни справедливым, ни практичным, она все же содержит здравую мысль, согласно которой чисто юридически, а не в теоретико-экономическом смысле уплату индивидом налога можно трактовать как одностороннюю. Однако в какой малой степени при решении этого вопроса мы можем полагаться на понятийную систему права, лучше всего видно из того, что право нередко трактует обязательственные отношения, взаимно договорный характер которых не подлежит никакому сомнению, как одностороннее обязательственное отношение. Здесь можно вспомнить о концепции «стипуляции», имевшейся в римском праве, или о современном выписывании векселя, которое зачастую само лежит в основе договоров купли-продажи, предполагающих отсрочку платежа. Не следует также считать возвратом к опровергнутой теории налогов утверждение о том, что финансово-правовые отношения между гражданином и государством могут трактоваться как меновые, где государство выступает как продавец, а гражданин как покупатель. Равным образом, и все другие случаи так называемой односторонней передачи имущества, оставаясь добровольными актами, могут пониматься как акты обмена. Возьмем в качестве примера дарение. Очевидно, что с точки зрения дарителя здесь также имеет место акт обмена, при котором посредством дара совершается исполнение желания, неважно, состоит оно в получении благодарности одариваемого, в завоевании его симпатии, в удовлетворении собственного тщеславия или всего лишь собственного стремления доставить радость другому человеку. Следовательно, и в рамках этого способа использования деньги являются общим средством обмена.}
Хотя о деньгах часто говорят как о мере ценности и цен, соответствующая этому концепция{, которую разделяют практически все экономисты теоретики (исключение составляет один лишь Менгер)1} совершенно ошибочна. В рамках субъективной теории вопрос об измерении ценности просто не может возникнуть. В старой политической экономии поиск принципа, лежащего в основании измерения ценности, был до некоторой степени оправдан. Поскольку, в соответствии с объективной теорией ценности, концепция объективности ценности товаров принимается как возможная и обмен трактуется как взаимная уступка эквивалентных благ, то отсюда с необходимостью следует вывод о том, согласно которому сделке должно предшествовать измерение количества ценности, содержащегося в каждом из обмениваемых объектов. Далее делается очевидный шаг к трактовке денег как меры ценности.
{1 См.: Menger. Art. «Geld» // Handwörterbuch der Staatswissenschaften. 3. Aufl. IV. Bd. S. 582 ff.}
Но у современной теории ценности совершенно иная отправная точка. Она рассматривает ценность как значимость, которую отдельным единицам товара присваивает человек, желающий их потребить или как-то иначе распорядиться и выбирающий их из всего многообразия товаров, руководствуясь соображениями наилучшего использования. Каждая транзакция, происходящая в экономике, предполагает сопоставление ценностей. Но необходимость такого сопоставления, равно как и его возможность, проистекает исключительно из того факта, что соответствующее лицо должно делать выбор между несколькими благами. При этом совершенно неважно, осуществляется этот выбор между разными благами, находящимися в его распоряжении, или они находятся в чьем-то другом распоряжении и должны быть обменены. В изолированном хозяйстве, подобном хозяйству Робинзона Крузо на необитаемом острове, нет ни покупок, ни продаж. Тем не менее и там обязательно имеют место изменения запасов благ высших или низших порядков, – это происходит всегда, когда нечто потребляется или производится. В основе этих изменений лежат субъективные оценки индивидом того, что является для него более ценным, – конечный результат или расходуемые в процессе его получения блага. Этот акт оценивания имеет фундаментальный характер, – он одинаково присущ и преобразованию труда и муки в хлеб, и получению хлеба на рынке в обмен на одежду. С точки зрения лица, осуществляющего оценивание. расчет оправданности затрат материальных ресурсов и труда при конкретном производственном акте полностью тождествен со поставлению ценностей товара, отдаваемого в ходе обмена, и ценности приобретаемого товара, каковое сопоставление должно предшествовать каждой обменной сделке. Именно в этом смысле нужно понимать утверждение о том, что каждое действие в экономике может считаться разновидностью обмена1.
1 См.: Simmel. Philosophie des Geldes. 2. Aufl. Leipzig, 1907. S. 35 (см.: Зиммель. Философия денег (Предисл., гл. 1) // Теория общества. Сборник / Вступ. статья, сост. и общая ред. А. Ф. Филиппова; Schumpeter. Wesen und Hauptinhalt der theoretischen Nationalökonomie. Leipzig, 1908. S. 50.
Упомянутый акт оценивания не предполагает никакого измерения{, хотя это ощущение можно сравнивать с другими ощущениями того же рода}. Верно, что каждый способен сказать, является определенное количество хлеба для него более ценным, чем определенное количество железа, или менее ценным, чем определенное количество мяса. Так же верно и то, что каждый в состоянии составить обширнейший перечень сравнительных ценностей, перечень, действительный только для определенного момента, поскольку само его наличие предполагает определенное сочетаний желаний и благ. Если индивидуальные обстоятельства изменятся, изменится и шкала ценностей.
Но субъективное оценивание, являющееся центральным элементом всякой экономической деятельности, лишь упорядочивает блага в соответствии с их важностью, но не измеряет этой важности. Экономическая деятельность не имеет иного основания, кроме шкал ценностей, которые строит индивид. Обмен производится, когда две единицы каких-то благ по-разному расположены на шкалах ценностей двух разных лиц. На рынке обмены будут продолжаться до тех пор, пока для любых двух лиц сохраняется возможность взаимной уступки благ, в результате которой приобретаемые блага будут цениться выше отдаваемых. Если индивид хочет произвести обмен по экономическим основаниям, он принимает во внимание лишь сравнительную важность, которой он сам наделяет количества соответствующих благ. Такое оценивание относительной ценности никоим образом не подразумевает идеи измерения ее абсолютной величины. Это оценивание есть непосредственное субъективное суждение, которое не связано ни с каким опосредующим или вспомогательным процессом.
Эти соображения также дают ответ на ряд возражений против субъективной теории ценности. На том основании, что психология не достигла успеха в измерении желаний (и не похоже, что достигнет), было бы опрометчиво заключить, что приписывание точных количественных соотношений субъективным факторам вообще невозможно. Обменные пропорции благ основаны на шкалах ценностей индивидов, заключающих рыночные сделки. Предположим, что А располагает тремя груша ми, а В – двумя яблоками. Предположим, что А ценит обладание двумя яблоками выше, чем тремя грушами, в то время как В ценит обладание тремя грушами выше, чем двумя яблоками. На основе этих оценок может быть произведен обмен, при котором три груши будут отданы за два яблока. Ясно, что количественные параметры этого обмена в точности равны фактической обменной пропорции 2 / 3, считая один фрукт за единицу. Но это никоим образом не предполагает, что А и В знают точно, насколько удовлетворение, которое сулит обладание получаемым количеством фруктов, превышает удовлетворение, связанное с обладанием тем количеством фруктов, которые надлежит отдать взамен.
Факт общего признания этого вывода, которым мы обязаны авторам современной теории ценности, в течение долгого времени затушевывался одним частным обстоятельством. Нередко случается, что те самые первопроходцы, которые, решительно отбросив устаревшие традиции и проторенные пути мысли, не побоялись проложить новые пути для себя и своих последователей, иногда уклоняются от выводов, которые являются результатом последовательного применения их собственных принципов. Если такое случается, то сделать эти выводы достается на долю тех, кто идет за первопроходцами. Обсуждаемая сейчас тема является хорошим примером. В отношении проблемы измерения ценности, как и в отношении ряда других проблем, тесно связанных с этой, основатели субъективной теории ценности воздержались от последовательного применения принципиальных положений своей собственной теории. Это в особенности характерно для Бём-Баверка, и именно в его случае это особенно странно. Ведь его собственная аргументация, нашедшая воплощение в его концепции, предоставляла возможность альтернативного и, по нашему мнению, лучшего решения, если бы ее автор сформулировал в явной форме решающие выводы.
Бём-Баверк отмечает, что когда в реальной действительности мы стоим перед выбором между несколькими потребностями, которые не могут быть удовлетворены все одновременно (вследствие ограниченности наших средств), часто бывает так, что необходимо выбрать либо удовлетворение некоей очень значимой, но одной «крупной» потребности, либо удовлетворение большого количества однородных потребностей меньшей значимости. Никто не отрицает, что в этой ситуации мы в состоянии принимать рациональные решения. Но так же ясно и то, что, если на этом основании будут утверждать, что эффект от удовлетворения потребности одного типа в каком бы то ни было смысле больше, чем эффект от удовлетворения потребности другого типа, то такое суждение будет неадекватным. Равным образом, неадекватным будет и суждение, согласно которому удовлетворение первого типа значительно превосходит удовлетворение второго типа. Но Бём-Баверк заключает на этом основании, что суждение, позволяющее сделать выбор, должно обязательно содержать определение того, сколько этих небольших благ должны перевешивать удовлетворение от первого («крупного») блага. Иными словами, как пишет Бём-Баверк, для выбора необходимо знать, во сколько раз величина одного удовлетворения больше, чем величина другого1.
1 См.: Böhm-Bawerk. Grundzüge der Theorie des wirtschaftlichen Güterwertes // Jahrbücher für Nationalökonomie und Statistik. 1886. Neue Folge. 13. Bd. S. 48. (Бём-Баверк. Основы теории ценности хозяйственных благ// Бём-Баверк. Избранные труды о ценности, проценте и капитале.)
Заслуга обнаружения ошибки в обоих последних утверждениях принадлежит Чугелу1. Во-первых, высказывание «удовлетворение не скольких мелких потребностей перевешивает удовлетворение одной значительной» не тождественно утверждению о том, что одно удовлетворение во столько-то раз больше другого. Эти утверждения тождественны только в том случае, если удовлетворение, доставляемое в совокупности несколькими единицами блага, равно удовлетворению от одной единицы, умноженной на количество единиц. То, что это предположение не выполняется, следует из закона удовлетворенности Госсена. Два утверждения, «я бы хотел, чтобы у меня было восемь слив вместо одного яблока» и «я бы предпочел обладать одним яблоком, чем семью сливами», ни в каком смысле не позволяют сделать тот вывод, который делает Бём-Баверк, когда утверждает, что из них следует, что удовлетворение, приносимое одним яблоком, превышает удовлетворение, приносимое одной сливой, более чем в семь раз, но менее, чем в восемь раз. Единственное верное заключение состоит в том, что удовлетворение от одного яблока больше, чем удовлетворение от семи слив, но меньше удовлетворения от восьми2.
1 Франтишек Чугел (František Čuhel, 1862-1914) – чешский экономист, государственный служащий и общественный деятель. Получил юридическое образование в Венском и Пражском университетах (докторская степень, 1886). Работал в Пражской Торговой палате, пройдя путь от клерка до вице-секретаря (1894) и второго секретаря (1898) этого государственного учреждения. Вел общественную деятельность, отстаивая интересы малого бизнеса, принимал участие в учреждении имперского фонда поддержки предпринимательства. Вышел в отставку по болезни в 1903 г., в 1906 г. (по другим данным в 1907 г.) опубликовал свою единственную экономико теоретическую работу «О теории потребностей» («Zur Lehre von den Bedürfnissen»), которую он считал введением в более обширное исследование. Проблемы, поднятые Чугелом в этой работе, относятся к четырем группам вопросов, бывших в то время предметом ожесточенной полемики: ординалистская концепция полезности, соотношение между экономической теорией и психологией, применимость математики в экономико-теоретических исследованиях и временное предпочтение. В 1908 г. он вернулся к работе. став служащим пражской компании пенсионного страхования. В Австро-Венгрии и Германии книга Чугела была замечена прежде всего в связи с критикой им кардиналистских элементов теории ценности Бём-Баверка. Англоязычные журналы поместили рецензии на книгу Чугела: Sanger С. Р. Zur Lehre von den Bedürfnissen Ьу Franz Čuhel // The Economic Journal. Vol. 18. No. 70. (June 1908.) Р. 32; Mussey Н. R. Zur Lehre von den Bedürfnissen Ьу Franz Čuhel // Political Science Quarterly. Vol. 24. No. 2. (June 1909.) Р. 323-325; Williams J. М. Outline of the Theory of Social Motives // The American Journal of Sociology. Vol. 15. No. 6. (Мау 1910.) Р. 741-780; Clark Dickinson Z. The Relations of Recent Psychological Developments to Economic Theory // The Quarterly Journal of Economics. Vol. 33. No. 3. (Мау 1919.) Р. 377-421.
2 См.: Čuhel. Zur Lehre von den Bedürfnissen. Innsbruck, 1906. S. 186 ff.; Weiss. Die moderne Tendenz in der Lehre vom Geldwert // Zeitschrift ftir Volkswirtschaft, Sozialpolitik und Verwaltung. Bd. 19. S. 532 ff. В последнем издании своего шедевра «Капитал и процент», переработанного им самим, Бём-Баверк старается ответить на критику Чуrела, но безуспешно, – он не приводит ни одного нового соображения, которое могло бы помочь решению проблемы (см.: Böhm-Bawerk. Kapital und Kapitalzins. 3. Aufl. Innsbruck, 1909-1912. 11. Abt. S. 331 ff.; Exkurse. S. 280 ff. (Бём-Баверк О. Капитал и процент. Т. 2-3.)
Это единственная интерпретация, которая согласуется с фундаментальным положением теории предельной полезности, разработанной в значительной мере самим Бём-Баверком. Согласно этому положению, полезность (а следовательно, субъективная потребительная ценность) единиц некоего блага убывает с ростом предложения этих единиц. Но принять это означает полностью отвергнуть саму идею об измерении субъективной потребительной ценности благ, которую невозможно из мерить никаким способом.
Американский экономист Ирвинг Фишер попытался подойти к задаче измерения ценности с помощью математики1. Он преуспел в решении этой задачи не более, чем его предшественники, пытавшиеся решить ее другими методами. Как и они, Фишер не смог преодолеть трудностей, проистекающих из того факта, что предельная полезность уменьшается с увеличением предложения. Единственная польза от математического языка, на котором он излагает свои аргументы (и который все в большей степени расценивается как общепринятый метод экономико-теоретических исследований), состоит в том, что этот язык позволяет Фишеру в какой-то степени спрятать дефекты его хитроумных, но полностью искусственных построений.
1 См.: Fisher. Mathematical Investigation in the Theory of Valueand Prices // Transactions of the Connecticut Academy. New Haven, 1892. Vol. IX. Р. 14 ff.
Фишер начинает с предположения, согласно которому полезность некоего товара или услуги, хотя и зависит от предложения этих товаров или услуг, является независимой от предложения всех других благ. Он отдает себе отчет в том, что не сможет достичь своей цели (отыскать единицу измерения полезности), если не покажет вначале, как определяется соотношение между двумя данными предельными полезностями. К примеру, если индивид располагает 100 буханками хлеба в течение года, предельная полезность одной буханки для него будет больше, чем если бы у него было 150 буханок. Проблема состоит в определении количественного соотношения между этими двумя предельными полезностями. Фишер пытается решить эту задачу путем сопоставления их с третьей полезностью. Для этого он рассматривает случай, когда тот же индивид в течение года располагает также В галлонами масла. Он обозначает β прирост этого количества масла, причем полезность этого прироста равна полезности сотой буханки хлеба. Далее, когда рассматривается второй случай (в распоряжении индивида имеется не 100, а 150 буханок), предполагается, что предложение масла не изменилось – его у индивида все те же В галлонов. Полезность 150-й буханки равна, предположим, β/2.
До этого момента нет никакой необходимости оспаривать построения Фишера, но тут он делает логический скачок, который позволяет ему избежать преодоления всех реальных трудностей проблемы. Вышеописанная ситуация означает, продолжает Фишер, как если бы речь шла о чем-то самоочевидном, что «таким образом, полезность 150-й буханки хлеба равна половине полезности 100-й буханки». Не приводя никаких объяснений, он продолжает спокойно анализировать проблему, решение которой (если приведенное выше предположение принимается как корректное) не представляет никаких трудностей, позволяя ему, в конце концов, дедуктивно вывести единицу полезности, так называемый ютиль (util, от англ. utility, полезность. – Науч. ред.). Кажется, Фишеру не приходит в голову, что вышеприведенной фразой он просто-напросто отбросил всю теорию предельной полезности, противопоставив себя всей современной экономической теории. Ведь его утверждение справедливо только в том случае, если полезность β в два раза больше, чем полезность β/2. Но если бы это действительно было так, то проблему определения соотношения между двумя предельными полезностями можно было бы решить гораздо проще, и длинные дедуктивные построения Фишера были бы не нужны. С той же степенью обоснованности, с какой он решил, что полезность β в 2 раза больше полезности β/2 он мог бы предположить, что полезность 150-й буханки составляет 2/3 полезности 100-й.
Предложение в объеме В галлонов масла представляется Фишеру делимым на n маленьких порций размером в β, или 2n еще меньших порций по β/2 каждая. Фишер предполагает, что индивид, в распоряжении которого имеется предложение масла объемом В галлонов, считает ценность единицы блага х равной ценности β, а ценность единицы блага у равной β/2 Фишер делает следующее предположение, а именно что в обоих случаях оценивания, т. е. приравнивая ценность х ценности β, а ценность у ценности β/2, индивид располагает одним и тем же объемом предложения в В галлонов.
Очевидно, Фишер считает, что из этих допущений следует, что полезность β в два раза больше полезности β/2.... Ошибка в этом месте очевидна. В первом случае индивид сталкивается с выбором между х (ценность100-й буханки хлеба) и β = 2β/2 то один из этих двух вариантов, т. е. он ценит их одинаково. Во втором случае он должен выбирать между у (ценность 150-й буханки хлеба) и β/2... И опять он находит обе эти альтернативы равноценными. Теперь возникает вопрос, каково соотношение между предельной полезностью β и β/2... ? Мы можем определить его, только спросив себя, каково соотношение между предельной полезностью n-й части данного объема предложения и 2n-й частью этого же объема предложения, т. е. между β/2 и nβ/2. Для этого представим, что общий объем предложения В разделен на 2n порций по nβ/2. Тогда предельная полезность (2n – 1)-й порции больше, чем 2n-й порции. Если теперь мы представим объем предложения В разделенным на n порций, то отсюда с очевидностью следует, что предельная полезность n-й порции равна предельной полезности (2n – 1)-й порции плюс предельная полезность 2n-й порции из предыдущего случая. Она больше 2n-й порции не в два, а более чем в два раза. В действительности, даже при неизменном предложении, предельная полезность нескольких единиц, взятых в совокупности, не равна предельной полезности одной единицы, умноженной на число единиц, но с необходимостью больше, чем эта последняя. Полезность двух единиц блага больше, чем одной, но отнюдь не в 2 раза1.
1 См. также: Weiss. Die moderne Tendenz in der Lehre vom Geldwert // Zeitschrift für Volkswirtschaft, Sozialpolitik und Verwaltung. Bd. 19. S. 538.
Возможно, Фишер полагает, что приведенные выше соображения могут быть отвергнуты на том основании, что β и β/2 представляют собой настолько малые количества блага, что их полезность может считаться бесконечно малой. Если он действительно так считает, то на это можно сразу возразить, что особенности математической концепции бесконечно малых величин делают ее непригодной для решения экономико-теоретических проблем. Полезность, доставляемая данным количеством благ, либо достаточно велика для того, чтобы быть оцененной, либо настолько мала, что остается неощутимой для лица, производящего оценку, и поэтому не влияет на его суждение. Но даже если бы концепция бесконечно малых величин была применима, указанный аргумент оставался бы некорректным, – очевидно, невозможно определить соотношение между двумя конечными предельными полезностями посредством приравнивания их двум бесконечно малым предельным полезностям.
В заключение прокомментируем в нескольких предложениях попытку Шумпетера обнаружить единицу удовлетворенности, связанную с потреблением данного количества блага, и выразить удовлетворенность от потребления других благ путем умножения на эту единицу.
Ценностное суждение, основанное на этом принципе, должно, согласно Шумпетеру, выражаться следующим образом: «удовлетворение, которое я могу получить от потребления определенного количества благ в тысячу раз больше, чем удовлетворение от потребления одного яблока в день» или «за это количество блага я бы отдал максимум тысячу раз данное яблоко»1. Существует ли в реальности хоть кто-нибудь, кто способен возводить в своем сознании подобные конструкции? Существует ли хоть какой-то вид экономической деятельности, который на самом деле зависит от принятия такого рода решений? Очевидно, нет2. Шумпетер совершает ту же ошибку, начиная с предположения о необходимости измерять ценность для того, чтобы суметь сравнить одно «количество ценности» с другим «количеством ценности». Но оценивание никоим образом не предполагает измерения «количества ценности». Оно состоит только в сопоставлении важности различных потребностей. Фраза «благо а стоит для меня больше, чем благо b» требует измерения экономической ценности не в большей мере, чем утверждение «Индивид А мне более дорог, чем индивид В, т. е. я ценю его выше» требует существования неких единиц измерения дружбы.
1 Ср.: Schumpeter. Wesen und Hauptinhalt dег theoгetischen Nationalökonomie. Leipzig, 1908. S. 290.
2 Ср. также: Weiss. Die moderne Tendenz in der Lehгe vom Geldwert // Zeitschrift für Volkswirtschaft, Sozialpolitik und Verwaltung. Bd. 19. S. 534 ff.
Если измерение субъективной потребительной ценности невозможно, то отсюда немедленно следует бессмысленность присвоения ей атрибута «количество». Мы можем сказать, что ценность этого блага больше, чем ценность того, но логически невозможно заявить, что ценность этого блага велика настолько. Такое высказывание предполагает существование определенной единицы измерения. Оно сводится к указанию того, сколько раз эта самая единица измерения содержится в измеряемом количестве. Но этот вид расчета совершенно неприменим к процессу оценивания1.
1 Ср.: Кrаus. Zur Theorie des Wertes. Halle, 1901. S. 24 ff. [Краус, Оскар (Oskar Kraus, 1872-1942) – австрийский и чешский философ, принадлежавший к школе Ф. Брентано. разрабатывал учение о ценности, понимаемой как философская и от части психологическая категория; автор концепции предпочтения, в котором выделяется эмоциональная и рассудочная составляющие.]
Последовательное применение этих принципов также ведет нас к необходимости критически взглянуть на концепцию совокупной ценности запаса благ Шумпетера. Согласно Визеру, совокупная ценность запаса благ получается умножением числа штук или порций, составляющих запас, на предельную полезность, определенную на данный момент времени1. Несостоятельность этой конструкции можно продемонстрировать, указав на тот факт, что если она верна, то совокупная ценность запаса бесплатного блага должна не стоить ничего. Поэтому Шумпетер предложил другую формулу, в которой каждая порция умножается на индекс, соответствующий положению данной порции на шкале предпочтений (все это, разумеется, совершенно произвольные упражнения), после чего полученные произведения складываются или интегрируются23 Эта попытка решения проблемы имеет тот же дефект, что и предшествующая, – она тоже опирается на предполо жение о возможности измерения предельной полезности и «интенсив ности» ценности. Тот факт, что такие измерения невозможны, делает оба эти предположения бесполезными. Эту проблему необходимо решать каким-то иным образом.
1 Ср.: Wieser. Der natürliche Wert. Wien, 1889. S. 24.
2 Первое – в случае дискретной шкалы, второе – в случае непрерывной.
3 Schumpeter. Wesen und Hauptinhalt der theoretischen Nationalökonomie. Leipzig, 1908. S. 103.
Ценность всегда представляет собой результат оценки. Процесс оценивания состоит в сопоставлении важности двух комплектов благ, которое производится лицом, производящим оценку. Индивид оценивает, а комплекты благ подлежат его оценке. Это означает, что субъект и объект оценивания должны рассматриваться как неразделимые элементы любого процесса оценивания. Это не означает, что в других аспектах эти элементы так же неразделимы, например физически или экономически. Субъект акта оценивания вполне может быть группой лиц, государством, обществом или семьей – если и в той мере, когда и в какой он действует в данном конкретном случае как единое целое, например, через представителя. И оцениваемое благо может быть собранием единиц разных благ, в том случае, если они оцениваются как единое целое. Ничто не мешает тому, чтобы разные субъекты и объекты определенного акта оценивания были некоторой целостностью, а во всех других актах оценивания они были бы совершенно независимыми друг от друга. Одни и те же люди действуют совместно, через представителя, т. е. как один агент (например, государство), когда выносят суждение об относительной ценности военного корабля или больницы, и являются независимыми субъектами, оценивая другие блага, такие как сигары или газеты. То же верно и для оцениваемых благ. Современная теория ценности основывается на том, что шкалы ценностей определяются не абстрактной важностью разных классов потребностей, но интенсивностью конкретных желаний. Отправляясь от этого положения, закон предельной полезности был разработан в форме, которая касается прежде всего обычного случая, при котором собрание различных благ является делимым. Но он включает в себя также и те случаи, когда оценке подлежит весь совокупный объем предложения как нечто единое.
Предположим, что экономически изолированный индивид располагает двумя коровами и тремя лошадьми и что соответствующий фрагмент его шкалы ценностей (на которой оцениваемые вещи упорядочены от наиболее ценной к наименее) выглядит следующим образом: 1) корова; 2) лошадь; 3) лошадь; 4) лошадь; 5) корова. Если этот индивид должен выбирать между одной коровой и одной лошадью, он будет склонен пожертвовать скорее коровой, чем лошадью. Если дикие звери нападают на одну из его коров и одну из его лошадей и у него нет возможности спасти обоих животных, то он попытается спасти лошадь. Но если гибель угрожает всей его домашней скотине, его решение будет иным. Предположим, что загорелись и конюшня, и хлев, и он может спасти обителей какой-то одной из этих построек, предоставив остальных их судьбе. В этом случае, если он ценит трех лошадей меньше, чем двух коров, он попытается вывести не лошадей из горящей конюшни, а коров из горящего хлева. Результат оценивания, предполагающего выбор между всем доступным запасом коров и всем запасом лошадей, будет состоять в более высокой оценке запаса коров.
Корректные утверждения о ценности возможны, только если речь идет о конкретных актах оценивания. Ценность существует только в этом смысле – вне процесса оценивания ценности нет. Абстрактной ценности не существует. О совокупной ценности можно говорить, только имея в виду индивида или иной оценивающий субъект, который сталкивается с необходимостью выбора между совокупными объемами различных благ. Как и любой другой акт оценивания, это оценивание является исчерпывающим. Индивид, делая выбор между двумя совокупностями, не обязан принимать во внимание ценности единиц блага. Этот процесс оценивания, как и всякий другой, представляет собой непосредственное следствие из соображений о совокупной полезности соответствующих запасов. Когда запас оценивается как целое, его предельная полезность, или, иными словами, полезность последней единицы этого запаса, совпадает с совокупной полезностью запаса, так как этот совокупный запас представляет собой одно неделимое количество. Это верно и для бесплатных благ, отдельные единицы которых никогда не имеют ценности, т. е. всегда помещаются в что-то вроде склада ненужных вещей на самом дне шкалы ценностей, беспорядочно перемешиваясь с ценностями других бесплатных благ1.
1 См. также: Clark. Essentials of Economic Theory. New York, 1907. Р. 41. В первом немецком издании настоящей работы вышеприведенный пассаж содержал еще два предложения, подытоживавших, в неадекватной форме, результаты исследования проблемы совокупной ценности. Признав критику этого места со стороны Верийн-Стюарта, мы перестали включать их в текст, начиная со второго издания (см.: Verijn-Stuart С. А. Die Grundlagen der Volkswirtschaft. Jena, 1923. S. 115).
{Несмотря на то что понятие совокупной ценности кажется совершенно ясным, его стоит хотя бы бегло рассмотреть более подробно. На этом материале можно показать, насколько мало использование математических конструкций предохраняет экономиста-теоретика от ошибок. Выше мы рассмотрели и формулу, с помощью которой Шумпетер измеряет совокупную ценность, и вскрыли природу ее ошибочности, указав на невозможность присвоить ценности какую бы то ни было «величину». Однако Шумпетеру не удалось достичь успеха и в попытках построить такую формулу. Развивая свою концепцию, он указывает на то, что совокупная ценность многих благ, например таких, от которых зависит поддержание жизни экономического субъекта, должна быть исключительно высока, – ей можно присвоить статус «бесконечно большой». Если же задаться целью получить оценку совокупной ценности в виде конечной величины, от которой только и можно отталкиваться, то не останется ничего иного, кроме как взять интеграл на интервале начиная не с тех количеств [блага], ценность которых в глазах индивида превышает всё мыслимое, т. е. не с нуля, а с определенной границы, за которой останутся не учитываемые [при интегрировании] жизненно необходимые потребности. Индивиду следует предоставить так называемый прожиточный минимум, что позволит измерить ценность только таких количеств благ, которые его превышают. Это станет сильным ограничением, которое, однако, не удивит никого, кто знаком с системой функций, используемых в других науках, и с теорией функций как таковой1. В стремлении использовать в экономической теории методы других наук, прежде всего механики, Шумпетер совершенно упустил из виду, что даже если ошибочно (как было показано нами выше) предположить измеримость ценности, то единственным термином, который характеризует совокупную ценность благ, необходимых для поддержания существования в собственном смысле слова, является именно «бесконечная». Шумпетер совершенно верно полагает, что начинать с подобного выражения нельзя, однако эта невозможность не является технической, а коренится в самой сути предмета, поскольку, если индивид должен выбирать между совокупными запасами пары таких благ, каждое из которых является необходимым для поддержания жизни, никакая экономическая деятельность не возможна. Когда требуется выбирать между воздухом и водой, оценочное суждение индивида перестает быть значимым, поскольку какое бы решение он ни принял, его жизнь обречена.
1 {См.: Schumpeter. Wesen und Hauptinhalt der theoretischen Nationalökonomie. Leipzig, 1908. 5. 103.}
Исследование проблемы совокупной ценности не сводится к академической дискуссии о логическом значении категорий выживания. Рыночное ценообразование, понижая оценку запасов благ до значений, соответствующих наиболее значимым потребностям, удовлетворению которых служат их первые единицы, играет огромную роль. Более детальная проработка этой проблематики есть задача теории монопольной цены.}
Из сказанного выше должно быть ясно, что попытки приписать деньгам функцию меры цен или даже ценности, не имеют научной основы. Субъективная ценность не измеряется – она ранжируется. Проблема же измерения объективной потребительной ценности не есть проблема экономической теории. Раз уж об этом зашла речь, необходимо отметить, что соизмерение эффективности разнородных благ невозможно – в лучшем случае можно сопоставить эффективность благ какой-то одной разновидности. Как только речь заходит о благах разных видов исчезает всякая возможность не только соизмерения, но даже качественного сопоставления эффективности благ, принадлежащих к разным видам. Можно измерить теплотворную способность угля и дров и сравнить их между собой, но не существует никакого способа привести к некоему общему знаменателю объективную эффективность стола и книги.
Объективная меновая ценность также не является измеримой, поскольку и она представляет собой результат сопоставления, осуществляемого в ходе индивидуальных актов оценивания. Объективная меновая ценность единицы данного блага может быть выражена в единицах любой другой разновидности благ. Сегодня обмены обычно осуществляются посредством денег, и следовательно, каждое благо имеет цену, выраженную в деньгах. Это позволило деньгам стать средством для выражения ценности, когда усложнение шкалы ценностей в результате развития обмена привело к необходимости пересмотра техники оценивания.
Иными словами, возможности, предоставляемые институтом обмена, заставляют индивида переупорядочивать свои ценностные шкалы. Тот, на чьей шкале ценностей благо «бочка вина» расположено ниже блага «мешок овса», изменит этот порядок, если он сможет обменять бочку вина на рынке на такое благо, которое он ценит выше, чем мешок овса. Положение блага на ценностной шкале индивида более не определяется исключительно его собственной субъективной потребительной ценностью – на него влияют также субъективные потребительные ценности благ, которые могут быть получены в обмен на данное благо, если эти последние занимают на шкале этого индивида более высокое положение, чем данное благо. Таким образом, если при имеющихся у него ресурсах индивид хочет получить максимум полезности, он должен ознакомиться со всеми ценами на рынке.
Однако для этого он должен получить некоторую помощь в поиске своего пути среди множества обменных соотношений. Деньги, общепризнанное средство обмена, которое можно обменять на любое благо и с помощью которого можно получить любое благо, великолепно подходят для решения именно этой задачи. Индивид не в состоянии, будь он даже суперэкспертом в торговых делах, отследить все возможные рыночные условия и произвести соответствующие перестановки на шкале, где располагаются его субъективные потребительные и меновые ценности, если он не использует некий общий знаменатель, к которому он может свести все множество обменных соотношений. Поскольку рынок обеспечивает возможность превратить любое благо в деньги, а деньги – в любое благо, объективная меновая ценность выражается в деньгах. Таким образом, по выражению Менгера, деньги превращаются в индекс цен. Вся структура экономического расчета предпринимателя и потребителя покоится на процессе оценивания благ в деньгах. Деньги превращаются в такое подспорье для человеческого разума, что он более не может отбросить их, если и когда он занят экономическим расчетом1. Если мы хотим сказать о функции денег как меры ценности в этом смысле, нет никаких причин не делать этого. Существуют, однако, такие термины, использование которых легко приводит к неверному пониманию, и перед нами как раз такой случай. Поэтому лучше постараться избежать его. К тому же выражение «мера ценности как функция денег» все-таки не вполне корректно, – обычно мы не называем определение географической долготы и широты «функцией» звезд.
О необходимости денег для экономического расчета см. мою работу: Mises. Die Gemeinwirtschaft: Untersuchungen uber den Sozialismus. 2. Aufl. Jena, 1922. S. 100 ff. (Мизес. Социализм. Экономический и социологический анализ.)
Когда косвенный обмен осуществляется с помощью денег, деньгам нет необходимости физически переходить из рук в руки. Вместо монет может передаваться полностью обеспеченное требование на эквивалентную сумму, погашаемое по предъявлении. В этой замене пока нет ничего примечательного или специфически денежного. Что действительно заслуживает внимания и что может быть объяснено особенностями именно денег, так это исключительная распространенность такого способа денежных расчетов.
Прежде всего, деньги весьма хорошо приспособлены для того, что бы быть предметом типового обязательства. Если взаимозаменяемость почти всех других благ более или менее ограничена и часто представляет собой фикцию, порожденную искусственной коммерческой терминологией, то взаимозаменяемость денег практически беспредельна. В этом отношении с деньгами могут сравниться, пожалуй, только такие ценные бумаги, как акции или облигации. Единственное обстоятельство, которое в принципе может ограничить взаимозаменяемость денег и ценных бумаг, связано с трудностями их дробления на отдельные, более мелкие составные части. Однако практика выработала массу приемов, позволяющих, по крайне мере поскольку речь идет о деньгах, преодолевать все сколько-нибудь значимые затруднения этого рода.
Еще более важное обстоятельство связано с той функцией, которую выполняют деньги. Денежное требование может вновь и вновь передаваться, обслуживая бесконечное число актов косвенного обмена без того, чтобы лицо, которое должно погасить его, было вынуждено сделать это. Это, очевидно, не так для других экономических благ, поскольку они всегда предназначены для того, чтобы обеспечить акт конечного потребления.
Специфическая пригодность денежных требований для обслуживания косвенного обмена обусловлена их полным обеспечением и немедленным погашением деньгами. Для краткости мы будем называть такие требования заместителями денег, или денежными заместителями (mопеу substitutes). Эта приспособленность денежных заместителей к тому, чтобы обслуживать акты обмена, усиливается их местом в системе права и в коммерческой практике.
В техническом отношении – а в некоторых странах и в юридическом – передача банкноты практически ничем не отличается от передачи монеты. Внешнее сходство этих платежей таково, что участники торговых сделок обычно не видят никаких различий между объектами, которые действительно выполняют функции денег, и объектами, которые используются только как заместители первых. Бизнесмена совершенно не волнуют категории экономической теории. Он озабочен лишь коммерческими и юридическими характеристиками монет, банкнот, чеков и т. п. Практик видит, что банкноты передаются из рук в руки без документальных свидетельств [о параметрах их эмиссии], что купюры и монеты одинакового номинала обращаются одинаково, что с предыдущих обладателей банкнот нельзя взыскать ничего сверх уплаченной этими банкнотами суммы, что закон не делает различия между ними и деньгами, считая их равноправными при долговых сделках. Для практика существует другое фундаментальное различие – между банкнотами и монетами, с одной стороны, и текущим банковским счетом – с другой. Технически обращение средств, лежащих на текущем счете, организовано более сложно, к тому же и закон трактует их как нечто иное по сравнению с банкнотами и монетами. Отсюда проистекает популярное определение денег, которым люди руководствуются в своей повседневной деятельности. Нет сомнений в том, что из этого определения исходит банковский служащий и что оно может быть весьма полезно для мира бизнеса в целом. Но использовать это определение как элемент экономико-теоретической терминологии совершенно ни к чему1.
1 Ср.: Andrew. What ought to he called Money? // Quarterly Journal of Economics. Vol. XIII. 1899. Р. 219 ff.; Weber. Die Geldqualitat der Banknote. Leipzig, 1900. S. 65 ff.
Дискуссию по поводу понятия денег нельзя причислить к таким главам в истории нашей науки, которые могут называться весьма приемлемыми. Она примечательна, главным образом, дымовой завесой юридических и коммерческих технических подробностей, скрывающей весьма тривиальное содержание, которое сводилось к обсуждению терминологических тонкостей. Решение проблемы классификации считалось самоцелью. При этом из виду совершенно упускалось то обстоятельство, что действительная цель подобных построений состоит просто-напросто в том, чтобы способствовать продвижению в исследовании проблемы. Если дискуссия имеет такой характер, она не может не быть плодотворной.
Пытаясь провести разграничительную линию между деньгами и теми объектами, которые внешне походят на них, мы должны иметь виду лишь цель нашего исследования. Эта дискуссия имеет значение постольку, поскольку наша цель – выявить законы, определяющие пропорцию обмена между деньгами и другими экономическими благами. Это и только это является целью экономической теории денег. Таким образом, используемая терминология должна соответствовать рассматриваемой проблеме. Если из всех объектов, выполняющих в коммерческой практике функции денег, выделяется некая группа, которая (и только она) именуется деньгами и которая противопоставляется остальным объектам (которым отказано в названии денег), то это разграничение должно быть проведено так, чтобы обеспечить продвижение в исследовании главной проблемы.
Эти соображения привели автора настоящей работы к выбору названия «денежные заместители» (а не «деньги») для таких объектов, которые, хотя и используются в качестве денег в коммерческой практике, представляют собой полностью обеспеченные требования, обратимые в деньги немедленно по предъявлении.
Требования не являются [первичными] благами; это средство получить блага в свое распоряжение. Этим полностью определяются их природа и экономическая роль1. Они не ценятся непосредственно, сами по себе, но лишь опосредованно, – их ценность зависит от тех экономических благ, на которые они обращены. В процедуре оценивания требования участвуют два элемента – во-первых, ценность блага, право на которое представлено требованием, и, во-вторых, большая или меньшая вероятность того, что право на данное благо будет фактически реализовано. Если требование может быть предъявлено лишь по прошествии периода времени, то учет этого фактора образует третий элемент оценивания. На 1 января некоего года ценность права на получение десяти мешков угля 31 декабря того же года будет равна не ценности десяти мешков угля, но ценности партии размером в десять мешков угля, которая должна быть поставлена через год. Расчеты такого рода есть обычный элемент коммерческой практики, как и тот факт, что при оценке ценности требований во внимание принимается ценность их обеспечения.
1 См.: Böhm-Bawerk. Rechte und Verhaltnisse vom Standpunkte der volkswirt schaftlichen Guterlehre. Innsbruck, 1881. S. 120 ff.
Требования, обеспеченные деньгами, не составляют исключения. Те из них, которые погашаются по предъявлении (если нет сомнений в качестве обеспечения и соответствующий акт погашения не связан с дополнительными расходами), ценятся так же высоко, как и наличные. Они уплачиваются и принимаются точно так же, как и деньги1. Только требования этого рода, т. е. погашаемые по предъявлении, совершенно безопасны (с точностью до того, что вообще может предвидеть человек) и в юридическом смысле обладают совершенной ликвидностью. В деловой практике только они выступают полными заместителями представляемых ими денег. Другие требования, например ноты, выпущенные банком против сомнительных ссуд или векселей, срок уплаты по которым еще не наступил, также участвуют в финансовых транзакциях и также могут использоваться в качестве общепризнанных средств обмена. Но, в соответствии с нашей терминологией, они не являются деньгами. В ходе обращения они начинают оцениваться отдельно, – они не считаются эквивалентом ни тех денежных сумм, которые лежат в их основе, ни даже ценности воплощаемых ими прав. Факторы, определяющие их меновую ценность, будут раскрыты нами в ходе дальнейшего изложения.
1 Wagner. Beitrage zur Lehre von den Banken. Leipzig, 1857. S. 34 ff.
Разумеется, не будет ошибкой, если мы попытаемся включить в наше определение денег те полностью обеспеченные и погашаемые не медленно по предъявлении требования, которые мы выше предпочли назвать денежными заместителями. Но что должно быть решительно осуждено, так это широко распространенная практика называть деньгами определенные типы денежных заместителей, таких, как банкноты, разменные деньги и т. п., противопоставляя их другим видам денежных заместителей, таким как текущие счета, или вклады до востребования1. Эта попытка различить то, между чем нет никакой существенной разницы, – ведь, скажем, банкноты и текущие счета различаются только внешне, – возможно, важна для деловой практики или юристов, но не имеет никакого значения для экономической теории.
1 См., например: Helfferich. Das Geld. 6. Aufl. Leipzig, 1923. S. 267 ff. (Helfferich. Money. London, 1927. Р. 284 ff.)
С другой стороны, существуют весомые аргументы в пользу включения всех денежных заместителей в единую группу денег. В частности, необходимо отметить, что по своей экономической роли полностью обеспеченные и немедленно погашаемые денежные требования отличаются от требований на любые другие экономические блага. Так, требования на товары рано или поздно должны погашаться, что необязательно для денежных требований. Эти последние могут переходить из рук в руки, занимая в системе обменов место денег безо всяких попыток к погашению. Те, кто хочет получить деньги, вполне удовлетворены требования ми на них, а те, кто тратит деньги, находят, что денежные требования также отвечают и этим целям. Следовательно, предложение денежных заместителей должно включаться в совокупное предложение денег, а спрос на них – в общий спрос на деньги. Можно отметить, далее, что если возросший спрос на хлеб нельзя удовлетворить, напечатав больше хлебных карточек и не увеличив фактического предложения хлеба, то рост спроса на деньги можно удовлетворить подобным образом. Попутно заметим, что денежные заместители имеют определенные особенности, которые лучше поддаются учету, если эти объекты входят в определение денег.
Не собираясь оспаривать аргументы этого рода, по соображениям удобства мы будем придерживаться узкого определения денег, дополняя его как самостоятельной категорией денежными заместителя ми. Является это кратчайшим путем к истине или нет, может или нет какая-то иная процедура обеспечить лучшее понимание обсуждаемого предмета, судить читателю. Автор считает, что избранный метод является единственным, позволяющим разрешить сложные проблемы теории денег.
Экономико-теоретическая дискуссия о деньгах должна апеллировать только к положениям экономической теории. Она принимает во внимание юридические различения только в той мере, в какой эти последние важны с точки зрения экономической теории. Следовательно, в качестве отправной точки такой дискуссии должно быть взято экономико теоретическое, а не юридическое определение денег, экономическое, а не правовое их описание. Отсюда вытекает необходимость интерпретировать наш отказ рассматривать тратты и другие требования в качестве денег в собственном смысле слова не только в рамках узкоправовой концепции денежных требований. Помимо требований на деньги, имеющих строгое юридическое обоснование, мы должны рассмотреть такие денежные взаимоотношения, которые, не будучи требованиями в юридическом смысле этого слова, тем не менее считаются таковыми в коммерческой практике, поскольку их, с теми или иными оговорками, фактически используют как требования на себя самих1.
1 См.: Laughlin. The Principles of Money. London, 1903. Р. 516 ff.
Не может быть сомнений в том, что немецкие разменные монеты, которые чеканились во исполнение имперского Закона о чекане от 9 июля 1873 г., в юридическом смысле являются денежными требованиями. Возможно, найдутся и такие проницательные критики, которые будут склоняться к тому, чтобы классифицировать эти монеты как настоящие деньги, на том основании, что они представляют собой штампованные диски из серебра, никеля или меди, т. е. являются объектами, имеющими все те же физико-механические свойства, которые имеют деньги. Однако, несмотря на мнение этих проницательных авторов, упомянутые разменные монеты с экономической точки зрения представляют собой тратты на национальное министерство финансов. Параграф 2 раздела 9 Закона о чекане (в редакции от 1 июля 1909 г.) обязывает Бундесрат указать те центры, которые должны выдавать золотые монеты по требованию лиц, предъявляющих серебряные монеты на сумму не менее 200 марок или никелевые и медные монеты на сумму не менее чем 50 марок. Исполнение этой функции возложено на ряд отделений Рейхсбанка. Другим разделом Закона о чекане (раздел 8) устанавливается, что Империя всегда будет в состоянии осуществлять обмен по указанному курсу. В соответствии с этим разделом общее количество отчеканенных серебряных монет ни в какой момент времени не должно превышать двадцать марок на душу населения, а количество никелевых и медных монет – двух с половиной марок на душу. По мнению законодателя, эти суммы представляют собой спрос на мелкую монету, и, следовательно, нет никакой опасности, что общий выпуск разменной монеты, превысит совокупный спрос на них. По общему мнению, для держателей разменной монеты не существовало юридически признанного права обмена [на золото], а количественные ограничения на использование разменной монеты в качестве узаконенного средства платежа (см. раздел 9, часть 1) были недостаточной заменой такого права. Тем не менее общепризнанным фактом является то, что разменные монеты без ограничений принимаются отделениями Рейхсбанка, указанными канцлером [банка].
Точно такое же правовое положение было установлено и для нот Имперского министерства финансов. Общее количество таких нот, находящихся в обращении, было ограничено 120 млн марок. Они также (раздел 5 закона от 30 апреля 1874 г.) разменивались на золото Рейхсбанком, действовавшим в данном случае от лица имперского министерства финансов. Не имеет отношения к делу ни то, что указанные ноты не имели статуса узаконенного средства платежа в частных сделках, ни то, что все были обязаны принимать серебряные монеты в сумме до двадцати марок, а никелевые и медные – до одной марки. Хотя по закону никто не был обязан этого делать, но фактически все охотно принимали их в качестве уплаты долгов.
Другим примером является германский [серебряный] талер в период от введения золотого стандарта [в 1871 г.] до изъятия талера из обращения 1 октября 1907 г.1 В течение всего этого периода талер без сомнения имел статус узаконенного средства платежа. Но если мы пойдем дальше этой формулы, юридическое происхождение которой бесполезно для целей нашего исследования, и зададимся вопросом, был ли талер в течение этого периода деньгами, ответом должно быть твердое «нет». Да, он использовался в торговой практике как средство обмена, но это использование было возможно только потому, что он представлял собой требование на то, что действительно являлось деньгами, т. е. на общепризнанное средство обмена. Хотя ни Рейхсбанк, ни Империя, ни одно из составлявших ее королевств или княжеств и никто другой не был обязан принимать его в качестве наличных, Рейхсбанк, действуя от лица государства, всегда старался гарантировать, что количество талеров, находящихся в обращении, не превысит спроса со стороны публики. Рейхсбанк обеспечивал этот результат, отказываясь навязывать талеры своим клиентам, когда производил выплаты. Это обстоятельство, на ряду с тем фактом, что в расчетах, как с банком, так и с Империей талеры принимались как узаконенное средство платежа, было достаточным для того, чтобы талеры фактически превратились в тратты, которые всегда могли быть обращены в деньги. В результате талеры обращались в пределах Германской империи как полностью обеспеченные денежные заместители. Директорам Рейхсбанка неоднократно предлагалось в обмен на банкноты этого банка выдавать талеры, а не золото (что вполне соответствовало бы законодательству), расплачиваясь золотом только при условии премии. Целью этих предложений было воспрепятствовать экспорту золота. Но Рейхсбанк постоянно отвергал эти и все подобные предложения.
Согласно конвенции, заключенной союзными государствами в 1857 г., монетной единицей Германии служил серебряный талер 900-й пробы (по 30 талеров из фунта чистого серебра). Рядом актов, принятых в 1871-1873 гг., в Германской империи установлен золотой стандарт, согласно которому денежной единицей стала марка, определенная как 0, 356496 z чистого золота, и новая монетная система, основанная на чекане полноценных золотых монет в 5, 10 и 20 марок 900-й пробы (из l фунта чистого золота по закону выбивалось 279 шт. монет в 5 марок или 139, 5 монет в 10 марок или 69, 75 монет в 20 марок).
Истинная природа разменной монеты в других странах не всегда так очевидна, как в Германии, денежная и банковская система которой формировалась под влиянием таких деятелей, как Бамбергер, Михаэлис и Зётбеер1. Соответствующие законы некоторых стран не позволяют с такой же легкостью установить теоретические основания политики в области чекана разменной монеты или использовать их в качестве примера, подобного приведенному выше. Тем не менее все они в конечном счете имеют в виду одно и то же. Общей для них юридической особенностью чекана разменных монет является ограничение платежной способности разменной монеты некоторой максимальной суммой, установленной законом. Как правило, это ограничение дополнятся ограничением (также установленным законом) на общее количество разменной монеты, которое может быть отчеканено.
Бамбергер, Людвиг (Ludwig Bamberger, 1823-1899) – немецкий банкир, один из основателей «Deutsche Bank», представитель Майнца в германском рейхстаге (1868), осуществлял экономическую реформу в Эльзасе (1971-1873), депутат имперского рейхстага (с 1873), один из лидеров национал-либеральной партии, разработчик законов о монетном чекане, о билетах государственного казначейства, о банкнотах, об имперском банке. Сторонник свободы торговли, золотого стандарта и жесткой денежной политики, Бамбергер постепенно оказался в оппозиции к своему политическому союзнику Бисмарку, противодействуя немецким катедер-социалистам, приобретавшим все большее влияние. С конца 1880-х годов – член партии свободомыслящих. Михаэлис, Отто (Otto Michaelis, 1826-1890) – немецкий экономист, член прусской палаты депутатов (с 1861), депутат Северо-германского сейма (с 1867). В 1877-1879 гг. – директор финансового отдела имперской канцелярии, что соответствовало должности министра финансов Империи, один из создателей банковской и денежной системы Германской империи, основанной на золотом стандарте и частичном резервировании при наличии нескольких эмиссионных банков. Зётбеер, Адолъф (Adolf Soetbeer, 1814-1892)– немецкий экономист и статистик, секретарь торговой палаты в Гамбурге (с 1839), за работы по гамбургской торговой статистике получил в Кильском университете степень доктора права, почетный профессор Гёттингенского университета (1871). Автор множества работ по денежному обращению и денежной политике, сторонник золотого стандарта, признанный авторитет в области международного денежного обращения.
Такой вещи, как экономико-теоретическая концепция разменной монеты, не существует. Все, что могут сказать по этому поводу экономисты теоретики, это то, что, во-первых, разменная монета представляет собой одну из подкатегорий требований на деньги. Во-вторых, она используется в качестве денежных заместителей. В-третьих, предполагается, что элементы вышеуказанной подкатегории предназначены для использования в денежных сделках на небольшие суммы. Тот факт, что чекан и обращение разменной монеты осуществляются в соответствии со специальными юридическими нормами и законодательно регулируются, объясняется специфической природой тех задач, для выполнения которых она предназначена. Общепризнанность права держателя банкноты на получение денег в обмен на нее, с одной стороны, в то время как, с другой стороны, обмен разменной монеты во многих странах административно ограничен, объясняется различными путями, по которым развивались соответственно банкноты и разменные монеты. Разменные монеты возникают вследствие потребности обеспечить обмен небольших количеств товаров невысокой ценности. Эти исторические обстоятельства их появления пока недостаточно освещены, и почти все, что написано по этому вопросу, имеет отношение лишь к нумизматике или метрологии1. Тем не менее один тезис можно сформулировать с большой долей уверенности: чекан разменной монеты всегда представляет собой результат попыток исправить недостатки денежной системы. К ним относятся технические трудности, препятствующие делению денежной единицы на монеты малых номиналов. Стремление преодолеть именно эти трудности привело – после многочисленных неудачных попыток решить эту проблему – к тому варианту, который принят сегодня. В ходе этого процесса во многих странах в мелких сделках время от времени использовались разновидности неразменных декретных (fiat) денег2, что порождало многочисленные неудобства – из-за наличия двух независимых разновидностей денег, одновременно выполняющих функцию общего средства обмена. Для того чтобы избежать неудобства этого рода, для мелких монет была установлена фиксированная законом пропорция их обмена на монеты, используемые в крупных сделках. Были приняты предупредительные меры к тому, чтобы количество мелких монет не превышало потребностей торгового оборота. Наиболее важной из этих мер было принудительное ограничение количества отчеканенных монет такой величиной, которая казалась необходимой для расчетов по мелким сделкам. Бывало, что это ограничение устанавливалось законом, но бывало и так, что оно отслеживалось и соблюдалось, не будучи установлено законодательно. Наряду с этим ограничением появился и лимит суммы, до которого разменные монеты имели статус узаконенного средства платежа в частных сделках, причем эта сумма устанавливалась на относительно низком уровне. Опасность, что эти меры окажутся недостаточными, никогда не представлялась слишком значительной, поэтому установленные законодательством ограничения либо не соблюдались вовсе, либо оставались неопределенными, когда право владельцев разменной монеты обменивать ее на деньги не было ясно сформулировано. Но сегодня всюду, где разменная монета не принимается обращением, она без возражений принимается государством или каким-то другим органом, вроде центрального банка. Таким образом разменные деньги получили статус денежных требований. Там, где эта практика на время прерывалась, и там, где предпринимались попытки приостановить фактически имевшую место обратимость разменной монеты в деньги – с целью заставить обращение принимать большее количество разменной монеты, чем оно того требовало, разменная монета превращалась в кредитные деньги или даже в товарные деньги. После этого они более не воспринимались как денежные требования, погашаемые по предъявлении, т. е. эквивалентные деньгам, и их ценность устанавливалась независимо.
1 См.: Kalkmann. Englands Übergang zur Goldwärung im 18. Jahrhundert. Straßburg, 1895. S. 64 ff.; Schmoller. Über die Ausbildung einer richtigen ScheidemÜnzpolitik vom 14. bis zum 19. Jahrhundert // Jahrbuch für Gesetzgebung, Verwaltung und Volkswirtschaft im Duetschen Reich. XXIV. Jahrgang. 1900. S. 1247-1274; Helfferich. Studien über Geld– und Bankwesen. Berlin, 1900. S. 1-37.
2 Определения товарных денег, кредитных денег и неразменных (декретных) денег см. в разделе 3 настоящей главы.
Эволюция банкноты была совершенно иной. Она всегда считалась денежным требованием, даже с юридической точки зрения. Никто никогда не упускал из виду тот факт, что, если ценность банкнот должна быть такой же, как ценность денег, необходимы шаги по обеспечению и поддержанию возможности в любой момент погасить банкноты деньгами. То, что приостановка уплаты наличными по предъявлении банкнот изменяет их экономическую природу, едва ли могло остаться незамеченным, но в менее значимом случае разменных монет с их низкими номиналами и мелкими сделками это обстоятельство забывалось относительно легче. Более того, меньшая важность разменных монет означала, что для поддержания постоянной возможности их обмена на деньги для этой цели не нужно было создавать специальных фондов. Отсутствие таких специальных обменных фондов также могло маскировать истинную природу разменной монеты1.
О природе разменной монеты см.: Say. Cours complet d'économie politique pra tique. 3-ème éd. Paris, 1852. Т. 1. Р. 408; Wagner. Theoretische Sozialökonomik. Leipzig, 1909. II. Аbt. S. 504 ff. Весьма содержательное обсуждение содержится в служебных записках и материалах обсуждений бельгийского Закона о чекане разменной монеты 1860 г. В записке Пирмеца (Pirmez) сущность современных разменных монет, конвертируемых в деньги, характеризуется следующим образом: «Обладая этим свойством (конвертируемостью), монеты более не являются просто монетами, они становятся требованиями, обязательствами уплаты. Их держатель более не является обладателем прав на монету как таковую (jus in re) – он владеет требованием, выписанным на государство, на номинальную ценность разменной монеты (jus ad rem), – это право может быть реализовано в любой момент по предъявлению монеты к обмену (погашению). Разменные монеты перестали быть деньгами, превратившись в инструмент кредита, в банкноту, выполненную в форме кусочков металла» (Loi décrétant la fabrication d'une monnaie d'appoint... précédée des notes sur la monnaie de billon en Belgique ainsi que la discussion de la loi à la Chambre des Représentants. Brusseles, 1860. Р. 50).
Особенно поучительны особенности денежной системы Австро-Венгрии. Реформа денежного обращения, объявленная в 1892 г., формально никогда не была завершена, и до падения Габсбургской монархии юридически сохранялся стандарт, называемый бумажным, поскольку Австро-Венгерский банк не был обязан осуществлять обмен собственных банкнот, которые имели статус узаконенного средства платежа без ограничения количества. Тем не менее с 1900 по 1914 г. Австро-Венгрия фактически придерживалась золотого стандарта, или золотодевизного стандарта, поскольку [центральный] банк фактически без всяких затруднений предоставлял золото по требованию участников торговли. Исходя из буквы закона банк не был обязан выдавать золото в обмен на свои банкноты. Он погашал их векселями (bills of exchange) и другими требованиями, которые погашались золотом за границей (чеки, ноты и т. п.), причем это погашение производилось по ценам ниже верхней теоретической золотой точки1. В этих условиях каждый, кто хотел экспортировать золото, естественно, предпочитал покупать требования этого рода, что позволяло ему достичь своей цели дешевле, чем при физическом вывозе золота.
1 Золотые точки – значения фактического валютного курса, при которых его отклонение от монетного паритета делает выгодным пересылку золота вместо обмена одной валюты на другую, и наоборот. Например, если валютный курс доллара к фунту стерлингов в Нью-Йорке начинал превышать курс монетного паритета и это превышение было больше, чем удельные расходы на транспортировку золота из Нью-Йорка в Лондон, то британскому экспортеру становилось выгодным получать экспортную выручку, не обменивая доллары на фунты, а вывозя золото из Нью-Йорка (экспортная золотая точка). Если же курс доллара падал ниже монетного паритета, и если это падение превышало расходы по транспортировке золота, то британским импортерам становилось выгодно расплачиваться за американские товары не обменивая фунты на доллары, а вывозя золото в Америку. При золотом стандарте золотые точки задают весьма узкие границы колебаний валютных курсов, обеспечивая стабильность мировой денежной системы.
Во внутренней торговле, где золото использовалось лишь в исключительных случаях – население за много лет дореформы перешло на банкноты и разменные монеты1 – ситуация была аналогичной: банк всегда погашал банкноты золотом, хотя и не был обязан это делать. Эта политика проводилась не случайно и не время от времени, а сознательно и систематически. Ее целью было предоставить Австрии и Венгрии возможность использовать все преимущества золотого стандарта. И австрийское, и венгерское правительства, по инициативе которых банк проводил эту политику, сотрудничали в той мере, в какой это было возможно. Однако инстанцией, которая должна была гарантировать, что она всегда будет в состоянии осуществлять добровольно взятое обязательство по погашению банкнот, был сам центральный банк, добивавшийся этого посредством проведения соответствующей политики в области учетной ставки. Меры, принимаемые банком в этой связи, не отличались от мер, принимаемых эмиссионными банками других стран с золотым стандартом2. Таким образом, банкноты Банка Австро-Венгрии представляли собой не что иное, как банкноты. Деньгами в этой стране, как и в других европейских странах, было золото.
1 Серебряный гульден занимал в Австро-Венгрии такое же положение, как серебряный талер в Германии 1873-1907 гг. Он был узаконенным средством платежа, в экономико-теоретическом смысле представляя собой денежное требование, поскольку эмиссионный банк всегда погашал его [золотом] по первому предъявлению.
2 См. мои статьи: Das Ргоblеm gesetzlicher Aufnahme der Barzahlungen in Österreich-Ungarn // Jahrbuch für Gesetzgebung, Verwaltung und Volkswirtschaft im Deutschen Reich. XXXIII. Jahrgang. 1909. S. 985-1037; Zum Poblem gesetzlicher Aufnahme der Barzahlungen in Österreich-Ungarn // ebend. XXXIV. Jahrgang. 1910. S. 1877-1884; The Foreign Exchange Policy of the Austo-Hungarian Bank // Economic Journal. Vol. XIX. 1909. Р. 201-211. Под влиянием растущего инфляционистского движения, которое усиливалось благодаря активной пропаганде государственной теории денег Кнаппа, центральный австро-венгерский банк уже в 1912 г. несколько ослабил свою политику, когда временно повысил цены, уплачиваемые им за девизы. Как только разразилась мировая война, он тут же прекратил выплату металлической наличности.
Экономическая теория денег обычно формулируется не в экономических, а в юридических терминах. Эти термины используются публицистами, политиками, коммерсантами, судьями и другими лицами, внимание которых сосредоточено на правовых характеристиках различных видов денег и денежных заместителей. Использование этих терминов целесообразно в контексте тех аспектов денежной системы, которые важны с правовой точки зрения. Однако для целей экономико-теоретического исследования они практически бесполезны. Этому обстоятельству не уделяется должного внимания, несмотря на тот факт, что в денежной теории, как ни в каком другом вопросе, путаница между юридической и экономической наукой столь распространена и чревата столь далеко идущими опасными последствиями. {Одни считают, будто с помощью юридических терминов необходимо выразить некие экономико-теоретические положения, на которые без этого не обращается должного внимания. Другие отвергают искусственные термины, изобретаемые экономистами-теоретиками, как юридически неопределенные. И те и другие неправы в равной мере.} Исследовать экономические категории с помощью юридических понятий является грубой ошибкой. Правовая терминология, а также результаты правового анализа проблем денежной системы должны восприниматься экономистами-теоретиками как один из предметов их исследования. Задачей экономиста не является их критика, хотя они могут использоваться ими для решения задач их собственной науки. Технические юридические термины могут использоваться в ходе экономико-теоретических дискуссий, но только если это не ведет к ошибкам. Но для решения собственных задач экономическая теория должна создать свою собственную терминологию.
Существует два типа объектов, которые могут использоваться в качестве денег. С одной стороны, это физические предметы, как, например, металлическое золото или серебро. С другой стороны, это могут быть такие объекты, которые технически не отличаются от предметов, не используемых в качестве денег. Факторы, определяющие, являются ли эти объекты деньгами или нет, связаны с их юридическими, а не физическими свойствами. Кусок бумаги, «денежность» которого обеспечивается тем, что он отпечатан специальным государственным органом, ничем не отличается от другого куска бумаги, точно так же отпечатанного, но только кем-то, кто не уполномочен печатать деньги, – точно так же, как настоящая монета в пять франков технологически ничем не отличается от «точной копии подлинника». Единственное отличие лежит в законе, которым регулируется процесс изготовления таких монет и который запрещает изготавливать их всем, кроме государства. Чтобы избежать непонимания, в этом месте мы должны специально оговорить следующее: все, что может делать закон, это обеспечить регулирование процесса выпуска монет, – государство не властно, в дополнение к этому, предписать, чтобы эти монеты стали деньгами фактически, т. е. чтобы все начали использовать их как общепризнанное средство обмена. Все, что может сделать государство посредством своего официального штампа, это выделить определенные куски металла или бумаги из всех других таких же предметов с тем, чтобы процесс их оценивания осуществлялся независимо от этих других предметов. Таким образом, оно позволяет использовать в качестве общепризнанных средств обмена те предметы, которые имеют специальные правовые характеристики, в то время как другие предметы этого же рода остаются просто предметами. Государство может также осуществлять различные действия, имеющие целью побудить участников обмена использовать в качестве средства обмена именно эти, авторизованные им предметы. Но эти предметы не могут стать деньгами лишь потому, что так велело государство, – деньги возникают только в процессе использования теми, кто осуществляет сделки купли продажи.
Ту разновидность денег, которая в то же время представляет собой обычные товары коммерческого оборота, мы можем называть товарными деньгамu (commodity mоnеу). Деньги, представляющие собой предметы, снабженные юридической санкцией, мы будем называть декретными деньгами (fiat mоnеу)1. Третья категория денег может быть названа кредитными деньгами (credit mоnеу) – это деньги, представляющие собой требования в отношении какого-либо физического или юридического лица. Но эти требования не должны одновременно быть размениваемыми по первому требованию и полностью обеспеченными. Если они обладают обоими указанными свойствами, то не будет никакой разницы между их ценностью и ценностью обеспечивающих их денег, – они не могут независимо оцениваться теми, кто их использует. Тем или иным образом погашение этих требований должно быть отложенным на некий будущий момент времени. Вряд ли можно спорить с тем, что декретные деньги, понимаемые в буквальном смысле этого термина, теоретически возможны. Теория ценности допускает возможность их существования. Другой вопрос, существовали ли когда-либо декретные деньги фактически, – утвердительный ответ на этот вопрос не может быть дан немедленно. Можно почти без сомнений утверждать, что большинство разновидностей денег, не являющихся товарными деньгами, должно быть отнесено к кредитным деньгам. Однако прояснить это может только детальное историческое исследование.
1 В литературе на русском языке используется также синонимичный этому термин «указные деньги».
Наша терминология является более продуктивной, чем используемая обычно. Она позволяет дать более ясное описание особенностей процесса оценивания разных типов денег. Очевидно, она более корректна, чем разделение денег на металлические и бумажные. Металлические деньги состоят не только из стандартных денег, но и из разменной монеты, а также из монет, подобных немецкому серебряному талеру периода 1873-1907 гг. Бумажные деньги, как правило, включают в себя не только декретные и кредитные деньги, изготовленные из бумаги, но также и конвертируемые банкноты, эмитируемые банками и государством. Различение металлических и бумажных денег восходит к обыденному словоупотреблению. Ранее, когда «металлические» деньги чаще, чем сегодня бывали настоящими деньгами, а не денежными заместителями, номенклатура денежных терминов имела меньшее значение, чем в наше время. Более того, указанное подразделение на металлические и бумажные деньги соответствовало (и возможно, до сих пор соответствует) наивной и внутренне противоречивой концепции ценности, которая приписывала благородным металлам «внутреннюю ценность», считая бумажные деньги временно необходимым, но, вообще говоря, аномальным явлением. С научной точки зрения это разделение совершенно бесполезно, хуже того – оно ведет к непониманию и путанице. Самая большая ошибка, которая может быть совершена в ходе экономико-теоретического исследования, состоит в фиксации на внешних признаках и в неспособности распознать фундаментальные отличия между теми объектами изучения, которые схожи по внешним проявлениям. Сюда же относится различная трактовка фундаментально схожих объектов, отличающихся лишь по виду.
Следует признать, что для нумизмата, технолога или историка искусства существует весьма мало отличий между пятифранковой монетой до и после приостановки свободы перечеканки серебра. В то же время для них австрийский серебряный гульден, даже периода между 1879 и 1892 г., представляется фундаментально отличным от бумажного гульдена. Остается лишь сожалеть, что такие поверхностные различия до сих пор играют какую-то роль в экономико-теоретических дискуссиях.
{Вагнер1 пишет о деньгах, обладающих материальной ценностью, частично обладающих материальной ценностью и не обладающих материальной ценностью2. Эти термины нельзя признать ни корректными, ни удачными. Прежде всего следует отметить, что на практике не существует денег, материал которых не имеет никакой ценности, так как для изготовления таких денег пришлось бы использовать неограниченное благо, подобное воздуху или воде. Бумага, на которой печатают банкноты, не лишена ценности и – поскольку она обладает пусть и очень малой ценностью – все же представляет собой ценное благо. Тем самым исчезает основание для различения между деньгами, не обладающими материальной ценностью, и деньгами, частично обладающими материальной ценностью, и деление на три группы должно уступить место делению на две. Однако избранные выражения не подходят для наименования и этих двух групп. Наряду с трехчастной классификацией, которую он, впрочем, лишь бегло упоминает, Вагнер вводит деление денег на две категории, используя в качестве их названий понятия денег, обладающих материальной ценностью, и денег, не обладающих материальной ценностью, причем последние он обозначает еще и термином «кредитные деньги». Гельферих, построивший также двухчастную классификацию, говорит о полноценных и неполноценных деньгах3. Оба терминологических ряда вызывают сильные сомнения ввиду некорректной трактовки формирования ценности денег. Они способствуют тому, что читатель может увидеть принципиальные различия там где их не существует. Кроме того, нам представляется не вполне безопасным использование выражений, потакающих распространенным заблуждениям в отношении денег и их ценности.
1 Вагнер, Адолъф-Генрuх-Готхильф (Wagner, Adolph-Heinrich-Gotthilf) – немецкий экономист (1835-1917), преподавал в различных университетах Германии, Австрии и России, с 1870 г. возглавлял кафедру экономической теории в Берлинском университете, в политике – сторонник христианского социализма, член палаты депутатов Пруссии, в теории – эклектик, близкий к немецкой исторической школе. Автор учебника политической экономии, а также работ по теории банковской деятельности (Beiträge zur Lehre von den Banken. Leipzig, 1857), теории денег и кредита (Die Geld und Kredittheorie. Wiena, 1862).
2 {Ср.: Wagner. Theoretische Sozialökonomik. Leipzig, 1909. 11. Abt. S. 136 ff.}
3 {См.: Helfferich. Geld und Banken. Leipzig 1908. 1. Bd. S. 379 ff.; во втором издании данного труда, вышедшем в 1910 г. под названием «Деньги», данное различение больше не проводится с прежней ясностью, поскольку Гельферих, под влиянием идей, содержащихся в работах Кнаппа, переработал соответствующие отрывки.}
Кнаnп проводит различие между гилогенными и автогенными платежными средствами. Обе эти разновидности готовы стать платежным средством уже в силу материалов, из которых они сделаны, но они становятся платежными средствами только в процессе использования этих материалов. Затем, однако, опять появляются хартальные платежные средства, не обладающие этим свойством, – вот их-то и нужно было бы назвать автогенными1. Вся эта терминология держится на государственной теории происхождения денег и ее специфической трактовки денег как платежных средств2.
Уже самое краткое размышление показывает оправданность использования таких терминов, как товарные деньги, кредитные деньги и декретные деньги3.} Наша трехчастная классификация не есть род терминологической гимнастики. Теоретическое обсуждение, ведущееся на протяжении всей книги, должно продемонстрировать полезность концепций, лежащих в ее основании.
1 {Ср.: Knapp. Staatliche Theorie des Geldes. leipzig, 1905. S. 29 ff.)
2 {См. выше, с. 65 сл.)
3 {В схожем значении понятие декретных денег используют и Нассе-(Лексис): Nasse (Lexis). Das Geld– und Münzwesen // Schönbergs Handbuch der politischen Ökonomie. 4. Aufl. Tübingen 1896. 1. Bd. 5. 347. (См.: Нассе, Лексис. Металлические деньги и валюта. М., 1897.)}
Отличительной чертой товарных денег является использование в качестве денег товара в предметно-технологическом смысле слова. Для целей настоящего исследования совершенно безразлично, какой именно товар при этом используется. Важно то, что именно некий товар является деньгами и что деньги являются именно товаром. Декретные деньги имеют совершенно иную природу – для них решающим обстоятельством является штамп. Штамп, а не предмет, на который этот штамп наносится, придает этому предмету статус денег. Наконец, кредитные деньги представляют собой требование, исполнение которого отнесено в некий момент будущего, используемое в качестве общепризнанного средства обмена.
{Нет нужды делать особый упор на том, что, проводя различие между товарными, кредитными и декретными деньгами, мы не имели намерения сравнивать достоинства этих разновидностей денег, скажем, рекомендовать использовать товарные деньги и отказаться от кредитных и декретных денег.}
Даже в тех случаях, когда классификация денег на три категории (товарные, декретные и кредитные) в принципе принимается и обсуждению подлежит лишь ценность денег в рамках каждой из этих групп, многие специалисты и большая часть публики полностью отвергают тезис о том, что свободно эмитируемые валюты сегодняшнего дня и металлические деньги прошлого представляют собой пример товарных денег. Никто не отрицает того, что деньги прошлого представляли собой товарные деньги. Как правило, никто не отрицает того факта, что в прежние времена монеты обращались по весу, а не по номиналу. Считается, однако, что деньги давно изменили свою природу. Говорят, что в 1914 г. деньгами Германии и Англии было не золото, а соответственно марка и фунт стерлингов. Сегодняшние деньги представляют собой «специфические единицы определенного достоинства в терминах ценности, присвоенной им законом» (Кнапп). «Стандартом мы называем единицы ценности (флорины, франки, марки и т. д.), которые были приняты как мера ценности, а под деньгами мы понимаем счетные предметы (tokens), такие как монеты и банкноты, которые представляют единицы, функционирующие как мера ценности. Дебаты о том, что именно, золото или серебро, или оба эти металла должны служить и стандартом, и деньгами, совершенно бесплодны, так как ни серебро, ни золото не выполняет этих функций и даже не может их выполнять» (Хаммер)1.
1 См., в частности: Hammer. Die Hauptprinzipien des Geld– und Wärungswesen und die Lösung der Valutfrage. Wien, 1891. S. 7 ff.; Gesell. Die Anpassung des Geldes und seiner Verwaltung an die Bedürfnisse des modernen Verkehrs. Buenos Aires, 1897. S. 21 ff.; Knapp. Staatliche Theorie des Geldes. 3. Aufl. München, 1921. S. 20 ff.
Перед тем как приступить к исследованию этого примечательного утверждения, позвольте сделать краткий экскурс в его генезис – хотя в данном случае более уместно было бы говорить не о генезисе, а об идейном ренессансе, поскольку эта доктрина восходит к самым древним и самым примитивным теориям денег. Этим представлениям, так же как и современным номиналистическим теориям, была присуща полная неспособность внести хоть какой-то вклад в разрешение главной проблемы денежной теории – ее по праву можно называть просто проблемой этой теории – а именно в объяснение пропорций обмена между деньгами и другими экономическими благами. Для авторов, придерживающихся этой доктрины, экономической проблемы ценности и цен просто не существует. Они никогда не считали необходимым задумываться над тем, каким образом устанавливаются рыночные соотношения, и что они означают. Их внимание случайно привлек тот факт, что немецкий талер (после 1873 г.) и австрийский гульден (после 1879 г.) принципиально отличается от серебряного диска того же веса и пробы, не отчеканенного на государственном монетном дворе. Они заметили, что это похоже на то положение, в котором находятся «бумажные» деньги. Они не поняли, в чем тут дело, и попытались найти разгадку этой головоломки. Но с этого момента, именно вследствие незнакомства с теорией ценности и цен, их исследование пошло в совершенно неверном направлении. Эти авторы не стали выяснять, каким образом устанавливаются обменные пропорции между деньгами и другими экономическими благами. Это представлялось им чем-то самоочевидным. Они сформулировали проблему, подлежащую разрешению, совершенно иначе. Каким образом получилось, что три монеты в двадцать марок стали эквивалентны двадцати талерам, несмотря на то что серебро, из которого изготовлены эти талеры, имеет меньшую рыночную ценность, чем золото, из которого изготовлены марки? И не замедлили с ответом: потому что ценность денег определяется государством, законодательным актом, правовой системой. Таким образом, проигнорировав наиболее важные факты истории денег, они сплели искусственную сеть заблуждений, создали теоретическую конструкцию, которая разваливается от первого же вопроса, который немедленно возникает: что именно понимается под единицей ценности? Но этот очевидный вопрос может прийти в голову только тем, кто знаком по крайней мере с началами теории цен. Остальные успокаивают себя, указывая на «номинальность» единицы ценности. Неудивительно, что эти теории приобрели такую популярность у обывателей {и среди полуобразованных экономистов, – здесь, как и везде, полуобразованность хуже полного отсутствия образования}. В частности, эта популярность объясняется родством этих теорий с инфляционистскими воззрениями, что позволило всем энтузиастам «дешевых денег» воздать им свои хвалы.
Необходимо заметить, что все заслуживающие доверия исследования истории денег подтверждают тот факт, что во все времена и у всех народов главные монеты отдавались и принимались не по номиналу, т. е. безотносительно к весу и пробе, а только как кусочки металла определенной чистоты и веса. В тех случаях, когда монеты принимаются по номиналу, это всегда происходит вследствие глубокой убежденности в том, что наличие штампа гарантирует этим монетам обычную чистоту и правильный вес. Как только исчезают основания для такой убежденности, взвешивание и измерение чистоты металла возобновляются.
Распространение теории, согласно которой государственные органы, отвечающие за денежное обращение, обладают правом регулировать покупательную способность монет так, как им кажется более правильным, связано с налогообложением. С тех пор как чекан монет стал функцией государства, правительства стремились зафиксировать вес и чистоту монет на тех уровнях, какие им представлялись желательными. Французский король Филипп IV явным образом потребовал себе права «чеканить такую монету и придавать ей такое денежное содержание и в таких соотношениях, какие мы пожелаем и какими сочтем благоприятными для нас»1. Так же думали и такой же денежной политики придерживались все правители Средних веков. Придворные юристы поддерживали их, пытаясь открыть философские основания священного права королей портить монету и доказать, что истинную ценность монетам присваивает правитель страны.
1 См.: Luschin. Allgemeine Münzkunde und Geldgeschichte des Mittelalters und der nuereren Zeit. München, 1904. S. 215; Babelon. La théorie féodale de lа monnaie. (Extrait des mémoires de l'Académie des Insriptions et Belles-Lettres.) Tome XXXVIII. 1-ге Partie. Paris, 1908. Р. 35).
Тем не менее, бросая вызов всем официальным запретам и мерам регулирования, фиксации цен и угрозам наказания, коммерческая практика всегда исходила из того, что монеты ценятся не по номинальной ценности, а по ценности заключенного в них металла. Ценность монеты всегда определялась не изображениями и надписями, не заявлениями монетного двора и регуляторов рынка, а содержанием металла. Не все монеты принимались немедленно по предъявлении, а лишь те, которые имели высокую репутацию в отношении их веса и чистоты. В договорах займа фиксировался вид монеты, которой должно осуществляться погашение, причем оговаривалось, что в случае изменений параметров чекана договор должен исполняться в терминах соответствующего количества металла1. Несмотря на все налоговые соображения, общее мнение – даже в среде юристов – постепенно сходилось к тому, что именно ценность металла – bonitas intrinseca, как они ее называли, – должна приниматься во внимание при погашении денежных ссуд2.
1 См. важные ссылки в: Babelon. Ор. cit. Р. 30 ff.
2 См.: Seidler. Die Schwankungen des Geldwertes und die juristische Lehre von dem Inhalt der Geldschulden // Jahrbücher für Nationalökonomie und Statistik. (1894.), 3. Folge. VII. Bd. S. 688.
Порча монеты не в состоянии была принудить коммерческую практику считать, что новые более легкие монеты имеют ту же покупательную способность, что более тяжелые старые1. Ценность монет падала пропорционально падению их веса и качества. Снижение покупательной способности монет вследствие их порчи принималось во внимание даже при регулировании цен. Так, в городе Швайдниц в Силезии образцы вновь отчеканенных пфеннигов сдавались городским рыночным смотрителям (Schoffen), которые производили их оценку и затем, посо вещавшись с городским советом и старейшинами города, фиксировали цены товаров в соответствии с этой оценкой. Из Вены XIII в. до нас до шла forma institutionis que fit per civium arbitrium annuatim tempore quo denarii renovatur pro rerum venalium qualibet emptione2, в соответствии с которой устанавливались цены товаров и услуг после новых чеканок монет в 1460 и 1474 г. Схожие меры в аналогичных случаях принимались и в других городах3.
1 Об истории этой проблемы в Древней Руси см.: Gelesnoff. Grundzüge der Volks wirtschaftslehre. Leipzig, 1918. S. 357.
2 Форма установления, делающегося по решению граждан ежегодно, в то время, когда обновляются деньги, для покупки какого-либо товара (лат.).
3 См.: Luschin. Allgemeine Münzkunde und Geldgeschichtedes Mittelalters und der nuereren Zeit München, 1904. S. 221 f.
Всегда, когда дезорганизация монетного чекана достигала той стадии, когда штамп на монете не мог более служить для определения ее реального металлического содержания, торговля полностью отказывалась от официальной денежной системы и изобретала собственные меры благородных металлов. В крупных сделках использовались слитки (ingots) и специальные торговые знаки (trade tokens). Так, немецкие купцы, приезжая на Женевскую ярмарку, брали с собой слитки чистого золота и осуществляли покупки на золото, используя вместо денег кусочки золота, соответствующие весовым мерам парижского рынка. Таково происхождение маркенскудо, или scutus marcharum, который был ничем иным как принятым у купцов названием 3,765 грамма чистого золота. В начале XV столетия, когда торговля постепенно перемещалась из Женевы в Лион, золотая марка стала настолько привычной единицей расчетов между купцами, что на рынке обращались векселя в этих единицах. Схожее происхождение имеет старая венецианская lire di grossi1. В жиробанках2, которые распространились по всем торговым центрам в начале Нового времени, мы видим дальнейшие попытки освобождения денежной системы от искажающего воздействия монетной монополии властей. Клиринговые операции этих банков основывались либо на монетах установленной чистоты, либо на слитках. Эти банковские деньги были товарными деньгами в своей наиболее совершенной форме.
1 Ibid., р. 155; Endemann. Studien in der romanische-kanonistischen Wirtschaftsund Rechtslehre bls gegen Ende des 17. Jahrhunderts. Berlin, 1874. I. Bd. S. 180 ff.
2 Жиробанки – от итальянского giro – круг. Так назывались первые банки городов Северной Италии, создававшиеся там начиная с XIII в. для безналичных расчетов между вкладчиками (бывшими, как правило, и пайщиками, что сближало их с современными кредитными союзами), принадлежавшие к одному кругу знакомых между собой лиц. Уже к началу XVII в. термин «жиробанк» понимался просто как банк для безналичных расчетов («переводов» – отсюда один из вариантов русского термина – «переводной банк», использовавшегося как эквивалент термина «жиробанк»). В соответствии с классификацией, принятой в русской специальной литературе XIX – начала ХХ в. жиробанки и эмиссионные банки относились к одной группе оборотных банков. При этом эмиссионный банк считался более зрелой формой жиробанка, так как имел право фидуциарной эмиссии.
Номиналисты заявляют, что в современных государствах денежные единицы во всяком случае не являются конкретными веществен ными единицами, которые можно определить в технических терминах, но представляют собой номинальные количества ценности, о которых нельзя сказать ничего, кроме того, что они созданы законом. Не затрагивая эту неопределенную и туманную фразеологию, не выдерживающую никакой критики с позиции теории ценности, зададим простой вопрос: чем были марка, франк и фунт до 1914 г. ? Очевидно, они представляли собой не что иное, как количества золота определенного веса. Не является ли указание на то, что Германия имела не золотой, а «марковый» стандарт, попыткой увернуться от ответа? В соответствии с буквой закона Германия имела золотой стандарт, а марка представляла собой просто счетную единицу, равную 1 / 2790 кг чистого золота. Этот факт ни как не зависит от того обстоятельства, что в частных сделках никто не связывался с золотыми слитками или иностранными золотыми монетами, поскольку единственной целью и мотивом государственного вмешательства в денежную сферу является освобождение граждан от необходимости проверять вес и чистоту получаемого ими золота. Эта задача может быть выполнена только экспертами, а ее выполнение предполагает наличие развитой системы мер предотвращения нарушений. Узость границ, в которых закон позволяет колебаться весу и чистоте монет при чекане, и установление дополнительных ограничений на допустимую потерю веса в процессе их обращения, являются гораздо более надежными средствами обеспечения честной монетной системы, чем азотная кислота, которой пользуются все, кто осуществляет торговые сделки. С другой стороны, право свободной чеканки, один из основополагающих принципов современного денежного права, обеспечивает защиту от расхождения между ценностью монетарного и немонетарного металла. В крупных сделках международной торговли, где указанная разница, пренебрежимо малая при мелких сделках, может накапливаться, приводя к значительным потерям, монеты считаются не по их количеству, но по весу. Это означает, что они расцениваются не как монета, а как единицы металла. Легко понять, почему этого не наблюдается во внутренней торговле. Крупные платежи внутри страны никогда не влекут за собой физического перемещения соответствующих количеств денег, – они исполняются путем выписывания требований, обеспеченных в конечном счете запасом благородных металлов центрального банка.
Та роль, которую играют слитки в составе золотых резервов банков, доказывает, что денежный стандарт основан на благородных металлах, а не на заявлениях властей.
Даже для монет сегодняшнего дня, в той мере, если они не являются денежными заместителями, кредитными или декретными деньгами, справедливо утверждение, согласно которому они представляют собой не что иное, как слитки, вес и чистота которых гарантированы официально1. Деньги тех современных стран, металлические монеты которых используются без ограничений, суть товарные деньги в той же мере, в какой они были ими для народов античности и Средневековья.
1 Chevalier. Cours d'économie politique. Т. III. La monnaie. Paris, 1850. Р. 21 ff.; Goldschmidt. Handbuch des Handelsrechts. Erlangen, 1868. I. Bd. 2. Abt. S. 1073 ff.
На рынке положение государства ничем не отличается от положения всех других участников. Как и они, государство обменивает товары и деньги на тех условиях, которые диктуются законами цен. Оно реализует суверенные права в отношении своих подданных, налагая на них обязательные сборы. Но во всех других отношениях государство точно так же, как все другие, приспосабливается к коммерческой организации общества. Будучи продавцом или покупателем, государство должно следовать условиям рынка. Если оно захочет изменить какую-нибудь пропорцию обмена, установленную рынком, оно может достичь этого только посредством использования механизмов самого рынка. Благодаря ресурсам, находящимся в его распоряжении вне рынка, оно, как правило, способно действовать более эффективно, чем кто-либо другой.
{Никто не может более легко создать монополию, как совершенную, так и несовершенную, чем государство, – оно занимает первое место в ряду социальных факторов, определяющих организацию производства.} Государство несет ответственность за все наиболее громкие потрясения рынка, поскольку оно способно оказывать наиболее сильное воздействие на спрос и предложение. Оно само тем не менее подчиняется законам рынка и не может не испытывать на себе действия законов образования цен. В экономической системе, основанной на частной собственности на средства производства, никакое государственное регулирование не в состоянии изменить условий обмена иначе, чем изменяя факторы, определяющие их.
Короли и республики раз за разом отказывались признавать это. Эдикт Диоклетиана de pretiis rerum venalium1, регулирование цен в Средние века, ценовые максимумы Французской революции – вот наиболее известные примеры провалов авторитарного вмешательства в рыночные отношения. Попытки государственного вмешательства не прекращались, несмотря на то, что оно действовало только в границах соответствующей страны и игнорировалось везде за ее пределами. Ошибкой будет полагать, что схожие меры по регулированию рынка могут увенчаться успехом в одном отдельно взятом государстве. Пределы государственного вмешательства, на которые наталкивались правительства и наличие которых приводило к их отмене, имели не географическую, а функциональную природу. Они могут достичь цели только в условиях социалистического государства с централизованным производством и распределением. В странах, где производство и распределение оставлены индивидуальным предпринимателям, последствия этих мер с необходимостью будут приводить к краху.
1 Эдиктом императора Диоклетиана 301 г. «О товарных ценах» в Римской империи были зафиксированы цены товаров более чем 3 тыс. наименований. Фиксация цен была попыткой справиться с последствиями сильнейшей инфляции, с помощью которой в условиях снижения денежных поступлений Римская империя финансировала государственные расходы. Главным способом инфляции было неоднократное понижение золотого содержания ауреуса, которое в конце концов привело к разрушению денежной и налоговой систем, во многом обусловившей переход к натуральным повинностям, прикреплению должностных лиц к земле, установлению наследования должностей и прочим элементам раннего феодализма.
Концепция, согласно которой деньги есть продукт закона и государства1, очевидно, является несостоятельной. Она не подтверждается ни единым явлением, имеющим место в условиях рынка. Приписывать государству способность диктовать законы обмена означает игнорировать фундаментальные принципы общества, в котором используются деньги.
1 См. в особенности: Nеuраuеr. Die Schaden und Gefahren der Valutaregulierung für die Staatsfinanzen, die Volkswirtschaft und die Kriegsbereitschaft. Wien 1892. S. 1 ff.; Knapp. Staatliche Theorie des Geldes. З. Aufl. München, 1921. S. 1 ff.
Если обе стороны обмена исполняют свои обязательства сразу и товар переходит из рук в руки в обмен на немедленно уплачиваемые наличные, то обычно не возникает никакого мотива для юридического вмешательства государства. Но если сделка предполагает обмен настоящих благ на будущие блага, может случиться так, что одна сторона окажется не в состоянии выполнить свои обязательства, несмотря на то, что другая сторона исполнила свою часть договора. В такой ситуации могут быть призваны судейские. Если речь идет о ссуде или приобретении в кредит (это только наиболее важные случаи), то суд должен решить, каким образом может быть выплачен долг, имеющий – в силу договора – денежное выражение. В задачу суда, следовательно, входит вынести решение о том, что именно, в соответствии с намерениями сторон договора, должно быть использовано в качестве денег в рамках данной коммерческой сделки. С юридической точки зрения деньги есть не общее средство обмена, а общепризнанное средство платежа или исполнения кредитной сделки. Но деньги лишь потому стали средством платежа, что они представляют собой средство обмена. И только потому, что они являются средством обмена, закон также трактует их как средство исполнения обязательств, которые не были взяты в денежной форме, и буквальное исполнение которых по тем или иным причинам невозможно.
Тот факт, что закон трактует деньги только как средство погашения имеющихся обязательств, имеет важные следствия для юридической концепции денег. В действительности то, что закон считает деньгами, является не общим средством обмена, а установленным законом средством платежа. В задачи законодателя или юриста не входит определение экономико-теоретического понятия денег.
При установлении того, каким образом необходимо фактически погашать денежные долги, нет необходимости быть слишком разборчивыми. Общепринятой деловой практикой является предложение и принятие в качестве средства платежа тех или иных денежных заместителей вместо денег. Если закон отказывается признавать правомерность использования денежных заместителей, признанных коммерческой практикой, это лишь открывает возможности для мошенничества и обмана. Это было бы нарушением принципа malitiis non est indulgendum1. Кроме того, при платежах небольших сумм в силу технических обстоятельств едва ли можно обойтись без использования разменной монеты. Даже приписывание покупательной способности банкнотам2 не наносит ущерба кредиторам и другим получателям при условии, что бизнесмены считают эти ноты эквивалентными деньгам.
1 Не следует потворствовать злоупотреблениям (лат.).
2 England 1833 (3 William IV с. 98), германский закон от 1.06.1909, ст. 9.
Однако государство может приписать способность погашать долговые обязательства и другим объектам. Закон может провозгласить средством платежа все, что ему заблагорассудится, и этим должны будут руководствоваться все суды и органы, принуждающие к соблюдению законодательства. Однако наделение статусом законного средства платежа неких объектов недостаточно для того, чтобы сделать их деньгами в экономическом смысле. Блага могут стать общим средством обмена только в процессе деятельности тех, кто принимает участие в коммерческих сделках. Лишь их оценки определяют обменные пропорции на рынке. Вполне возможно, что в ходе коммерческих сделок люди будут использовать именно те объекты, которым государство приписало статус средства платежа, но они не обязаны это делать. Если люди захотят, они могут отвергнуть эти объекты.
Если государство объявляет некий объект законным средством исполнения имеющихся обязательств, возможны три случая. Во-первых, узаконенное средство платежа может оказаться идентичным средству обмена, которое стороны имели в виду, заключая соответствующее соглашение. Либо, не будучи идентичным, оно может все же иметь одинаковую ценность с этим узаконенным средством платежам в момент платежа. Например, государство может провозгласить золото узаконенным средством платежа по тем обязательствам, платежи по которым предусмотрены золотом, или, в то время когда ценность золота и серебра относится друг другу как 1 к 15,5, оно может объявить, что обязательства в золоте могут быть исполнены посредством уплаты серебром в количествах, превышающих в 15,5 раз количество золота. Такого рода установления представляют собой лишь юридическую формулировку предполагаемых намерений сторон. Они не ущемляют ни одной из сторон и экономически нейтральны1.
1 Knies. Geld und Kredit. 1. Bd. 2. Aufl. Berlin, 1885. S. 354 ff.
Иная ситуация возникает, когда государство в качестве средства платежа провозглашает нечто, что имеет большую или меньшую ценность, чем то, что предусмотрено договором. Первый случай можно не принимать во внимание, однако второй случай, для которого имеется множество исторических прецедентов, весьма важен. С юридической точки зрения, основанной на фундаментальном принципе защиты законных прав, установление государством такой процедуры не может являться справедливым, хотя иногда может быть оправданно по социальным или налоговым соображениям. Однако это всегда означает не исполнение соответствующих обязательств, а их полное или частичное аннулирование. Если узаконенным средством платежа объявляются банкноты, которые в ходе коммерческого оборота принимаются за половину своего номинала, это по сути то же самое, что предоставить должникам возможность не платить половину их задолженности.
Узаконение государством средства платежа воздействует только на такие денежные обязательства, которые уже заключены к этому моменту. Однако коммерческая практика свободна в выборе между сохранением привычного средства обмена, с одной стороны, и созданием для своих нужд нового средства обмена – с другой. Если торговля принимает новое средство обмена, то в той мере, в какой это является законным правом сторон договора, торговля будет пытаться использовать это новое средство обмена также и в качестве стандарта отсроченных платежей. Цель этих попыток – лишить, по крайней мере на будущее, статуса стандартного то средство обмена, которому государство приписало способность погашать долги по номиналу. Когда в течение последнего десятилетия XIX столетия сторонники биметаллизма в Германии обрели такую власть, что возможность экспериментов по реализации инфляционистских предложений стала реальной, в долгосрочных контрактах начали появляться золотые оговорки1. Длительный период медленного обесценения валюты имеет схожие последствия. Если государство не хочет сделать невозможными все кредитные операции, оно должно признать подобные инновации и дать судам инструкции уважать их. Аналогичным образом, если государство само входит на рынок регулярных сделок, продавая и покупая, гарантируя ссуды и осуществляя займы, производя платежи или получая их, оно должно признать деньгами признанное коммерческой практикой общее средство обмена. Юридический денежный стандарт, т. е. определенный класс объектов, наделенный государством свойством неограниченного средства платежа, в действительности будет применяться для исполнения обязательств только по уже имеющимся долгам, если коммерческая практика сама по себе не приведет к тому, что он будет использоваться и как общее средство обмена.
1 {Helfferich. Das Geld. 2. Aufl. Leipzig, 1910. S. 320 ff., 336 ff.}
Роль государства в денежной сфере первоначально ограничивалось изготовлением монет. Поставлять слитки, в максимальной мере одинаковые по весу и чистоте, и снабжать их штампом, который было бы трудно подделать и который мог бы легко распознаваться всеми как знак государственного чекана, всегда было и до сих пор остается главной задачей государства применительно к денежной системе. Начав с этой деятельности, государство постепенно расширяло свое присутствие в денежной сфере.
Прогресс технологии изготовления монет протекал медленно. Первоначально изображение, отпечатанное на монете, было всего лишь доказательством подлинности материала, в частности его чистоты, а вот вес монеты удостоверялся посредством взвешивания при каждом платеже (при современном состоянии исторического знания этот факт не может считаться точно установленным, и в любом случае развитие денежной системы в разных местах шло различным образом). Позже, когда различные виды монет обособились в однородные группы, монеты каждого отдельного вида стали обмениваться на монеты любого другого. Следующим этапом процесса распределения монет по группам стало появление параллельных стандартов. Это проявилось в форме сосуществования двух денежных систем, базировавшихся соответственно на золотых и серебряных товарных деньгах. Монеты каждой из этих систем образуют замкнутую группу. Их веса образовали определенные соотношения, и государство, придавая им статус узаконенного средства платежа, исходило из тех же пропорций, соглашаясь тем самым с коммерческой практикой, которая постепенно сложилась при использовании в обороте различных монет, изготовленных из одного и того же металла. Эта стадия была достигнута без существенного вмешательства государства. Все, что государство делало до этих пор, сводилось к предложению монет для использования в торговле. Действуя как контролер денежного обращения, оно поставляло удобные кусочки металла определенного веса и чистоты, ставило на них штамп, так что каждый мог без труда распознать содержание металла и место происхождения. Действуя как законодатель, государство придало этим монетам статус узаконенного платежного средства (важность этого действия была показана только что). Действуя как судья, государство применяло соответствующие положения законодательства. Однако этот процесс не остановился на данной стадии. В течение примерно последних двухсот лет степень государственного воздействия на денежную систему значительно увеличилась по сравнению с предшествующим этапом. Одно тем не менее должно быть совершенно ясно: даже сегодня государство не имеет непосредственной власти делать с деньгами, или, иными словами, с общим средством обмена, все, что ему заблагорассудится. Даже сегодня только те, кто фактически участвует в коммерческом обороте, могут превратить товар в общее средство обмена, хотя влияние государства на коммерческую практику, как потенциальное, так и фактическое, увеличилось. Оно увеличилось, во-первых, потому, что возросла собственная роль государства как экономического агента. Сегодня государство в большей мере, чем в предшествующие века, является покупателем и продавцом, нанимателем, выплачивающим зарплату, и получателем налоговых отчислений. В этом процессе нет ничего примечательного или нуждающегося в особом анализе. Очевидно, что влияние экономического агента на выбор денежного товара будет тем больше, чем больше его доля в рыночных сделках. Нет никаких причин полагать, что эта ситуация как-то изменяется только оттого, что здесь задействован какой-то определенный экономический агент, в данном случае – государство.
Однако помимо этого государство оказывает еще одно – специфическое – воздействие на выбор денежного товара. Это воздействие не связано ни с позицией государства на рынке, ни с его законодательными или судебными функциями. Это воздействие осуществляется государством в его роли официального контролера чеканки, дающей ему власть изменять характеристики денежных заместителей, выпускаемых в обращение.
Обычно воздействие государства на денежную систему приписывается полномочиям государства в сфере принятия законодательства и отправления правосудия. Предполагается, что закон, способный легитимно изменять содержание имеющихся долговых отношений и принуждать к исполнению новых договоров, касающихся задолженности, позволяет государству оказывать решающее воздействие на выбор коммерческого средства обмена.
Сегодня крайняя форма аргументации такого рода содержится в книге Кнаппа «Государственная теория денег»1, однако ее придерживаются в той или иной мере большинство немецких авторов, например Гельферих. Данный автор, говоря о происхождении денег, справедливо сомневается в том, что для того, чтобы данный товар стал деньгами и сформировал стандарт отложенных платежей, требуется что-то помимо использования товара в качестве общего средства обмена. Однако он постоянно упоминает как нечто само собой разумеющееся тот факт, что в современной экономике в некоторых странах некоторые виды денег – и вся денежная система в других странах – являются деньгами и используются как общее средство обмена только потому, что в этих конкретных деньгах должны или могут осуществляться обязательные платежи и денежные обязательства2.
1 Knapp. Staatliche Theorie des Geldes. 3. Aufl. München, 1921. S. 294. (Knapp. The State Theory of Моnеу. London, 1924).
2 См.: Helfferich. Das Geld. 6. Aufl. Leipzig, 1923. S. 294 (Helfferich. Money. London, 1927. Р. 312).
С такого рода концепциями довольно трудно согласиться. Они упускают из виду важные последствия вмешательства государства в денежную сферу. Объявляя, что объект имеет юридическое значение при ликвидации обязательств, выраженных в деньгах, государство не в состоянии повлиять на выбор общего средства обмена, который определяется исключительно в процессе коммерческих сделок. История показывает, что те государства, которые хотели, чтобы их подданные приняли новую денежную систему, регулярно выбирали иные средства для достижения этой цели.
Во время преобладания старинных денежных систем законодательное установление пропорций списания обязательств использовалось как вспомогательная мера, применявшаяся только в связи с изменения ми денежного стандарта, которые обеспечивались другими мерами. Положение, согласно которому налоги должны будут уплачиваться в деньгах новой разновидности и все другие денежные обязательства должны будут погашаться в новых деньгах, представляет собой следствие перехода на новый стандарт. Эти положения выполняются в действительности, только когда новая разновидность денег станет общим средством обмена, общепринятым в коммерческой практике. Денежная политика не может реализоваться только посредством законодательных мер, в частности только посредством изменения юридического определения содержания долговых договоров и изменений в системе государственных расходов. Денежная политика обязательно должна опираться на возможности государственной власти быть контролером чеканки денег и эмитентом требований на деньги, погашаемых при предъявлении, каковые требования могут играть роль денег в коммерческих сделках. Необходимые мероприятия должны быть не просто пассивной регистрацией в протоколах законодательных собраний и официальной печати, но – часто при значительных финансовых жертвах – они должны быть реализованы в действительности.
Страна, которая хочет убедить своих подданных перейти с одного стандарта, основанного на драгоценных металлах, на другой, не может ограничиться выражением этого своего намерения в соответствующих положениях гражданского и налогового права. Она должны сделать так, чтобы в коммерческой практике новые деньги заняли место старых. Это же верно и для перехода от кредитных или декретных денег к стандарту, основанному на товарных деньгах. Ни один государственный деятель, перед которым стояла подобная задача, ни минуты не сомневался на этот счет. Решающим шагом здесь является вовсе не юридическое изменение номинала задолженности и вовсе не установление порядка, при котором налоги должны уплачиваться в новых деньгах1, но обеспечение достаточных количеств новых денег и изъятие из обращения старых.
1 Нет никаких проблем в том, чтобы использовать здесь данное выражение, хотя обычно в этом контексте говорят только о бумажных деньгах.
Это теоретическое положение можно проиллюстрировать рядом исторических примеров. Во-первых, невозможность модификации денежной системы только посредством установлений государственной власти может быть проиллюстрирована неудачными попытками законодательно перейти к биметаллизму. Это были попытки разрешить сложную проблему слишком простыми средствами. В течение тысяч лет золото и серебро одновременно использовались как товарные деньги. Однако сохранение этой практики становилось все более накладным, поскольку параллельный стандарт, т. е. одновременное использование в качестве валюты этих двух разновидностей денег, имеет множество недостатков1. Поскольку от лиц, занятых своим частным бизнесом, не ожидалось никакой стихийной поддержки, государство решило вмешаться в надежде разрубить этот гордиев узел. Точно так же, как перед этим оно устранило некоторые очевидные затруднения, объявив, что долги в талерах могут быть погашены уплатой двойного количества монет в полталера или четырехкратного количества монет в четверть талера, государство установило фиксированное соотношение между двумя видами драгоценных металлов. На пример, долги, уплачиваемые по договору серебром, могли уплачиваться путем передачи кредитору золота, вес которого в 15,5 раза меньше, чем установленный в договоре вес серебра. Считалось, что это решит проблему, хотя, как показали последующие события, в действительности это установление породило такие трудности, о которых никто не подозревал при его разработке и принятии. Последствия этого решения были ровно теми, которые закон Грэшема устанавливает для любых попыток законодательно уравнять монеты раной ценности. Во всех долговых сделках и соответствующих платежах использовались только те деньги, ценность которых законодатель установил выше рыночной. В тех случаях, когда законодатель случайно устанавливал отношение на уровне рыночного, сложившегося к моменту принятия закона, проявление эффекта Грэшема откладывалось до очередного изменения цен на драгоценные металлы. Однако этот эффект всегда имел место в тех случаях, когда возникала разница между законодательно установленным и рыночным соотношением двух разновидностей денег. Таким образом, система параллельного стандарта не трансформировалась в двойной стандарт, как предполагалось законодателем, а превращалась в чередующийся стандарт2.
2 {Подробнее см. ниже, с. 268-270.}
3 Этот стандарт известен также под названием «хромающей валюты».
Первый итог такого развития событий состоял в необходимости выбрать, по крайней мере на короткое время, между двумя драгоценными металлами. Это было совершенно не то, к чему стремилось государство. Наоборот, государство совершенно не предполагало принимать решение в пользу того или иного металла, – оно надеялось сохранить в обращении и серебро, и золото. Однако попытка официального регулирования, в рамках которой при объявленной взаимной обратимости золота и серебра один из металлов был недооценен, привела лишь к дифференциации полезности этих металлов для целей денежного обращения. Последствия указанной дифференциации состояли в увеличении использования одного металла и в исчезновении из обращения другого. Законодательное и административное вмешательство государства в денежную сферу полностью провалилось. Было убедительно показано, что государство само по себе не может превратить товар в общее средство обмена (т. е. в деньги), что такое превращение могут обеспечить только общие действия всех индивидов, вовлеченных в обмен.
Однако то, что государство не могло достичь законодательными мерами, может, до некоторой степени, оказаться ему по силам, когда оно действует как контролер монетной чеканки. Именно в этом своем качестве оно вмешивалось во всех тех случаях, когда альтернативный стандарт заменялся постоянным монометаллизмом. Это происходило различными способами. Указанный переход был простым и легким, когда действия государства сводились к недопущению возврата к временно недооцененному металлу в один из чередующихся периодов монометаллизма, которые сменяют друг друга при альтернативном стандарте. Это достигалось от меной права свободной чеканки. Еще проще это было в тех странах, где тот или иной металл одерживал верх до того, как государство достигало стадии, необходимой для возникновения современной системы регулирования денежной сферы, так что законодателю оставалось лишь дать формальную санкцию фактически установившемуся порядку вещей.
Проблема оказывалась гораздо более сложной, когда государство пыталось принудить деловых людей к отказу от металла, который фактически использовался ими, и перейти на другой металл. В этом случае государство должно было произвести необходимое количество нового металла, обменять его на старую валюту и либо обратить полученный таким образом старый металл в разменную монету, либо продать его для использования в немонетарных целях или для перечеканки за границей. Реформа германской денежной системы, проведенная после образования Германской империи в 1871 г., может служить отличным примером перехода с одного товарного металлического стандарта на другой. Возникшие на этом пути трудности, которые были преодолены благодаря выплате Францией контрибуции, хорошо известны1.
1 Контрибуция в размере 3 млрд франков золотом, полученная Германией вследствие победы во франко-прусской войне 1870-1871 гг., послужила основой перехода к золотой марке; значительная часть этой суммы была предоставлена английскими банками в виде кредитов правительству Франции.
Эти трудности были связаны с решением двух задач – обеспечением реформы золотом и необходимостью утилизации серебра. Только это и ничего больше составляло суть проблемы, подлежавшей решению, когда было принято решение о смене денежного стандарта. Германская империя осуществила переход на золото посредством предоставления золота и требований на золото в обмен на серебряные деньги и требования на серебро, имевшееся у ее граждан. Соответствующее изменение законодательства лишь оформило эту смену1.
1 См.: Helfferich. Die Reform des deutschen Geldwesens nach der Gründung des Reiches. Leipzig, 1898. Bd. 1. S. 307 ff.; Lotz. Geschichte und Kritik des deutschen Bankgesetzes vom 14. Marz 1875. Leipzig, 1888. S. 137 ff.
Точно таким же образом смена стандарта проводилась в Австро-Венгрии, России и других странах, реформировавших свои денежные системы в последующие годы. Реальные проблемы здесь также состояли в необходимости иметь достаточное количество золота и запуске его в обращение, с тем чтобы все участники делового оборота начали использовать золото вместо тех средств обмена, которые они использовали до этого. Этот процесс был существенно ускорен и, что является для него даже более важным, потребовал гораздо меньше золота для перемены стандарта, так как было разрешено, чтобы монеты, бывшие основой предшествующих декретных денег, а также кредитные деньги полностью или частично остались в обращении. Их экономическая природа претерпела при этом фундаментальное изменение, поскольку они трансформировались в требования с полной и постоянной обмениваемостью на новые деньги. Внешне это изменило сделки, суть которых осталась прежней. Вряд ли можно оспаривать тот факт, что меры денежной политики в странах, применивших этот прием, состояли по преимуществу в обеспечении необходимых количеств металла.
Преувеличенная оценка властных полномочий государства при реализации денежной политики в части законодательных мер может иметь причиной только поверхностный анализ тех процессов, которые имели место в период перехода от товарных к кредитным деньгам. Обычно этот переход осуществляется посредством декларирования государством, что непогашаемые деньгами требования на деньги являются таким же средством платежа, как сами деньги. Как правило, смена стандарта и замена кредитными деньгами товарных денег не являются непосредственной целью такой декларации. В подавляющем большинстве случаев государство прибегало к этой мере, руководствуясь лишь фискальными целями. Создавая кредитные деньги, оно стремилось увеличить собственные ресурсы [металла]. При этом снижение покупательной способности денег вряд ли входило в намерения государства. Однако именно снижение ценности денег, вызывая эффект, описываемый законом Грэшема, приводило к смене денежного стандарта. Иное не соответствовало бы постоянным заверениям, что платежи наличными будут прекращены с момента перехода на кредитные деньги, что означало бы отмену погашаемости банкнот, – меру, целью которой был переход к кредитному стандарту. Этот результат всегда находился в противоречии с волей государственных органов, а не в соответствии с ней.
Только деловой оборот способен превратить товар в общее средство обмена. Деньги создает не государство, а общепринятая практика всех участников рыночных сделок. Следовательно, государственное регулирование в части применения общей власти государства ликвидировать долговые обязательства к определенному товару само по себе не способно превратить этот товар в деньги. Если государство создает кредитные деньги (и тем более декретные деньги), оно может сделать это, опираясь только на такие инструменты, которые уже используются в денежном обращении в качестве денежных заместителей, т. е. полностью обеспеченных и мгновенно погашаемых требований на деньги. Именно эти инструменты, фактически используемые как средства обмена, государство отделяет (в целях изменения их ценности) от их существенной характеристики – постоянной погашаемости деньгами. Коммерческая практика всегда была в состоянии защитить себя от любых других методов внедрения государственной кредитной валюты. Попытки запустить кредитные деньги в обращение никогда не были успешными, кроме тех случаев, когда соответствующие монеты или банкноты уже присутствовали в обороте в качестве денежных заместителей1.
1 См.: Subercaseaux. Essai sur !а nature du papier monnaie. Paris, 1909. Р. 5 ff.
Таковы пределы, в которых возможно неизменно переоцениваемое воздействие государства на денежную систему. Пользуясь своим положением контролера чекана и используя свою власть изменять характеристики денежных заместителей, лишая их статуса требований на деньги, погашаемых по предъявлении, и, наконец, благодаря финансовым ресурсам, которые позволяют ему нести затраты, связанные с реформой денежного обращения, в определенных обстоятельствах государство может постараться убедить деловое сообщество отказаться от одной разновидности денег и перейти на другую. И это все, что в его силах.
Обычно экономические блага делят на два класса в зависимости от того, удовлетворяют они потребности человека непосредственно или опосредованно. К первому классу относят потребительские блага, или блага первого порядка, ко второму – производственные блага, или блага более высоких порядков1. Попытка поместить деньги в один из этих классов наталкивается на непреодолимые трудности. То, что деньги не являются потребительским благом, не нуждается в доказательстве ввиду очевидности. Но причислять их к производственным благам так же некорректно.
1 См.: Menger. Grundsätze der Volkswirtschaftslehre. Wien, 1923. S. 20 ff. (Менгер К. Основания политической экономии); Wieser. Über den Ursprung und die Hauptgesetze des wirtschaftlichen Wertes. Wien, 1884. S. 42 ff.
Разумеется, если допустить, что указанное разделение экономических благ на два класса является исчерпывающим, нам непременно придется отнести деньги к одному из них. Такова позиция большинства экономистов-теоретиков, и поскольку отнесение денег к потребительским благам невозможно, у них нет иного варианта, кроме как назвать деньги элементом класса производственных благ.
Эта совершенно произвольная процедура обычно аргументируется весьма бегло. Рошер, к примеру, считает, что достаточно упомянуть о том, что деньги являются «главным инструментом каждого перемещения благ из рук в руки» (vornehmstes Werkzeug jeden Verkehrs)1.
1 Roscher. System der Volkswirtschaft. Bearb. von Pöhlmann. 24. Aufl. Stuttgart, 1906. Bd. 1. S. 123.
Классифицируя блага, Книс в отличие от Рошера предусмотрел отдельное место для денег, заменив деление благ на два класса (потребительские и производственные блага) делением на три класса – средства производства, предметы потребления и средства обмена1. Его аргументы (к сожалению, весьма скудные) едва ли заслуживают серьезного внимания и часто служат источником путаницы. Так, Гельферих пытался отвергнуть предположение Книса, согласно которому сделка купли продажи сама по себе не является актом производства, но представляет собой акт межличностного перемещения. Гельферих указывает, что те же самые соображения могут быть применены к таким производственным объектам, как средства транспорта. Транспортировка сама по себе так же не является актом производства, представляя собой акт перемещения между различными местами, в ходе которого природа блага не изменяется, а изменяется только собственность на него2.
1 См.: Knies. Geld und Kredit. 2. Aufl. Berlin, 1885. Bd. 1. S. 20 ff.
2 См.: Helfferich. Das Geld. 6. Aufl. Leipzig, 1923. S. 264 f. (Helfferich. Money. London, 1927. Р. 280).
Очевидно, что более глубокие проблемы затемняются в данном случае многозначностью немецкого слова «перемещение, передвижение» (Verkehr). С одной стороны, Verkehr означает то, что приблизительно может быть передано словом «торговля» (commerce), т. е. обмен благами и услугами, осуществляемый некими лицами. Но Verkehr означает также и перемещение в пространстве – людей, вещей и информации. Обе эти группы действий, не имеющие между собой ничего общего, в немецком языке передаются словом Verkehr. Поэтому нельзя согласиться с предложением различать эти значения при практическом словоупотреблении, говоря «Verkehr в широком смысле» (под ним понимается перемещение благ от одного лица, которое распоряжалось им до этого, в распоряжение другого лица), с одной стороны, и с другой – «Verkehr в более узком смысле» (понимая его как перемещение благ из одной точки пространства в другую)1. Даже обыденная речь различает два разных значения этого слова, не считая их более широкой и более узкой версией одного и того же значения.
1 Philippovich Е. von. Grundriß der politischen Ökonomie. 1.—3. Aufl. Tüblngen, 1907 11. Bd. 2. Teil; Wagner. Theoretische Sozialökonomik. Leipzig, 1909. Bd. 1. II. Abt. S. 1.
Терминологическая близость двух значений и связанная с этим путаница объясняются тем обстоятельством, что сделки по обмену крайне часто (хотя, безусловно, не всегда) реализуются путем транспортировки в пространстве, и наоборот1. Но, очевидно, не существует никаких причин для того, чтобы это лингвистическое сходство повлияло на то, как экономическая теория трактует два эти совершенно разных процесса.
1 Более старое значение слова Verkehr, по крайней мере первое, встречающееся в литературе, имеет отношение скорее к продаже товаров. Примечательно, что даже в словаре Гримма (см. т. 12, 1891 г.) не содержится упоминания о Verkehr в значении «транспортные перевозки». [Имеется в виду «Deutsche Worterbuch» Якова Гримма, в котором дан исторический свод возникновения и изменения значений слов немецкого языка. Первый том этого словаря вышел в 1852 г., издание продолжалось до конца XIX в.]
Нет никаких оснований отказывать транспортным перевозкам людей и товаров, а также передаче информации, в том, что они образуют элемент производства, по крайне мере поскольку речь не идет только о потреблении (скажем, об увеселительных поездках). Два обстоятельства затемняют этот факт. Первое из них – широко распространенное заблуждение по поводу природы производства. Согласно наивному взгляду, производство состоит в физическом изготовлении ранее не существовавших вещей, являясь, в прямом смысле слова, их созданием. Стоя на этой точке зрения, довольно просто начать разделять созидательную деятельность по производству и простую перевозку товаров. Однако такой взгляд на производство, очевидно, является совершенно неадекватным. В действительности, роль, выполняемая человеком при производстве благ, всегда состоит только в таком комбинировании его личных усилий с силами природы, которое приводит к задуманной организации материала. Никакое производственное действие не представляет собой ничего большего, чем изменение положения вещей в пространстве, при том что остальное довершают силы природы1.
1 См.: Mill. Principles of Political Economy. London 1867. Р. 16; Böhm-Bawerk. Kapital und Kapitalzins. II. Аbt. 3. Aufl. Innsbruck, 1909. S. 10 ff.
Это позволяет опровергнуть первый аргумент, на основании которого транспортировку отказываются считать производственным процессом. Второе возражение проистекает из недостаточно глубокого понимания природы экономического блага. Перечисляя различные его естественные свойства, часто упускают из виду, что положение, занимаемое вещью в пространстве, имеет важные последствия для ее способности удовлетворять человеческие потребности. Вещи, являющиеся полностью идентичными в технологическом отношении, должны рассматриваться как представители различных видов благ, если они не находятся в одном и том же месте и не являются одинаково готовыми к потреблению или производству. До сих пор положение блага в пространстве понимается только как фактор, определяющий, имеет это благо экономическую или неэкономическую природу. Едва ли можно игнорировать тот факт, что питье воды в пустыне и питье воды в горной местности с многочисленными источниками имеют совершенно разное значение для удовлетворения человеческой потребности, несмотря на химическую и физическую идентичность воды и ее одинаковую природную способность утолять жажду. Водой, которая может быстро утолить жажду путешественника в пустыне, является только та вода, которая немедленно доступна ему, готовая к употреблению.
Однако применительно к самой группе экономических благ фактор местоположения принимается во внимание только по отношению к отдельным видам благ, а именно таких, положение которых зафиксировано – человеком или природой. И даже среди этих последних внимание экономиста-теоретика редко обращается к чему-то, отличному от наиболее тривиального случая, земли. Если же речь идет о движимых предметах, фактором местоположения обычно пренебрегают.
Трактовка перемещения в пространстве как элемента производства соответствует практике и технологии торговли. С помощью микроскопа невозможно найти никаких различий между двумя партиями свекловичного сахара, одна из которых лежит на складе в Праге, а другая в Лондоне. Но в контексте экономической теории эти две партии лучше считать благами разных видов. Строго говоря, благами первого порядка можно считать только те блага, которые уже находятся там, где будут потреблены. Все другие экономические блага, даже если они в технологическом отношении подготовлены к потреблению, должны считаться благами более высоких порядков, которые должны быть преобразованы в блага первого порядка только путем комбинирования с дополняющим их благом – «средствами транспорта». Принимая во внимание все сказанное выше, средства транспорта, очевидно, должны считаться производственными благами. «Производство, – пишет Визер, – есть использование наиболее выигрышных из всех отдаленных условий благосостояния»1. Здесь ничто не мешает нам понимать слово «отдаленный» в его буквальном значении, а не только фигурально.
1 Wieser. Über den Ursprung und die Hauptgesetze des wirtschaftlichen Wertes. Wien, 1884. S. 47. См. также: Böhm-Bawerk. Ор. cit. S. 131 f.; Clark. The Distribution of Wealth. New York, 1908. Р. 11. (Кларк Распределение богатства.)
Итак, перемещение в пространстве есть род производства. Тем самым средства транспорта, если они не используются в потребительских целях, как, например, прогулочные яхты и т. п., должны быть включены в группу производственных благ. Но верно ли это также для денег? Аналогичны ли услуги, доставляемые деньгами, услугам средств транспорта? Ни в малейшей степени. Производство вполне может вестись без денег. Деньги не нужны ни в изолированном домашнем хозяйстве, ни в социалистическом сообществе. И мы нигде не сможем обнаружить такого блага первого порядка, о котором можно сказать, что для процесса его производства требуются деньги.
Верно, что большинство экономистов-теоретиков считают деньги производственными благами. Тем не менее ссылка на авторитет не работает, – доказательство правильности теории связано с мышлением, а не с ручательством. При всем уважении к старшим необходимо указать, что они не обосновали свою позицию по этому вопросу должным образом. В особенности примечателен пример Бём-Баверка. Как было сказано выше, Книс рекомендовал заменить общепринятую двухчастную классификацию экономических благ, с ее делением экономических благ на потребительские и производственные, трехчастной, в которой выделяются потребительские блага, средства производства и средства обмена. В общем и целом Бём-Баверк относится к Кнису с большим почтением и там, где он чувствует необходимость критиковать его, разбирает его аргументацию особенно тщательно. Но в данном случае он просто не обращает на нее внимания. Он решительно включает деньги в состав вводимого им понятия общественного капитала и походя определяет их как продукт, предназначенный для того, чтобы способствовать производству. Он бегло упоминает о возражении, согласно которому деньги представляют собой инструмент обмена, а не производства. Но вместо того, чтобы ответить не него, он начинает пространно критиковать доктрины, в соответствии с которыми запасы товаров, сосредоточенные у производителей и посредников, представляют собой блага, готовые к потреблению, а не промежуточную продукцию.
Аргументы Бём-Баверка определенно доказывают, что производство не завершено, пока товары не доставлены в то место, где на них есть спрос, и что неверно называть блага потребительскими, пока не завершен процесс финальной доставки транспортом. Но это не имеет отношения к обсуждаемому нами вопросу, – цепочка рассуждений Бём-Баверка ведет лишь к упомянутой полемике. Доказав, что лошадь и повозка, с помощью которых крестьянин привозит к себе домой зерно и дрова, должны считаться средствами производства и капиталом, Бём-Баверк добавляет: «По логике вещей объекты и механизмы обширнейшего народнохозяйственного комплекса по "доставке домой", т. е. сами изделия, подлежащие доставке, дороги, железные дороги и суда, а так же коммерческое приспособление деньги, должны включаться в понятие капитала»1.
Böhm-Bawerk. Kapital und Kapitalzins. II. Abt. 3. Aufl. Innsbruck, 1909. S. 131 f. (Бём-Баверк. Капитал и процент) См. также исторический экскурс в: Jacoby. Der Streit um den Kapitalsbegri ff. Jena, 1908. S. 90 ff.; Spiethoff. Die Lehre vom Kapital // Schmoller-Festschrift Die Entwicklung der deutschen Volkswirtschaftslehere im 19. Jahrhundert. Leipzig, 1908. Bd. 4. S. 26.
Здесь Бём-Баверк осуществляет то же перескакивание, которое допустил Рошер. Он игнорирует отличие транспортного перемещения, состоящего в изменении полезности вещей, от обмена, который вообще представляет собой отдельную экономическую категорию. Неправомерно уподоблять ту роль, которую играют в процессе производства деньги, той роли, которую выполняют суда и железные дороги. Деньги, очевидно, не относятся к «коммерческим приспособлениям», каковыми являются бухгалтерские книги, таблицы обменных курсов, фондовая биржа или кредитная система.
В свою очередь, аргументы Бём-Баверка не остались без ответа. Якоби возразил, что хотя Бём-Баверк и считает деньги и товарные запасы у производителей и посредников общественным капиталом, тем не менее он же разделяет взгляды, согласно которым общественный капитал является категорией чистой экономической теории, не зависящей от возможных юридических определений, тогда как деньги и «товарный» аспект потребительских благ присущи только «коммерческому» типу экономической организации2.
2 См.: Jacoby. Ор. cit. S. 59 f.
Несостоятельность этой критики, в той ее части, которая касается возражений против включения товаров в состав производственных благ, продемонстрирована тем, что было сказано выше. Нет сомнений в том, что в данном случае прав Бём-Баверк, а не его критик. Но это не так в том, что касается второго пункта, вопроса о включении в состав этих благ денег. Надо признать, что определение капитала, которое дает Якоби, также не свободно от недостатков, и отказ Бём-Баверка признать его совершенно обоснован1. Но сейчас нас интересует не эта проблема. Единственное место, вызывающее здесь нашу критику, касается понятия благ. Бём-Баверк и в этом вопросе выражает несогласие с Якоби. В третьем издании второго тома своего шедевра «Капитал и процент» он указывает, что даже сложная социалистическая экономическая система вряд ли сможет обойтись без единых ордеров или единообразных сертификатов, «подобных деньгам», выпущенных против продуктов, ожидающих распределения2. Это замечание, имеющее частный характер, относится к обсуждаемой проблеме лишь опосредованно. Тем не менее было бы очень желательно исследовать приведенное выше мнение на предмет, не содержится ли в нем чего-то такого, что может быть полезным и для наших целей.
1 Böhm-Bawerk. Ор. cit. S. 125 n.
2 Ibid. S. 132 n.
Любой тип экономической организации нуждается не только в системе производства, но и в системе распределения произведенного.
{Последняя была бы излишней только в экономике Робинзона, – ее наличие является непременным условием существования любого общественного хозяйства. Такой институт имеется и в нашем общественном строе, это – свободный обмен. В обществах, организованных по-другому, подобные институты, реализующие процессы распределения, выглядели бы иначе, но полное их отсутствие невозможно ни в какой мыслимой общественной формации.} Вряд ли можно сомневаться в том, что распределение благ между индивидуальными потребителями представляет собой элемент производства, и что, следовательно, в состав средств производства нужно включать не только физические торговые объекты, такие, как фондовые биржи, бухгалтерские книги, документы и т. п., но также все, что служит поддержанию правовой системы, которая обеспечивает юридические гарантии коммерции. Здесь имеются в виду заборы и загородки, стены, замки, сейфы, изгороди, оборудование судебных помещений и вообще все то, чем оснащены государственные органы, уполномоченные защищать собственность. В социалистическом обществе эта категория объектов может включать в себя среди прочего и «единообразные сертификаты», упомянутые Бём-Баверком. Об этих единообразных сертификатах, однако, нельзя сказать, что они «подобны деньгам». Так как деньги не являются сертификатами, то про эти сертификаты не будут говорить, что они подобны деньгам. Деньги всегда представляют собой экономическое благо. Называть требование, которым, в сущности, является сертификат, подобным деньгам, означает впадать в старинное заблуждение отождествления прав и деловых связей с благами. Для обоснования этого мы можем привлечь позицию самого Бём-Баверка1.
1 Böhm-Bawerk. Rechte und Verhaltnisse. Innsbruck, 1881. S. 36 ff.
Что не позволяет нам причислить деньги к этим «благам, обеспечивающим процесс распределения», и тем самым включить их в состав производственных благ? Ответ на этот вопрос (и одновременно на вопрос о включении денег в состав предметов потребления) следует из ниже приведенных соображений. Результатом уменьшения потребительских или производственных благ является утрата удовлетворенности, – человечество становится беднее. Результатом прироста количества таких благ является улучшение экономического положения людей, – прирост благ делает человечество богаче. Но этого нельзя сказать об уменьшении и об увеличении количества денег. Изменения доступных количеств производственных и потребительских благ, так же как и изменения количества денег, влекут за собой изменения ценностей. Однако в то время как изменения ценности производственных и потребительских благ не смягчают потери или уменьшения прироста удовлетворенности, проистекающих от изменения их (благ) количеств, то изменения ценности денег так изменяют спрос на них, что, несмотря на увеличение или уменьшение их (общего) количества, экономическое положение человечества остается неизменным. Увеличение количества денег может увеличить благосостояние членов общества не более, чем уменьшение этого количества может его уменьшить. В этом смысле о тех благах, которые используются как деньги, можно и вправду сказать словами Адама Смита – «мертвый капитал, который... не производит ничего»1.
1 Smith. An Inquiry into the Nature and Causes of the Wealth of Nations. Basel, 1791. Vol. II. Р. 77. (Смит А. Исследования о природе и причинах богатства народов)
Мы показали, что, при наличии определенных условий, косвенный обмен есть феномен, с необходимостью присущий рынку. Положение вещей, при котором люди хотят иметь и приобретают блага посредством обмена не для своих собственных нужд, а только для того, чтобы располагать ими при последующих обменных сделках, всегда будет характерно для рыночных взаимодействий, потому что условия, делающие такое положение вещей неизбежным, характерны для подавляющего большинства обменных транзакций. Далее, развитие экономики косвенного обмена ведет к использованию общепризнанного средства обмена, к появлению и совершенствованию такого института, как деньги. Таким образом, деньги неотделимы от нашего экономического строя. Но, будучи экономическим благом, они не являются физическим элементом аппарата общественного распределения в том смысле, в каком им являются бухгалтерские книги, тюрьмы или пожарное оборудование. Никакая часть совокупного итога процесса производства физически не зависит от участия денег, хотя их использование является одной из основ, на которых базируется наш экономический строй.
Ценность производственных благ определяется тем, что производится с их помощью. Не так обстоит дело в случае денег, – ведь увеличение благосостояния членов общества никак не зависит отдоступности дополнительных количеств денег. Законы, которыми определяется ценность денег, отличны от законов, определяющих ценность производственных благ, и законов, определяющих ценность предметов потребления. То, что есть общего и у тех, и у других, сводится к фундаментальному закону экономической теории – закону ценности. Поэтому предложение Книса о разделении благ на три категории – средства производства, предметы потребления и средства обмена – является совершенно обоснованным. Ведь, помимо всего прочего, главной целью при разработке экономико-теоретической терминологии, является обеспечение процесса исследования в рамках теории ценности.
Интерес к проблеме соотношения между деньгами и производственными благами лежит не просто в сфере терминологии. В данном случае интерес представляет не конечный ответ, а то, как аргументация, используемая при его обосновании, одновременно проливает свет на особые свойства денег, отличающие их от других экономических благ. Эти специфические характеристики общепризнанного средства обмена будут исследованы более внимательно, когда мы начнем рассматривать законы, определяющие ценность денег и их разновидностей.
Однако и итог наших рассуждений, а именно утверждение, согласно которому деньги не являются производственным благом, не является совершенно незначимым. Он поможет нам ответить на вопрос, являются деньги капиталом или нет. Этот вопрос, в свою очередь, сам по себе не представляет решения конечной проблемы, но позволяет прояснить вопрос о соотношении равновесной ставки процента и денежной ставки процента, обсуждаемый в третьей части настоящей книги. Если один вывод подтвердит другой, то с большой степенью обоснованности можно будет утверждать, что наша аргументация не привела нас к ошибке.
Первая трудность на пути любого исследования соотношения между деньгами и капиталом состоит в наличии многочисленных определений понятия капитала. Разногласия экономистов-теоретиков на этот счет более значительны, чем разногласия по любому другому вопросу. Ни одно из многочисленных определений, предлагавшихся до сих пор, не является общепризнанным – в действительности, сегодняшние дискуссии по теории капитала ведутся даже более жестко, чем когда-либо ранее. Из огромного числа конфликтующих концепций мы выберем в качестве той, которой будем руководствоваться при изучении проблемы соотношения денег и капитала, концепцию Бём-Баверка. Для обоснования этого выбора достаточно указать, что теория Бём-Баверка служит наилучшей основой любой серьезной попытки исследовать проблему процента, даже если такое исследование в конце концов приведет (за что труд Бём-Баверка не несет никакой ответственности) к выводам, значительно отличающимся от тех, к которым пришел он сам. Далее, этот выбор подкрепляется всеми весомыми аргументами, которыми сам Бём-Баверк обосновывал свою концепцию и с помощью которых он защищал ее от критиков. Кроме того, возможно, решающей причиной является тот факт, что ни одна другая теория капитала не была доведена до такой степени ясности1. Последний момент особенно важен. Целью данного обсуждения не является получение некоего решающего вывода касательно терминологии или критика обсуждаемых концепций. Мы стремимся прояснить здесь два момента, важных в контексте соотношения равновесной и денежной ставок процента. Поэтому корректность классификаций явлений для нас здесь имеет меньшее значение. Более важно не упустить неких неясных идей относительно их природы. Следует включать деньги в состав капитала или нет, – на это могут существовать разные точки зрения. В значительной мере авторы концепций занимают ту или иную позицию по соображениям целесообразности или удобства, что легко порождает разногласия. Однако экономические функции денег – это такой вопрос, по которому достижение полного единства вполне возможно.
1 Это так, даже если мы примем во внимание материалы дискуссии между Менгером и Кларком. Более того, исследование и этой проблемы, и проблемы, которая обсуждается ниже, в главе 13 части 3 настоящей книги, где мы в качестве отправной точки используем концепцию капитала Менгера и Кларка, приводит к тем же результатам, к которым пришло исследование, опирающееся на определение Бём-Баверка.
Из двух понятий капитала, которые различает Бём-Баверк, следуя традиционной экономико-теоретической терминологии, понятие частного, или приобретательского (acquisitive), капитала и старше, и шире. Именно оно является первоначальной и исходной концепцией, от которой позже отделилось более узкое понятие общественного, или производительного, капитала. Поэтому логично начать исследование с проблемы взаимоотношения частного капитала и денег.
Бём-Баверк определяет частный капитал как совокупность продуктов, служащих для приобретения благ1. Никто никогда не ставил под сомнение включение денег в эту совокупность. Да и сама разработка научной концепции капитала началась с представления о сумме денег, приносящих процент. Шаг за шагом это представление расширялось, пока не стало той концепцией, которая используется в сегодняшних научных дискуссиях, в целом совпадая с обыденным употреблением понятия «капитал».
1 См.: Böhm-Bawerk. Kapital und Kapitalzins. II. Abt. S. 54 f. (Бём-Баверк О. Капитал и процент. Т. 2-3.)
В то же время постепенная эволюция понятия капитала сопровождалась ростом понимания функционирования денег как капитала. На заре истории обыденное сознание объясняло процент, который приносят деньги, отданные в качестве ссуды, тем, что эти деньги «работают». Но такое объяснение не могло долго оставаться удовлетворительным. Наука выдвинула против него тезис, согласно которому деньги сами по себе – бесплодны. Уже в античности точка зрения, которая позже воплотилась в чеканную римскую формулировку pecunia pecuniam parere non potest1, была общепризнанной. На ней в течение сотен или даже тысяч лет основывались все дискуссии о природе процента. Ари стотель в своей «Политике» приводит соответствующее утверждение не как некую новую доктрину, а как всеми признаваемое общее место2 . Несмотря на тривиальный характер этого утверждения, тезис о бесплодности денег был весьма важным и необходимым шагом в процессе понимания природы капитала и процента. Если сумма денег, отданная в ссуду, приносит «плоды» и если этот феномен невозможно объяснить физической производительностью денег, необходимо искать ему другое объяснение.
1 Деньги не могут породить деньги (лат.).
2 Аристотель. Политика. I, 3, 23.
Следующим шагом на этом пути было наблюдение, что после того, как денежная ссуда получена, заемщик, как правило, обменивает деньги на другие экономические блага. Значит, те владельцы денег, которые хотят получить прибыль от их использования, не отдавая их в ссуду, делают то же самое. Это наблюдение стало отправным пунктом для вышеупомянутого расширения определения понятия капитала и для перехода отденежной ставки процента к проблеме «естественной» ставки процента.
До того как был сделан следующий шаг, прошли столетия. Поначалу развитие теории капитала совершенно прекратилось. Строго говоря, дальнейший прогресс был никому не нужен. Того, что было известно и понято, было совершенно достаточно, – ведь задачей науки тогда считалось не исследование реальности, а оправдание идеалов. Между тем общественное мнение порицало взимание процента. И даже позже, когда взимание процента было признано в греческом и римском праве, он не уважался, и классические авторы стремились перещеголять друг друга в осуждении этого занятия. Когда [христианская] церковь запретила взимать процент, обосновывая этот запрет цитатами из Библии, это пресекло все попытки самостоятельных размышлений на данную тему. Каждый теоретик, интересовавшийся данным предметом, был обречен на то, чтобы трактовать взимание процента как вредное и неестественное проявление жадности. Соответственно, авторы видели свою главную задачу в том, чтобы найти новые возражения против этой практики. Они стремились не выяснить, как возникает процент, а поддержать тезис о необходимости его запрета. В этих обстоятельствах авторам было легко некритически перенимать друг у друга доктрину бесплодности денег, которая служила убедительным аргументом против уплаты процента. Таким образом, – не в силу своего содержания, а из-за выводов, которые она позволяла обосновать, – доктрина бесплодности денег стала препятствием развития теории процента. Она перестала быть таким препятствием и стала помогать развитию новой теории капитала только после того, как была отброшена старая теория процента, основанная на догмах канонического права. Первым следствием нового положения вещей стала необходимость расширить понятие капитала и рассмотреть проблему в новом контексте. И в обыденной речи, и в построениях ученых капитал больше не сводится к «сумме денег, выданных в качестве ссуды», превратившись в «накопленный запас благ»1.
1 См.: Böhm-Bawerk. Kapital und Kapitalzins. I. Abt. II. Aufl. S. 16 ff.; II. Abt. 3. Aufl. S. 23 ff. (Бём-Баверк О. Капитал и процент. Т. 1; Бём-Баверк О. Капитал и процент. Т. 2-3.)
Доктрина бесплодности денег важна для нас еще в одном отношении. Она проливает свет на деньги как на часть тех объектов, которые образуют частный капитал. Почему мы включаем деньги в состав капитала? Почему денежные суммы, данные в долг, возвращаются с процентами? Почему возможно такое использование денег, которое хотя и не связано со ссудными операциями, но тем не менее обеспечивает доходность? Ответы на эти вопросы не оставляют сомнений. Деньги являются инструментом приобретения, только когда они обмениваются на другое экономическое благо. В этом смысле деньги можно уподобить тем потребительским благам, которые образуют часть частного капитала лишь потому, что они не потребляются самим владельцем, а используются им для приобретения других товаров или услуг посредством обмена. Деньги являются частью приобретательского капитала не в большей мере, в какой ею являются эти потребительские блага. Реальный приобретательский капитал состоит из тех благ, которые обмениваются на деньги или упомянутые потребительские блага. Сами по себе деньги лежат «праздно», – деньги, не обмениваемые на другие блага, не являются элементом капитала, в этом смысле они не приносят плодов. Деньги являются элементом частного капитала индивида, только если и до тех пор, пока они входят в состав средств, с помощью которых упомянутый индивид может получить другие капитальные блага.
Под общественным, или производительным, капиталом Бём-Баверк понимает совокупность продуктов, предназначенных для использования в процессе производства1. Если мы встанем на точку зрения, изложенную выше, согласно которой деньги не могут включаться в состав производственных благ, то они равным образом не могут включаться и в общественный капитал. Бём-Баверк, как и большинство предшествующих экономистов-теоретиков, действительно включает их в общественный капитал. Этот шаг логически следует из трактовки денег как производственного блага, причем такая трактовка служит единственным оправданием такого шага. Мы показали, что деньги не являются производственным благом, тем самым мы одновременно показали и то, насколько безосновательно это оправдание.
1 Böhm-Bawerk. Kapital und Kapitalzins. II. Abt. 3. Aufl. S. 54, 130 ff. (Бём-Баверк О. Капитал и процент.)
В любом случае, мы, пожалуй, можем допустить, что те авторы, которые включают деньги в производственные блага и на этом основании в капитальные блага, не вполне последовательны и логичны. Обычно они трактуют деньги как часть общественного капитала в том разделе своих теоретических систем, предметом которых является концепция денег и капитала, однако в этих разделах они избегают некоторых очевидных следствий из этой концепции. Наоборот, там, где логически должна быть реализована трактовка денег, согласно которой они есть часть общественного капитала, она внезапно забывается. При изложении факторов, определяющих ставку процента, эти авторы неоднократно подчеркивают, что не имеет значения, больше или меньше денег имеется в экономике, что, наоборот, имеет значение большее или меньшее количество других экономических благ. Но это утверждение, которое является совершенно верным заключением раздела экономической теории о проценте, просто невозможно сочетать с одновременным включением денег в состав производственных благ.
Выше было показано, что при определенных условиях, которые по мере углубления разделения труда и дифференциации потребностей возникают все чаще, косвенный обмен становится неизбежным. Было показано, далее, что в ходе эволюции косвенного обмена постепенно отбирается не большое число определенных благ, или даже одного блага, которые используются в качестве общего средства обмена. Если не существует никакого обмена вообще и, следовательно, если не существует обмена косвенного, то в таком обществе использование общего средства обмена, естественно, остается неизвестным. Такова была ситуация, когда преобладающей экономической единицей было изолированное домашнее хозяйство. Однажды, согласно прозрениям социалистов, она станет такой опять, – когда, в один прекрасный день, воцарится чистый социалистический строй, при котором производство и распределение станут на систематической основе регулироваться органом централизованного планирования1. Эта картина социалистического будущего никогда не описывается его пророками сколько-нибудь детально. Более того, разные пророки социализма рисуют разные картины будущего. Некоторые из них допускают в своих построениях, в определенных границах, обмен экономическими благами – товарами и услугами. Если речь идет об этих случаях, можно говорить о том, что использование денег остается возможным.
1 {См.: Lotz. G. F. Knapps neue Geldtheorie // Jahrbuch für Gesetzgebung, Verwaltung und Volkswirtschaft im Deutschen Reich. ХХХ. Jahrgang. 1906. S. 1215 f.}
С другой стороны, сертификаты, или ордера, с помощью которых организованное общество будет распределять среди своих членов, не могут считаться деньгами. Пусть каждому работнику раздали квитанции на каждый из отработанных им часов. Предположим, что доход общества за вычетом того, что идет на обеспечение коллективных потребностей и содержания нетрудоспособных, распределяется пропорционально количеству квитанций, имеющихся у их держателей. Таким образом, каждая квитанция представляет собой требование на определенную часть общего количества распределяемых благ. Тогда важность квитанции, являющейся для индивида средством удовлетворения его потребностей (иными словами, ее ценность), будет изменяться пропорционально совокупному объему общественного дивиденда. Если при том же количестве часов труда доход общества в данном году окажется вполовину меньше, чем в прошлом, то ценность каждой квитанции также понизится вдвое.
В случае денег дело обстоит иначе. Уменьшение реального дохода общества на 50%, разумеется, повлечет за собой снижение покупательной способности денег. Но это снижение ценности денег никоим образом не будет пропорционально уменьшению совокупного дохода. Конечно, случайно может произойти так, что покупательная способность денег также уменьшится ровно вдвое, но это совершенно не обязательно. Это различие между деньгами и квитанциями социалистического общества имеет принципиальное значение.
Меновая ценность денег и меновая ценность квитанций, ордеров, сертификатов, варрантов и т. д. определяются совершенно по-разному. Титулы, подобные вышеназванным документам, вообще не являются самостоятельными объектами процесса оценивания. Если держатель титула совершенно уверен в том, что сертификат или ордер всегда будет отоварен немедленно по предъявлении, то ценность такого сертификата или ордера будет равна ценности тех товаров, на получение которых он выписан. Если такой полной уверенности с отовариванием, погашением, выдачей и т. д., нет, то ценность соответствующего титула будет ниже ценности товаров, на получение которых он выписан.
Если предположить, что система обмена может возникнуть даже в социалистическом обществе – т. е. если там будет иметь место не просто отоваривание трудовых сертификатов, а индивиды смогут обмениваться, например, предметами потребления, – то можно представить себе роль и место денег в общественной системе и этого типа. Скорее всего, в таком обществе деньги использовались бы не так часто и не так разнообразно, как при экономическом строе, в основе которого лежит частная собственность на средства производства. Однако и в такой разновидности социалистического общества использование денег подчинялось бы тем же фундаментальным принципам.
Эти соображения заставляют при конструировании воображаемого общественного строя занимать в отношении института денег совершенно определенную позицию – любая иная позиция оказывается внутренне противоречивой. Если в рамках подобной схемы свободный обмен товарами и услугами полностью исключен, то логическим следствием этого станет отсутствие необходимости в институте денег. Однако если разрешена хоть какая-то разновидность обмена, то, скорее всего, должен быть разрешен и косвенный обмен, осуществляемый с помощью общего средства обмена.
Поверхностные критики капиталистической системы имеют обыкновение направлять свои атаки прежде всего на деньги. Они готовы допустить существование частной собственности на средства производства и, следовательно, принимая во внимание степень разделения труда современного общества, также и свободный обмен товарами. Они хотели бы только, чтобы этот обмен осуществлялся непосредственно, по крайней мере без использования для этих обменов некоего общего средства, а именно – без денег. Они считают использование денег вредоносным. Отменив деньги, они рассчитывают устранить все виды социального зла. Эта доктрина восходит к представлениям, которые становились чрезвычайно популярными в народе, всегда, когда степень использования денег росла.
Все процессы нашей экономической жизни являют себя в денежном обличье. Тот, кто мыслит поверхностно, видит только денежные феномены и остается в неведении относительно более глубоких взаимоотношений. Деньги полагаются причиной грабежей и убийств, жульничества и предательства. Деньги обвиняют в том, что проститутка продает свое тело, и в том, что подкупленный судья извращает закон. Это против денег выступает моралист, когда он призывает противостоять излишнему распространению материализма. Достаточно часто алчность зовут любовью к деньгам. Деньгам приписывают всевозможные виды зла1.
1 Об истории этих воззрений см.: Hildebrand. Die Nationalökonomie dег Gegenwart und Zukunft. Frankfurt, 1848. S. 118 ff.; Roscher. System der Volkswirtschaft. Bearb. von Pöhlmann. 24. Aufl. Stuttgart, 1906. Bd. 1. S. 345 ff.; Marx. Das Kapital. 7. Aufl. Hamburg, 1914. I. Bd. S. 95 f. Anm. (Маркс К. Капитал. Т. 1 )
То, что эти и подобные им концепции являются путаными и неопределенными, очевидно. Неясно, например, достаточно ли будет для преодоления всех зол, связанных с использованием денег, просто вернуться к прямому обмену, или необходимы еще какие-то дополнительные реформы. Творцы и преобразователи мира, разделяющие вышеуказанные воззрения, не чувствуют себя обязанными неотступно доводить свои идеи до их конечных последствий. Они предпочитают остановиться там, где реальные трудности только начинаются. Этим, между прочим, объясняется живучесть подобных доктрин – пока они остаются туманными, они неуязвимы для критики.
Еще меньше серьезного внимания заслуживают те схемы социальных реформ, которые, не предполагая полного прекращения использования денег, возражают против золота и серебра. На самом деле в этой враждебности по отношению к благородным металлам есть что-то детское. Например, когда Томас Мор в своей «Утопии» снабжает преступников золотыми кандалами, а обычных граждан золотыми и серебряными ночными горшками1, в этом есть что-то от того умонастроения, которым бывали охвачены первобытные люди, когда они наказывали неодушевленные образы и символы, изливая на них свой гнев или мстя им.
1 См.: Morus. Utopia. Duetsch von Oettinger. Leipzig, 1846. S. 106 f. (Мор. Утопия)
Вряд ли заслуживают даже упоминания разные фантастические предложения, которые никогда никем не воспринимались всерьез. Вся необходимая критика этих предложений прозвучала давным-давно1. Нужно остановиться, однако, на одном моменте, который обычно ускользает от внимания.
1 См.: Маrх. Zur Kritik der politischen Ökonomie. Hrsgb. Kautsky. Stuttgart, 1897. S. 70 ff. (см.: Маркс К. К критике политической экономии); Knies. Geld und Kredit. 2. Aufl. Berlin, 1885. Bd. I. S. 239 ff.; Aucuy. Les systèmes socialistes d'Éxchange. Paris, 1908. S. 114 ff.
Среди толпы заблуждающихся врагов денег имеется одна группа, которая сражается с помощью иного теоретического оружия, чем их коллеги по борьбе с деньгами. Эти враги денег черпают свои доводы из господствующей теории банковского дела. Они предлагают в качестве средства от всех болезней человечества «эластичную кредитную систему, автоматически адаптирующуюся к потребностям обращения». Для всех, кто знает о плачевном состоянии теории банковского дела, не был сюрпризом тот факт, что данные предложения не получили критической научной оценки, как не стала сюрпризом и неспособность банковской теории в ее нынешнем состоянии дать такую оценку. В результате предложения, подобные системе «социальной совместимости» Эрнеста Сольвэ1, отвергаются исключительно по причине робости практиков, а не оттого, что было дано строгое доказательство слабости подобных схем (которое, надо сказать, так и не последовало). Все теоретики банковского дела, взгляды которых восходят к Туку и Фуллартону (а это почти все современные авторы), беспомощны перед теорией Сольвэ и других в этом роде. Они бы и хотели опровергнуть эти теории, поскольку их собственные ощущения и заслуживающие доверия оценки практиков заставляют их быть настороже при виде легкомысленных спекуляций реформаторов этого типа, но у них нет аргументов против системы, которая не обнаруживает при внимательном рассмотрении ничего, что не было бы последовательным развитием их собственных теорий.
1 См. три меморандума, опубликованные Сольвэ в 1889 г. в Брюсселе под общим названием «La monnaie et le Compte», а также: Solvey Е. Gesellschaftlicher Compatibilism. Brussels, 1897. Теории Сольвэ содержат множество других фундаментальных ошибок.
Третья часть этой книги посвящена исключительно и только проблемам банковской системы. Там теория эластичного кредита подвергается детальному исследованию, по результатам которого, возможно, отпадет необходимость продолжать обсуждение доктрин этого сорта.
Центральным элементом экономико-теоретической проблемы денег является объективная меновая ценность денег, часто называемая покупательной способностью. Это отправная точка всех дискуссий, поскольку только в связи с объективной меновой ценностью проявляются те особые свойства денег, которые отличают их от других благ.
Это не должно быть понято так, что субъективная ценность в теории денег имеет меньшее значение, чем в любом другом разделе экономической теории. Субъективные суждения индивидов – основа процесса экономического оценивания и денег, и всех других благ. Эти субъективные суждения, как в отношении денег, так и в отношении всех других экономических благ в конечном счете порождаются той важностью, которую человек приписывает благу или комплекту благ, признавая их необходимым условием существования полезности для некоей данной цели, которую преследует индивид1. Однако между субъективной ценностью денег и субъективной ценностью других экономических благ имеется принципиальное различие. Полезность всех других благ базируется на определенных внешних обстоятельствах (объективная потребительная ценность блага) или на обстоятельствах внутреннего мира человека (иерархия его потребностей). Это означает, что полезность всех других благ определяется условиями, которые не являются предметом экономической теории, поскольку эти условия имеют либо технологическую, либо психологическую природу. Но субъективная ценность денег определяется их объективной меновой ценностью, т. е. категорией, всецело принадлежащей экономической теории.
1 См.: Böhm-Bawerk. Kapital und Kapitalzins. II. Abt. 2. Aufl. Innsbruck, 1900/1902. S. 142 f. (Бём-Баверк О. Капитал и процент. Т. 2-3)
В случае денег субъективная потребительная ценность и субъективная меновая ценность совпадают2. Обе они порождены объективной меновой ценностью, поскольку деньги не имеют иной полезности, кроме той, что проистекает из возможности получить в обмен на них другие экономические блага. Невозможно представить себе никакой функции денег как таковых, отдельной от наличия у них объективной меновой ценности. Если рассматривается потребительная ценность какого-либо другого экономического блага, вопрос о наличии или отсутствии у него меновой ценности не имеет отношения к делу. Но для того, чтобы деньги обладали потребительной ценностью, наличие у них меновой ценности существенно.
2 См.: Walsh. The Fundamental Poblem in Monetary Science. New York, 1903. Р. 11; а также схожее изложение проблемы в: Spiethoff. Die Quantitätstheorie insbesondere in ihrer Verwertbarkeit als Haussetheorie // Festgaben für Adolf Wagner. Leipzig, 1905. s. 256.
Характеризуя особые свойства, присущие ценности денег, можно сказать, что в той мере, в какой они вообще оцениваются людьми, они вообще не имеют потребительной ценности, обладая для них только субъективной меновой ценностью. Так считают, например, Рау1 и Бём-Баверк2. С использованием тех или иных формулировок, научный анализ проблемы приводит к одному и тому же выводу. Нет необходимости вступать в дискуссию по этому поводу, в частности потому, что в современной теории ценности положение о различии между потребительной и меновой ценностью не имеет такого значения, какое оно имело ранее3. Для нас важно показать, что задачи экономической теории при исследовании ценности денег являются более сложными и масштабными, чем при исследовании ценности других экономических благ, т. е. товаров. При объяснении феномена ценности этих последних экономист теоретик может и должен удовлетвориться тем, что для его теории субъективная потребительная ценность товаров является данностью, оставив исследование ее происхождения психологу. Однако при исследовании ценности денег реальные проблемы начинаются там, где в случае ценности товара они заканчиваются, а именно в той точке, откуда необходимо проследовать к объективным причинам, определяющим субъективную ценность денег, так как вне объективной меновой ценности субъективной ценности денег не существует. Ответ на вопрос, почему хлеб полезен для человека и в чем состоит для него объективная ценность хлеба, дает не экономист-теоретик, а физиолог. Но объяснение полезности денег есть задача, решить которую в состоянии только экономическая теория. Рассматривать субъективную ценность денег без обсуждения их объективной меной ценности невозможно. В отличие от товаров, деньги никогда бы не использовались, не обладай они объективной меновой ценностью или покупательной способностью. Субъективная ценность денег всегда зависит от субъективной ценности других экономических благ, которые могут быть получены в обмен на деньги. В действительности, их субъективная ценность является производным понятием. Если мы хотим оценить значение некоторой суммы денег, с точки зрения известной зависимости удовлетворения неких потребностей от этой суммы, мы можем сделать это, только предположив, что деньги обладают определенной объективной меновой ценностью. «Меновая ценность денег есть ожидаемая потребительная ценность вещей, которые могут быть получены с их помощью»4. Если деньги вообще представляют для кого-то хоть какую-то ценность, то причиной этого является тот факт, что они обладают определенной покупательной способностью.
1 См.: Rau. Grundsätze der Volkswirtschaftslehre. 6. Aufl. Leipzig, 1855. S. 80.
2 См.: Böhm-Bawerk. Kapital und Kapitalzins. II. Abt. 2. Aufl. Innsbruck, 1900/1902. S. 275. (См.: Бём-Баверк О. Капитал и процент. Т. 2-3.) Схожих взглядов придерживается Визер, см.: Wieser. Der natürliche Wert. Wien, 1889. S. 45; Wieser. Der Geldwert und seine Veränderungen // Schriften des Vereins für Sozialpolitik. Bd. 132. S. 507.
3 См.: Böhm-Bawerk. Kapital tшd Kapitalzins. II. Abt. S. 273 ff. (См.: Бём-Баверк О. Капитал и процент. Т. 2-3.); Schumpeter. Wesen und Hauptinhalt der theoretischen Nationalökonomie. Leipzig, 1908. S. 108.
4 Wieser. Dег natürliche Wert. Wien, 1889. S. 46.
На это можно возразить, что само по себе наличие у денег количественно неопределенной объективной меновой ценности еще не гаран тирует возможности использовать их как средство обмена. Необходимо, чтобы покупательная способность достигала известной степени, не будучи ни слишком большой, ни слишком маленькой, а такой, что пропорция обмена ценности имеющихся денежных единиц и ценности единиц вымениваемых на них товаров была бы удобной для осуществления обычных повседневных обменных сделок. Рассмотрим утверждение: половина денег, имеющихся в стране, может обслужить тот же объем сделок, что и их полное количество, если ценность денежной единицы будет увеличена в два раза. Однако справедливость аналогичного утверждения сомнительна, если речь зайдет об увеличении ценности денежной единицы в миллион раз или о ее уменьшении до одной миллионной, и об обратной причинно-следственной цепочке, которая должна привести к соответствующему изменению количества денег. Такая валюта вряд ли сможет выполнять функции общего средства обмена так же хорошо, как та валюта, которая используется фактически. Действительно, трудно даже вообразить себе все неудобства, которые возникнут в случае использования таких товарных денег, вся масса которых, или наоборот, одна тысячная миллиграмма которых эквивалентна одному доллару. Эти неудобства воздвигли бы непреодолимые препятствия на пути всякой коммерческой деятельности.
Однако вне зависимости от того, верны ли эти аргументы или нет, вопрос о фактической размерности обменного отношения между деньгами и товарами, т. е. вопрос о размере денежной единицы, не является проблемой экономической теории. Эта проблема может обсуждаться в контексте технических условий, которые позволяют некоему благу использоваться в качестве денег. Степень относительной редкости благородных металлов достаточно велика для того, чтобы они имели высокую объективную меновую ценность. В то же время степень их редкости не так велика, как у драгоценных камней или радия, что позволяет их объективной меновой ценности не быть слишком высокой. Этот факт должен быть просто признан, наряду с наличием у благородных металлов таких характеристик, как их практически бесконечная делимость, их пластичность, их способность быть устойчивыми к внешним воздействиям, и множества других свойств, которые в совокупности стали решающей причиной их признания наиболее обмениваемым товаром и, следовательно, деньгами. Но сегодня, когда денежные системы вполне развиты, конкретная ценность благородных металлов более не оказывает решающего воздействия на факт их использования в качестве денег. Современные клиринговые системы и институт фидуциарных средств обращения сделали коммерческую практику независимой от объема и веса денежного материала.
Из сказанного выше следует, что ценность денег не может обсуждаться в отрыве от их объективной меновой ценности. В современных условиях объективная меновая ценность (Визер называет ее также Veтkehтswert, ценностью обращения, или ценностью меновых сделок, value in Ьusiness transactions) представляет собой наиболее важную разновидность ценности, поскольку она определяет не только индивидуальные, но и общественные аспекты экономической жизни. За исключением основ теории ценности, экономическая теория почти целиком имеет дело с объективной меновой ценностью1. Это до некоторой степени верно для всех благ, включая те из них, которые полезны помимо какой-либо имеющейся у них меновой ценности, но применительно к деньгам это еще более верно.
1 Ibid. Р. 52
Объективная меновая ценность благ есть «объективное значение благ в ходе обмена. Иными словами, меновая ценность означает способность благ – в силу положения дел в каждом конкретном случае – соответствовать определенному количеству иных благ в ходе каждого конкретного обмена»1. Нужно заметить, что объективная меновая ценность в действительности не является свойством благ как таковых, которое дано им от природы, так как в конечном счете она порождена процессом оценивания людьми конкретных благ. Но обменные пропорции между различными благами, складывающиеся в ходе торговых сделок и определяемые в ходе коллективного влияния субъективных оценок всех лиц, участвующих в рыночных отношениях, предстают перед отдельными индивидами, вклад которых в определение этих пропорций обычно бесконечно мал, как свершившийся факт, в большинстве случаев воспринимаемый как данность. Отсюда легко решить, сделав ошибочное умозаключение, игнорирующее суть рыночного обмена, что каждый товар появляется на рынке с определенным «количеством» ценности, не зависящей от оценивания этого товара отдельными людьми2. Такой вывод предполагает, что это не люди обменивают одни товары на другие, а товары каким-то образом обмениваются друг другом.
1 Böhm-Bawerk. Kapital und Kapitalzins. II. Аbt. S. 214 ff. (См.: Бём-Баверк О. Капитал и процент. Т. 2-3.)
2 См.: Helfferich. Das Geld. 6. Aufl. Leipzig, 1923. S. 301 f.
Объективная меновая ценность, – так, как она трактуется субъективной теорией ценности, – не имеет ничего общего, кроме слова «объективный», с концепцией классической школы, согласно которой ценность есть свойство вещей как таковых. В теории ценности Смита и Рикардо, а также в трудах их последователей меновая ценность играет ведущую роль. В рамках этих теорий все объяснения феномена ценности начинались с меновой ценности, которая трактовалась как трудовая ценность, или ценность производственных издержек. Для современной теории ценности терминология Смита и Рикардо может быть интересна лишь как имеющая отношение к истории науки. Сегодня можно не опасаться того, что кто-то перепутает эти две концепции меновой ценности. Это позволяет отвергнуть упреки, раздавшиеся недавно в адрес тех, кто продолжает использовать термин «объективная меновая ценность»1.
1 См., например: Schumpeter. Wesen und Hauptinhalt der theoretischen Nationalökonomie. Leipzig, 1908. S. 109.
Если объективная меновая ценность блага представляет собой возможность получать в обмен на него определенные количества других благ, то цена блага есть это фактическое количество других благ. Отсюда следует, что понятие цены и объективной меновой ценности ни в коей мере не являются идентичными. «Но законы, относящиеся к этим понятиям, тождественны. Закон цены объясняет, как у блага на практике возникает определенная цена и почему это происходит. В ходе этого объяснения обязательно раскрывается причина, по которой данное благо обладает способностью обмениваться по определенной цене. Закон цены содержит закон меновой ценности»2.
2 См.: Böhm-Bawerk. Kapital und Kapitalzins. II. Abt. S. 217 ff. (См.: Бём-Баверк О. Капитал и процент. Т. 2-3.)
Соответственно, под объективной меновой ценностью денег мы будем понимать возможность получить определенное количество других экономических благ в обмен на данное количество денег, а под «ценой денег» – это фактически полученное количество благ. Меновую ценность денежной единицы можно выразить в единицах любого другого товара. Тем самым можно говорить о товарной цене денег. Однако на практике ни это выражение, ни выражаемое с его помощью понятие не встречаются. Сегодня единственным индикатором цен являются деньги.
Теория денег должна принимать во внимание фундаментальное различие между принципами, определяющими ценность денег, и принципами, которыми определяется ценность товаров. При теоретическом рассмотрении ценности товаров нет никакой необходимости вначале обращать какое-либо внимание на их объективную меновую ценность. Все проявления ценности товаров, все факторы, определяющие их цены, могут быть вначале объяснены с помощью концепции субъективной потребительной ценности. В той части теории ценности, которая занимается ценностью денег, все обстоит наоборот – ведь в отличие от других благ деньги могут выполнять свою экономическую функцию, только если им присуща объективная меновая ценность. Поэтому исследование их субъективной потребительной полезности требует вначале исследовать их объективную меновую ценность. Иными словами, теория ценности денег заставляет нас вернуться от субъективной к объективной меновой ценности денег.
В условиях нынешней экономической системы, основанной на раз делении труда и свободном обмене произведенной продукцией, производители, как правило, не заняты производством для собственного потребления, они производят, имея в виду рыночное предложение своей продукции. Следовательно, их экономические расчеты определяются не субъективной потребительной ценностью, которую они придают своим товарам, но субъективной меновой ценностью этих последних. Оценивание товаров, игнорирующее субъективную меновую ценность товаров и тем самым их объективную меновую ценность и принимающее во внимание только их субъективную потребительную ценность, сегодня может встречаться только в виде исключения. Такой тип оценивания почти исчерпывается сентиментальной оценкой, когда речь идет о предметах, имеющих особую личную ценность, связанных с дорогими сердцу личными воспоминаниями и т. п.1 В этих случаях некоторые люди приписывают некоторым предметам символическое значение, поскольку эти предметы напоминают им события или людей, о которых им нравится вспоминать. В то же время в глазах других людей эти же предметы имеют гораздо меньшую ценность или не имеют ее вовсе. Кажется бесспорным, что, за исключением случаев такого рода, экономическим строем современности управляет не потребительная, а меновая ценность. Тем не менее если проследить до самого источника, вначале субъективной, а затем объективной меновой ценности товаров, то мы обнаружим, что в конечном счете именно субъективная потребительная ценность определяет то, за что вещи вообще ценятся людьми. Совершенно независимо от того факта, что товары, приобретаемые в обмен на произведенную продукцию, всегда ценятся в соответствии с их субъективной потребительной ценностью, оценка конечной важности при определении цен и объективной меновой ценности всегда основывается: на субъективной потребительной ценности, которую данная: продукция имеет для тех лиц, которые приобретают ее в конце путешествия этой продукции по каналам торговли. И эти, конечные, получатели произведенной продукции приобретают ее для собственного потребления. {Если процесс производства рассматривать с точки зрения единственного производителя, то, конечно, может показаться, что он направляется объективной меновой ценностью. Однако если сойти с этой точки зрения и принять во внимание общественный характер процесса производства, то можно убедиться в том, что эта объективная меновая ценность вы водится из субъективной потребительной ценности. Разумеется, здесь имеется в виду не только субъективная потребительная ценность для данного производителя, но и субъективные потребительные ценности всех участников хозяйственного оборота.}
1 {См. n. 305 общего свода австрийского гражданского права, где говорится о том, что если запрашиваемая цена необычно высока, необходимо установить, «не является ли неотъемлемым свойством вещи какое-либо особое пристрастие владельца, ценность которого должна подлежать возмещению» и принять это обстоятельство во внимание.)
В случае денег картина совершенно иная. Их объективная меновая ценность не может быть прослежена до какой-либо потребительной ценности, которая не зависела бы от самой этой объективной меновой ценности. При возникновении первых денежных систем деньги все еще представляют собой товары (commodities), которые в конце концов выпадают из обращения, оказываясь в руках конечных покупателей или потребителей1. На ранних стадиях истории денег существовали даже такие денежные товары, природные свойства которых очевидным образом препятствовали использованию их в качестве денег в течение сколько-нибудь продолжительного времени. Топор или мешок зерна не могут вечно пребывать в процессе обращения, – рано или поздно они должны быть изъяты из этого процесса для потребления, если такомпонента их ценности, которая не связана с их использованием в качестве денег, не уменьшилась вследствие износа составляющей их субстанции. С другой стороны, в развитой денежной системе мы находим такие товарные деньги, которые в подавляющей своей части постоянно пребывают в процессе обращения, не будучи никогда ни потреблены, ни использованы в производстве. Также никогда ни в каком качестве непосредственно не используются платежные требования, лежащие в основании кредитных денег. Сюда же относятся и [неразменные] декретные деньги, не имеющие иного применения, кроме денежного.
1 См.: Wieser. Der Geldwert und seine geschichtlichen Veränderungen // Zeitschrift für Volkswirtschaft, Sozialpolitik und Verwaltung. Bd. 13. (1904.) S. 45.
Многие авторитетные экономисты принимали как данность положение, согласно которому ценность денег и материала, из которого они изготовлены, зависит исключительно от промышленного применения. Они считали, что покупательная способность современных металлических денег и, следовательно, возможность их постоянного использования в качестве денег, исчезнут, как только в результате той или иной случайности исчезнут те свойства денежного материала, которые сводятся к полезным производственным свойствам соответствующего металла1. Сегодня это положение более не считается обоснованным, не только потому, что имеется множество явлений, которые ему не соответствуют, но главным образом потому, что это противоречит фундаментальным законам, установленным теорией ценности. Утверждать, что ценность денег базируется на неденежном использовании материала, из которого они изготовлены, означает совершенно игнорировать действительную проблему2. Мы должны не только объяснить феномен декретных денег, материал для которых имеет гораздо меньшую ценность, когда он не снабжен официальным штампом, мы должны также ответить на вопрос, влияет ли возможность денежного использования соответствующего материала товарных денег на его полезность, и если влияет, то в какой степени. Та же проблема существует и в случае кредитных денег.
1 Это убеждение дожило даже до Менгера, см.: Menger. Grundsätze der Volkswiгtschaftslehre. Wien, 1923. S. 259 n. (Meнгep К. Основания политической экономии), а так же: Knies. Geld und Kredit. 2. Aufl. Berlin, 1885. Bd. 1. S. 93.
2 См.: Simmel. Philosophie des Geldes. 2. Aufl. Leipzig, 1907. S. 130.
Часть золотого запаса, находящегося в распоряжении человечества, используется в денежных целях, а часть – в промышленных. Способ использования золота в любой момент может поменяться. Слитки поступают из банковских сейфов в мастерские ювелиров и позолотчиков, которые к тому же изымают монеты непосредственно из обращения и переплавляют их. С другой стороны, изделия из золота, даже в том случае, когда они имеют значительную ценность как предметы искусства, находят дорогу на монетный двор. Это происходит тогда, когда рыночные условия складываются настолько неблагоприятно, что никакие изделия нельзя продать по ценам, превышающим цену слитков. Один и тот же кусок металла может даже выполнять обе функции одновременно, как это имеет место с украшениями, которые используются в качестве денег, или с монетами, которые их владелец носит в качестве украшения, пока он опять не отделит их одну от другой1.
1 Однако по общему правилу предметы искусства, ювелирные изделия и прочие объекты, изготовленные из драгоценных металлов, не должны учитываться в составе запаса металла, выполняющего функции товарных денег. Они представляют собой блага первого порядка, в отношении которых слитки и монеты являются благами более высоких порядков.
Исследование основ ценности денег должно устранить те факторы, влияющие на ценность, которые порождены свойствами денежного материала как товара, поскольку эти факторы не представляют собой ни чего специфического, что бы отличало ценность денег от ценности товаров. Ценность товарных денег важна для денежной теории только в той мере, в какой эта ценность зависит от специфического экономического положения, занимаемого деньгами, от их функции быть общим средством обмена. Изменения ценности денежного материала, порожденные его товарными характеристиками, являются предметом изучения только в той мере, в которой они могут оказывать более или менее сильное воздействие на пригодность использования этого материала для выполнения им функций денег. Помимо этого денежная теория должна рассматривать ценность денежного материала, обусловленную его промышленным использованием, как заданную.
Материал, из которого сделаны товарные деньги, должен иметь одну и ту же меновую ценность, вне зависимости от того, используется он в денежных или неденежных целях. Лежит ли причина изменения ценности запаса золота в сфере его денежного использования или промышленного, в любом случае ценность всего запаса будет меняться единообразно1.
1 См.: Wieser. Der Geldwert und seine geschichtlichen Veränderungen // Zeitschrift für Volkswirtschaft, Sozialpolitik und Veгwaltung. Bd. 13. (1904.) S. 46.
Когда мы рассматриваем кредитные или декретные деньги, дело об стоит совершенно иным образом. В этом случае материальная основа, на которой оттиснут штамп, не оказывает никакого влияния на определение ценности денег. При определенных обстоятельствах она может иметь существенную меновую ценность, составляя значительную долю совокупной меновой ценности конкретной монеты или банкноты. Однако эта ценность, не имеющая в своей основе денежных свойств указанной монеты или банкноты, получает практическое значение только в тот момент, когда ценность, основанная на денежных свойствах, исчезает, т. е. в тот момент, когда индивиды, участвующие в торговом обороте, перестают использовать указанную банкноты или монету по ее денежному назначению. Если не рассматривать этот случай, то монеты и банкноты с денежными штампами должны иметь более высокую меновую ценность, чем другие кусочки металла или бумаги, сделанные из тех же материалов, но не имеющие специальной маркировки.
И в случае кредитных денег меновая ценность требований, используемых как деньги, аналогичным образом отличается от меновой ценности требований, которые не используются в этом качестве. Ноты с номиналом сто гульденов, которые обращались в Австро-Венгрии до денежной реформы, имели меновую стоимость более высокую, чем, например, государственная ценная бумага с таким же номиналом, несмотря даже на тот факт, что государственная бумага приносила проценты, а нота нет.
До тех пор пока золото не использовалось как деньги, оно ценилось вследствие возможности использовать его как украшение. Если бы оно никогда не использовалось как деньги или если оно перестанет использоваться таким образом, его ценность будет всецело определяться существующими на сегодня перспективами его промышленного использования. Однако дополнительные возможности его использования формируют некую прибавку к этим первоначальным причинам, по которым оно ценится. Золото начинают ценить отчасти потому, что оно может быть использовано как общее средство обмена. Неудивительно, что его ценность существенно возрастает или что по крайней мере снижение ценности, которое может иметь место по другим причинам, существенно уравновешивается. Сегодня ценность золота, главного денежного материала современности, базируется на обеих возможностях его использования – в денежных целях и в промышленности1.
1 Более двухсот лет назад Джон Ло, опередив свое время и демонстрируя проницательность, близкую к гениальности, так высказался по этому поводу:
«Уместно полагать, что серебряные деньги на основе оценок, даваемых серебру как металлу, и в торговых сделках монета из серебра ценятся по действительной ценности металла. Однако новое применение денег, в виде серебряных монет, должно добавить кое-что к ценности серебра, потому что как деньги оно устраняет многие невыгоды и неудобства обмена. А так как, следовательно, спрос на серебро тем самым увеличивается, оно получает добавочную ценность, равную росту спроса, вызванного использованием серебра в качестве денег.
И эта добавочная ценность не более воображаема, чем ценность, которую имело при торговом обмене серебро просто как металл, потому что вообще ценность тех или иных вещей проистекает из того или иного их применения, и ценность серебра становится большей или меньшей в зависимости от спроса на серебро как на металл и от его количества. Добавочная ценность, приобретенная серебром ввиду его употребления в качестве денег, происходит от его качеств, делающих возможным такое употребление. И эта новая ценность связана с добавочным спросом, вызванным таким употреблением серебра.
Если бы та и другая ценности лишь воображаемы, то воображаемы и все остальные ценности, ибо ценность всякой вещи зависит от ее применения и, следовательно, спроса на нее, пропорционально связанного с ее количеством» (Law J. Consideгations sur le numéraire et le commerce // Économistes financiers du XVIII siècle. 2nd ed. Ed. Daire. Paris, 1858. Р. 447 f.).
См. далее: Walras. Théorie de lа monnaie. Lausanne, 1886. Р. 40; Knies. Geld und Kredit. 2. Aufl. Berlin, 1885. Bd. 1. S. 324. Объективистские теории ценности оказались неспособны понять этот фундаментальный принцип теории ценности денег. Лучше всего это видно, когда Маркс спорит с приведенной выше аргументацией Ло, совершенно не понимая ее (см.: Marx. Das Kapital. 7. Auf!. Hambuгg, 1914. I. Bd. S. 56. Anm. (Маркс К. Капитал. Т. 1)
Невозможно сказать, в какой мере ценность денег зависит сегодня от монетарного использования [металла], а в какой – от промышленного. В те времена, когда институт денег только возник, при установлении основы ценности драгоценных металлов преобладал фактор их промышленного использования. С прогрессом денежной организации экономической жизни все более важным становилось денежное использование этих металлов. Очевидно, что сегодня ценность золота в значительной мере поддерживается его денежным применением и что демонетизация золота окажет сильнейшее влияние на его цену1. Широко признанной причиной резкого падения цен на серебро после 1873 г. считается демонетизация этого металла в большинстве стран. Когда многие страны в период 1914-1918 гг. заменили золото банкнотами и казначейскими нотами, золото потекло в те страны, которые сохранили золотой стандарт. При этом ценность золота упала весьма значительно.
1 См.: Неуn. Irгtümer auf dem Gebiete des Geldwesens. Berlin, 1900. S. 3; Simmel. Philosophie des Geldes. 2. Aufl. Leipzig, 1907. S. 116 ff.
На ценность материалов, используемых при изготовлении декретных и кредитных денег, также оказывает влияние использование материалов именно в этих целях, а также во всех остальных. Например, сегодня одним из главных направлений использования серебра является производство разменных монет. Напомним, что когда около пятидесяти лет назад началось изготовление разменной монеты из никеля, цены никеля выросли так быстро, что в 1873 г. управляющий английским Монетным двором заявил, что если чекан никелевых монет будет продолжен, то вскоре ценность одного металла будет превышать номинал монет1. Если мы предпочитаем считать это направление использования металла промышленным, а не монетарным, то это потому, что разменные монеты не являются деньгами, будучи денежными заместителями, и, следовательно, специфические взаимодействия между изменением ценности денег и изменением ценности денежного материала в этом случае отсутствуют.
Jevons. Money and the Mechanism of Exchange. 13th ed. London, 19U2. Р. 49 f. (Джевонс. Деньги и механизм обмена.)
Задачей теории ценности денег является выяснение законов, регулирующих процесс установления объективной меновой ценности денег. Эта теория не занимается определением ценности материала, из которого изготовлены товарные деньги (в той мере, в какой эта ценность зависит не отденежного, а какого-то иного применения этого материала). Равным образом в задачи этой теории не входит определение ценности таких материалов, которые используются для того, чтобы позволить воплотить декретные деньги в вещественной форме. Теория ценности денег занимается объективной меновой ценность денег лишь в той мере, в какой речь идет о чисто денежных функциях.
Другие формы ценности не представляют никакой сложности для теории ценности денег. О субъективной ценности денег нельзя сказать ничего, что хоть чем-то отличалось бы от того, что экономическая теория говорит о субъективной ценности других экономических благ. А все, что важно знать об объективной потребительной ценности денег, может быть выражено одним предложением: она зависит от объективной меновой ценности денег.
Согласно современной теории ценности, цена есть итог рыночного взаимодействия субъективных оценок материальных благ (commodity goods) и благ, в которых выражаются цены (price goods). Цена представляет собой продукт только и исключительно субъективных оценок. Индивиды оценивают блага, обмениваясь ими в соответствии с субъективными потребительными ценностями, которые они усматривают в этих благах, а пропорции обмена, или меновые отношения, определяются в диапазоне значений, внутри которого лежит точка количественного совпадения предложения и спроса1. Закон образования цен, открытый Менгером и Бём-Баверком, дает полное и количественно определенное объяснение этих пропорций, – он исчерпывающим образом описывает все явления прямого обмена. В условиях двусторонней конкуренции рыночная цена устанавливается в диапазоне, верхняя граница которого лежит между оценками того из всех фактических покупателей, кто предлагает самую нижнюю цену, и того из всех потенциальных продавцов, кто запрашивает максимальную цену, но фактически исключен из предложения. Нижняя граница этого диапазона лежит между оценками того фактического продавца, который запрашивает самую низкую цену, и того из потенциальных покупателей, не участвующих в покупках, кто предлагает самую высокую цену. {Если сегодня на рынке двух овец меняют на одного быка, то это означает, что в той мере, в какой все лица, участвующие в обменах, в качестве единственного движущего мотива имеют стремление к получению непосредственной выгоды, формирование этой меновой пропорции может быть целиком и полностью выведено из субъективных ценностей [участников]}.
1 {(См.: Böhm-Bawerk. Kapital und Kapitalzins. II. Abt. 5. 211 ff. (См.: Бём-БаверкО. Капитал и процент. Т. 2-3.)}
В отношении косвенного обмена закон образования цен действует точно так же, как и в отношении прямого. Цена денег, как и всякая другая цена, в конечном счете определяется субъективными оценками покупателей и продавцов. Однако, как было показано выше, субъективная потребительная ценность денег (которая совпадает с их субъективной меновой ценностью) есть не что иное, как предвосхищаемая потребительная ценность тех объектов, которые приобретаются за деньги. Субъективная ценность денег должна измеряться предельной полезностью благ, получаемых в обмен на деньги1.
1 См. ниже, с. 99. См. также: Böhm-Bawerk. Kapital und Kapitalzins. II. Аbt. S. 274 ff. (см.: Бём-Баверк О. Капитал и процент. Т. 2-3.) и Wieser. Der natürliche Wert. Wien, 1889. S. 46 (Wieser. The Theory of Natural Value).
Следовательно, самый акт оценивания денег возможен только при условии наличия у них определенной объективной меновой ценности. Эта point d'appui [точка опоры] должна существовать в качестве предварительного условия, т. е. до того, как может быть преодолен разрыв между удовлетворением [потребности при помощи денежного обмена] и «бесполезными» деньгами. Поскольку непосредственная связь между деньгами как таковыми и любой из человеческих потребностей отсутствует, индивиды могут воспринять идею полезности денег и, следовательно, идею их ценности, только предположив наличие у денег определенной покупательной способности. Нетрудно понять, однако, что это полагаемое существующим свойство денег не может быть ничем иным, кроме как выражением сложившейся на сегодняшнем рынке пропорции обмена между деньгами и товарами1.
1 См.: Wieser. Der Geldwert und seine Veränderungen // Schriften des Vereins für Sozialpolitik. Bd. 132. S. 513 ff.
Установившаяся однажды на рынке пропорция обмена между деньгами и товарами продолжает оказывать влияние по истечении того периода времени, внутри которого сохраняется конкретное значение этой пропорции. Данное свойство (длительность и устойчивость во времени} образует основание для дальнейших актов оценивания денег. Таким образом, объективная меновая ценность прошлых периодов играет существенную роль как для настоящих, так и будущих оценок. Денежные цены сегодняшнего дня связаны с вчерашними и позавчерашними ценами, а также с завтрашними и послезавтрашними.
Но одного этого наблюдения недостаточно для того, чтобы объяснить феномен непрерывности ценности денег. В действительности это наблюдение позволяет лишь отложить соответствующее объяснение на потом. Попытка мысленным взором проследовать от сегодняшней ценности денег к той ценности, которой они обладали вчера, а затем – от их вчерашней ценности к той ценности, которой они обладали позавчера, и т. д., эквивалентна вопросу о том, что именно определяло первоначальную ценность денег. Анализ происхождения денег и той компоненты их ценности, которая зависит от их денежной функции, подводит нас к очевидному ответу на этот вопрос. Очевидно, что самой первой ценностью, которой обладали деньги, была ценность использовавшихся в качестве денег благ, которую люди усматривали в этих благах на том основании, что в тот момент, когда они впервые были использованы в качестве общего средства обмена, эти блага удовлетворяли иные – не денежные – человеческие потребности. Когда люди стали приобретать некие объекты не как предметы потребления, а как такие предметы, которые должны использоваться в качестве денег, люди оценивали деньги в соответствии с объективной меновой ценностью, которой рынок наделил их по причине их пригодности к «промышленному» использованию, тогда как способность использоваться как средство обмена придавала им лишь некую добавочную ценность. Самая первая по времени ценность денег связана с товарной ценностью денежного материала. Но с тех пор на ценность денег воздействовали не только факторы, зависящие от их «промышленного» использования, определяющие ценность материала, из которого сделаны деньги, но и такие факторы, которые порождены их специфически денежными функциями. Начиная с того момента, когда золото впервые было использовано в качестве денег, на его ценность воздействует не только предложение и спрос на этот металл, используемый в производственных целях, но и предложение и спрос на золото, используемое в качестве средства обмена1.
1 См.: Knies. Geld und Kredit. 2. Aufl. Berlin, 1885. Bd. 1. S. 324.
Объективная меновая ценность денег в данный момент времени всегда связана с рыночным меновым отношением между деньгами и другими экономическими благами, сложившимся к предыдущему моменту, – в противном случае индивиды были бы не в состоянии оценивать ценность денег. Из этого следует, что никакой объект не мог бы использоваться в качестве денег, если к моменту начала такого использования он уже не имел бы объективной меновой ценности, основанной на его применении в каком-то ином качестве. Это положение позволяет одновременно и отвергнуть теории, объясняющие происхождение денег общим договором о придании фиктивной ценности вещам, не имеющим внутренней ценности1 и подтвердить гипотезу Менгера о происхождении денег.
2 Например, Локк, см.: Locke. Some Considerationsof the Consequences оf the Lowering and Raising the Value of Money. 2nd ed. London, 1696. Р. 31.
Связь меновой ценности денег с их меновой ценностью в предшествующий момент с необходимостью имеет место не только для товарных денег, но и в случае кредитных и неразменных декретных денег1. Без выполнения этого условия декретные деньги просто не могут быть созданы. Предположим, что среди множества разновидностей античных и средневековых денег, относительно которых нельзя сказать точно, являются они кредитными или декретными деньгами, действительно существовали чисто декретные деньги. Они могли возникнуть одним из двух способов. Во-первых, такие деньги могли возникнуть потому, что уже обращавшиеся тогда денежные заместители, т. е. требования, погашаемые деньгами по предъявлении, лишились статуса требований, но не перестали использоваться в торговой практике как средство обращения. В этом случае отправным пунктом процесса оценивания декретных денег будет объективная меновая ценность, которую они имели в тот момент, когда были лишены статуса требований. Другой возможный случай – трансформация монет, когда-то обращавшихся в качестве общепризнанных денег, в декретные деньги посредством прекращения свободной чеканки2 (вследствие прекращения чеканки монет вообще или вследствие того, что чеканка стала монополией казны), а также из-за отсутствия каких-либо обязательств по конверсии [металла в монеты и монет в металл. – Науч. ред.], существование которых де-юре или де-факто подразумевается кем-либо, а также в условиях отсутствия у кого бы то ни было какой-либо надежды на то, что такие обязательства могут когда-нибудь возобновиться. В этом случае отправным пунктом процесса оценивания декретных денег будет объективная меновая ценность монет на момент прекращения свободной чеканки.
1 См.: Subercaseaux. Essai sur la nature du papier monnaie. Paris, 1909. Р. 17 f.
2 Свободная чеканка, или свобода чеканки (fтее coinage (англ.), freies или unbeschränktes Münzprägen (нем.)) – одно из условий металлического стандарта, предусматривает неограниченное право каждого обладателя денежного металла изготовить из него стандартные монеты, эквивалентные по весу (за вычетом комиссии в случае коммерческой чеканки) и пробе монетам, обращающимся в данной местности (стране или группе стран), увеличивая тем самым количество денег в наличном обороте, и одновременно право каждого держателя монет перелить их в слиток или иную форму денежного металла, изымая тем самым деньги из наличного оборота; в главных странах золотого стандарта просуществовала до начала первой мировой войны, после которой не была возобновлена, в Соединенных Штатах, несмотря на относительное падение роли металлической наличности сохранялась – по Закону 1903 г. – до 1933 г.
До того как экономическое благо начало функционировать как деньги, оно уже должно было иметь меновую ценность, проистекающую от какой-то причины, отличной от способности выполнять специфически денежную функцию. Но деньги, которые уже функционируют как таковые, могут продолжать цениться, даже если первоначальный источник их меновой ценности более не существует. В таких случаях ценность денег коренится исключительно в самом факте их функционирования в качестве общего средства обмена1.
1 См.: Simmel. Philosophie des Geldes. 2. Aufl. Leipzig, 1907. S. 115 f.; но прежде всего см.: Wieser. Der Geldwert und seine Veränderungen // Schriften des Vereins für Sozialpolitik. Bd. 132. S. 513.
Из сказанного выше вытекает важное следствие – в объективной ценности денег присутствует компонента, характеризующаяся исторической непрерывностью.
Ценность, которую деньги имели в прошлом, захватывается настоящим и преобразуется им, и, в свою очередь, ценность, которую деньги имеют на настоящий момент, подвергается преобразованию и переходит в будущее. В этом состоит отличие факторов, определяющих ценность денег, от факторов, определяющих ценность других экономических благ. Для установления пропорции, в которой одни экономические неденежные блага обмениваются на другие такие же, не имеют значения никакие предшествующие пропорции обмена. Правда, если приподнять маскирующую денежную вуаль и рассмотреть меновые отношения между реальными благами, можно обнаружить некую преемственность, поскольку изменения реальных цен происходят, как правило, достаточно медленно. Но причиной этой стабильности цен является стабильность факторов, определяющих цены, а не закон образования цен как таковой. Цены изменяются медленно потому, что медленно меняются субъективные оценки людей. Потребности людей и их мнения о пригодности тех или иных благ для удовлетворения этих потребностей подвержены частым и внезапным изменениям не в большей мере, чем запасы благ, пригодных для потребления, или способы их распределения между членами общества. Тот факт, что сегодняшняя рыночная цена весьма редко существенно отличается от цены вчерашнего дня, объясняется тем, что обстоятельства, определявшие вчерашнюю цену, не претерпели за ночь значительных изменений, так что сегодняшняя цена представляет собой результат действия тех же факторов, что действовали и вчера. Если бы для рынков были характерны резкие беспорядочные колебания цен, концепция объективной меновой ценности денег не смогла бы приобрести того большого значения, которое сегодня ей придают как потребители, так и производители.
В силу этих соображений, мы не имеем ничего против того, что указанное явление часто называют инерцией цен, хотя ошибки ранних экономистов должны служить нам предостережением в отношении реальной опасности, состоящей в том, что использование термина, заимствованного из механики, может привести к механистической системе взглядов, которая ошибочно абстрагируется от процесса вынесения людьми субъективных оценок. Однако всякое предположение о существовании причинно-следственной связи между прошлыми и нынешними реальными ценами (т. е. меновыми отношениями между реальными, неденежными благами) должно быть отвергнуто. {Цвиденек приводит следующий пример. Если в неком городе 100 изготовителей зонтиков продают 10 тыс. зонтиков в год, то даже при постоянном населении увеличение числа изготовителей зонтиков до 105 вряд ли изменит цены на данный товар. Дела у прежних ста изготовителей или по крайней мере у некоторых из них действительно могут пойти хуже1. Разумеется, при определенных обстоятельствах такое может произойти. Однако нет никакого сомнения в том, что и у старых, и у новых изготовителей зонтиков появится желание пойти навстречу покупателям и снизить цены (либо улучшить качество). Одни будут стремиться к сохранению покупателей, другие – к тому, чтобы привлечь новых, и даже если данное стремление не всегда мгновенно воплощается в практические действия, это происходит под воздействием каких-то конкретных причин. Производители могут попытаться привлечь покупателей более активной рекламой или более элегантным оформлением торговых залов; они также могут попытаться приблизить товар к потребителям, размещая магазины в удобных местах (последнее особенно характерно для наиболее молодых предприятий). Но можно также предположить и то, что пострадавшие старые фирмы не предпримут ничего для сохранения своего сбыта – если они будут слишком беспечны или некомпетентны в делах или если они столкнутся с недопустимо высокими затратами, связанными с такими шагами.}
1 {См.: Zwiedineck. Kritisches und Positives zur Preislehre // Zeitschrift für die gesamte Staats wissenschaft. Bd. 65. 5. 91.}
Не подлежит сомнению тот факт, что существуют институциональные факторы, которые действуют на цены в направлении, противоположном тому, в котором цены должны были бы измениться при изменении субъективных оценок. Действием таких факторов обусловлено запаздывание изменения цены при изменении спроса и предложения, а также отсутствие всяких изменений в ценах, когда спрос и предложение изменяются незначительно или ненадолго. {Цена, которая не является вполне рыночной, образуется в тех случаях, когда стороны не проявляют последовательности в своих оценках и не действуют всецело в своих интересах, в силу того, что им не хватает понимания или настойчивости1. Такой ценой часто является «старая цена», которая установилась ранее как полностью рыночная (в той мере, в какой такие цены существуют в принципе), но затем, когда породившие ее условия изменились, превратившаяся в не вполне рыночную цену. Любое изменение цены обычно побуждает того, на кого оно оказало негативное влияние, переоценить свое положение и осознать свои интересы. Поэтому с течением времени цена все реже устанавливается на уровне, отличном от чисто рыночной. С другой стороны, если на изменившиеся условия должного внимания не обращают, цены могут оставаться не чисто рыночными довольно долго – до тех пор, пока у сторонне появится какой-то значимый стимул к пересмотру их оценок ситуации. Например, если некто стоит перед выбором, покупать ему подписку на журнал или нет, то он примет решение в зависимости от того, что является для него более ценным – подписка на этот журнал или те блага, которые он может приобрести за те же деньги. Однако если он уже является подписчиком данного журнала, то он продолжит его выписывать, даже если его интерес к данному журналу уменьшился, – потому что цена подписки более не является для него рыночной, и он не будет пересматривать свою первоначальную оценку ценности подписки по сравнению с затрачиваемыми на нее деньгами, пока журнал не поднимет цену2 Далее, нельзя упускать из виду то обстоятельство, что, как правило, цены благ изменяются скачкообразно. В розничной торговле это происходит из необходимости приспособления к монетной стопе данной национальной денежной системы, в оптовой торговле эта скачкообразность вызвана практикой заключения долгосрочных договоров. Характерные для нашего времени длительные периодические переговоры между нанимателями и наемными работниками вносят свой вклад в то, что и изменения заработной платы происходят поэтапно. Здесь, как и в других случаях, важную роль играет то обстоятельство, что развитый широкий рынок очень трудно охватить сознанием во всей его сложности, так что неопределенность рыночных процессов продолжает быть его важнейшей характеристикой. Так как изменения в ценах происходят почти исключительно скачкообразно, то цены, не являющиеся рыночными, продолжают существовать в течение какого-то периода времени – просто в силу того факта, что они «унаследованы» от прошлого.} В этом смысле говорить об инерции цен совершенно допустимо. {Следует, однако, помнить, что речь здесь не идет о чисто рыночных факторах, воздействующих на цены. Такие факторы годятся для конкретизации основного экономического закона образования цен применительно к практике, но они не позволяют дать хоть какое-то экономико-теоретическое объяснение феномена цены3.} Можно согласиться даже с выражением, используемым, когда говорят, что цена закрытия формирует начальную точку для сделок следующей торговой сессии4, пока оно понимается в выше изложенном смысле. Если общие условия, определявшие вчерашнюю цену, в течение ночи практически не изменились, то сегодняшняя цена практически не будет отличаться от вчерашней, и для практических нужд не будет ошибки в том, чтобы в качестве стартовой цены дня сегодняшнего принять цену на конец вчерашнего дня. Тем не менее между ценами прошлого и настоящего не существует причинно-следственной связи – если рассматривать относительные пропорции обмена экономических неденежных благ. Тот факт, что цена пива вчера была высока, не может иметь ни малейшего значения для цены сегодняшней, – что бы это понять, достаточно подумать о тех последствиях, которые испытают цены на алкогольные напитки, если сторонники «сухого закона» добьются успеха. Всякий, кто следит за рынком, в ежедневном режиме получает информацию об изменениях в пропорциях обмена одних благ на другие, и для всякого, знакомого с экономическими явлениями, до вольно трудно принять теорию, которая пытается объяснить ценовые изменения предполагаемым постоянством цен.
1 {См.: Zuckerkandl. Zur Theorie des Preises. Leipzig, 1889. S. 304.}
2 Строго говоря, и пока не увеличатся цены благ, которые можно приобретать на деньги, высвобождающиеся при отказе от подписки. Так, в период неурожаев и роста цен на продовольствие спрос на непродовольственные товары падал, при том что цены на них оставались постоянными или даже снижались. Более того, в современной высокосвязной экономике причиной изменения спроса на некое благо со стороны тех, кто его потреблял, может быть изменение цен на товары, которые вообще не потребляются данными потребителями, но которые играют важную роль в ценообразовании на товары-субституты.
3 {См.: Böhm-Bawerk. Grundzüge der Theorie des wirtschaftlichen Güterwertes // Jahrbücher für Nationalökonomie und Statistik. 1886. Neue Folge. 13. Bd. S. 480 ff. (См.: Бём-Баверк. Основы теории ценности хозяйственных благ); Zuckerkandl. Zur Theorie des Preises. Leipzig, 1889. S. 307 ff.}
4 См.: Schmoller. Grundriss der allgemeinen Volkswirtschaftslehre. Leipzig, 1902. Bd. 2. S. 110.
Отметим по ходу, что давать объяснение ценам, ссылаясь на их предполагаемую инерцию, означает с самого начала отказаться от попытки выяснить конечные причины формирования цен и ограничиться при объяснении феномена цены ссылками на действие второстепенных факторов. Это был вынужден признать даже Цвидинек, пытавшийся оправдать данный прием1. В этой связи необходимо заметить, что картины наиболее ранних форм обменных сделок, которые можно найти в литературе (определенный, но не слишком значительный вклад в соответствующие исследования внесли историки хозяйства), убедительно показывают, что в прошлом силы, противодействующие внезапным изменениям цен, были куда более могущественными, чем сегодня. Нужно, однако, совершенно исключить возможность существования какой-либо связи между ценами более ранних периодов и ценами сегодняшнего дня. Тот, кто считает, будто такая связь есть, должен тогда полагать, что пропорции обмена между товарами на биржах Германии (реальные цены) находятся в некоторой причинно-следственной связи с теми пропорциями, которые преобладали в эпоху Германа или Барбароссы2.
1 См.: Zwiedineck. Kritisches und Positives zur Preislehre // Zeitschrift für die ge samte Staatswissenschaft. Bd. 65. S. 100 ff.
2 Герман, или Арминий, – вождь германского племени херусков, заманивший римского военачальника Публия Квинтилия Вара в лесистую и болотистую местность и разбившего его легионы в ходе трехдневной битвы в Тевтобургском лесу (9 г. до н. э.). Следствием этого стали отказ римлян отдальнейшей экспансии в Германии и независимость германских племен, обитавших на обширном пространстве между Рейном, Эльбой и Дунаем. Отличался коварством и властолюбием, был убит своими соплеменниками (19 г. н. э.). В XIX в. фигура Германа получила известность за пределами узкого круга историков-германистов, став одним из национальных символов объединенной Германии; в 1875 г. император Вильгельм I торжественно от крыл памятник Герману, сооруженный в княжестве Липпе, у начала Тевтобургского леса. Барбаросса, Фридрих I Гогенштауфен (1123-1190) – император Священной Римской империи (с 1155 г.), пытался подчинить империи города Ломбардии и другие итальянские государства, конфликтовал с Папой Римским, во главе 100-тысячного войска успешно сражался в Палестине с Саладином во время крестового похода, в ходе которого утонул при переправе через реку, Фридрих Барбаросса – один из популярнейших героев немецкого Средневековья, персонаж многочисленных легенд.
Если бы все обменные пропорции прошлого были стерты из человеческой памяти, определение реальных рыночных цен, очевидно, было бы до некоторой степени затруднено, поскольку в этом случае каждый участник обмена должен был бы построить для себя новую шкалу предпочтений, но этот процесс не стал бы невозможным. Действительно, люди повсеместно, ежедневно и ежечасно вовлечены в процесс, посредством которого устанавливаются все цены, – они принимают решения по поводу относительной важности, присущей определенным количествам благ, т. е иными словами, по поводу условий удовлетворения своих потребностей.
Поскольку денежные цены благ в отличие от реальных определяются действием монетарных факторов, в них всегда присутствует исторически непрерывная компонента, без которой нельзя объяснить их фактические значения. Эта компонента также выводится из обменных соотношений, которые полностью объясняются субъективными оценками лиц, принимающих участие в рыночных сделках, даже если эти оценки первоначально не основывались на специфическом монетарном использовании некоторого выделенного блага. Оценивание денег рынком может начинаться только с той их ценности, которую деньги имели в прошлом, и именно это [меновое] отношение влияет на новый уровень объективной меновой ценности денег. Прошлая ценность, перемещаясь по историческому времени, трансформируется рынком вне зависимости от того, каким стало современем ее историческое содержание1. Вместе с тем прошлая ценность не есть просто начальная точка сегодняшней объективной меновой ценности денег, – она представляет собой не устранимый элемент процесса ее определения. Прежде чем индивид сможет сформировать оценку того количества денег, которое ему нужно сегодня, он должен будет принять во внимание объективную меновую ценность денег, установленную рынком вчера. Таким образом, спрос на деньги и их предложение испытывают на себе влияние прошлой ценности денег, но спрос и предложение, в свою очередь, модифицируют эту ценность, пока не окажутся в состоянии равновесия.
1 См.: Wieser. Der Geldwert und seine Veränderungen // Schriften des Vereins für Sozialpolitik. Bd. 132. S. 513.
Показав, что поиск факторов, определяющих объективную меновую ценность денег, приводит нас к тому моменту прошлого, в котором ценность денег вообще не зависит от их использования в качестве средства обмена, всецело определяясь другими функциями, мы наметили направление для развития завершенной теории ценности денег на базе субъективной теории ценности, в частности на базе концепции предельной полезности.
До настоящего момента субъективная школа не достигла никаких успехов на этом направлении. Действительно, те немногочисленные сторонники этой школы, которые уделяли данной проблеме хоть какое то внимание, фактически продемонстрировали неразрешимость этой задачи. Субъективная теория ценности оказалась бессильной перед лицом этого вызова.
Существует две теории денег, в рамках которых были сделаны попытки разобраться с проблемой ценности денег (мы не говорим здесь о других аспектах этих теорий).
Школа, опиравшаяся на концепцию объективной ценности, сумела встроить в свою систему понятий и положений формально универсальную концепцию денег, выводящую ценность денег из затрат на их производство1. Отказ от этой теории денег стал следствием не общих слабостей объективной теории ценности как таковой, обусловивших вытеснение этой теории современной школой, а следствием того, что теория затрат на производство содержит специфические положения, ставшие легкой мишенью для критики. Эта теория, будучи (хотя и только формально) теорией товарных денег, не смогла справиться с проблемой кредитных и декретных денег. Тем не менее это была завершенная теория, которая по крайней мере претендовала на всестороннее объяснение ценности товарных денег.
1 См.: Senior. Three Lectures on the Value of Money. London, 1840; 1931. Р. 1 ff; Idem. Three Lectures on the Cost of Obtaining Моneу. London, 1830; 1931. Р. 1 ff.
Другая столь же завершенная теория ценности денег представляет собой версию количественной теории денег, связанную с именем Даванцати12. Согласно ей существует некое общественное соглашение, некий договор, которым все предметы, способные удовлетворять человеческие потребности, были приравнены к общему количеству денежного металла. Из этого положения Даванцати, опираясь на принцип «то, что верно для целого, должно быть верно и для его частей». выводил и частные меновые отношения между единицами благ и денежными единицами. Здесь мы имеем дело с гипотезой, не подтверждаемой никакими фактами. Показывать ее несостоятельность сегодня было бы лишь потерей времени3. Тем не менее нельзя не признать, что Даванцати был первым, кто попытался представить проблему в целом и выдвинул теорию, призванную объяснить не просто колебания существующих меновых отношений между деньгами и другими экономическими благами, но и происхождение самого этого отношения.
2 Дaвaнцaтu Бepнapдo (Davanzati Bernardo, 1529-1606)-флорентийский предприниматель, автор трактата о деньгах (Lezioni delle monete, 1588) и книги о вексельном обращении («Notizia de cambi», издана после его смерти, в 1638 г.). Разработал оригинальную и ошибочную доктрину общего уровня цен, которую можно рассматривать как зачаточный вариант количественной теории. Помимо теоретических вопросов Даванцати занимался анализом текущих проблем денежного обращения. Он, в частности, правильно связывал рост цен с увеличением предложения денег, а так же с инфляционистской практикой порчи монеты.
3 См.: Davanzati. Lezioni delle monete. 1588 (перепечатано в: Scrittori classici italiani di economia politica, Patre Antica. Milan, 1804. Vol. 2. Р. 32. Локк и, помимо прочих, Монтескье (см.: Montesquieu. Le l'Esprit des lois. Edition Toquet. Paris, 1821. Т. 2. Р. 458 f. (см.: Монтесткъе. О духе законов) разделяли эти взгляды. См.: Willis. The Нistory and Present Application of the Quantity Theory // Journal of Political Economy. Vol. 4. (1896.) Р. 419 ff.
3 {Helfferich. Das Geld. 2. Aufl. Leipzig, 1910.}
Этого нельзя сказать о других версиях количественной теории. Все они неявно принимали наличие у денег определенной ценности как данность и полностью отказывались от более глубокого исследования предмета. Их авторы совершенно упустили из виду, что объяснению подлежит то, что определяет меновое отношение между деньгами и товарами, а не только факторы его изменений. В этом смысле количественная теория аналогична различным общим теориям ценности (к примеру, много численным версиям теории спроса и предложения), которые не пытались объяснить денежные цены как таковые, ограничиваясь установлением законов их изменения1. Все эти разновидности количественной теории представляют собой не что иное, как приложения теории спроса и предложения к проблеме ценности денег. Они привнесли в эту проблематику все сильные стороны этой теории и, разумеется, все ее слабости2.
1 См.: Zuckerkandl. Zur Theorie des Preises. Leipzig, 1889. S. 124.
2 См.: Wieser. Der Geldwert und seine geschichtlichen Veränderungen // Zeitschrift für Volkswirtschaft, Sozialpolitik und Verwaltung. Bd. 13. (1904.) S. 514.
Революционные изменения в экономической теории, начавшиеся в 1870-е годы, пока что не привели к доминированию субъективной концепции ценности в работах ученых, направленных на решение указанной проблемы. Это, разумеется, не означает, что общий прогресс науки никак не сказался на развитии теории денег вообще и теории ценности денег в частности. Одна из многих услуг, оказанных науке субъективной теорией, состоит в том, что эта теория расчистила путь к более глубокому пониманию природы денег и феномена их ценности. Исследования Менгера положили новое основание теории денег. Один момент, однако, остается не освещенным до сих пор. Ни сам Менгер, ни множество исследователей, пытавшихся идти вслед за ним, не уделили должного внимания фундаментальной проблеме ценности денег. Строго говоря, экономисты-теоретики были, по большей части, заняты уточнением и развитием традиционных воззрений на предмет, непрерывно подыскивая им все более точные и корректные формулировки. При этом на центральный вопрос – чем определяется объективная меновая ценность денег? – не давалось вовсе никакого ответа. Менгер и Джевонс вообще не коснулись этой проблемы. Карвер1 и Кинли2 не внесли сколько-нибудь существенного вклада в ее решение. Вальрас3 и Кеммерер4 предполагали ценность денег данной и разрабатывали теорию, предметом которой были лишь ее изменения. Надо сказать, что Кеммерер очень близко подошел к решению проблемы, но прошел мимо.
1 См.: Саrvеr. The Value of the Money Unit // Quarterly Journal of Economics. Vol. 11. (1897.) Р. 429 f.
2 См.: Kinley. Money. New York, 1909.
3 См.: Walras. Theorie de la Monnaie. Lausanne, 1886. Р. 25 ff.
4 См.: Kemmerer. Money and Credit Instruments in Their Relation to General Prices. NewYork, 1907. Р. 11 ff.
Визер весьма резко прошелся по предшествующим подходам к решению проблемы, указывая на их незавершенность. Критикуя количественную теорию денег, он отмечает, что традиционная формулировка закона спроса и предложения, применение которого к проблеме денег составляет суть количественной теории, совершенно неадекватна задаче, поскольку она никак не объясняет ни способа, которым определяется ценность [денег], ни факторов, в каждый момент времени определяющих ее уровень. Однако и сам Визер не дал более глубокого объяснения, ограничившись тем, что установил направление изменения ценности денег вследствие изменений спроса и предложения, и указав, что ценность денег изменяется в направлении, противоположном тому, в котором изменяется предложение, и в том же направлении, в каком изменяется спрос. Визер пишет далее, что довольствоваться теорией экономической ценности денег, которая так неудовлетворительно решает проблему, больше нельзя. Он замечает, что поскольку старый закон спроса и предложения, прилагавшийся к материальным благам, для которых он и был первоначально разработан, вытеснен новым, то и для денег должен быть найден новый закон1. Однако Визер не справился с проблемой, решение которой он сам называл целью своего исследования, – ведь в ходе дальнейшего изложения он называет концепцию предложения денег и спроса на деньги как на средство обмена бесполезной для его целей. Он предлагает теорию, которая пытается объяснить изменения объективной внутренней меновой ценности денег (objektive innere Tauschwert des Geldes)2 ссылкой на складывающееся в экономике в целом соотношение между денежным и реальным доходом. Хотя отношение между денежным и реальным доходом действительно может помочь в объяснении изменений (variations) объективной меновой ценности денег, Визер нигде не пытается построить завершенную теорию денег, т. е. нигде не предпринимает попытку, которая – поскольку он сам исключил из рассмотрения факторы спроса и предложения – разумеется, была бы обречена на провал. Против его собственной доктрины может быть выдвинуто то же самое возражение, которое он выдвигает против старой количественной теории, а именно то, что эта теория ничего не говорит о фактическом процессе определения ценности [денег] или уровня, на котором она должна устанавливаться в каждый момент времени. Это тем более поразительно, что именно Визер, открывший наличие исторического элемента в покупательной способности денег, задал верное направление развитию субъективной теории ценности денег.
1 См.: Wieser. Der Geldwert und seine geschichtlichen Veränderungen // Zeitschrift für Volkswirtschaft, Sozialpolitik und Verwaltung. Bd. 13. (1904.) S. 514 f.
2 См. последний абзац на с. 124 и прим. науч. ред. на с. 518.
Может показаться, что неудовлетворительные результаты, полученные субъективной теорией ценности, оправдывают мнение, согласно которому эта теория, содержащая, в частности, утверждение об исключительной важности предельной полезности, обречена на провал в том, что касается решения экономико-теоретической проблемы денег. Весьма характерно, что первым это мнение высказал Виксель, сам являющийся представителем новой субъективной школы. Виксель считает, что принцип, лежащий в основании всех современных исследований ценности, а именно концепция предельной полезности, возможно, замечательно подходит для объяснения факторов, определяющих меновое отношение между неденежными экономическими благами, но что для объяснения менового отношения между деньгами и другими экономическими благами он практически бесполезен или, в лучшем случае, имеет второстепенное значение. Однако, сформулировав это свое утверждение, Виксель не приводит никаких возражений против теории предельной полезности. Согласно его аргументации, рыночный процесс, в ходе которого деньги обмениваются на другие экономические блага, вообще никак не влияет на объективную меновую ценность денег. Если денежная цена единичного блага или группы благ, имеющихся на рынке, оценена неверно, это породит ошибочные пропорции спроса и предложения, что повлияет на параметры производства и потребления этого блага или группы благ, и рано или поздно приведет к необходимой коррекции. С другой стороны, если, в силу какой-либо причины, повышаются или понижаются все товарные цены (т. е. средний уровень цен), это означает, что порожденная этим процессом коррекция не будет связана с обстоятельствами, имеющими отношение к товарам. Следовательно, если в этих условиях рынок и будет как-то реагировать, выправляя завышенные или заниженные ценовые оценки, начальный импульс этой реакции так или иначе должен находиться за пределами товарного рынка. Развивая свою аргументацию, Виксель приходит к выводу, имеющему весьма общий характер: то, что регулирует денежные цены, должно иметь отношение к взаимодействию товарного рынка с денежным рынком. Фактором, определяющим спрос на сырье, труд, землю и другие средства производства и тем самым косвенно определяющим повышательную или понижательную тенденцию товарных цен, является отношение между денежной процентной ставкой (mоnеу rate of interest, или Darlehnzins [т. е. по-немецки понятие денежной процентной ставки выражается с помощью термина «ставка по ссудам»)), и «естественной», или равновесной процентной ставкой «natural», оr equilibrium rate of interest, или natürliche Kapitalzins [т. е. по-немецки понятие естественной процентной ставки передается с помощью выражения «естественная ставка процента на капитал»; мы отмечаем это обстоятельство, так как во фрагментах первого немецкого издания использовались именно эти, «немецкие», термины]). Последняя понимается как такая процентная ставка, которую спрос и предложение установили бы в ситуации, когда реальный капитал поступал бы от кредиторов заемщикам непосредственно, без участия денег1.
1 См.: Wicksell. Geldzins und Guterpreise. Jena, 1898. S. iv ff., 16 ff. {Altmann. Zur deutschen Geldlehre des 19. Jahrhunderts // Die Entwicklung der deutschen Volkswirtschaftslehre im 19. Jahrhundert. Schmoller-Festgabe. Leipzig 1908. VI. Bd. S. 26 f.}
Виксель полагает, что этот его аргумент может служить основанием теории факторов, определяющих объективную меновую ценность денег. В действительности, однако, все, что он пытается доказать, сводится к следующему: существуют силы, действующие на денежном рынке и оказывающие влияние на товарный рынок, которые не позволяют объективной меновой ценности денег становиться ни чересчур высокими, ни чересчур низкими. Он, конечно, нигде не утверждает, что ставка процента по ссудам определяет таким образом объективную меновую ценность денег, потому что такое утверждение было бы абсурдом. Однако если применительно к некоторому фактическому уровню цен мы употребляем такие выражения, как «чересчур высокие» или «чересчур низкие», то мы должны априорно задать то идеальное значение, с которым сравниваем этот фактический уровень. Совершенно недостаточно указать, что ситуация равновесия восстановилась после некоего потрясения, если до того не дано объяснения самому существованию ситуации равновесия. Очевидно, это и есть исходная проблема, и решение всех других проблем зависит от решения этой. В противном случае все исследования останутся совершенно бесплодными – ведь состояние равновесия может поддерживаться только такими силами, которые установили его первоначально и которые восстанавливают его после отклонений. Если условия ссудного рынка не дают объяснения генезиса менового отношения между деньгами и другими экономическими благами, то они тем более не могут объяснить, почему это отношение не изменяется. Объективная меновая ценность денег определяется на рынке, где деньги меняются на товары, а товары на деньги. Задача теории денег и состоит в том, чтобы объяснить, что именно определяет объективную меновую ценность денег. Но Виксель придерживается того мнения, что «законы товарного обмена не содержат в себе ничего, что могло бы объяснить абсолютный уровень денежных цен»1. Это заявление равнозначно отрицанию всякой возможности научного исследования в данной области.
1 Wicksell. Geldzins und Guterpreise. Jena, 1898. S. 35.
Гельферих также считает, что применение теории предельной полезности к денежной проблематике наталкивается на непреодолимые препятствия. Он рассуждает следующим образом. Теория предельной полезности стремится положить в основу меновых отношений благ степень их полезности для индивида. Поэтому степень индивидуальной полезности денег очевидным образом зависит от их меновой ценности (поскольку деньги имеют полезность только в том случае, если они обладают меновой ценностью, а степень их полезности зависит от того, насколько высока их меновая ценность). Индивиды субъективно ценят деньги в соответствии с тем количеством благ, которые можно получить на них в обмен, или в соответствии с ценностью благ, которые нужно отдать, чтобы взамен получить деньги, необходимые для осуществления платежей. Таким образом, предельная полезность денег (производная от предельной полезности благ, которые можно получить в обмен на определенное количество денег, или благ, от которых нужно отказаться, чтобы получить это количество денег) уже предполагает существование определенной меновой ценности денег. Поэтому, по мнению Гельфериха, меновую ценность денег нельзя объяснять с помощью субъективной предельной полезности денег1.
1 См.: Helfferich. Das Geld. 6. Aufl. Leipzig, 1923. S. 577.
Тот, кто понимает важность исторической компоненты объективной меновой ценности, без особого труда избежит ловушки этого рода, представляющей собой логический круг. Да, оценивание денежной единицы индивидом возможно только в предположении, что меновое отношение между деньгами и другими экономическими благами уже существует на рынке. Тем не менее было бы ошибкой считать на этом основании, что в рамках теории предельной полезности нельзя дать полное и удовлетворительное объяснение факторов, определяющих объективную меновую ценность. Теория предельной полезности не может объяснить объективную меновую ценность денег, ссылаясь только на их денежную полезность. Для полного объяснения мы должны, как было показано выше, сдвигаясь назад по времени, дойти до первоначальной объективной меновой ценности денег, которая основывалась на их неденежных функциях. Эта необходимость никоим образом не может дискредитировать теорию [предельной полезности], поскольку она полностью соответствует природе и генезису обсуждаемой здесь объективной меновой ценности. Требовать от теории ценности денег, чтобы она объясняла меновое отношение между товарами и деньгами, ссылаясь исключительно на монетарные функции, без обращения к исторически непрерывным элементам их ценности, означает требовать, чтобы эта теория противоречила своей сути и природе решаемой задачи.
Теория ценности денег как таковая может проследить объективную меновую ценность денег только до того момента, когда эта последняя перестает быть ценностью денег в собственном смысле этого слова и становится обычной ценностью товара. В этой точке исследователь должен сменить данную теорию на общую теорию ценности, для которой решение проблемы не составляет никакого труда. Субъективная оценка денег действительно предполагает наличие у денег объективной меновой ценности. Но то, что при этом предполагается существующим, не есть та же ценность, которую необходимо объяснить. Существующей предполагается вчерашняя меновая ценность, поэтому ее использование для объяснения сегодняшней ценности является совершенно обоснованным. Объективная меновая ценность денег, которая сегодня преобладает на рынке, порождена вчерашней меновой ценностью – с поправкой на то воздействие, которое оказали на нее субъективные оценки индивидов, действующих на рынке. Точно так же вчерашняя объективная меновая ценность денег, в свою очередь, порождена позавчерашней вкупе с субъективными оценками людей, действовавших на рынке вчера.
Если, рассуждая подобным образом, мы станем мысленно перемещаться по времени все дальше и дальше, то в конце концов мы дойдем до того момента, когда в объективной меновой ценности денег не будет присутствовать никакой компоненты, которая была бы обязана своим происхождением функционированию соответствующего блага в качестве общего средства обмена. В этот момент ценность денег будет исчерпываться ценностью объекта, который ценится не за свои денежные функции, а за что-то другое. Но данный момент времени не есть лишь инструментальный концепт нашей теории, – это реальное явление экономической истории, появляющееся там, где берет свое начало косвенный обмен.
До того как приобретение благ на рынке не для непосредственного потребления, а для того, чтобы опять обменять их на действительно нужные блага, стало обычным делом, субъективная оценка каждого отдельного блага основывалась на его непосредственной полезности. И только после того как приобретение определенных благ с целью их использования в качестве средства обмена стало привычным, люди начали ценить такие блага – приобретаемые в расчете на использование этих благ для косвенного обмена – выше, чем раньше. Первоначально индивиды ценили их прежде всего за то, что они были полезны в обыденном смысле этого слова. Люди усматривали в них некую добавочную ценность в той мере, в какой эти же блага использовались в качестве средства обмена. Обе разновидности такого рода оценок подчиняются законам предельной полезности. И в начальный момент, и сегодня ценность денег не представляет собой ничего иного, кроме результата субъективного оценивания.
Однако Гельферих выдвигает еще один аргумент против применимости теории предельной полезности к деньгам. Если рассмотреть экономическую систему в целом, становится ясно, что понятие предельной полезности опирается на тот факт, что при данном количестве благ могут быть удовлетворены не все, а только определенные потребности, т. е. данное количество благ воплощает в себе не все вообще разновидности, а только некий определенный набор полезностей. С другой стороны, предельная степень полезности определена и при заданных потребностях и средствах их удовлетворения. Согласно теории предельной полезности, она фиксирует ценность блага относительно других благ, предлагаемых в обмен на данное благо, причем фиксирует таким образом, что часть спроса, которая не может быть удовлетворена при данном объеме предложения, исключается [из определения ценности) на том основании, что она не в состоянии предложить эквивалент, соответствующий предельной полезности тех благ, на которые предъявляется спрос. Далее Гельферих замечает, что хотя ограниченность спроса на всякое благо (кроме денег) сама по себе достаточна для ограниченности также и полезности, это не относится к деньгам. Полезность данного количества денег непосредственно зависит от меновой ценности этой суммы денег, причем не только с точки зрения индивида, но также и с точки зрения общества в целом. Чем выше ценность единицы относительно других благ, тем больше будет количество этих других благ, в которое обойдется приобретение этой единицы посредством одной и той же суммы денег. Ценность благ вообще проистекает из ограниченности возможных полезных эффектов, которые можно получить отданного объема их предложения, и в то время как она обычно тем выше, чем выше степень полезности блага, исключаемого из предложения в силу его ограниченности, совокупная полезность самого этого предложения не может быть увеличена посредством увеличения его ценности. Однако в случае денег полезность данного объема их предложения может быть произвольно увеличена посредством увеличения ценности [денежной] единицы1.
1 Helfferich. Das Geld. 6. Aufl. Leipzig, 1923. S. 578.
Ошибочность этой аргументации коренится в трактовке полезности денег с точки зрения сообщества, а не индивида. Каждый акт оценивания осуществляется кем-то, кто в состоянии расстаться с оцениваемым объектом в порядке обмена. Оценивающее суждение, которое формулируется в ситуации, когда индивиды отдают предпочтение одному благу перед другим, способно вынести только лицо, осуществляющее выбор между двумя экономическими благами. Начиная анализ с процесса оценивания с позиции общества в целом, мы неявно предполагаем существование социализированной организации экономики, при которой обмен {(в обычном смысле этого слова)} отсутствует, а процесс вынесения оценок осуществляется только официально уполномоченным органом. В таком обществе сама возможность оценивать есть следствие контроля над производством и потреблением, который реализуется, в частности, в процессе принятия решений о том, сколько и каких производительных благ должно быть использовано в рамках имеющихся альтернативных производственных способов. Но в подобном обществе вообще нет места для денег. При вышеописанных условиях общее средство обмена не будет иметь никакой полезности и соответственно никакой ценности. Поэтому, исследуя ценность денег, принимать во внимание точку зрения общества в целом означает совершать логическую ошибку. Разумеется, все соображения по поводу ценности денег должны предполагать такое состояние общества, при котором имеет место обмен, а начальной точкой исследования должны быть индивиды, действующие в этом обществе как независимые экономические агенты1, или – иными словами – индивиды, занятые оцениванием вещей.
1 Д-р. Б. Андерсон на с. 100-110 своей блестящей книги «Ценность денег» (Anderson. The Value of Money. New York, 1917) возражая против упомянутой выше теории, указывает, что вместо логического анализа она содержит просто-напросто регрессию во времени. Тем не менее все резкие возражения, которые ему удается выдвинуть, направлены против единственного аргумента, в соответствии с которым в меновом отношении, складывающемся в ходе обменов благами, мы находим исторический компонент, т. е. против аргумента, с которым совершенно не согласен и я сам (см. выше, с. 110). Однако д-р Андерсон признает логическую обоснованность моей теории, когда заявляет: «Я должен поддержать точку зрения, согласно которой наличие у денег ценности, отличной по своему происхождению от той, которая связана с денежным применением, является существенно важным предварительным условием их использования в качестве денег» (с. 126).
Решив первую часть проблемы ценности денег, мы можем по крайней мере предложить развернутый план дальнейшего исследования. Нам больше не нужно заниматься объяснением феномена возникновения у денег объективной меновой ценности, – это сделано в предшествующих разделах. Теперь мы должны установить законы, управляющие изменениями существующего менового отношения между деньгами и другими экономическими благами. Эта часть проблемы ценности денег издавна занимала экономистов, хотя логически первой должна была решаться другая часть проблемы. По этой и поряду иных причин полученные к настоящему моменту результаты в деле установления сути объективной меновой ценности денег не слишком значительны. Кроме того, эта вторая часть проблемы (установление законов изменения ценности денег), конечно, намного сложнее, чем первая.
При анализе природы изменений ценности денег принято различать два типа факторов, определяющих меновое отношение между деньгами и другими экономическими благами – те, что действуют на денежную часть отношения, и те, что действуют на его товарную часть. Для исследователя это разграничение является чрезвычайно полезным, – без него все попытки решить проблему должны быть отвергнуты как безнадежные. Вместе с тем нельзя забывать и его истинный смысл.
Меновые отношения между товарами – естественно, сказанное ниже выполняется и для менового отношения между товарами и деньгами – формируются под воздействием факторов, оказывающих влияние на обе стороны менового отношения. Однако изменения существующего менового отношения между двумя благами могут происходить вследствие изменения факторов, связанных только с одним из двух наборов обмениваемых объектов. Хотя все факторы, определяющие оценку блага, остаются постоянными, пропорция обмена его на другое благо может измениться, если изменятся факторы, определяющие оценки другого блага. Если, выбирая из двух лиц, А и В, я отдаю предпочтение одному из них, например А, то это предпочтение может поменяться на противоположное – если я сильнее подружусь с В, при том, что мои чувства к А не изменились. Меновые отношения благ подчиняются аналогичным правилам. Тот, кто сегодня предпочитает потребление чашки чая порции хины, завтра может вынести прямо противоположную оценку. При этом чай не стал нравиться ему меньше, просто ночью его могла охватить лихорадка. Если факторы, определяющие цены, всегда воздействуют на оба набора обмениваемых благ, то факторы, воздействующие только на изменения существующих цен, подчас относятся лишь к одной стороне обмена1.
1 См.: Menger. Grundsätze der Volkswirtschaftslehre. Wien, 1923. S. 304 ff. {В 1-м изд. вместо ссылки на 2-е изд. «Grundsätze» была ссылка на статью Менгера «Деньги»: Menger. Art. «Geld» // Handwörterbuch der Staatswissenschaften. 3. Aufl. IV. Bd. 5. 592 f.}
Обычно проблему природы и степени влияния причин ценообразования, лежащих на стороне денег, на меновое отношение между деньгами и товарами, называют проблемой внутренней меновой ценности денег и ее изменений. В то же время выражение «изменения внешней меновой ценности денег» (Bewegung des äußeren Tauschwertes des Geldes), вообще говоря, обычно употребляется в контексте проблемы пространственных и временных изменений объективной меновой ценности денег1. Выбор обеих этих формулировок не вполне удачен. Однако после того, как Менгер ввел их в научный оборот, они получили права гражданства в экономической теории – поэтому одни должны использоваться и в последующих исследованиях, когда это может быть полезным. В конце концов, сегодня уже можно не опасаться, что выражения «внешняя и внутренняя меновая ценность денег» будут пониматься в том смысле, в каком они понимались в рамках римско-канонической доктрины внешней (valor extrinsecus) и внутренней ценности (valor intrinsicus)2, или в том смысле, в каком английские авторы XVII-XVIII вв. использовали понятия внешней и внутренней ценности (соответственно extrinsic value и intrisic value)3.
1 Ibid. S. 304 ff. {В 1-м изд.: lbld. 5. 588 f., 593.)
2 Ср.: Seidler. Die Schwankungen des Geldwertes und die juristische Lehre vondem Inhalt der Geldschulden // Jahrbücher für Nationalökonomie und Statistik. (1894.) 3. Folge. Bd. 7. S. 686.
3 Ср.: Zuckeтkandl. Zur Theorie des Preises. Leipzig, 1889. S. 13 ff., 126 ff.
Ни один современный экономист-теоретик не будет отрицать, что на ту компоненту объективной меновой ценности денег, которая связана с исторической преемственностью, воздействует не только производительное применение металла, из которого они изготовлены, но и использование денег в их собственно денежной функции. Правда, обыденное мнение вплоть до самого последнего времени исходило из прямо противоположного убеждения. Наивные наблюдатели твердили все как один, что деньги из благородных металлов являются «хорошими» именно по тому, что куски этих металлов имеют «внутреннюю ценность», а вот бумажные деньги являются «плохими», поскольку их ценность является «искусственной». Но даже обыватель, разделяющий эту точку зрения, принимает деньги в ходе совершаемых им сделок не из-за их производственной полезности, а вследствие наличия у них объективной меновой ценности, зависящей в подавляющей мере от их использования в денежном качестве. Он ценит золотую монету не за ее пригодность к промышленному использованию, например для изготовления ювелирных изделий, а главным образом за ее денежную полезность. С другой стороны, очевидно, что осуществлять некие действия и отдавать себе отчет в том, какие именно действия осуществляются и почему, – это совершенно разные вещи1.
1 См.: Wieser. Über den Ursprung und die Hauptgesetze des wirtschaftlichen Wertes. Wien, 1884. S. iii.
Мы должны снисходительно относиться к ошибкам, содержащимся в расхожих мнениях о деньгах и их ценности, – ведь ошибки иногда встречаются и у тех авторов, которые подходят к этой проблеме как ученые. К счастью, в последние несколько лет широко распространенная версия денежной теории постепенно, но совершенно явно прогрессирует. Сегодня утверждение, согласно которому ценность денег частично определяется выполняемыми ими специфическими денежными функциями, является общепризнанным. Это произошло вследствие повышения внимания к вопросам денежной политики после начала великого диспута о [денежных] стандартах. Старые теории оказались не состоятельными; в частности, они не смогли описать явления, которые имели место в денежных системах Австрии и Индии, не ссылаясь при этом на предположение, согласно которому ценность денег в какой-то мере связана с их денежной функцией. Наивность бесчисленных работ, в которых оспаривалось это положение, и полное неведение их авторов в отношении каких бы то ни было теорий ценности, обусловили вполне определенную реакцию со стороны экономистов-теоретиков, которые решили, что данные работы не содержат ничего важного. Однако эти работы заслуживают упоминания хотя бы потому, что они потрясли систему глубоко укоренившихся предубеждений и способствовали росту общего интереса к проблеме цен. Без сомнения, они явились симптомом растущего интереса к экономическим вопросам. Если принять эти соображения во внимание, то отношение ко многим ошибочным денежным теориям может стать несколько более снисходительным.
Неоднократно и в большом количестве предпринимались попытки как-то иначе объяснить специфические явления, возникающие в современной денежной системе. Однако все они оказались безуспешными. Так, в частности, потерпела неудачу теория Лафлина1, в рамках которой была сделана попытка учесть отдельные аспекты ценности денег, связанные со специфическими монетарными функциями. Лафлин достаточно корректно подчеркивает, что специфической характеристикой денежных заместителей является их постоянная и мгновенная обратимость (convertibility) в деньги2. Вместе с тем он очевидно ошибается, применяя термин «разменные деньги» (token mоnеу) к таким валютам, как индийские рупии, выпускавшиеся с 1893 по 1899 г., а также к российскому рублю и австрийскому гульдену в период приостановки обмена на золото. Он обосновывает свое утверждение, согласно которому кусок бумаги, не являющийся требованием, в любой момент обмениваемым на золото, может иметь вообще любую ценность, указывая на то, что хотя в данный момент этот кусок бумаги не обменивается, тем не менее однажды в будущем такой обмен будет произведен. Он сравнивает неконвертируемые [в золото] валюты с акциями компании, по которым временно не выплачиваются дивиденды, но которые тем не менее будут иметь определенную ценность – вследствие возможности дивидендных выплат в будущем. Он утверждает, что по этой причине колебания меновой ценности таких бумажных денег связаны с изменением ожиданий неоспоримого факта их обмена в будущем3.
1 Лафлин, Джеймс Лоуренс (Laughlin, James Laurence, 1850-1933) – американский экономист, окончил Гарвард, где получил докторскую степень по истории, однако сразу после этого он выказал искренний и глубокий интерес к экономической теории, которой занимался всю жизнь. Несмотря на свое образование, Лафлин был противником немецкой исторической школы и ее американского адепта Ричарда Эли, популяризировавшего эту школу и связанные с ней идеи социалистического толка в Америке (под претенциозным и бессмысленным названием «институционализм». Лафлин не принял и субъективной теории ценности, оставшись приверженцем классической школы, среди представителей которой он особо выделял Ричарда Кэрнса, ставя его выше Дж. Ст. Милля. В 1880-е годы Лафлин резко выступал против сторонников серебряного стандарта. При оценке Лафлина следует учитывать, что он не был оригинальным теоретиком и не считал себя таковым. Его монументальный труд, посвященный биметаллизму (Laughlin, J. L. History of Bimetallism in the United States. NewYork, Appleton: 1885, 1900), может служить источником подробных и точных сведений об американском законодательстве в сфере денежного обращения и о дискуссиях по вопросам развития американской денежной системы. Дж. Лоуренсу Лафлину не удалось создать оригинальной теории денег, хотя он внес определенный вклад в критику построений, предпринимавшихся в рамках критики количественной школы. Лафлин смог указать на принципиальную слабость количественной школы – игнорирование ею реального процесса формирования цен, развертывающегося во времени. Будучи проницательным и энциклопедически образованным экономистом, Лафлин показал себя хорошим организатором науки. Став первым заведующим кафедрой экономики Чикагского университета (1892), он организовал семинар по методике преподавания, основал «The Journal of Political Economy», превратившийся со временем в одно из наиболее авторитетных экономико-теоретических периодических изданий, инициировал учреждение бизнес-школы (1894). Помимо этого Лафлин внес выдающийся вклад в становление ряда молодых экономистов, которые стали впоследствии признанными лидерами американской экономической науки (Уэсли Митчелл, Торстейн Веблен, Герберт Давенпорт и др.).
2 См.: Laughlin. The Principles of Money. London, 1903. Р 513 f.
3 Ibid. Р. 530 f.
Ошибочность этого вывода проще всего показать. обратившись к фактическим событиям. Для этих целей мы будем использовать факты из истории австрийской денежной системы, т. е. тот же материал, которым пользовался и Лафлин. Начиная с 1859 г. Национальный банк Австрии был освобожден от обязанности погашать свои банкноты серебром по требованию их держателей. Никто не мог сказать, когда государственные бумажные деньги, которые начали выпускать в 1866 г., станут погашаться металлом, и станут ли они конвертируемыми когда либо вообще. Такое положение вещей продолжалось вплоть до конца 1890-х годов, когда посредством фактического возобновления платежей наличными со стороны Банка Австро-Венгрии был совершен переход на металлические деньги.
Итак, Лафлин старается объяснить ценность австрийской валюты в этот период ссылкой на перспективу восстановления конвертируемости банкнот в металлические деньги в какой-то момент будущего. Он считает, что в тот период ценность денег основывалась на ожиданиях того, что банкноты будут обмениваться на серебро и – позже – на ожиданиях того, что банкноты будут обмениваться на золото, а в основе перипетий изменения их покупательной способности лежали изменения оценок вероятности того, что в конце концов будет установлена конвертируемость банкнот в золото1.
1 Ibid. Р. 531 f.
Непригодность этого аргумента может быть продемонстрирована совершенно неопровержимо. В 1884 г. – этот год выбран случайным образом – австрийские пятипроцентные государственные облигации на Венской фондовой бирже котировались в среднем по 95,81 – или на 4,19% ниже аль пари. Котировки выставлялись в австрийских бумажных гульденах (флоринах). Государственные облигации представляли собой требования к австрийскому государству, приносящие доход в 5%. Таким образом, и государственные облигации, и банкноты являлись требованиями к одному и тому же заемщику. Да, эти государственные облигации не были погашаемыми, в том смысле, что они не предполагали наличие у кредитора обязанности их погашать. Тем не менее, принимая во внимание, что по ним осуществлялись процентные выплаты, это не может повредить оценке данных бумаг по сравнению с банкнотами, не приносящими процент, тем более что эти банкноты также не обменивались на металл. Далее, проценты по облигациям выплачивались бумажными деньгами, и если бы государство решило погашать их, то эти погашения осуществлялись бы также бумажными деньгами. В действительности облигации были в инициативном порядке погашены в 1892 г., задолго до того, как бумажные банкноты стали обмениваемыми на золото. Возникает следующий вопрос: как вышло так, что государственные облигации, приносящие доход в 5%, могли цениться ниже не приносящих никакого процента банкнот? Это нельзя объяснить, например, тем фактом, что люди рассчитывали на то, что банкноты будут сделаны обмениваемыми на в золото до того, как будут погашены государственные облигации, – для такого предположения нет фактических оснований. Ситуация определялась совершенно другими факторами.
Банкноты были общими средствами обмена – т. е. были деньгами, – и, следовательно, помимо ценности, связанной с тем, что они являлись требованием к государству, они имели ценность именно как деньги. Без сомнения, их ценность как требований сама по себе не могла бы служить адекватным основанием для сколько-нибудь значимой части их фактической меновой ценности. Дата погашения обязательства, стоящего за этими банкнотами, была совершенно неопределенной и в любом случае могла наступать весьма нескоро. Если рассматривать их как требования, можно отметить, что они не могли иметь более высокую меновую ценность, чем та, которая соответствовала существовавшей тогда ценности ожидания их обмена [на металл]. Далее, после отмены свободной перечеканки серебра стало очевидно, что бумажный гульден (и, кстати, серебряный гульден) не будет конвертирован [в золото] по курсу выше, чем средний курс в период, непосредственно предшествующий конвертированию. Так или иначе, фактический курс банкнот никогда не поднимался выше уровня, установленного Законом о регулировании денежного обращения от 2 августа 1892 г. Итак, как могло произойти, что ценность золота в кроне (0,5 гульдена) стала колебаться около этого значения уже в первой половине 1892 г., когда дата конвертации была еще совершенно неизвестна? Обычно требование на фиксированную сумму, дата уплаты которой относится к неопределенному будущему, оценивается существенно ниже суммы, которая должна быть уплачена. Для этого случая теория Лафлина не может дать никакого ответа, – удовлетворительное объяснение можно получить, только если принять во внимание тот факт, что в ценность денег вносит свой вклад их монетарная функция.
Предпринятые до сих пор попытки установить количественные параметры сил, определяющих меновое отношение между деньгами и другими экономическими благами и действующих на стороне денег, всегда лежали в русле количественной теории. Нельзя сказать даже, что все представители этого течения мысли понимали, что ценность денег не определяется ни одним только производственным применением денег, ни их исключительно монетарной функцией. Многие теоретики количественной теории придерживались иного мнения на этот счет, полагая, что ценность денег зависит только от производственного применения денежного металла. Большинство вообще не имело сколько-нибудь ясного представления по данному вопросу, очень немногие близко подошли к его решению. Бывает трудно определить, относится ли тот или иной автор к одной из этих групп исследователей, – формулировки таких авторов неясны, а их теории нередко оказываются противоречивыми. И все-таки, допустим, что все теоретики количественной теории признавали важность монетарной функции для определения ценности денежного материала, и будем обсуждать применимость их теорий с этой позиции.
Когда факторы, определяющие меновые отношения между экономическими благами, стали объектом научных исследований, то первоначально внимание уделялось тем двум из них, которые нельзя не признать важными для процесса образования цен. Невозможно было не заметить хорошо известную связь между колебаниями имеющегося количества товаров и колебаниями цен. Вскоре было сформулировано утверждение, согласно которому цена блага будет расти, если его количество уменьшается. Аналогично, давно осознавалась и важность общего объема трансакций для установления цен. Таким образом была сформирована механистическая теория установления цен – доктрина спроса и предложения. До недавнего времени эта теория занимала почетное место в нашей науке. Она является старейшей среди всех теорий, объясняющих цены. Мы не можем просто отбросить ее как ошибочную – единственное правомерное возражение, которое мы можем выдвинуть против нее, состоит в том, что эта теория не доходит до конечных факторов, определяющих цены. Она является верной или неверной в зависимости от того содержания, которое вкладывается в термины «спрос» и «предложение». Она верна, если во внимание принимается все факторы, мотивирующие людей к продажам и покупкам. Она не верна, если спрос и предложение интерпретируются и сопоставляются между собой только в своем количественном аспекте1.
1 См.: Zuckerkandl. Zur Theorie des Preises. Leipzig, 1889. S. 123 ff.
Очевидным шагом вперед представляется применение этой теории, созданной для объяснения пропорций, возникающих при взаимообмене товаров, также и к колебаниям относительной ценности товаров и денег. Поскольку люди осознали тот факт, что ценность денег в принципе подвержена колебаниям, и отвергли наивную концепцию денег как чего-то, что обладает неизменной мерой ценности, они начали объяснять количественными изменениями спроса и предложения и эти колебания тоже.
Обычно критика количественной теории (зачастую скорее агрессивная, нежели нацеленная на объективность, каковая нацеленность должна служить единственным признаком научного исследования) не была таким уж трудным делом, поскольку имела в качестве своего объекта старую и неполную версию этой теории. Было нетрудно доказать, что гипотеза, согласно которой изменение ценности денег обязано быть пропорциональным изменению их количества, так что увеличение количества денег, скажем, вдвое должно вести и к удвоению цен, не соответствует фактам и никогда не сможет быть подтверждена никаким теоретическим построением1. Еще проще было показать несостоятельность наивной версии теории, в рамках которой общее количество денег и общий запас денег трактовались как одно и то же2.
1 См.: Mill. Principles of Political Economy. London, 1867. Р 299. (Mилль Дж. С. Основы политической экономии.)
2 {См. выше, с. 115-116.}
Но все эти возражения не затрагивают существа количественной доктрины. Равным образом, никакие опровержения количественной теории или доводы, ограничивающие общность ее выводов, не могут быть следствием того факта, что ряд ее критиков указывают на то, что данная теория верна только при соблюдении условия при прочих равных, или даже идут еще дальше и говорят, что это условие никогда не выполняется и не может выполняться в принципе1. Конструкция «при прочих равных» представляет собой самоочевидный атрибут любой научной доктрины, и ни один экономический закон не может без нее обойтись.
1 Ср.: Marshall, before the Indian Currency Committee, «Report» (London, 1898-1899; Q. 11759 // Official Papers. London, 1926. р. 267.
Количественная теория продемонстрировала, что может убедительно опровергнуть эти критические нападки. Проклинаемая одними и превозносимая другими как неоспоримая истина, количественная теория в течение столетий оставалась в самом центре научных дискуссий. Литература, в которой она обсуждается, поистине необъятна. Ознакомиться со всеми работами, в которых затрагиваются вопросы количественной теории, невозможно, – эта задача превышает физические возможности любого человека. Правда, научные результаты, добытые в этих работах, весьма невелики. Эта теория провозглашалась то верной, то ошибочной, статистические данные (по большей части неполные и неверно интерпретируемые) то «подтверждали», то «опровергали» ее (при этом исследователи довольно редко следили за тем, чтобы элиминировать влияние изменений, которые были порождены случайными обстоятельствами). С другой стороны, весьма редко встречались такие работы, содержавшие анализ количественной теории, в основе которых лежала бы более общая теория ценности (хотя утверждать, что таких работ не было вовсе, все же нельзя).
Если нашей целью является адекватная оценка количественной теории, мы должны посмотреть на нее сквозь призму современной теории ценности. Суть количественной доктрины состоит в том, что на ценность денег воздействует как спрос на деньги, так и их предложение. Это утверждение, возможно, является гипотезой, помогающей достаточно удовлетворительно объяснить значительные изменения цен, но оно весьма далеко от того, что можно назвать завершенной теорией ценности денег. Да, это утверждение описывает одну причину изменений цен, но оно тем не менее оказывается совершенно недостаточным для полного решения проблемы. Это утверждение не заключает в себе ни какой теории ценности денег и само нуждается в теоретическом основании в виде общей теории ценности. В разные периоды количественная теория должна была опираться на последовательно сменявшие одна другую теорию спроса и предложения, теорию издержек производства и субъективную теорию ценности.
Мы ограничиваемся рассмотрением всего лишь одной фундаментальной идеи количественной теории, а именно идеи о наличии связи между изменениями ценности денег и изменениями соотношения между спросом на деньги и их предложением. Мы поступаем так не потому, что данная идея наиболее верно выражает содержание данной теории в историческом аспекте, но потому, что она образует суть той истины, содержащейся в количественной теории, которую могут и должны признать даже современные исследователи. Хотя историк экономической мысли может найти эту формулировку недостаточной, приведя опровергающие ее цитаты, он все же должен будет признать, что данная формулировка корректно выражает то ценное, что содержится в количественной теории, то, что образует краеугольный камень теории ценности денег.
Помимо этого утверждения количественная теория не может дать нам ничего. В частности, она не в состоянии объяснить механизм колебаний ценности денег. Одни интерпретаторы количественной теории вообще не затрагивают данной проблемы, другие приступают к ее решению на базе негодных общетеоретических принципов. Факты говорят нам, что некая взаимосвязь отмеченного выше типа – связь между имеющимся запасом денег и потребностью в деньгах – действительно существует. Проблема заключается в том, чтобы логически вывести эту взаимосвязь из фундаментальных законов ценности, осознав тем самым их действительную важность.
Процесс, посредством которого спрос и предложение приспосабливаются друг к другу, пока между ними не установится равновесие и они не совпадут, является процессом рыночной торговли. Но спрос и предложение являются лишь звеном в цепи явлений, окончание которой представляет собой это видимое проявление на рынке, тогда как другой конец цепи глубоко укоренен в человеческом разуме. Интенсивность, с которой выражают себя спрос и предложение, и, следовательно, уровень менового отношения, обеспечивающий их совпадение, зависит от субъективных предпочтений индивидов. Это верно не только для меновых отношений прямого обмена экономическими благами, не являющимися деньгами, но и для менового отношения между деньгами, с одной стороны, и товарами – с другой.
Долгое время считалось, что спрос на деньги количественно определяется объективными факторами, не зависящими от субъективных оценок Полагали, что спрос на деньги в экономическом сообществе определяется, с одной стороны, общим количеством товаров, которые нужно оплатить в течение данного периода, и, с другой стороны, скоростью обращения денег. Рассматривая проблему таким образом, мы с самого начала имеем дело с ошибкой, впервые успешно вскрытой Менгером1. Начинать со спроса в масштабах сообщества в целом неправомерно. Экономическое сообщество индивидов, являющееся единственным видом сообщества, в котором существует спрос на деньги, не является экономическим агентом. Общество предъявляет спрос на деньги только в той мере, в какой этот спрос предъявляют отдельные его члены. Спрос на деньги со стороны экономического сообщества есть не что иное, как суммарный спрос на деньги со стороны экономических агентов, образующих такое сообщество. Но именно на уровне индивидуальных экономических агентов пользоваться формулой
все трансакцииневозможно. Если мы хотим дать описание индивидуального спроса на деньги, следует начать с анализа того, что влияет на желание данного лица получать деньги и расставаться с ними.
1 См.: Menger. Grundsätze der Volkswirtschaftslehre. Wien, 1923. S. 325 ff. (В 1-м изд. вместо ссылки на «Grundsätze» была ссылка на статью Менгера «Деньги»: Menger. Art. «Geld» // Handwörterbuch der Staatswissenschaften. 3. Aufl. IV. Bd. 5. 606 ff.}; см. также: Helfferich. Das Geld. 6. Aufl. Leipzig, 1923. S. 500 ff.
Каждый экономический агент вынужден хранить определенный запас общих средств обмена, достаточный для покрытия возможных потребностей делового и личного характера. Потребное для этого количество средств обмена зависит от конкретных обстоятельств. На это количество влияют как привычки и индивидуальные особенности данного лица, так и общие характеристики организации общественного производства и обмена.
Но все эти объективные факторы всегда оказывают свое воздействие только в форме мотивов, которыми руководствуется индивид. Объективные факторы не в состоянии оказывать непосредственного влияния на фактическую величину спроса на деньги. Здесь, как и во всех других разделах экономической теории, решающее значение имеют только индивидуальные субъективные оценки отдельных экономических агентов. Запас покупательной способности двух индивидов, находящихся в одинаковых объективных обстоятельствах, может быть совершенно различным, если они по-разному оценивают преимущества и издержки обладания этим запасом{1}.
1 {См.: Menger. Art. «Geld» // Handwörterbuch der Staatswissenschaften. 3. Aufl. IV. Bd. S. 605 ff.}
Разумеется, остатки наличности, которыми владеет индивид, не состоят только и исключительно из денег. Если в торговом обороте при платежах и покупках в качестве денежных заместителей вместо денег используются обеспеченные требования на деньги, обмениваемые по первому предъявлению, то индивидуальные запасы денег полностью или частично окажутся замененными соответствующими запасами денежных заместителей. В действительности, в силу ряда причин технического характера (к примеру, вследствие потребности иметь на руках деньги разных номиналов) это может оказаться неизбежным. Это означает, что, говоря о спросе на деньги, мы должны иметь в виду и расширительный, и более узкий смысл. Спрос на деньги в широком смысле включает в себя спрос индивида и на деньги, и на денежные заместители, а спрос на деньги в узком смысле – только спрос на настоящие деньги. Спрос первого вида определяется желаниями лица, предъявляющего этот спрос. Спрос второго вида – в известной степени не зависит от индивидуальных характеристик, если не принимать во внимание таких аспектов, как упомянутый выше спрос на деньги конкретных номиналов. Если отвлечься от этого случая, то вопрос о том, большую или меньшую долю в остатках наличности какого-то лица должны составлять денежные заместители, является важным для этого лица тогда, когда у него имеется возможность приобретать денежные заместители, приносящие процент, такие как приносящие процент банкноты (что встречается весьма редко) или банковские депозиты. Во всех других случаях данная пропорция для индивида совершенно безразлична.
В основе спроса на деньги со стороны общества в целом и в основе совокупного общественного запаса денег лежат индивидуальный спрос на деньги и запас денег у индивида. Если [в обществе] денежные заместители не используются, спрос на деньги и денежный запас на уровне общества в целом представляют собой всего лишь соответствующий суммарный индивидуальный спрос и суммарный запас денег, принадлежащих отдельным лицам. Но с появлением денежных заместителей ситуация меняется. Спрос на деньги на уровне всего общества в узком смысле больше не является суммарным спросом на деньги в узком смысле отдельных лиц. Общественный спрос на деньги в широком смысле никоим образом не совпадает с суммарным индивидуальным спросом в широком смысле. Часть денежных заместителей, функционирующих как деньги и входящая в состав индивидуальных денежных запасов, «покрыта» суммами денег, хранящихся в виде «фондов погашения» в местах обмена денежных заместителей на наличность (обычно, но необязательно, в этих же местах осуществляется и эмиссия денежных заместителей). Мы будем называть денежными сертификатами такие денежные заместители, которые на сто процентов покрыты резервами в виде соответствующих денежных сумм, а фидуциарными средствами обращения1 2 – денежные заместители, не имеющие указанного покрытия. Пригодность этой терминологии, которая предлагается нами в контексте задач, решаемых в третьей части настоящей книги, будет продемонстрирована в соответствующем разделе ниже. Эти термины нельзя считать терминами банковской практики или понимать их в юридическом смысле, – данная терминология призвана служить только и исключительно целям экономико теоретического исследования.
1 См. Приложение Б. – Прим. к англ. изд.
2 Термины Umlaufsmittel (нем.), fiduciary media (англ.) иногда переводятся как «инструменты без покрытия».
Какие-то конкретные денежные заместители могут быть однозначно приписаны к той или иной из указанных групп лишь в очень редких случаях. Это можно сделать только для таких денежных заместителей, для которых полное покрытие металлом либо имеется в наличии, либо отсутствует вовсе. В отношении всех остальных денежных заместителей, т. е. таких денежных заместителей, которые частично покрыты металлом, а частично нет, может иметь место только воображаемое разделение на эти две части. Это обстоятельство не порождает никаких дополнительных трудностей. Если, к примеру, в обращении имеются банкноты, причем треть их общего количества обеспечена деньгами, а две трети – нет, то каждую такую отдельную банкноту можно считать на одну треть денежным сертификатом, а на две трети – фидуциарным средством обращения. Таким образом, очевидно, что совокупный общественный спрос на деньги в широком смысле слова не может быть суммой спроса отдельных лиц на деньги и на денежные заместители, поскольку попытка причислить к спросу на деньги и спрос на денежные сертификаты, и спрос на деньги, предназначенные для их покрытия, лежащие в банках или где-то в другом месте, повлечет за собой ошибку так называемого двойного счета, когда при подсчете суммы одно и то же количество учитывается два раза. Спрос на деньги в широком определении со стороны общества в целом есть сумма спроса со стороны отдельных экономических агентов, предъявляемого ими на деньги в собственном смысле слова, и спроса на деньги с частичным покрытием (включая деньги, лежащие в качестве покрытия). Общественный спрос в узком определении есть сумма спроса отдельных экономических агентов на деньги и денежные сертификаты (на сей раз, за исключением покрытия последних).
В этой части книги мы будем отвлекаться от факта существования фидуциарных средств обращения, предполагая, что спрос на деньги со стороны отдельных экономических агентов может быть вполне удовлетворен только деньгами и денежными сертификатами. Соответственно при этом предположении для удовлетворения совокупного спроса на деньги со стороны экономического сообщества в целом достаточно только денег в собственном смысле слова1. Исследованию важных и сложных проблем, порождаемых эмиссией и обращением фидуциарных средств обращения, посвящена третья часть нашей книги.
1 Исследование того, как данное предположение соотносится с доктриной « чисто го металлического обращения», разработанного в рамках денежной школы, должно было бы сопровождаться обсуждением аргументации, выдвигавшейся представителями банковской школы в ходе их дискуссии с денежной школой. Этот пробел будет восполнен в третьей части книги. где обсуждается проблема фидуциарных средств обращения и клиринговой системы.
Спрос на деньги и его взаимосвязь с запасом денег являются исходным пунктом для теоретического объяснения колебаний объективной меновой ценности денег. Если природа спроса на деньги не понята, то любая попытка разрешения проблемы вариаций ценности денег будет обречена на неудачу. Если, вместо того чтобы начать исследование феномена спроса на деньги с отдельного индивида, пытаться объяснять его на уровне общества в целом, то выявить взаимосвязь между запасом денег и субъективными оценками отдельных лиц, т. е. установить именно то, что образует основу экономической деятельности, не удастся. С другой стороны, эта проблема легко решается, если мы приступим к ее анализу с позиций отдельных экономических агентов.
Рыночное поведение индивида в условиях, когда его запас денег превышает его спрос на деньги, очевидно и не нуждается в пространном исследовании. Тот, у кого на руках имеется больше денег, чем, как он считает, ему нужно, будет покупать – с тем, чтобы как-то распорядиться избыточным запасом денег, остающимся бесполезным до тех пор, пока он остается на руках. Если такой индивид является предпринимателем, то он, возможно, будет расширять свой бизнес. Если эта возможность для него закрыта, он может начать покупать процентные ценные бумаги или решит приобретать потребительские блага. Однако в любом случае тот факт, что данный индивид считает свои резервы покупательной способности чрезмерными, он продемонстрирует, предпринимая соответствующие действия на рынке.
Индивид, чей запас принадлежащих ему денег меньше, чем спрос на них, будет вести себя прямо противоположным образом. Если запас денег индивида снижается (при сохранении дохода или [неденежной] собственности на неизменном уровне), он начнет предпринимать шаги, направленные на то, чтобы достичь желаемого уровня резервов своей покупательной способности, осуществляя с этой целью необходимые продажи и приобретения. Нехватка денег означает, что индивид испытывает трудности, связанные с обменом на деньги товаров, имеющихся в его распоряжении. Тот, кто вынужден предлагать свои товары, хотел бы получить за них некоторое количество общих средств обмена, и только в том случае, если такой обмен будет сопровождаться слишком большими жертвами, он удовольствуется получением за свои товары каких-то иных экономических благ. Эти блага будут обладать большей обмениваемостью, чем те товары, которые у него есть, но меньшей, чем та, которой обладают общие средства обмена. При современной рыночной организации, которая характеризуется огромным разрывом в степени обмениваемости денег, с одной стороны, и всех других экономических благ – с другой, никакое благо, кроме денег, не считается общим средством обмена. Какие-то другие блага могут служить этой цели только в исключительных обстоятельствах. Таким образом, при нормальных условиях обращения каждый продавец будет согласен получить меньшее количество денег, чем то, на которое он предъявлял бы спрос в исключительных обстоятельствах, когда он старался бы уменьшить дополнительные потери при последующем обмене экономических благ, полученных им за свои товары, – ведь за эти блага можно было бы получить товары, нужные ему для потребления, с большими сложностями, чем за деньги.
Эта проблема в принципе не могла быть решена в рамках предшествующих теорий [т. е. теорий, существовавших до появления субъективной теории ценности. – Науч. ред.), исходивших из ошибочной концепции общественного спроса на деньги. Их вклад ограничивался повторениями на разные лады утверждения о том, что увеличение запаса денег в распоряжении общества при неизменном спросе на деньги уменьшает объективную меновую ценность денег, а увеличение спроса на деньги при неизменном предложении порождает обратный эффект. Но благодаря гениальному озарению эту истину понимали уже первые теоретики, сформулировавшие количественную теорию. Никак нельзя считать достижением сведение формулы величины спроса на деньги (объем сделок деленный на скорость обращения) к ее составляющим или попытки построения совершенно точного показателя запаса денег, в рамках которых было продемонстрировано ошибочное понимание природы фидуциарных средств обращения и клиринговых сделок. До тех пор пока теоретики были не в состоянии показать, каким образом изменение соотношения между запасом денег и спросом на них затрагивает субъективные оценки, они и близко не могли подойти к решению центральной проблемы этого раздела теории денег. Решение данной задачи оказалось не по силам устаревшим теориям – они терпели крушение в решающем пункте1.
1 Поразительный факт состоит в том, что нашлись такие исследователи, о которых во всех других отношениях можно сказать, что они основывают свои построения на субъективной теории ценности, и которые смогли совершить ту же ошибку. См., например: Fisher and Вrоwn. The Purchasing Power of Money. New York. 1911. Р. 8 ff. (Фишер. Покупательная сила денег.)
Не так давно сам Визер возвысил свой голос против использования в качестве исходного пункта теории колебаний объективной ценности денег «коллективистской концепции спроса на деньги». Он заявил, что в ходе исследования ценности денег мы не изучаем совокупный спрос на деньги. Так, в наш анализ не входит спрос на деньги, предназначенные для уплаты налогов, поскольку эти платежи не влияют на ценность денег, а лишь передают покупательную способность от тех, кто уплачивает налоги, к тем, кто их получает. Аналогичным образом уплата основной суммы и процентов по ссудным сделкам, а также передача денег в порядке дарения и наследования предполагают всего лишь переход покупательной способности от одних лиц к другим, но не ее прирост или снижение. Функциональная теория ценности денег должна, в соответствии с решаемой ею задачей, иметь дело только с теми факторами, которые определяют ценность денег. Ценность денег определяется в ходе обмена. Следовательно, теория ценности денег должна принимать во внимание только то количество денег, которое участвует в процессе обмена1.
1 См.: Wieser. Der Geldwert und seine geschichtlichen Veränderungen // Zeitschrift für Volkswirtschaft, Sozialpolitik und Verwaltung. Bd. 13. (1904.) S. 515 ff.
Но данное возражение Визера опровергается не только тем фактом, что передача денег в порядке уплаты налогов, основных сумм займов и процентов по ним, дарения и завещания вполне подпадают под определение обмена. Мы должны отвергнуть его аргументацию, даже если примем то узкое определение обмена, которым оперирует Визер. То, что ценность (Визер, очевидно, имеет в виду объективную меновую ценность) определяется в ходе обмена, вовсе не составляет уникального свойства денег, – это верно для любых экономических благ. Поэтому для любого экономического блага верным будет утверждение, согласно которому теория ценности должна исследовать не все вообще. а только некоторое количество блага, а именно то, которое включено в процесс обмена. Но в экономической теории не существует такого понятия, как количество чего-либо, не участвующее в процессе обмена. С экономической точки зрения количества не находятся в каких бы то ни было взаимоотношениях, кроме тех, которые оказывают воздействие на оценки людей, имеющие значение для тех или иных процессов обмена.
Это верно, даже если принять узкую трактовку обмена, которой придерживается Визер. Но те, кто участвует в обменных сделках и соответственно хочет приобрести или разместить деньги, ценит денежную единицу не только за то, что ее можно использовать в других актах обмена (в узком, визеровском смысле термина), но и в связи с тем, что они нуждаются в деньгах для уплаты налогов, задолженности и процентов, дарения подарков и т. п. Они рассматривают уровень своих запасов покупательной способности с точки зрения необходимости иметь деньги наготове для осуществления всех перечисленных видов платежей, а спрос на деньги, с которым они выходят на рынок, определяется их оценками достаточности количества денег для всех их целей.
Те изменения отношения между индивидуальными значениями спроса на деньги и их запасами, которые имеют своей причиной исключительно индивидуальные причины, как правило, не могут оказывать сколько нибудь значительного количественного воздействия на рынок. В большинстве случаев они будут полностью, или в крайнем случае частично, взаимно компенсироваться вследствие противоположных изменений, характерных для других индивидов, присутствующих на рынке. Изменение объективной ценности денег может иметь место, только если некие силы действуют в одном и том же направлении и не уравновешиваются силами, действующими в противоположном. Если причины, изменяющие отношение между запасом денег и спросом на них, с точки зрения индивида сводятся просто к совпадению случайных и уникальных факторов, касающихся лишь конкретного индивида, то в соответствии с законом больших чисел весьма вероятно, что силы, возникающие по этой причине и действующие в обоих направлениях, будут стремиться к взаимному погашению. Вероятность того, что такая взаимная нейтрализация будет иметь место, тем выше, чем больше {на рынке] отдельных экономических агентов.
Иное дело, если возмущения привносятся на уровне общества в целом, возмущения такого рода, что они изменяют отношение, сложившееся между запасом денег индивида и его спросом на деньги. Такие возмущения, естественно, не могут проявляться иначе чем в форме изменений субъективных оценок индивида. Они представляют собой общественные экономические феномены в том смысле, что они воздействуют на субъективные оценки огромного числа индивидов, действуя если и не одновременно и в одинаковой степени, то в одном направлении, так что в результате объективная меновая ценность денег с необходимостью должна измениться.
В истории денег особое значение имели такие изменения объективной меновой ценности денег, которые имели место вследствие увеличения запаса денег при постоянном спросе на деньги или по крайней мере если он увеличивался не так быстро, как денежный запас. В действительности именно такие изменения привлекли первоначальное внимание экономистов, и именно для объяснения таких изменений была выдвинута количественная теория денег. Все авторы в наибольшей степени интересовались именно данным случаем. Поэтому можно считать достаточно обоснованным, если мы уделим особое внимание этому случаю, воспользовавшись им для прояснения некоторых важных теоретических положений.
Каким бы мы ни представляли себе способ увеличения денежного запаса – в виде увеличения производства или импорта денежного материала, из которого изготавливаются товарные деньги, или посредством увеличения эмиссии неразменных бумажных денег, новые деньги всегда увеличивают денежные запасы, находящиеся в распоряжении конкретных экономических агентов. Увеличение запаса денег некоторого общества всегда означает увеличение денежного дохода ряда конкретных лиц, однако это необязательно предполагает увеличение количества благ, имеющихся в обществе, увеличение, если так можно выразиться, национального дивиденда. Увеличение количества неразменных бумажных или кредитных денег может восприниматься как увеличение запаса благ, находящихся в распоряжении общества, только если они позволяют увеличить степень удовлетворения денежного спроса, который в противном случае удовлетворялся бы с помощью товарных денег, поскольку материал, из которого изготовлены товарные деньги, нужно было бы получать ценой отказа от других благ, на которые нужно было бы обменять денежный материал или от производства которого нужно было бы отказаться, чтобы денежный материал произвести. С другой стороны, если отсутствие новой эмиссии неразменных бумажных и кредитных денег не связано с увеличением количества товарных денег, то такое увеличение количества денег не может считаться увеличением общественного дохода или богатства.
Увеличение денежного запаса общества всегда означает увеличение количества денег на руках некоторых экономических агентов, будь то эмитенты неразменных бумажных и кредитных денег или производители вещества, из которого изготавливаются товарные деньги. Для этих лиц отношение между спросом на деньги и их запасом изменилось, – они обладают относительным избытком денег и относительным недостатком других экономических благ. Немедленным следствием этих двух обстоятельств станет то, что для них уменьшится предельная полезность денежной единицы. Это с необходимостью изменит их поведение на рынке. В качестве покупателей они находятся в более сильной позиции. Теперь они будут предъявлять рыночный спрос на такие объекты, которые они хотят иметь более сильно, чем раньше, – они могут теперь предлагать больше денег за те блага, которые хотят приобрести. Очевидным результатом этого станут рост соответствующих цен и сравнительное снижение объективной меновой ценности денег.
Но этот рост цен ни в коем случае не ограничится теми рынками, на которых продаются товары, являющиеся объектами желаний первоначальных обладателей новых количеств денег. Те, кто поставляет такие товары на рынок, увеличат свои доходы и соответственно принадлежащие им запасы денег. Они, в свою очередь, окажутся в состоянии увеличить интенсивность спроса на те товары, которые они хотят купить, так что цены и этих товаров начнут расти. Таким образом рост цен будет продолжаться, хотя и с затухающим эффектом, до тех пор пока это явление в большей или меньшей степени не затронет цены всех товаров1.
1 См.: Нumе. Essays / Ed. Fowde. London. Р. 294 ff. (Юм. О деньгах); Mill. Prin ciples of Political Economy. Londun, 1867. Р. 298. (Миллъ Дж. С. Основы политической экономии. М.. Эксмо, 2007 С. 544); Cairnes. Essays in Political Economy, Theoretical and AppliE>d. London, 1873. Р. 57 ff.; Spiethoff. Die Quantitatstheorie insbesondere in ihrer Verwertbarkeit als Haussetheorie // Festgaben für Adolf Wagner. Leipzig, 1905. S. 250 ff.
Увеличение количества денег не означает увеличения доходов всех индивидов. Наоборот, доходы именно тех слоев общества, до которых дополнительные деньги должны дойти в самую последнюю очередь, понизятся – вследствие снижения ценности денег, вызванного тем самым увеличением их количества, к которому призывали представители этих классов. Снижение их доходов кладет начало противоположной тенденции, которая противостоит тенденции снижения ценности денег вследствие увеличения доходов других классов, не позволяя окончательно разорить их. {Однако если ценность денег понижается вследствие увеличения запаса денег у индивидуальных хозяйств при неизменных доходах и [неденежных] активах, то другие рыночные силы могут и не заблокировать такое понижение, так что на рынке оно будет реализовано фактически.}
Те, кто придерживается механистической версии количественной теории, тем в большей степени будут склонны полагать, что увеличение количества денег в конце концов должно привести к одинаковому росту цен всех экономических благ, чем в меньшей степени им понятен механизм, посредством которого это увеличение сказывается на факторах, определяющих цены. Полное описание механизма, посредством которого количество денег определяет цены товаров, выявляет совершенную неадекватность их точки зрения. Поскольку дополнительные деньги в первую очередь достаются лишь ограниченному числу экономических агентов, а не всем вообще, рост цен вначале распространяется только на те товары, на которые предъявляют спрос эти лица. Более того, рост цен на эти товары превышает рост цен на все те товары, цены на которые растут позже. По мере дальнейшего распространения роста цен и в том случае, если увеличение количества денег было единовременным актом, невозможно полностью управлять процессом дифференцированного роста цен на эти товары, – всегда будет иметь место определенная подстройка. Но эта подстройка никогда не будет состоять в том, что цены всех товаров увеличатся в одной и той же пропорции. После первоначального роста цен, цены товаров не останутся в тех же пропорциях по отношению друг к другу, какими они были до начала процесса, – снижение покупательной способности денег будет разным в отношении разных товаров.
Можно вспомнить, что Юм основывал свою аргументацию по данному вопросу на том, что каждый англичанин таинственным образом за ночь получит пять золотых1. Милль вполне обоснованно замечает по этому поводу, что это не приведет к одинаковому увеличению спроса на все товары, – в наибольшей степени вырастут в цене предметы роскоши, которые беднейшие классы сочтут таковыми. В то же время Милль считал, что одинаковое увеличение цен на все товары, в точности пропорциональное увеличение количества денег, будет иметь место, если «потребности и склонности общества в части потребления» останутся теми же самыми. Он делал предположение, не менее искусственное, чем у Юма, согласно которому «к каждому фунту, шиллингу и пенни, находящемуся в чьем-либо распоряжении, внезапно добавится еще один фунт, шиллинги пенни»2. Однако Милль не сумел понять, что даже в этом случае одинакового роста цен не произойдет, даже если предположить, что каждая пропорция между запасом денег и совокупным богатством одинакова у всех членов общества, так что добавление дополнительного количества денег не приведет к изменению относительного богатства индивидов. Поскольку даже в этом, в высшей степени невероятном случае каждый случай увеличения количества денег с необходимостью вызовет изменение условий спроса, которое приведет к непропорциональному увеличению цен на отдельные экономические блага. Не на все блага распространится увеличение интенсивности спроса, а на те блага, спрос на которые увеличился, он увеличится не в одинаковой мере3.
1 Humе. Essays / Ed. Fowde. London. Р. 307. (Юм. О проценте)
2 Mill. Principles of Political Economy. London, 1867. Р. 298. (Миллъ Дж. С. Основы политической экономии.)
3 См.: Conant. What Determines the Value of Money? // Quarterly Journal of Eco nomics. Vol. 18. (1904.) Р. 559 ff.
Широко распространенное убеждение, согласно которому изменение количества денег должно приводить к обратно пропорциональному изменению объективной меновой ценности денег, так что, к примеру, удвоение количества денег должно вести к снижению вдвое покупательной способности денег, не имеет под собой никаких оснований.
Даже если предположить, что тем или иным способом запас денег каждого индивида может быть увеличен так, что его положение относительно других владельцев собственности останется неизменным (нам, признаться, нелегко вообразить, каков именно должен быть этот способ), нетрудно доказать, что последующие изменения объективной меновой ценности денег не будут пропорциональны изменениям количества денег. Действительно, способ, которым индивид производит оценивание изменений количества денег, находящихся в его распоряжении, никоим образом не зависит непосредственно от масштаба этих изменений, однако нам придется сделать такое предположение, если мы хотим сделать вывод о пропорциональном изменении объективной меновой ценности денег. Если владелец а денежных единиц получит b дополнительных единиц, то будет неверным утверждать, что он будет ценить совокупный запас в размере а + b денежных единиц точно так же, как он ценил первоначальный запас в а единиц. Поскольку теперь он владеет бóльшим запасом, он будет ценить каждую его единицу меньше, чем ранее. Однако то, насколько меньше будет эта оценка, зависит от множества конкретных обстоятельств и субъективных суждений, различных для разных лиц. Два индивида, обладающие одинаковым богатством и имеющие каждый один и тот же запас денег в а денежных единиц, после его увеличения до а + b единиц никогда не будут оценивать этот свой новый свой запас одинаково. Нет ничего более абсурдного, чем предположение, согласно которому удвоение количества денег, находящихся в распоряжении некоего индивида, должно непременно приводить к тому, что он вдвое снизит пропорцию, в которой он станет обменивать денежные единицы на нужные ему блага. Представим себе, к примеру, индивида, который привык хранить запас в 100 крон. И представим, что он получил от кого-то в порядке уплаты за то или иное благо сумму в 100 крон дополнительно. Самое поверхностное размышление над этим примером покажет крайнюю нереалистичность всех теорий, которые приписывают изменению количества денег свойство вызывать пропорциональное изменение их покупательной способности. Для того чтобы понять, что подобные изменения количества денег у всех членов общества не будут сопровождаться пропорциональным снижением покупательной способности, нам нет нужды даже модифицировать этот пример.
Ошибочность аргументации авторов, считающих, что изменения количества денег приводят к обратно пропорциональному изменению их покупательной способности, коренится в исходном пункте их построений. Если мы хотим прийти к правильным выводам, следует начать с оценок отдельных лиц, изучить способ, посредством которого увеличение или уменьшение количества денег воздействует на индивидуальные шкалы предпочтений, поскольку только эти последние приводят к изменению меновых отношений между деньгами и товарами. Исходное допущение в системе аргументации сторонников теории, согласно которой изменения количества денег приводят к пропорциональному изменению покупательной способности, состоит в том, что если ценность денежных единиц удвоится, то половина запаса денег, имеющихся в обществе, будет иметь ту же полезность, которую имел первоначальный запас. Корректность этого допущения не обсуждается, однако оно не доказывает того, что призвано доказать.
Прежде всего необходимо заметить, что уровни совокупного запаса денег и ценности денежной единицы не имеют никакого значения, коль скоро речь идет о полезности, связанной с использованием денег. Половина денег, находящихся в распоряжении общества, генерировали бы ту же самую полезность, как и их полный запас, даже если бы изменение ценности денежной единицы не было пропорционально изменению денежного запаса. Важно, однако, отметить, что из этого утверждения никоим образом не следует, что удвоение количества денег означает снижение объективной меновой ценности денег вдвое. Необходимо показать, каким образом силы, порождаемые субъективными оценками отдельных экономических агентов, способны обеспечить такое пропорциональное изменение. Это не может быть доказано – в действительности наиболее вероятным является прямо противоположное. У нас уже есть доказательство этого, построенное применительно к случаю, когда увеличение количества денег у одного экономического агента сопровождается увеличением его дохода или богатства. Но даже если увеличение количества денег не затрагивает богатства или дохода отдельного экономического агента, эффект будет тем же самым.
Предположим, что человек половину своего дохода получает в форме процентных ценных бумаг, а половину – в денежной форме. Предположим далее, что он привык сберегать 3/4 дохода и осуществляет эти сбережения путем хранения ценных бумаг и использования на [потребление] половины доходов, получаемых им в денежной форме, – равными частями для оплаты текущих расходов и для дополнительных покупок ценных бумаг. Предположим теперь, что имеет место изменение в структуре его доходов, так что он теперь получает три четверти в денежной форме, а в ценных бумагах – только четверть. С этого момента этот человек будет использовать две трети денежного дохода для покупки процентных ценных бумаг. Если цены на эти ценные бумаги растут, или, что то же самое, если процент по ним падает, то в любом из этих случаев он все в меньшей степени будет стремиться их приобретать. Соответственно он будет уменьшать денежные суммы, направляемые на эти цели, находя, что некоторое увеличение денежного запаса обеспечивает ему преимущества, которые он ценит выше, чем приобретение ценных бумаг. Во втором случае он вряд ли согласится платить повышенную цену или, в более корректной формулировке, приобретать большее количество за более высокую цену, чем в первом случае. Но во втором случае он, очевидно, не будет готов платить за единицу ценных бумаг ровно вдвое выше того, чем в первом.
Применительно к ранним версиям количественной теории убеждение в том, что изменение количества денег должно вызвать обратно пропорциональное снижение их покупательной способности, можно считать тем не менее простительным. В данном пункте легко запутаться, пытаясь объяснить феномен рыночной ценности с помощью меновой ценности. Невозможно понять, однако, как ту же ошибку смогли совершить теоретики, которые, как принято считать, следуют субъективной теории ценности. Ответственность за такое положение вещей может возложена только на механистическую концепцию рыночного процесса. Таким образом, Фишер и Браун, чья концепция количественной теории является механистической и которые пытаются выразить в форме математических уравнений закон. определяющий ценность денег, с необходимостью приходят к выводу, что изменения отношения между количеством денег и спросом на них ведут к пропорциональному изменению объективной меновой ценности денег1. Соответствующая формула не раскрывает того, каким образом и через какие каналы реализуется данная зависимость, поскольку она вообще не учитывает субъективные оценки индивидов, т. е. именно те факторы, которые оказывают решающее воздействие на причины изменений меновых отношений.
1 См.: Fisheг and Вгоwn. The Purchasing Power of Money. New York, 1911. Р. 28 ff., 157 ff. (Фишер. Покупательная сила денег. М.: Дело, 2001. С. 47 ел., 153 ел.)
В доказательство своих выводов Фишер и Браун приводят три примера. В первом они начинают с допущения, согласно которому государство изменяет денежный номинал так, что то, что ранее называлось пятьюдесятью центами, теперь называется целым долларом. Очевидно, пишут Фишер и Браун, что это приведет к увеличению количества долларов в обращении и к тому, что цены, выраженные в новых долларах, станут вдвое выше, чем они были до этого. В этом Фишер и Браун правы, однако они не правы в тех выводах, которые они пытаются сделать на этом примере. То, что представляет собой их пример, есть не увеличение количества денег, а лишь изменение их названия. Что они называют здесь «деньгами»? Материал, из которого сделаны деньги? Требования, лежащие в основании кредитного доллара? Жетоны, используемые в качестве денег? Или просто слово «доллар»?
Столь же некорректно Фишер и Браун интерпретируют свой второй пример. Они начинают с предположения, согласно которому государство делит каждый доллар пополам и чеканит новые доллары из каждой половинки. Мы опять имеем здесь дело с переменой названия.
В третьем примере Фишер и Браун все-таки обращаются к реальному увеличению количества денег. Однако этот пример является таким же искусственным и вводящим в заблуждение, как и подробно разобранные выше примеры Юма и Милля. Они предполагают, что государство выдает каждому держателю дополнительный доллар на каждый доллар, уже имеющийся у него. Выше мы показали, что даже в этом случае пропорционального изменения объективной меновой ценности денег не произойдет.
Имеется один момент, который объясняет то, каким образом Фишеру удается обосновывать его механистическую количественную теорию. Для него эта теория представляется доктриной, применимой к ценности одних лишь только денег. Он явным образом противопоставляет ее теории ценности всех других экономических благ. Фишер пишет, что если мировые запасы сахара увеличатся с 1 млн фунтов до 1 млн центнеров1, это не приведет к тому, что один центнер сахара приобретет такую же ценность, какую сейчас имеет один фунт. Согласно Фишеру, деньги в этом смысле являются совершенно особым случаем. Однако он не приводит никаких обоснований этой точки зрения. С той же степенью обоснованности, которая есть у механистической формулы ценности денег Фишера-Брауна, можно построить аналогичную формулу для ценности любого товара и сделать из нее аналогичные выводы. Тот факт, что никто не пытался сделать это, объясняется тем, что такая формула на столько противоречила бы нашему опыту в отношении кривых спроса на большинство товаров, что ее ошибочность мгновенно стала бы очевидной.
1 Имеется в виду американский центнер, равный 45, 36 кr, т. е. ста фунтам.
Если сравнить две статические экономические системы, не отличающиеся ничем, кроме того, что в одной из них количество денег вдвое превышает количество денег в другой, то обнаружится, что покупательная способность денежной единицы этой системы должна быть вдвое ниже покупательной способности второй денежной единицы. Тем не менее от сюда нельзя заключить, что удвоение количества денег должно привести к уменьшению вдвое покупательной способности денежной единицы, поскольку каждое изменение количества денег привносит динамику в первоначально статичную экономическую систему. Новое состояние статического равновесия, которое установится, когда реализуются все последствия флуктуаций, вызванных этим изменением, не будет совпадать с тем, которое имело место до привнесения в систему дополнительного количества денег. Следовательно, в новом состоянии равновесия условия спроса на деньги, соответствующие некоторой меновой ценности денежной единицы, также изменятся. Если бы покупательная способность каждой денежной единицы после увеличения вдвое количества денег оказалась бы вдвое ниже, то такая денежная единица имела бы для каждого индивида ту же значимость, которую она имела в статической системе до увеличения количества денег. Все, кто приписывает изменениям количества денег способность порождать обратно пропорциональное воздействие на ценность денежной единицы, пытаются распространить на динамические процессы метод, пригодный только в статических условиях.
Также совершенно некорректным было бы полагать, что количественная теория пригодна для описания факторов, определяющих ценность одних лишь денег. В эту ошибку впадали большинство (и более ранних, и более поздних) приверженцев количественной теории. Резкая и часто несправедливая критика количественной теории станет более понятной, если мы примем во внимание эту и другие ошибки, совершенные ее сторонниками.
Мы уже исследовали одно из возражений, приводившихся по адресу аргументов, направленных против количественной теории, а именно что данная теория имеет силу лишь ceteris paribus – при прочих равных условиях. Не более обоснованным является возражение, согласно которому наши выводы опираются на возможность тезаврации дополнительных количеств денег. Этот аргумент занимает видное место в истории теории денег, – он был эффективнейшим орудием в арсенале противников количественной теории. У противников денежной школы этот аргумент сочетался с немедленным требованием обеспечения эластичности методов платежа, позволяющих экономить наличные деньги, – нетрудно видеть, что между тезаврационным аргументом и этими предложениями имеется содержательная связь. Мы будем разбирать их по отдельности, однако все, что можно сказать здесь, получит должное освещение при исследовании указанных аргументов в третьей части настоящей книги, там, где речь пойдет о доктрине фидуциарных средств обращения.
Для Фуллартона тезаврация всегда представляется «богом из машины». Она абсорбирует излишние количества денег и предотвращает их попадание в обращение до того момента, когда это действительно требуется1. Таким образом, тезаврация порождает некий резервуар, принимающий на себя приливы и исторгающий отливы денег на рынок – соответственно спросу на деньги. Деньги, хранящиеся в составе сокровищ, праздно лежат, ожидая момента, когда торговля потребует их для поддержания стабильности объективной меновой ценности денег, тогда как суммы денег, которые могут угрожать этой стабильности (в периоды падения спроса на деньги), покидают обращение, вливаясь в состав сокровищ, чтобы оцепенеть там в бездействии до тех пор, пока они не опять не понадобятся. Это построение неявно2 подразумевает некую фундаментальную корректность аргументации количественной теории, но исходит из того, что тем не менее экономической системе внутренне присущ принцип, постоянно препятствующий тем процессам, которые описываются с помощью количественной теории.
1 См.: Fullarton. On the Regulation of Currencies. 2nd ed. London. 1845. Р. 69 ff., 138 f.; Wagner. Geld– und Kredittheorie der Peelschen Bankakte. Wien, 1862. S. 97 ff.
2 В других местах это выражено также и явно. см.: Fullarton. Ор. cit. Р 57 f.: Wagner. Ор. cit. S. 70.
К сожалению, Фуллартон и его последователи не смогли указать тот способ, с помощью которого изменения спроса на деньги приводят в движение механизм тезаврации. Очевидно, они полагали, что это совершается помимо всякой воли взаимодействующих [на рынке] сторон. Такой взгляд по своей наивности превосходит самые наивные версии количественной теории с ее чисто механистическим пониманием рыночного процесса. Даже самое поверхностное исследование проблемы спроса на деньги покажет несостоятельность тезаврационной доктрины.
Прежде всего необходимо заметить, что с точки зрения экономической теории не существует такого феномена, как праздно лежащие деньги. Все деньги, вне зависимости от того, образуют ли они резервы или участвуют в обращении в буквальном смысле этого термина (т. е. находятся в процессе передачи из рук в руки в тот момент, о котором идет речь), в одинаковой мере выполняют свои денежные функции1. Действительно, так как деньги, передаваемые в порядке обмена, переходят из собственности одного лица в собственность другого мгновенно, и при этом нельзя указать никакого периода, в течение которого они находятся в движении, то каждая единица денег должна считаться частью остатков наличности того или иного лица. Запас денег в масштабе общества есть сумма запасов отдельных лиц. Такого явления, как блуждающие деньги, не существует, т. е. не бывает денег, которые – пусть в течение сколь угодно малого промежутка времени – не составляют части чьего-то денежного запаса. Иными словами, все деньги лежат в составе чьих-то индивидуальных запасов, готовые для того, чтобы в конце концов быть использованными. Не имеет никакого значения, как скоро настанет тот момент, когда в следующий раз возникнет спрос на деньги, и будет выплачена соответствующая сумма. В каждом домашнем хозяйстве или в каждой семье, члены которой хоть сколько-нибудь состоятельны, существует минимум резервов, уровень которых постоянно поддерживается, периодически пополняясь (мы уже упоминали тот факт, что помимо объективных условий количественно спрос на деньги помогают определить и субъективные факторы, влияющие на отдельных экономических агентов). То, что называется хранением денег, представляет собой способ использования богатства. Неопределенность будущего подсказывает, что разумным является хранение более или менее значительной части того, чем располагает данное лицо, в такой форме, которая позволяет переходить от одного способа использования собственности к другому, или переключаться с одного блага на другое с тем, чтобы поддерживать возможность быть в состоянии без особых трудностей удовлетворить срочные потребности, могущие возникнуть в будущем, и допускающие, что удовлетворение таких потребностей может быть достигнуто путем обмена. До тех пор пока рынок не достиг стадии, когда все блага или по крайней мере все экономические блага могут быть проданы (т. е. обращены в деньги) в любое время на не слишком обременительных условиях, такая цель может быть достигнута только посредством поддержания определенного денежного запаса. Чем более активной будет становиться жизнь рынка, тем в большей степени такие запасы начнут снижаться. Сегодня владение определенными видами ценных бумаг с масштабным рынком сбыта, т. е. таким, что они могут быть реализованы без проволочек и значительных потерь, по крайней мере при обычных обстоятельствах, может сделать до некоторой степени излишним владение значительными резервами наличности.
1 См. также: Knies. Geld und Kredit. Berlin, 1876. 2 Bd. 2. 1. Hafte. S. 284 ff.
Спрос на деньги с целью их хранения неотделим от спроса на деньги для других целей. Тезаврация денег есть не что иное, как обычай держать денежный запас, больший, чем держат другие экономические агенты, или чем тот же экономический агент держит в другие моменты времени, или больше, чем принято держать в других местах. Как бы мы ни рассматривали деньги, с точки зрения общества или с точки зрения отдельного лица, они не лежат праздно. Тезаврированные суммы служат для удовлетворения спроса на деньги в той же мере, в какой все другие деньги. Сегодня сторонники банковской школы придерживаются точки зрения, согласно которой спрос на деньги для целей хранения является эластичным и следует за колебаниями спроса на деньги для других целей таким образом, что совокупный спрос на деньги (т. е. сумма спроса на деньги для целей хранения и спроса на деньги для всех других целей) адаптируется к имеющемуся запасу денег без каких-либо изменений объективной меновой ценности денежной единицы. Эта точка зрения полностью ошибочна. На самом деле условия спроса на деньги, включая спрос для целей хранения, не зависят от факторов, лежащих на стороне предложения денег. Утверждать обратное означало бы утверждать, что существует связь между количеством денег и ставкой процента1, т. е. утверждать, что изменения, порожденные изменением отношения между спросом на деньги и их предложением, различным образом воздействуют на цены благ первого порядка и благ более высоких порядков, так что меняется соотношение между ценами благ, принадлежащих к этим двум группам. Вопрос об обоснованности этого утверждения, которое опирается на положение о большей или меньшей степени зависимости ставки процента от количества денег, будет рассмотрен в третьей части книги. Там же у нас будет возможность показать, что остатки наличности в банках, эмитирующих фидуциарные средства обращения, выполняют роль денежного буфера не в большей мере, чем мифические сокровища. Не существует никакого «денежного резервуара», из которого торговля может в любой момент, как только возникнут дополни тельные потребности, черпать денежное предложение, и в который она может направлять избыток наличности.
1 См.: Fullarton. Ор. cit. Р. 51.
Со временем доктрина особого значения тезаврации для стабилизации объективной меновой ценности денег постепенно потеряла сторонников. Сегодня их число невелико. Даже Диля можно считать таковым лишь с большой натяжкой. Да, он солидарен с той критикой, которой Фуллартон подверг теорию денежной школы. С другой стороны, он согласен с тем, что выражения «бездействующие» и «пассивные», используемые Фуллартоном для характеристики резервов наличности, ошибочны, так как эти резервы не являются «праздными, – просто они используются для других целей, чем обслуживание денежного обращения. Он также согласен с тем, что суммы денег в этих резервах и суммы, используемые для платежей, не имеют резкой границы, так что одна и та же сумма в один и тот же момент служит одной и другой целям. Вместе с тем Диль поддерживает Фуллартона в его критике Рикардо. Он утверждает, что даже если суммы. взятые из резервов, должны быть возмещены из совокупного денежного запаса, имеющегося в обществе, это может происходить не мгновенно: до того, как это станет необходимым, может пройти значительное время. Из этого, как он пишет, следует, что гипотеза о наличии механистической связи, которая, как полагал Рикардо, существует между количеством денег в обращении и ценами товаров, должна быть отвергнута, даже если учесть эффект тезаврирования2. Диль не показал во всех деталях, почему до момента, когда взятые из резервов суммы будут возмещены, может пройти значительное время. Но он совершенно определенно признал фундаментальную корректность критики аргументации Фуллартона. Единственную оговорку в отношении его позиции можно сделать, если интерпретировать его утверждение в том духе, что этот период времени может и должен продолжаться до того момента, когда изменение количества денег полностью проявит себя на рынке в виде изменения их объективной меновой ценности. Для того чтобы это произошло, увеличение индивидуальных денежных запасов вследствие притока дополнительных денег должно вызвать изменения субъективных оценок индивидов, а то, что это не медленно произойдет и будет иметь немедленный эффект для всего рынка, вряд ли можно отрицать. С другой стороны, увеличение спроса на деньги со стороны индивида при постоянстве его денежного запаса (или уменьшение этого запаса при постоянстве индивидуального спроса на деньги) должно сразу привести к изменениям субъективных оценок, что должно получить свое выражение на рынке, хотя, возможно, и не сразу, в увеличении объективной меновой ценности денег. Можно допустить, что каждое изменение количества денег будет побуждать индивида проверять справедливость его суждения относительно его собственной потребности в деньгах, что может выразиться в сокращении им спроса в случае, если запас денег уменьшается, и в увеличении спроса на деньги, когда их запас увеличивается. Однако предположение, что подобное уменьшение или увеличение должно иметь место, логически не обосновано, не говоря уже о допущении, что эта коррекция должна производиться таким образом, чтобы объективная меновая ценность денег оставалась постоянной.
1 См.: Diehl. Sozialwissenschaftliche Erläuterungen zu David Ricardos Grundsätzen der Volkswirtschaft und Besteuerung. 3. Aufl. Leipzig, 1922. 2. Teil. S. 230.
Более весомым возражением является отрицание практического значения количественной теории путем указания на особенности современной организации денежной, платежной и кредитной систем, которые нейтрализуют изменения количества денег и не позволяют этим изменениям реализоваться фактически. Утверждается, что колеблющаяся скорость обращения денег и эластичность способов платежа, ставшие возможными вследствие развития кредитной системы и совершенствования организации и техники банковского дела, или, иными словами, та легкость, с которой методы платежа могут приспосабливаться к расширению или сокращению деловой активности, сделали динамику цен в известной мере независимой от изменения количества денег. Это верно, в особенности потому, что не существует количественной связи между деньгами и их заместителями, т. е. между запасом денег и объемом сделок или платежей. Далее утверждается, что если мы, в этих условиях, все-таки хотим сохранить количественную теорию, то в ее основании нельзя больше класть только сегодняшнее определение денег, но нужно «расширить ее, с тем чтобы она охватывала все деньги вообще, включая не только все пригодные для обращения материальные денежные заместители, но и все сделки банковской системы и все вообще двусторонние соглашения, контракты между которыми замещают денежные платежи». Отмечается, что это сделает данную теорию совершенно бесполезной для практического использования, но что это может сохранить ее теоретическую общность. При этом не отрицается тот факт, что это породит практически неразрешимую проблему учета условий, при наличии которых возникает кредит, и способов, которыми он воздействует на факторы, определяющие ценности и цены1.
1 См.: Spiethoff. Die Quantitätstheorie insbesondere in ihrer Verwertbarkeit als Haussetheorie // Festgaben für Adolf Wagner. Leipzig, 1905. S. 263 ff.; Кеmmеrеr. Money and Credit Instruments in Their Relation to General Prices. New York, 1907. Р. 67 ff.; Mill. Principles of Political Economy. London, 1867. Р. 316 ff. (Милль Дж. С. Основы политической экономии.)
Ответ на эту аргументацию приводится в третьей части настоящего сочинения, где обсуждается проблема предполагаемой эластичности кредита 1.
1 См. ниже, с. 331 сл.
В прошлом количественная теория денег никогда не использовалась для анализа последствий уменьшения спроса на деньги при постоянстве их запаса, – исторические события складывались так, что для таких исследований не имелось никакого мотива. Эта проблема никогда не была поставлена, поскольку нет ни малейших оснований считать ее решение необходимым условием разрешения споров о мерах экономической политики. Экономическая история свидетельствует о непрерывном росте спроса на деньги. Характерным свойством спроса на деньги в исторической ретроспективе является его интенсификация. Этому процессу способствовали – наряду с ростом населения и благосостояния – увеличение степени разделения труда и соответствующий рост числа обменных сделок, которые постоянно становились все более косвенными и все более зависимыми от использования денег. Эти тенденции, выражавшиеся в росте спроса на деньги, стали проявляться в предвоенные годы с такой силой, что даже если бы денежный запас был бы намного больше фактического, объективная меновая ценность денег все равно несомненно увеличилась бы. Только то, что данный рост спроса на деньги сопровождался беспрецедентной кредитной экспансией, намного превысившей рост спроса на деньги в широком смысле, может служить объяснением того факта, что объективная меновая ценность денег в этот период не только не выросла, но фактически снизилась (другой фактор, имеющий отношение к данному явлению, рассматривается в этой главе ниже).
{В рамках общего тренда спроса на деньги мы можем наблюдать непродолжительные периодические колебания. Отчасти они связаны с волнообразным характером экономической жизни, с повышением и понижением конъюнктуры, а отчасти обусловлены чередованием периодов повышенной деловой активности и затишья, которое имеет место в течение года, квартала, месяца и недели. Однако эти периоды снижения спроса на деньги обычно не бывают продолжительными настолько, чтобы оказывать значимое воздействие на рынок. Обычно они заканчиваются еще до того момента, начиная с которого они могли бы начать влиять на сложившееся меновое отношение между деньгами и другими экономическими благами. Увеличение спроса на деньги (в широком смысле) в конце месяца или квартала утрачивает почти весь потенциал воздействия на внутреннюю объективную меновую ценность денег, так как банки обычно именно в это время увеличивают эмиссию фидуциарных средств обращения, но сокращают ее за пределами указанного временного рубежа. Хотя уменьшение спроса на деньги в период длительной депрессии и порождает повышательную тенденцию товарных цен (в той мере, в какой последние имеют денежное выражение), эта тенденция погашается противоположной тенденцией, тенденцией падения товарных цен, которая вызывается к жизни факторами, лежащими на стороне товаров. Поэтому мы считаем понижение внутренней объективной ценности денег вследствие уменьшения спроса на деньги при неизменном их количестве в высшей степени редким явлением. Таким образом, продолжение исследования в этом направлении не имеет почти никакого смысла. Лишь по чисто формально-теоретическим соображениям этой проблеме можно посвятить несколько дополнительных слов.}
Если бы мы применили механистическую версию количественной теории к случаю снижающегося спроса на деньги при неизменном объеме денежного запаса, мы могли бы заключить, что здесь имело место единообразное увеличение всех товарных цен, арифметически пропорциональное изменению соотношение между денежным запасом и спросом на деньги. Мы ожидали бы здесь того же результата, который данная версия количественной теории дает для случая увеличения денежного запаса при неизменном спросе на деньги. Однако эта версия, основанная на ошибочном распространении статического закона на сферу динамических процессов, столь же не адекватна применительно к этому случаю, как и ко всем другим. Она не удовлетворяет нас, поскольку не объясняет то, что мы хотим объяснить. Мы должны разработать такую теорию, которая показала бы, каким образом уменьшение спроса на деньги при постоянном денежном запасе воздействует на цены посредством изменения субъективных оценок денег, выносимых частью экономических агентов. Сокращение спроса на деньги при постоянстве денежного запаса прежде всего привело бы к тому, что ряд лиц, обнаружив, что величина их денежных запасов слишком велика по отношению к их потребностям, появились бы на рынке с этим денежным излишком в качестве покупателей. С этого момента, при условии начала общего роста цен, и имело бы место снижение меновой ценности денег. Нет необходимости более детально объяснять, что произошло бы далее.
К этому случаю весьма близок другой, практическое значение которого неизмеримо больше. Даже если считать, что спрос на деньги постоянно увеличивается, может случиться так, что спрос на отдельные разновидности денег снижается или даже вообще исчезает (по крайней мере если во внимание принимается их свойство служить общим средством обмена). Если какая-то из разновидностей денег лишается своих денежных свойств, тогда она естественным образом теряет специфическую ценность, связанную с ее использованием в качестве общего средства обмена, оставаясь ценной только в той мере, в какой это связано с альтернативными способами использования. В истории это происходило тогда, когда какое-либо благо исключалось из непрерывно сужающегося множества общих средств обмена. Вообще говоря, мы немного знаем об этом процессе, который по большей части относится к тем временам, сведения о которых весьма скудны. Однако великолепный пример предоставляет нам совсем недавнее прошлое, когда произошла почти полная демонетизация серебра. Серебро, прежде широко использовавшееся в качестве денег, практически полностью утратило это положение. Можно не сомневаться в том, что в течение непродолжительного времени оно полностью перестанет играть роль денег. Результатом демонетизации серебра стало уменьшение его объективной меновой ценности. Цены на серебро в Лондоне упали с 60 9/10 шилл. в 1870 году до 23 1/2 шилл. в среднем за 1909 г. Падение его ценности было связано с сокращением сферы его применения. Аналогичные примеры дает также история кредитных денег. Здесь можно упомянуть банкноты южных штатов времен Гражданской войны в США, которые по мере успехов северян теряли как свою монетарную ценность, так и ценность, связанную с тем, что они представляли собой [погашаемые в будущем] требования1.
1 См.: White. Money and Banking Illustrated Ьу American History. Boston, 1895. Р. 166 ff.
Сторонники количественной теории более углубленно изучали проблемы, проистекающие из уменьшения денежного запаса при неизменном спросе на деньги, а также из увеличения спроса на деньги при неизменном денежном запасе, поскольку случай сокращения спроса на деньги при неизменном денежном запасе имеет лишь весьма ограниченную практическую значимость. Они полагали, что исчерпывающие ответы на оба эти вопроса можно получить на базе механистической версии количественной теории, если воспользоваться для этого общей формулой, которая, как им представлялось, отражает суть исследуемых проблем. Оба случая трактовались как взаимообратные к случаю увеличения количества денег при постоянстве спроса на них – именно так были получены соответствующие выводы. Точно так же, как они попытались объяснить обесценение кредитных денег – просто указав на огромный рост количества денег как на его причину, – они попытались объяснить и депрессии 1870-1880-х годов, сославшись на увеличение спроса на деньги и тот факт, что их количество не увеличилось в достаточной мере. Это предположение использовалось в качестве обоснования всех мер денежной политики XIX в. Их целью было регулирование ценности денег посредством увеличения и уменьшения их количества.
Последствия этих мер произвели впечатление индуктивного доказательства правильности поверхностной версии количественной теории, что позволило скрыть от понимания слабости ее логики. Только так можно объяснить тот факт, что не было предпринято ни единой попытки показать, посредством какого механизма в результате уменьшения количества денег в обращении увеличивается их ценность. И здесь, как и в случае, рассмотренном выше, мы обнаруживаем, что старая теория должна быть дополнена.
Обычно спрос на деньги увеличивается весьма медленно, так что любые последствия этого процесса для менового отношения между деньгами и товарами могут быть прослежены с большим трудом. Тем не менее бывают ситуации, когда спрос на деньги в узком смысле возрастает внезапно и значительно, так что цены товаров внезапно падают. Такое случается, когда в ходе кризиса публика теряет доверие к эмитенту фидуциарных средств обращения и они перестают использоваться в денежном обращении. История знает множество подобных примеров (один из них относится к событиям в США, имевшим место поздней осенью 1907 г.), и вполне возможно, что мы увидим подобные примеры в будущем.
Рассмотренные выше факторы, определяющие объективную меновую ценность денег, не являются специфическими. Все, что мы установили до сих пор о процессе определения объективной меновой ценности денег, справедливо и для меновой ценности других экономических благ. Однако имеются и другие, специфические, обстоятельства, оказывающие влияние на изменение объективной меновой ценности денег, и эти факторы действуют по своим особым законам.
Никакие жалобы не имеют такого повсеместного распространения, как жалобы на «дороговизну жизни». Не было еще ни одного поколения, которое бы не ворчало на то, что ему приходится жить в эпоху жуткой дороговизны. Однако тот факт, что «дорожает буквально всё», означает просто-напросто, что падает объективная меновая ценность денег. В отношении упомянутых сетований провести в историческое или статистическое исследование чрезвычайно трудно, если вообще возможно. Пределы нашего знания в этой сфере будут установлены ниже, в главе, посвященной проблеме измеримости изменений в ценности денег. Предвосхищая выводы этой главы, мы должны заявить здесь, что не приходится ожидать помощи от исследований, посвященных истории цен, или от методов, применяемых в ходе таких исследований. Несмотря на то что свидетельства обычного человека могут оказаться основанными на самообмане и даже на то, что такие свидетельства в значительной мере являются следствием изменений субъективных оценок, они почти всегда удостоверяют факт падения объективной меновой ценности денег лучше, чем тома статистических публикаций. Однако полная уверенность здесь может быть достигнута, только если удастся продемонстрировать существование таких причинно-следственных цепочек, способных объяснить изменения объективной меновой ценности денег этого рода, которые будут иметь место всегда, пока их действие не будет пресечено какой-то противодействующей силой. Этим путем, на котором только и можно достичь цели, прошли многие исследователями. Ниже мы увидим, насколько они были успешны.
Подобно многим другим авторам, Вагнер1, следуя широко распространенному мнению, предполагает наличие автономной тенденции к уменьшению объективной меновой ценности денег. Он считает, что это явление может объясняться тем фактом, что та сторона обмена, которая соответствует предложению (благ], почти неизбежно значительно сильнее и имеет куда больше возможностей реализовывать свой интерес, состоящий в покупке. Вагнер утверждает, что даже если не принимать во внимание то, что в реальности имеют место картели, сговор и другие формы объединения продавцов, а предположить, что индивидуальные продавцы конкурируют между собой, то очевидно, что сторона, обеспечивающая предложение, более солидарна, чем те, кто представляет спрос. Он заявляет, что розничные торговцы заинтересованы в росте цен в большей степени, чем покупатели заинтересованы в сохранении цен на неизменном уровне или в их снижении. Вагнер полагает, что причина этого состоит в том, что уровень дохода продавцов и соответствен но их экономическое и вообще общественное положение сильнейшим образом зависит от цен, по которым они продают свои товары. В то·же время покупатель, как правило, руководствуется специфическим, т. е. относительно менее значимым, интересом. Поэтому стремление продавцов удерживать и повышать цены образует род постоянного давления в сторону более высоких цен, которое осуществляется повсеместно и более энергично, чем противоположная тенденция, связанная с поведением покупателей. Конечно, бывает, что в розничной торговле цены снижаются – в целях поддержания и расширения продаж и роста прибыли, и конкуренция может делать и часто делает такие снижения цен неизбежными. Но в долгосрочном периоде эта тенденция, согласно Вагнеру, не так широко распространена и не обеспечивает такой рыночной эффективности, как стратегия повышения цен, способная эффективно противостоять указанной тенденции и даже преодолевать ее. В этом постоянном преобладании стороны предложения Вагнер видит одну из причин общего повышения цен2.
1 О Вагнере см. прим. науч. ред. выше, с. 58.
2 См.: Wagner. Theoretische Sozialökonomik. Leipzig, 1909. Т. II. S. 245.
Иными словами, Вагнер считает, что продолжительное падение объективной меновой ценности денег вызывается рядом факторов, которые, не оказывая влияния на цены оптовой торговли, воздействуют только на розничное ценообразование. Сегодня хорошо известен тот факт, что розничные цены потребительских благ находятся под воздействием бесчисленного множества самых разнообразных и специфических для розницы обстоятельств, которые противодействуют немедленной и однозначной реакции розничных цен на изменения оптовых цен. Среди конкретных факторов, определяющих розничные цены, преобладают такие, которые повышают розничные цены выше того уровня, который соответствует повышению оптовых цен. Хорошо известно, например, что розничные цены адаптируются к понижению оптовых цен более медленно, чем к их повышению. Однако нельзя упускать из виду и то, что в конце концов эта адаптация все-таки должна произойти и что розничные цены на потребительские блага всегда отражают динамику цен на блага производственного назначения, даже если это отражение осуществляется с запаздыванием. Кроме того, лишь очень малые и не устойчивые изменения в сфере оптовой торговли не вызывают последствий для торговли розничной.
Даже если бы мы были готовы поддержать тезис о постоянном доминировании продавцов над покупателями, нужно признать, что логически вывести из этого обстоятельства тенденцию к общему удорожанию весьма проблематично. Если не указано никакой причины для повышения оптовых цен, – а Вагнер не делает даже попытки указать такую причину, – тогда тезис о постоянном увеличении розничных цен можно принять, только если мы готовы допустить постоянное увеличение временного лага между движением розничных и оптовых цен. Но Вагнер, во-первых, не постулирует ничего подобного, и, во-вторых, даже если бы он утверждал это, защитить его позицию было бы весьма трудно. Можно заметить, что совершенствование торгового дела приводит к более быстрой реакции розничных цен на изменения цен оптовой торговли и цен на промышленные изделия. Ценообразование универсальных магазинов, торговых сетей и торговых кооперативов привязано к динамике оптовых цен в значительно большей степени, чем цены разносной торговли и мелких лавок.
Непостижимым образом Вагнер увязывает тенденцию общего роста цен, которая является следствием доминирования продавцов над покупателями, с индивидуалистической системой свободной конкуренции или свободой торгово-промышленной деятельности. Он заявляет, что в условиях господства свободной конкуренции эта тенденция проявляет себя в наиболее явной форме и с наибольшей силой. Вагнер не приводит ни одного доказательства данного утверждения, возможно, вследствие его антипатии к экономическому либерализму, а также потому, что такое доказательство невозможно построить. Чем более свободна торгово промышленная деятельность, тем легче и быстрее изменения оптовых цен отражаются на ценах розничной торговли, в особенности в сторону понижения. Там, где законодательство и другие ограничения поставили розничных торговцев в привилегированное положение, адаптация розничных цен к вариациям цен оптовой торговли происходит медленнее, а иногда полной адаптации не происходит вовсе.
Убедительный пример такой ситуации представляет собой опыт Австрии, где государство на протяжении жизни целого поколения покровительствовало ремесленникам и мелким лавочникам в их конкуренции с фабриками и крупными магазинами. Эти усилия сопровождались ростом цен в период с 1890 по 1914 г. Совершенно очевидно, что те условия, которые Вагнер называет господством продавцов над покупателями, возникают вовсе не при свободной конкуренции, а там, где на ее пути возведены непреодолимые преграды.
Попытка Визера1 объяснить увеличение денежных цен благ, не сопровождающееся какими бы то ни было значимыми изменениями ценности денег в терминах других благ, также не является вполне удовлетвори тельной. Он придерживается того мнения, что большая часть изменений ценности денег может быть приписана изменениям соотношения между «натуральным хозяйством» (Naturalwirtschaft) и «денежной экономикой» (Geldwirtschaft). Когда денежная экономика процветает, ценность денег снижается, когда денежная экономика приходит в упадок, ценность денег вновь увеличивается. На ранних этапах развития денежной экономики большая часть потребностей удовлетворяется способами, характерными для натурального хозяйства. Семья является самодостаточной хозяйственной единицей, проживая в собственном доме и производя большую часть того, в чем она нуждается. Продажа произведенного продукта составляет лишь незначительную часть дохода, играя дополняющую роль. Следовательно, стоимость жизни производителя, или, что то же самое, ценность его труда, лишь в незначительной части включает или не включает вовсе затраты на производство продуктов, направляемых им на продажу. Все, что ее составляет, исчерпывается затратами на использованное сырье и износом тех инструментов, которые должны изготавливаться специально. Эти затраты в любом случае не велики, учитывая экстенсивный характер производства. То же самое характерно и для покупателя, – потребности, которые он удовлетворяет посредством покупок на рынке, не относятся к числу наиболее важных нужд, а потребительная ценность (use-value) приобретаемых таким образом объектов он не ценит достаточно высоко.
1 См.: Wieser. Der Geldwert und seine geschichtlichen Veränderungen // Zeitschrift für Volkswirtschaft, Sozialpolitik und Verwaltung. Bd. 13. (1904.) S. 57 ff.; Idem. Der Geldwert und seine Veränderungen // Schriften des Vereins für Sozialpolitik. Bd. 132. S. 527 ff.; Idem. Theorie der gesellschaftlichen Wirtschaft // Grundriß der Sozialökonomik. Tüblngen, 1914. Т. I. S. 327 ff.
Постепенно эта ситуация меняется. Расширение сферы денежной экономики приводит к включению в состав затрат таких факторов, которые не включались в затраты ранее, поскольку считались элементом натурального хозяйства. Перечень затрат, оцениваемых в денежных единицах, расширяется, и каждый новый элемент себестоимости оценивается путем сопоставления с факторами, которые уже учитываются в деньгах. Таким образом, простое добавление новых элементов в калькуляцию затрат приводит к увеличению цены. Таким образом формируется общая тенденция роста цен, однако она расценивается не как следствие изменения условий предложения, а как тенденция падения ценности денег.
Согласно Визеру, если рост цен товаров нельзя вменить действию только монетарных факторов (т. е. изменениями соотношения между предложением денег и спросом на них), то мы должны искать другую причину этих изменений общего уровня цен. В сегодняшних условиях невозможно усмотреть эту причину в изменениях ценности товаров, вызванных факторами, определяющими ценовые отношения, которые действуют на стороне товаров, поскольку сегодня мы обеспечены товарами не хуже, чем ими были обеспечены наши прадеды. Однако для Визера никакое объяснение, кроме снижения покупательной способности денег вследствие расширения сферы действия денежной экономики (одно явление исторически сопровождало другое), не выглядит естественным. В действительности Визер считает, что сама историческая инерционность цен порождала изменение ценности денег в течение каждого периода неустанного прогресса. Он полагает, что именно эта инерция приводила к тому, что цены прошлых времен должны были увеличиваться по мере того, как в состав затрат включалась добавочная ценность новых факторов, вовлекаемых в производство, подчиняющееся требованиям денежной экономики. Но чем выше становились денежные цены товаров, тем ниже должна была падать ценность денег. Таким образом, растущая дороговизна является неизбежным симптомом развития расширяющейся денежной экономики.
Нельзя отрицать, что эта аргументация Визера выводит на важную проблему рынка и факторов, определяющих цены, которые, если следовать этим путем, оказывают значительное влияние на меновые отношения между различными экономическими благами, не являющимися деньгами. Тем не менее выводы Визера в части закономерностей, определяющих денежные цены, обнаруживают серьезные дефекты. Во всяком случае, прежде чем считать эти выводы верными, необходимо доказать, что в исследуемых процессах участвуют только те силы, которые лежат на стороне предложения товаров, а силы, лежащие на стороне денег, не принимают в них никакого участия. Нужно доказать, что преобразованиям, которые проявляются в изменении менового отношения между деньгами и товарами, подвергаются не оценки [полезности] денег, а только полезности товаров.
Однако мы должны отвергнуть всю эту цепочку рассуждений целиком. Расширение возможностей для обмена означает, что новые участники рынка увеличивают субъективные оценки тех благ, которыми они хотят обладать. Блага, которые они ранее ценили только как объекты для личного пользования, теперь получают дополнительную ценность, связанную с расчетами их владельцев на то, что их можно обменять на другие блага. Это с необходимостью ведет к росту их субъективной ценности в глазах тех, кто владеет ими и предлагает их на обмен. Блага, которые можно обменять, больше не оцениваются в терминах потребительной ценности, которую они имели для владельцев, которые могли лишь потреблять их. Теперь эти блага оцениваются в терминах потребительной ценности тех благ, которые можно получить за них в обмен. Эта ценность всегда выше, чем первоначальная, поскольку обмен осуществляется только, если обе его стороны считают его вы годным для себя.
Но, с другой стороны, – и Визер, кажется, не подумал об этом, – субъективная ценность благ, приобретаемых в ходе обмена, снижается. Индивиды, приобретая блага, больше не приписывают им той важности, которая соответствует их положению на шкале ценности (Wertskala) или полезности (Nutzenskala). Они приписывают им меньшую важность, присущую другим благам, от которых нужно отказаться, чтобы получить данные блага в порядке обмена.
Рассмотрим шкалу ценности лица, владеющего яблоком, грушей и стаканом лимонада:
1. Яблоко
2. Пирожное
3. Стакан лимонада
4. Груша
Если этому лицу представится возможность обменять грушу на пирожное, сама эта возможность увеличит важность, которую он приписывает груше. Он будет ценить ее выше лимонада. Если перед ним будет выбор – расстаться с грушей или лимонадом, он будет считать потерю лимонада меньшим злом, чем потерю груши. Однако это будет уравновешено снижением ценности пирожного. Предположим, что наш индивид владеет и пирожным – наряду с грушей, лимонадом и яблоком. Если его спросят, что для него лучше – смириться с потерей пирожного или расстаться с лимонадом, он предпочтет расстаться с пирожным, поскольку сможет компенсировать эту потерю, обменяв на пирожное свою грушу, которая на его шкале ценности находится ниже лимонада. Возможность обмена вводит соображения относительно объективной меновой ценности благ в круг экономических решений каждого индивида. Существовавшая вначале исходная шкала потребительных ценностей замещается производной от нее вторичной шкалой, на которой расставлены как потребительные, так и меновые ценности благ. На этой шкале экономические блага упорядочены в соответствии не только с их потребительной ценностью, но и в соответствии с ценностью благ, которые могут быть получены в обмен на те блага, которыми он располагает. Таким образом, на шкале ценностей произошла перестановка благ – их важность изменилась. Однако если какое-то благо начинает цениться выше, т. е. место, занимаемое ими на шкале, оказывается выше, чем прежде, не может быть никакого сомнения в том, что какие-то другие блага должны переместиться ниже. Это является простым следствием самой природы шкалы ценностей, которая представляет собой не что иное, как упорядочивание оценок в соответствии с той важностью, которой обладают блага для оценивающего субъекта.
Для объективных меновых ценностей расширение сферы обмена имеет те же последствия что и для субъективных ценностей. И в этом случае каждому увеличению ценности, с одной стороны, должно противостоять уменьшение ценности – с другой. В действительности, не возможно представить, что меновое отношение между двумя благами изменяется так, что оба блага становятся дороже. Этот вывод не изменяется оттого, что в рассматриваемую картину добавляется такое благо, как деньги. Если утверждается, что объективная меновая ценность денег претерпела изменение, должна быть указана конкретная причина этого изменения, – простой ссылки на факт расширения сферы обмена совершенно недостаточно. Однако указать такую причину пока никому не удалось.
В соответствии с модным приемом экономических историков Визер начинает с противопоставления натурального хозяйства и денежной экономики. Эти термины не могут выполнять функции той научной абстракции, которая служит обязательной основой любого теоретического исследования. Остается неопределенным, что имеется в виду, – противоnоставление общества без обмена такому общественному строю, который основан на обмене, или противопоставление условий прямого обмена обмену косвенному, основанному на использовании денег. Наиболее вероятным представляется, что в намерения Визера входит противопоставить общество без обмена обществу, использующему обмен с помощью денег. Это именно тот смысл, который экономические историки вкладывают в понятия «натуральное хозяйство» и «денежная экономика», и эти определения соответствуют фактическому ходу экономической истории после того, как институт денег достигает вполне развитой стадии. Сегодня, когда в сферу обмена входят новые географические регионы и новые виды потребления, мы видим примеры непосредственного перехода от общества без обмена к денежной экономике, однако так было не всегда. Во всяком случае, экономист обязан ясно различать эти состояния.
Визер пишет о горожанине, который привык проводить летний от пуск в сельской местности, где он всегда находил цены достаточно низкими. Однажды, когда этот горожанин приехал в очередной ежегодный отпуск, он обнаружил, что в той местности, где он привык отдыхать, цены повсюду внезапно повысились. За время его отсутствия деревня вошла в сферу денежной экономики. Крестьяне стали продавать молоко, яйца и птицу в город и начали запрашивать у своих летних постояльцев те цены, которые они рассчитывали получить на городском рынке. Однако картина, нарисованная Визером, показывает лишь половину того, что произошло. Другая половина истории разыгрывается в городе, где цены на молоко, яйца и птицу, которые стали поступать на рынок из нового источника предложения, обнаружили тенденцию к снижению. Включение того, что раньше было натуральным хозяйством, в сферу денежной экономики влечет за собой не односторонний рост цен, но их выравнивание. При любом сокращении сферы действия обмена будет наблюдаться обратный эффект, а именно начнет явственно проявляться тенденция к росту дифференциации цен. Таким образом, мы не можем, подобно Визеру, использовать это явление для обоснования утверждения о природе изменений объективной меновой ценности денег.
Тем не менее постоянный рост цен и его оборотная сторона – постоянное падение ценности денег – могут довольно хорошо объясняться факторами, лежащими на стороне собственно денег, а именно особенностями денег и денежных сделок.
Все утверждения современной теории цен получены в предположении, что имеет место прямой обмен. Даже в тех случаях, когда в рамках этой теории речь заходит о косвенном обмене, в ней не уделяется достаточного внимания тем особенностям процесса обмена, которые порождены использованием общего средства обмена, или денег. Разумеется, мы не оспариваем современной теории цен. Законы образования цен, от крытые ею в ходе исследования прямого обмена, справедливы и для обмена косвенного. С появлением денег природа обмена не меняется. Тем не менее теоретик, специализирующийся на денежной теории, должен сделать важное дополнение к общей теории цен.
Если потенциальный покупатель считает, что цена, запрашиваемая потенциальным продавцом, слишком высока и не соответствует субъективной ценности, которую имеют для него соответствующие блага, прямой обмен будет невозможен, пока потенциальный продавец не снизит запрашиваемую цену. Но при косвенном обмене, когда на рынке начинают присутствовать деньги, возможность совершения этой сделки сохраняется и без упомянутого снижения цены. В определенных обстоятельствах потенциальный покупатель может решиться заплатить высокую цену, запрашиваемую продавцом, а именно если он сам рассчитывает получить более высокую цену за те товары или услуги, которые он получит в результате данной сделки. На самом деле, для потенциального покупателя такая покупка представляет собой наилучший способ получить от сделки максимальную выгоду. Разумеется, это не так в случае сделок, подобных сделкам на фондовой бирже или прямым переговорам двух лиц, когда обе стороны непосредственно участвуют в установлении цены и могут прямо выражать свои субъективные оценки соответствующего блага и средства обмена. Существуют, однако, такие ситуации, когда цена определяется продавцом в одностороннем порядке, и покупатель должен отказываться от покупки, если цена слишком высока. В таких случаях, когда отказ от покупки сигнализирует продавцу, что он завысил запрашиваемую им цену, продавец может снизить ее (естественно, производя это действие, он может понизить ее слишком сильно, или, наоборот, недостаточно). Однако при определенных условиях этот окольный путь может быть заменен иной процедурой. Покупатель может согласиться на запрашиваемую цену и попытаться компенсировать себя, взвинтив цены на те товары, которые он сам предназначил для продажи. Так рост цен на продукты питания побуждает работников требовать повышенной заработной платы. Если предприниматели согласятся с этими требованиями, они, в свою очередь, повысят цены на свою продукцию, и тогда производители продуктов питания, столкнувшись с повышением цен на промышленные товары, используют это повышение в качестве оправдания для следующего повышения цен на продовольствие. Такие акты повышения цен соединяются в бесконечную цепочку, когда никто не в состоянии указать ее начало и конец, или причину и следствие.
В современных стратегиях продавцов большую роль играет так называемая «фиксация цен». Для картелей, трестов и, в действительно-
сти, для всех монополистов, включая государство, характерна одно сторонняя фиксация цен на продукцию, осуществляемая без контактов с покупателями. Создается впечатление, что они назначают покупателю свои цены. То же самое встречается и в розничной торговле. Это яв ление не случайно. Для неорганизованного рынка оно неизбежно. {Эко номическая теория всегда рассматривала законы обмена, имея в виду феномены организованного рынка. Ее не без основания упрекали в том, что все ее гипо тезы предполагали, что все люди, совершающие сделки обмена, ведут себя как участники биржевых торгов. В этом отношении современная теория цен вряд ли смогла прийти к сколько-нибудь более качественным выводам. Она упустила из виду, что на неорганизованном рынке продавец никогда не имеет дела со всеми покупателями сразу, – ему противостоят отдельные индивиды или группы индивидов.}На неорганизованном рынке продавец вступает в контакт не со всеми покупателями, а только с одним индивидом или с одной определенной группой покупателей. Торг между этими немногими лицами не имеет смысла, так как для процесса образования цен решающее значение имеют не только оценки сторон, но и оценки всех потенциальных покупателей данного блага. Следовательно, продавец фиксирует цену так, чтобы установить ее на том уровне, на котором, как он полагает, она должна была бы установиться (понятно, что при этом он зафиксирует ее скорее на слишком высоком, чем на слишком низком уровне). После это го продавец ждет, что будут делать покупатели. Во всех случаях, когда создается впечатление, что цену фиксирует один только продавец, у не го нет полного знания оценок покупателей. Он может делать более или менее верные предположения относительно этих оценок, и существуют такие торговцы, которые, наблюдая за рынком и психологией покупа телей, становятся весьма искушенными экспертами в этом деле, но ни какой определенности здесь не существует. Ведь в дейст ительности оцениванию подлежат неопределенные последствия процессов, которые должны будут иметь место в будущем. Способ проб и ошибок– это единственный способ, посредством которого продавцы могут получить надежные сведения об оценках покупателей. Поэтому продавцы повы шают цены до тех пор, пока отказы покупателей от покупок не укажут им, что они зашли слишком далеко. Но, несмотря на то что цена кажется слишком высокой, при данной ценности денег покупатель может все таки осуществить покупку. Это произойдет, если покупатель надеется каким-то образом повысить свою цену, которую он «фиксирует», полагая, что это более быстро приведет его к цели, чем отказ от покупки, который в течение долгого времени не дает полного эффекта и сопря жен с рядом неудобств. При этих условиях продавец лишается своего единственного надежного средства проверки обоснованности запраши ваемых им цен. Видя, что покупки по этим ценам осуществляются, он думает, что пропорционально этому растет прибыльность его бизнеса, и лишь современем ему открывается, что падающая покупательная способность денег лишает его части той получаемой им выгоды. Тот, кто
внимательно изучал историю цен, подтвердит, что описанное явление повторялось бесчисленное множество раз. Невозможно отрицать, что большинство повышений цен, имевших место в истории, в действитель ности представляли собой случаи падения покупательной способности денег, а никак не изменения обменных пропорций между другими экономическими благами, отражающие намерения участников рынка.
Чтобы избежать малейшего непонимания, необходимо явным образом заявить, что было бы неправильно на основании всех этих соображений заключить, что все случаи повышения цен происходят описанным выше образом и что, возможно, на самом деле все пропорции обмена раз нообразными экономическими благами и человечески усилиями являются постоянными. Чтобы быть последовательными, нам следовало бы признать повышение денежных цен следствием безуспешных попыток удовлетворить человеческую жадность. Рост денежных цен на отдельное благо не сохраняет, а наоборот, как правило, изменяет пропорции обмена этого блага на другие блага, хотя и не в такой степени, в какой изменилась пропорция обмена данного блага на деньги.
Сторонники механистической версии количественной теории денег, возможно, признают фундаментальную истинность данной аргумента ции, хотя они и возражают против тезиса, согласно которому каждое изменение объективной меновой ценности денег, не инициированное изменением соотношения между спросом на деньги и их предложением, корректируется автоматически1. Если объективная меновая ценность денег падает, то спрос на деньги с необходимостьюдолжен увеличиваться, поскольку, для того чтобы обслужить тот же объем сделок, теперь необходима большая сумма денег. Если допустимо считать совокупный объем спроса общества на деньги частным отделения объема сделок на скорость обращения, это возражение справедливо. Но эта ошибка уже была нами выявлена выше. Зависимость спроса на деньги от объективных условий, таких как число и размер платежей, которые должны быть обслужены деньгами, является лишь косвенной, она реализуется только посредством вынесения индивидами своих субъективных оценок. Если денежные цены благ выросли и каждая отдельная покупка теперь требует большего количества денег, чем ранее, это необязательно заставит индивидов увеличивать свои денежные запасы. Вполне возможно, что, несмотря на рост цен, у индивидов не сформируется намерение увеличить свои резервы. Иными словами, рост ценнеобязательно приводит к росту спроса на деньги. Они, возможно, попытаются увеличить свои денежные доходы, – в действительности, таков единственный способ, которым общее повышение цен обнаруживает себя. Но увеличение денежных доходов ни в какой степени не совпадает с увеличением денежных резервов. Разумеется, ситуация, когда спрос на деньги со стороны всех индивидов увеличивается с ростом цен, вполне возможна. Но нет
' {Menger. Art. «Geld» // Handwörterbuch der Staatswissenschaften. 3. Aufl. lV. Bd. S. 605 ff. J
ни малейших оснований предполагать, что это обязательно случится, и, в частности, нет оснований предполагать, что если такое увеличение будет иметь место, то этот спрос всех индивидов будет расти в такой степени, что эффект падения покупательной способности денег будет полностью компенсирован. Столь же обоснованным может быть прямо противоположное предположение. А именно, рост цен может заставить индивида избегать покупок, которые он в новых условиях расценивает как излишние, что приведет к пересмотру им своих представлений о необходимом уровне резервов наличности. Тогда может оказаться, что решение, принятое в итоге, состоит не в том, чтобы увеличивать, а в том, чтобы, наоборот, снизить количество денег, которое индивид держат в качестве резерва.
Но здесь опять мы должны заметить, что все это – проблемы измене ний, порождаемых динамикой решений агентов. Статическое состояние, для которого утверждение сторонников механистической версии количественной теории могло бы быть верным, всегда нарушается вследствие имеющих место необходимых модификаций пропорций, в которых одни блага обмениваются на другие. При определенных условиях, технические моменты рыночной деятельности могут оказывать усили вающее воздействие на модификации в том числе и пропорций обмена денег на другие экономические блага1.. щ, ·р-':: , , -:-, ,;, , н;
Часто утверждается, что на процесс установления менового отношения между деньгами и другими экономическими благами определенное влияние оказывает масштаб денежной единицы. Утверждается, в частности, что крупная денежная единица влечет за собой рост денежных цен, в то время как мелкая денежная единица, скорее всего, повышает покупательную способность денег. Соображения этого рода были весь ма характерны для Австрии в период регулирования денежного обращения перед реформой 1892 г. Они были одной• из причин перехода на новую крону, равную половине гульдена, которая заменила гуль ден – предшествовавшую кроне более крупную денежную единицу. Применительно к оптовым ценам это утверждение вряд ли может быть обосновано. Но если речь идет о розничной торговле, масштаб денежной
' См.: также мою статью: Mises. Die allgemeine Teuerung im Lehre der theoreti schen Nationalökonomie // Archiv für Sozialwissentschaft. Bd. 37. S. 563 ff.
lts
единицы приобретает некоторое значение, которое, однако, не следует переоценивать t.
Деньги не обладают свойством бесконечной делимости. Даже с помощью денежных заместителей, используемых для выражения дробных [по отношению к денежной единице] сумм, которые по техническим причинам не могут быть выражены в фактическом денежном материале (этот метод доведен досовершенства в современных системах разменной монеты), кажется совершенно невозможным обеспечить коммерческую практику любой желаемой частью денежной единицы в такой форме, которая бы удовлетворяла требованиям быстроты и безопасности современных сделок. В розничной торговле с необходимостью приходится прибегать к округлению. Розничные цены менее ценных благ – и в том числе цены на большинство важнейших товаров повседневного спроса, а также цены на такие услуги, как перевозка почты и пассажиров железнодорожным и/или городским транспортом, – должны каким то образом приспосабливаться к особенностям местной чеканки. Этот фактор не имеет значения только для таких благ, природа которых до пускает делuмостъ их самих на любые сколь угодно малые части. Для остальных благ, не обладающих такой делимостью, цены на минимальные количества благ, предлагаемые к продаже по отдельности, должны совпадать с номиналами одной или нескольких выпускаемых монет. Но в случае, если мы рассмотрим обе указанные группы благ, постоянное уменьшение «порций», предлагаемых в розницу, маскируется тем фактом, что малые количества не находят своего выражения ни в какой из выпускаемых монет. Если мелкая монета с наименьшим номиналом слишком велика для того, чтобы выразить цену некоторого блага, то необходимая подстройка состоит в обмене нескольких единиц такого блага на одну или несколько мелких монет. При розничной продаже фруктов, овощей, яиц и тому подобных товаров повсеместно встречаются цены, выраженные как «три геллера за пару», «пять штук за восемь геллеров» и т. п. Однако, несмотря на это, во множестве случаев остаются такие
«мелкие порции» ценности, которые в принципе не могут найти своего денежного выражения. Десять пфеннигов Германской империи (экви
валент 1 / 27 110 кг золота) не могут быть выражены ни в каких элементах монетной стопы австрийской кроны. Одиннадцати геллеров (эквивалент 11/ 2800 кг золота) будет для этого слишком мало, а двенадцати геллеров
{3/82000 кг) – слишком много. Соответственно в этих двух странах име
ется некоторая разница в ценах на блага, которые в противном случае стоили бы одинаково.
Данная тенденция усиливается тем обстоятельством, что цены на товары и услуги обычно выражаются не в таких долях денежной единицы,
Мепgеr. Beitrage zur Wahrungsf1·age in Osterreich-Ungarn. Jena, 1892. S. 53 ff. Например, тарифы на пересылку писем между странами – членами Между
народного почтового союза.
которые могут быть представлены монетами, а в количествах, которые могут лишь приближенно соответствовать монетным номиналам. Вся кий знаком с «округлением», которое обычно для цен розничной торгов ли. Эта практика целиком и полностью основывается на определенных номиналах денег и денежных заместителей. Номиналы монет приобретают еще большее значение, когда речь идет о таких ценах, расчеты по которым обычай предписывает вести в «круглых числах». Главными примерами здесь являются чаевые, жалованье и т. п.
{Из всего сказанного выше ясно, что масштаб денежной единицы и – еще в большей мере – монетная стопа оказывают определенное влияние на форми рование цен в розничной торговле. Наряду с множеством мотивов, имеющих не вполне экономическую природу, которые играют роль в ценообразовании роз– ничного оборота, занимают свое место и оба эти момента.} ·-. •:u.
В рецензии на первое издание этой книги профессор Вальтер Лотц разбирает мою критику предложенного Лафлином объяснения ценности австрийского серебряного гульдена в период 1879-1892 гг. 1 Его аргумен тация представляет значительный интерес, поскольку дает прекрасную возможность для весьма наглядной демонстрации отличий современной экономической теории, опирающейся на концепцию субъективной ценности, от эмпирического реализма исторической и социально-политической школ соответственно Шмоллера и Брентано.
Согласно проф. Лотцу, признание того, что мои доводы имеют какую то ценность, является «делом вкуса». Сам он «не находит их убедитель ными». Проф. Лотц пишет, что поначалу он не был согласен с Лафлином, но потом, когда тот «привел данные, которые сделали справедливость его аргументов по меньшей мере весьма вероятной», изменил свое мне ние. Лафлин поведал ему, что «в 1880-е годы он получил информацию из ведущего банкирского дома, принадлежащего к высшим финансо вым кругам Вены, согласно которой люди знали, что бумажный гуль ден в конце концов будет конвертироваться по тому или иному курсу». Проф. Лотц добавляет к этому: «Конечно, весьма важным было также и то, что количество бумажных и серебряных гульденов, находивших ся в обращении, было весьма умеренным, и эти средства платежа принимались акционерными банками по номиналу. Тем не менее ожидания будущего, лелеять которые ведущий банковский дом, принадлежащий к высшим финансовым кругам Вены, имел причины, не могли остаться без последствий для международной оценки австрийского бумажного гульдена. Следовательно, можно считать, что данная информация при дает некоторый вес аргументации Лафлина, а не фон Мизеса».
1 Jahrbiicher für Nationalökonomie und Statistik. III. Folge. XLVII. Bd. S. 86-93.
Таинственное сообщение, переданное проф. Лафлину «ведущим банкирским домом, принадлежащим к высшим финансовым кругам Ве ны», о котором он поведал проф. Лотцу, было секретом Полишинеля. В австрийской и венгерской прессе 1880-х годов (в особенности в «Neue Freie Presse») вопросам новой денежной системы были посвящены бес численные статьи, в которых обсуждался переход Австро-Венгрии на золотой стандарт. Подготовка этого шага началась еще в 1879 г. – с от меной свободы чеканки серебра. Тем не менее этот факт, который никем не отрицался (во всяком случае, не мной), никоим образом не решает проблему, которую мы рассматриваем, как думает проф. Лотц. Он лишь обозначает проблему, подлежащую решению. То, что гульден «в конце концов» стал конвертироваться в золото «по тому или иному курсу», не объясняет, почему в то время он оценивался именно так, а не выше или ниже. Если гульден должен был начать обмениваться на золото, а сер тификаты государственного долга – на гульдены, как вышло, что приносящие процент облигации государственного долга оценивались ниже, чем беспроцентные гульдены-банкноты и гульдены-монеты? Вот что мы должны объяснить. Очевидно, что наша проблема только начинается там, где она заканчивается для проф. Лотца.
Профессор Лотц прав, заявляя, что он готов признать «весьма важным» тот факт, что «количество бумажных и серебряных гульденов, находившихся в обращении, было весьма умеренным». Отрадно также, что он считает значимым и тот факт, что казначейство принимало платежи в этих средствах обращения по номиналу. Остается, однако, неяс ным, то, как соотносятся эти два объяснения. Проф. Лотцу не приходит в голову, что первое объяснение весьма плохо сочетается со вторым, по скольку, если гульден ценится только в связи с перспективой обратимо сти в золото, логично предположить, что нет никакой разницы между тем, много или мало гульденов находится в обращении, при условии что количество гульденов, предназначенных к обмену, не ограничено каким-то пределом. Третья попытка объяснения также несостоятельна, поскольку «номинальная ценность» гульдена оставалась равной всего лишь «гульдену», а вся проблема в том-то и состояла, чтобы объяснить покупательную способность гульдена.
Исследовательская процедура, которую проф. Лотц использовал для решения экономико-теоретической проблемы, должна была неминуемо привести к неудаче. Совершенно недостаточно собирать мнения деловых людей – даже если эти мнения принадлежат «крупнейшим деяте лям» или представителям «ведущих банков» – и затем преподносить их публике, слегка разбавляя выражениями вроде «с одной стороны», «с другой стороны», «по общему мнению» или «тем не менее». Собирание «фактов» еще не есть наука. Нет никаких оснований для того, чтобы приписывать мнениям деловых людей некую априорную значимость. Для экономической теории эти мнения представляют собой лишь материал, над которым надлежит работать и значение которого необходимо оценить. Когда бизнесмен старается что-то объяснить, он является «теоретиком» не в большей мере, чем любой другой человек Не существует причин, по которым нужно отдавать предпочтение теориям торговцев или теориям фермеров. В частности, невозможно доказать теорию из держек производства старой политической экономии ссылками на бес численные высказывания бизнесменов, «объясняющих» изменения цен изменениями производственных затрат.
Сегодня многие из тех ученых, которые заняты бессмысленным сбо ром материала, утратили понимание того, что поставленные и нере шенные проблемы имеют собственное, специфическое экономическое содержание. Самое время напомнить этим ученым, что экономическая теория есть нечто большее, чем работа репортера, задачей которого является выспрашивать у банкира Х или у оптового торговца У, что они думают о состоянии экономики.
Отвлечемся пока от возможности сосуществования разных видов денег, обращающихся параллельно, и предположим, что в пределах одного ре гиона в качестве общего средства обмена используются деньги одной единственной разновидности. Проблема взаимных меновых соотношений разных видов денег будет предметом следующей главы. Здесь же мы будем исходить из наличия изолированного географического регио на произвольных размеров. причем жители, населяющие этот регион, осуществляют торговлю друг с другом, используя в качестве общего средства обмена одно и то же благо. Пока нам будет безразлично, составлен данный регион из нескольких стран, или он представляет собой часть одной большой страны, или дажЕ> одно отдельное государство. Это не оказывает влияния на общий результат, по крайней мере до тех пор, пока мы не начнем вносить в него на следующей стадии исследования некоторые второстепенные модификации, отражающие разницу между юридическими аспектами функционирования денег в разных странах.
Как уже говорилось выше, два экономических блага, аналогичные во всех отношениях, кроме географического положения, не являясь полностью готовыми для потребления в одном и том же месте, не должны рассматриваться как принадлежащие к одному и тому же виду. По многим причинам их удобнее трактовать как блага, принадлежащие к разным видам и соотносящиеся между собой как блага более высоко го и более низкого порядков1. Однако если речь идет о таком благе, как деньги, можно допустить, что при определенных обстоятельствах гео графический фактор может быть проигнорирован, поскольку в отличие от других экономических благ полезность денег до некоторой степени не ограничена расстояниями. Чеки, клиринговые системы и институты, созданные и функционирующие в тех же целях, постепенно приводят к тому. что использование денег становится более или менее независимым от трудностей и издержек их доставки. Одним из последствий развития подобных институтов стало то обстоятельство, что золото, лежащее в подвалах Банка Англии, используется как общее средство обмена в любой точке мира. Можно без труда представить себе такую организацию системы денежного обращения, при которой все расчеты осуществляются только посредством банкнот и записей на счетах клиринговых домов, так что для совершения всех платежей физическим объемам золота вообще не придется менять своего местоположения. Если предпо-
См. выше. с. 77-78.
ложить, далее, что издержки, связанные с каждой трансакцией, не зависят от расстояния между сторонами сделки и от расстояния между каждой из сторон и местоположением денег (хорошо известно, что вря де случаев это условие уже реализовано, как, например, в случае по чтового сбора, взимаемого посредством приобретения почтовых марок, при денежных переводах и т. п.), то мы получим достаточно оснований для того, чтобы различия в географическом местоположении денег были проигнорированы. Однако в отношении других экономических благ аналогичное абстрагирование не имеет оснований. Никакие институты не могут сделать так, чтобы кофе, находящийся в Бразилии, был вы пит в Европе. До того как потребительское благо «кофе в Европе» может быть изготовлено из производственного блага «кофе в Бразилии», это производственное благо должно быть скомбинировано с комплементар ным благом «средства транспорта».
Поскольку мы отвлекаемся от различий, связанных с географиче ским положением денег, можно сформулировать следующий закон, устанавливающий меновое отношение между деньгами и другими экономическими благами: каждое экономическое благо, готовое к потреблению (в том смысле этого термина, в каком он понимается в коммерции и технологии), имеет субъективную непосредственную ценность (use value, т. е. не меновую. – Науч. ред.) как потребительское благо там, где оно находится, и как производственное благо там, куда оно может быть доставлено для потребления. Соответствующие оценки присваиваются независимо одна от другой, однако они являются одинаково важными для определения менового соотношения между деньгами и товарами. Если предположить отсутствие всяких ограничений на пути обмена и абстрагироваться от различий, порожденных временем доставки, можно утверждать, денежная цена любого товара в любом месте должна быть такой же, как и в любом другом месте, плюс-минус денежные затраты на доставку.
Теперь несложно включить в эту формулу и затраты на доставку денег, а также учесть то обстоятельство, которое так волнует банкира и валютного дилера, а именно затраты на перечеканку, если последняя требуется по условиям платежа. Эти и все подобные факторы (допол нительные издержки, в том числе на оплату средств связи и т. п.), разбирать детально которые здесь нет необходимости, оказывают на рыночный обменный совокупное воздействие, итог которого должен быть включен в наше определение (этот итог может быть как положитель ным, так и отрицательным). Чтобы избежать малейшего непонимания, необходимо явным образом оговорить, что здесь мы рассматриваем только обменный курс, складывающийся при расчетах между разными местностями, в которых узаконенным средством платежа являются одни и те же монеты. Проблемы совершенно иной природы, возникающие в случае обменных курсов между разными видами денег, не будут занимать нас до следующей главы.
Только что сформулированному нами закону межпространственных ценовых соотношений противоречит распространенная точка зрения, согласно которой в разных местах деньги имеют разную покупательную способность. Раз за разом мы слышим утверждения о том, что покупа тельная способность денег в одно и то же время может быть различной на разных рынках, а в качестве обоснования этих утверждений посто янно приводятся статистические данные. Немногие положения так уко ренены в обыденном сознании, как это. Путешественники привозят это мнение домой, возвращаясь из своих поездок, обычно считая его знани ем, полученным из личного опыта. В начале ХХ столетия подавляющее большинство тех, кто приезжал в Австрию из Германии были совершенно уверены в том, что ценность денег в Германии, была больше, чем в Австрии. То, чтообъективная меновая ценность золота, наших главных товарных денег, в разных частях света находится на разных уровнях, превратилось в расхожую истину даже в экономической литературе1.
Мы уже показали, в чем состоит ошибочность данной точки зрения, и могли бы избавить себя от необходимости повторяться. Ответственность за этупутаницу должна бытьвозложена на исключение из рассмот рения природы экономического блага фактора его местоположения, т. е. на известный идейный пережиток, состоящий в попытке приложить к анализу экономических проблем наивную материалистическую концепцию. Учет этого обстоятельства позволяет легко объяснить все случаи мнимой межпространственной разницы в покупательной способности денег. Недопустимо выводить разную покупательную способность в Германии и России из того факта, что в этих странах разные цены на пшеницу, поскольку пшеница в Германии и пшеница в России представляют собой две различных разновидности блага. До каких абсурдных выводов можно дойти, если посчитать благами одного и того же вида в экономическом смысле товары, лежащие на таможне до уплаты тамо женных пошлин или поступившие на акцизный склад до уплаты акци за, и товары с теми же техническими и потребительскими свойствами, но прошедшие таможню или акцизный склад! Если этого не понимать, то мы должны были бы прийти к заключению, что покупательная способность денег варьируется от здания к зданию или от одного района го рода к другому. Конечно, мы не можем запретить тем, кто предпочитает пользоваться коммерческой терминологией, определять виды товаров в зависимости от их внешних характеристик. В этом случае спорить с терминами -бессмысленно. Нас интересуют не слова, а факты. Одна ко если уж использовать этот подход – по нашему мнению, наименее подходящий, – необходимо тщательно следить за тем, чтобы разница,
См.: Senior. Three Lectures on the Cost of OЬtaining Money. Р. 1 ff.
связанная с различием между местами, в которых находятся товары, готовые к употреблению, принималась во внимание. Недостаточно учитывать только стоимость доставки, таможенные пошлины и косвенные налоги. В расчет должны быть приняты, например, и прямые налоги, бремя которых во многих случаях перемещается вместе с товаром. {По
скольку речь идет о таких и подобных им товарных позициях, то необъясненными остаются только такие различия в ценах, которые сводятся к таким аспектам процесса ценообразования, которые не имеют экономико-теоретического содержа ния, а именно: незнание реального состояния рынка, сложности коммуникации с другими государствами, в которых действует другое законодательство, влияние относительного положения разных политических сил, конкретные особенности законодательства и т. п. 1} • , ,
Так что для наших целей лучше пользоваться терминологией, предложенной выше, которая с замечательной ясностью заостряет внимание на том обстоятельстве, что покупательная способность денег в разных точках мира стремится к одному уровню, а мнимые пространственные различия в покупательной способности денег практически полностъю объясняются различиями в качестве товаров, имеющих спрос и предлагаемых к продаже. Если учесть и «вычесть» соответствующую разницу, останется пренебрежимо малый остаток, связанный с разли чиями в качестве денег, имеющих спрос и предлагаемых на рынке. ,
Само наличие указанной тенденции едва ли может быть поставлено под сомнение. Однако силы, вызывающие ее к жизни, можно оценивать по-разному. Например, ошибочным считается классическое утверж дение, согласно которому деньги, подобно любому товару, всегда ищут такой рынок, на котором они ценятся наиболее высоко. Визер писал по
1{Цвидинек указывает, что товары с одинаковой себестоимостью в разных местах про дажи могут отпускаться по ценам, которые сильно различаются между собой (см.: Zwiedineck. Kritisches und Positives zur Preislehre // Zeitschrift für die gesamte Staatswissenschaft. Bd. 65.
5. 11З ff.). Фактором, обусловливающим эти различия, является разная в разных местах поку пательная способность покупателей. Нужно, правда, отметить, что все примеры, приводимые Цвидинеком, включают в себя товары, отличающиеся как по своему качеству, так и по вели чине затрат на их производство. Это важно в экономико-теоретическом отношении, но не в том смысле, который имел в виду Цвиденек, когда он писал о соответствии различий в товарах и услугах различиям в их ценах. На свободном рынке разница в ценах на идентичные экономические блага немыслима. В воображении можно построить искусственные случаи, которые, по всей видимости, будут противоречить закону единого уровня цен, но получение удовлетворительного объяснения этим случаям не представляет никакой сложности. Пусть некая железнодорожная компания оборудует свои вагоны идентичным образом, но устанавливает разные цены на места в разных вагонах. В этом случае наценка за проезд в вагоне более высокого класса (идентичного во всех отношениях вагонам более низких классов) представляет собой компенсацию за предоставление своего рода монопольного права на использование купе, которое доступно не всем пассажирам, а лишь тем из них, кто заплатил за проезд более высокую цену. Тот факт, что люди считают такое право ценным, есть характер ная примета наших общественных обычаев. О том, что под воздействием внеэкономических принципов ценообразования однотипные блага продаются разным лицам по разным ценам, см.: Zuckerkandl. Zur Theorie des Preises. Leipzig, 1889. S. 305.}
этому поводу, что денежные трансакции, осуществляемые в ходе обменов, вызваны товарными трансакциями. Поэтому они имеют вспомога тельный характер, и заключаются только тогда, когда это необходимо для того, чтобы позволить завершение главной (товарной) сделки. Однако, заявляет Визер, международное движение товаров даже сегодня относительно невелико по сравнению с внутренней торговлей. Унасле дованное от прошлого равновесие цен в рамках национальных рынков нарушается относительно небольшим количеством товаров, цены которых являются мировыми ценами. Следовательно, унаследованная от прошлого ценность денег в подавляющем большинстве случаев сегодня так же важна, как и в прежние времена. Такое положение будет сохраняться до тех пор, пока на смену преобладающей сегодня национальной организации производства не придет полностью мировое производство, т. е. пока не наступит такая фаза развития рынка, до которой еще очень далеко. В настоящее время повсюду в мире труд, этот ключевой фактор производства, все еще подчинен национальным ограничениям, – страны перенимают технические и управленческие достижения других стран только лишь до известной степени, зависящей от свойств национального рынка. Обычно труд и сам не торопится извлекать выгоду от возможно сти поработать за границей, несмотря на то что в пределах национального государства переезды с места на место среди предпринимателей и наемных работников распространены довольно широко. Стало быть, уровни заработной платы повсюду остаются на исторически сформиро вавшихся уровнях, и, таким образом, самый важный элемент издержек в рамках национального рынка продолжает определяться исторически сложившимся здесь уровнем. То же верно и для большинства других элементов затрат. В общем и целом, унаследованная от прошлого ценность денег образует основу и для всех остальных процессов общественного расчета затрат и ценности. Международные контакты пока еще не являются достаточно массовыми для того, чтобы поднять национальные методы производства до единого мирового уровня и стереть все разли чия между исторически разными значениями национальной меновой ценности1.
С этой аргументацией, чересчур напоминающей теорию, объясняю щую ценность издержками производства и никак не согласующуюся с базовыми принципами субъективной теории, едва ли можно согла ситься. Никто не оспаривает факта наличия значительных отличий производственных издержек в разных регионах. Однако точка зрения, согласно которой это оказывает воздействие на товарные цены и покупа тельную способность денег, должна быть отвергнута. Из самых базовых принципов теории цен вытекает ровно обратное, что с полной очевидностью буквально ежедневно обнаруживает себя в работе рынка, так что
1 См.: Wieser. Der Geldwert und seine Veränderungen // Schriften des Vereins für Sozialpolitik. Bd. 132. S. 531 f.
вкаких-то дополнительных доказательствах нет никакой необходимости. Усилия потребителя, который ищет наиболее дешевое предложение, соединяясь с усилиями производителя, ищущего наиболее дорогой сбыт, освобождают цены от ограничений местного рынка. Расчетливых покупателей не сильно заботят издержки национального производ ства, если за границей они более низки (именно поэтому производители, имеющие повышенные издержки производства, призывают к введению протекционистских тарифов). Тот факт, что различия в заработной плате работников разных стран не могут влиять на уровни товарных цен, можно лучше всего продемонстрировать, указав на то, что даже страны с высоким уровнем заработной платы способны поставлять товары на рынки стран с более низкой заработной платой. Пространственные различия в ценах товаров, являющихся технологически идентичными, нужно объяснять, с одной стороны, различиями затрат на приведение их в состояние, пригодное для потребления (транспортные расходы, из держки розничного звена и т. п.), а с другой стороны, материальными и юридическими обстоятельствами, ограничивающими мобильность то– варов и людей. s·.:.;_:.. •л11ы:;;,
Утверждение о наличии географических различий в покупательной способности денег определенным образом связано с широко распространенным мнением о географических различиях в стоимости жизни. Счита ется, что «жизнь» в одних местах можно быть «дешевле», чем в других. На первый взгляд оба эти убеждения имеют один источник, и кажется, что между утверждением, coгласно которому австрийская крона в 1913 г.
«стоила меньше», чем 85 пфеннигов, соответствовавших ее ценности в золоте, и утверждением, согласно которому «жить в Австрии» было дороже, чем жить в Германии, не существует никакой разницы. Однако это неверно. Эти два утверждения никоим образом не являются тождественными. Ощущение, что жизнь дороже в одном месте, чем в другом, никак не связано с истинностью утверждения, что fв этих местах] различается покупательная способность денег. Даже при полном совпадении меновых отношений между деньгами и другими экономическими благами [в разных местностях] может случиться так, что для обеспечения одного и того же уровня удовлетворенности в разных местах инди вид будет нести разные затраты. Это особенно вероятно в случаях, когда пребывание в определенном месте порождает у индивида потребности, вовсе не возникающие у него ни в каком другом месте. Эти потребности могут иметь как социальный, так и «физический» характер. Так, англи чанин из богатых классов, живущий на континенте, может вести более скромную жизнь, поскольку здесь ему не нужно следовать целому ряду обязательных условностей, соблюдение которых он считает своим долгом в Англии, но не за границей. Еще один пример: жизнь в большом городе дороже, чем в сельской местности, поскольку в городе непосредственное соприкосновение с городскими удовольствиями стимулирует возникновение таких желаний, которые неведомы селянину. Тот, кто часто посещает театры, концерты и аналогичные места развлечений и до суга, естественным образом тратит больше денег, чем тот, кто, проживая в аналогичных – во всех отношениях, кроме этого, – условиях, вынуж ден обходиться без подобных удовольствий. То же верно и для физических потребностей человека. В тропиках европеец вынужден принимать ряд таких мер предосторожности в отношении своего здоровья, которые совершенно излишни в других климатических зонах. Все потребности, которые проистекают из особенностей географического положения, требуют для своего удовлетворения наличия запасов определенных благ, которые в противном случае были бы направлены на удовлетворение других потребностей, и, соответственно, потребности, обусловленные географическим положением, снижают степень удовлетворенности, которое в принципе может доставить данный запас.
Таким образом, утверждение, согласно которому стоимость жизни различна в разных местах, означает лишь то, что один и тот же инди вид, находясь в разных местах, не может обеспечить себе равную степень удовлетворения при одном и том же запасе благ. Выше мы только что указали одну из причин такого положения дел. Однако, кроме этой причины, люди обосновывают свое мнение об обусловленности разницы в стоимости жизни географическим местоположением, указывая на то, что покупательная способность денег разнится от места к месту. Мож но доказать несостоятельность этого утверждения. Считать, что покупательная способность денег в Германии отличается от покупательной способности денег в Австрии, – это то же самое, что на основании факта разницы в ценах, которые взимают с постояльцев альпийские отели, расположенные в горах, и отели, расположенные в долинах, утверж дать, будто объективная меновая ценность денег в этих местах различна. Иными словами, для обоснования этого тезиса придется признать, что покупательная способность денег изменяется обратно пропорционально высоте над уровнем моря. Покупате. л, ъная способностъ денег повсюду одинакова – различаются лишъ предлагаемые в разных местах блага. Положение в пространстве того места, в котором блага полностью под готовлены к потреблению, и есть то экономически значимое свойство, которое отличает их друг от друга.
Однако, хотя меновые соотношения между деньгами и взаимно тож дественными экономическими благами, находящимися в разных местах единого рынка, в каждый момент времени совпадают, а все значимые исключения могут быть сведены к различиям в пространственных качествах товаров, разница в ценах, обусловленная разницей местоположения (и следовательно, экономических свойств товаров), в определенных обстоятельствах может служить субъективным обоснованием тезиса о различной стоимости жизни. Тот, кто по своей воле едет в Карлсбад, рассчитывая поправить здоровье, будет неправ, полагая на основании более высоких цен на жилье и питание, что одна и та же сумма денег в Карлсбаде не может доставить такое же удовлетворение, как в других местах, и что, следовательно, жизнь в Карлсбаде дороже, чем где-либо еще. Этот вывод ошибочен вследствие разницы в качествах сопостав ляемых благ. Именно потому, что эта разница существует и ценится им, наш путешественник и приехал в Карлсбад. Если в Карлсбаде он принужден платить больше, чем в других местах, за товары, доставляющие одно и то же удовлетворение, это происходит потому, что, покупая их здесь, в Карлсбаде, он покупает также возможность потреблять их в не посредственной близости от источников целебных минеральных вод. Эта ситуация будет иной для бизнесмена, наемного работника или чи новника, которые связаны с Карлсбадом по роду деятельности. Для удовлетворения их потребностей фактор близости к источникам минеральной воды не имеет никакого значения, поэтому необходимость платить за этот фактор при оплате всех товаров и услуг представляется им понижением потенциальной степени удовлетворенности, – ведь близость минеральных источников не представляет для них никакой ценности. Если они сопоставят свой уровень жизни с тем, какой они имели бы при том же уровне расходов, живи они в соседнем городке, они могли бы прийти к заключению, что стоимость жизни в курортном городе выше, чем где бы то ни было. После чего они приняли бы решение жить в Карл сбаде только в том случае, если бы рассчитывали здесь на существенно более высокий денежный доход, который дал бы им возможность иметь такой же жизненный уровень, как в другом месте. Сопоставляя свой жизненный уровень в Карлсбаде с альтернативой, они не учитывали бы преимуществ собственно курортного свойства, поскольку в их гла зах эти преимущества не обладают никакой ценностью. Таким образом, в предположении абсолютной мобильности, уровни заработной платы каждой профессии на курорте будут выше, чем в других, менее дорогих местах. Это общеизвестно, если речь идет о заработной плате тех лиц, кто работает по трудовым контрактам, однако это верно и для жалова нья чиновников. Правительство платит специальные надбавки тем, кто вынужден нести службу в «дорогих» местах, – с тем, чтобы их уровень жизни был не ниже, чем у тех государственных служащих, которые могут жить в более «дешевых» местах. Наемные работники также должны иметь компенсацию в виде повышенной заработной платы за проживание в более дорогих местностях.
Этот момент является ключевым и при установлении точного значения выражения «жизнь в Австрии дороже, чем жизнь в Германии». Эта фраза имеет определенный смысл, несмотря на то что между покупательной способностью денег в этих странах нет никакой разницы. Разница в ценах в этих двух регионах относится не к товарам с тождественными характеристиками: то, что считается одинаковым, в действительности отличается в одном важном отношении, – эти товары готовы к потреблению в разных местах. Физические причины, с одной стороны, и социальные причины – с другой, придают этой разнице решающее значение для процесса определения цен. Тот, кто ценит возможность работать в Австрии как австриец среди австрийцев, тот, кто вырос в Австрии, зарабатывает здесь деньги и не может жить нигде кроме Австрии из-за языка, культуры, обычаев и т. п., был бы, тем не менее не прав, если бы, сопоставляя австрийские и иностранные товары, заключил, что жизнь в его родной стране обходится ему дороже. Он должен понять, что часть цены, уплачиваемой им за товары и услуги, он платит за привилегию удовлетворять свои потребности именно в Ав стрии. Независящий ни от кого рантье, свободно выбирающий место жи тельства, в состоянии решить, что именно он предпочитает: скромную жизнь в своей стране среди родных, или более зажиточную жизнь сре ди чужих людей в чужой стране. Однако большинство людей не имеют нужды ломать себе голову над труднос_тями подобного выбора, – для большинства из нас жить дома представляется очевидной необходимостью, а мысль об эмиграции – чем-то невозможным.
Итак, меновое отношение между товарами и деньгами повсюду одинаково. Однако люди и их потребности, а также товары, не являются одинаковыми вне зависимости от того, где находится их местоположение. Только если отвлечься от этого обстоятельства, можно говорить о географических различиях покупательной способности денег или утверждать, что в одних местах жизнь более дорога, чем в других.
Существование менового отношения между двумя видами денег связано с ситуацией, когда какие-то экономические агенты используют в качестве общего средства обмена оба вида денег одновременно. Пожалуй, можно было бы рассмотреть также случай двух географических зон, не связанных ничем, кроме того факта, что каждая из этих зон обменивает производимую здесь продукцию на деньги, которые ходят в другой зоне, с тем чтобы затем использовать полученный денежный товар в неденежных целях. Однако эта ситуация не порождает обменного курса между двумя видами денег, который возник бы из их употребления именно в качестве денег. Если мы хотим продолжать исследование, оставаясь в рамках теории денег, то и в данной главе мы должны полностью абстрагироваться от практики неденежного использования материала, из которого изготовлены товарные деньги, или по крайней мере принимать этот случай во внимание только в той мере, в какой это служит возможно более полному объяснению процессов, являющихся центральным предметом исследования.
Нужно заметить, что точка зрения, согласно которой обменный курс между двумя видами денег устанавливается только в случае их одновременного и параллельного использования (мы абстрагируемся от неденежного употребления денежного материала), не является обще принятой. Согласно общепринятому мнению, здесь имеется два разных случая – ситуация, при которой два или более вида денег обращаются в пределах одной страны, образуя так называемый параллельный стандарт, и ситуация, при которой один вид денег используется исключительно в пределах одной страны, а другой вид (отличный от перво го)– за ее границами. Эти случаи изучаются раздельно, хотя в том, что касается закономерностей определения обменного курса, между ними нет никакой теоретической разницы.
Если две страны – одна с золотым стандартом и другая с серебря ным стандартом – имеют торговые отношения, такие, что при торговле определенными товарами они образуют единый рынок, то, очевидно, будет ошибкой утверждать, что золото является общим средством обмена только для жителей страны с золотым стандартом, а серебро представляет собой стандарт только для жителей страны с серебряным стандартом. Верно совершенно обратное – с экономико-теоретической точки зрения оба металла должны трактоваться как деньги для обоих регио нов. До 1873 г. золото служило средством обмена для германских покупателей английских товаров в той же мере, в какой серебро было средством обмена для англичан, покупавшим товары в Германии. Немецкий крестьянин, желавший обменять свое зерно на английскую сталь, мог сделать это, только если он использовал и серебро, и золото. Исключения составляли случаи, когда немец продавал товары в Англии за золото и покупал на него английские товары, а также когда англичанин продавал свои товары в Германии за серебро и покупал здесь за сереб ро же. Однако эти случаи позволяют лишь с большей ясностью уяснить важные особенности денежного использования обоих металлов жителя ми этих стран. Вне зависимости от того, требует обмен с помощью денег одной сделки или двух, единственное, что является здесь важным, состоит в том, что существование международной торговли имеет своим следствием такое положение вещей, при котором деньги каждой страны считаются деньгами и во всех других странах.
Мы не отрицаем наличия важных различий между деньгами, играю щими решающую роль во внутренней торговле, и деньгами, используе мыми во внешнеторговых сделках. Первые используются в расчетах по большинству платежей, продавцы принимают их от покупателей при продаже любых потребительских благ, они служат в данной стране уза коненным средством платежа по[долговым] обязательствам. Вторые используются в относительно небольшом числе сделок, с трудом принимаются продавцами в уплату за предметы потребления и не имеют статуса узаконенного средства платежа. Принято считать, что лишь первый вид денег является внутренней валютой, тогда как второй считается иностранной валютой. Хотя мы не можем согласиться с этой трактовкой, если мы хотим понять суть главной проблемы исследования, стоящей в данный момент перед нами, мы должны признать, что эта точка зрения имеет большое значение в некоторых других аспектах. В главе, по священной социальным последствиям колебаний объективной меновой ценности денег, мы вернемся к этой точке зрения.
На обменный курс двух и более видов денег, вне зависимости от того, имеются в виду деньги разных видов, одновременно находящиеся в обращении одной страны (так называемый параллельный стандарт), или речь идет о курсе обмена двух валют, которые принято называть иностранной и внутренней, решающее влияние оказывают соотношения, складывающиеся при обменах отдельных благ на отдельные виды денег. Различные виды денег обмениваются один на другой в пропорции, соответствующей меновым отношениям между каждым из них и другими экономическими благами. Если 1 кг золота обменивается на m кг некоторого блага, а 1 кг серебра на m/15, 5 кг того же блага, то меновое отношение золота и серебра составит 15, 5. Если действие каких-то внешних факторов приведет к изменению этого отношения, которое мы будем называть статическим, или естественным, обменным курсом, то в действие придут автоматические силы, стремящиеся восстановить это соотношение1.
Рассмотрим случай двух стран, в каждой из которых внутренняя торговля осуществляется только на внутреннюю валюту, отличающуюся от валюты, которая обращается в другой стране. Если жители этих стран, ранее обменивавшие свои товары напрямую, без участия денег, начинают использовать деньги при совершении сделок, в качестве основы для обменного курса между валютами будут приняты меновые отношения между каждой из валют и товарами. Предположим, что страна с золотым стандартом и страна с серебряным стандартом осуществляют прямой обмен тканей на зерно, так что один метр ткани меняется на один бушель зерна. Предположим, что цена ткани в стране ее производства составляет один грамм золота за метр, а цена зерна – 15 грамм серебра забушель. Если международная торговля начнет осуществляться с помощью денег, цена золота в единицах серебра установится на уровне 15. Если бы она установилась на более высоком уровне, скажем, достигла бы 16 единиц серебра, то с точки зрения владельцев зерна международная торговля, основанная на использовании денег, стала бы невыгодной по сравнению с прямым обменом. На деньги, вырученные от продажи бу
11
шеля зерна, продавец зерна мог бы купить лишь 1·'/; метра ткани, тогда
как прямой обмен приносил бы ему полноценный метр ткани за каждый бушель. Сходным образом денежная торговля стала бы невыгодной для владельцев ткани, если бы курс установился на уровне, скажем, 14 r серебра за 1 r золота. Это не означает, разумеется, что обменные курсы между разными видами денег фактически устанавливаются таким образом. Мы привели не историческое, а логическое объяснение. В отношении этих двух металлов (золота и серебра) нужно сделать специальную оговорку, – их взаимные обменные курсы медленно эволюцио нировали вместе с эволюцией денежной роли этих металлов.
Если бы между жителями этих двух стран не существовало бы никаких других отношений, кроме бартера, не могло бы возникнуть никакого платежного дисбаланса в пользу той или иной стороны. Объективные меновые ценности тех количеств товаров и услуг, которые отдает каждая из сторон, должны быть равны – как в случае настоящих благ, так и в случае будущих благ. Каждая такая ценность образует цену другого блага. Этот факт не меняется, если обмен более не является прямым, а осуществляется косвенно, при посредстве одного или нескольких общих средств обмена. Активный платежный баланс, вызванный к суще-
Эта теория, выдвинутая когда-то Рикардо, сегодня с наибольшим успехом от стаивается Касселем, который для обозначения статического обменного курса пользуется термином «паритет покупательной способности». См.. Cassel. Money and For eign Exchange after 1914. London. 1922. Р. 181 f.
ствованию не поставками товаров, осуществляемыми сторонами друг другу, но передачей денег, долгое время считался неотъемлемым след ствием международной торговли самой по себе. Одним из величайших достижений классической политической экономии является вскрытие ошибочности концепции, лежащей в основе этой точки зрения. Экономи сты классической школы показали, что международные денежные платежи не являются следствием того или иного состояния международной торговли, они представляют собой не следствие, а причину благопри ятного или неблагоприятного торгового баланса. Драгоценные металлы распределены между индивидами, а следовательно, между странами, в соответствии с масштабом и интенсивностью спроса на деньги состо роны этих индивидов. Никакому человеку и никакой стране нет нужды опасаться того, что в каждый момент времени у них окажется меньше денег, чем им нужно. Меры, принимаемые правительствами в сфере регулирования международных денежных потоков с целью обеспечения своих стран таким количеством денег, в котором они нуждаются, одновременно и излишни, и вредны. Они подобны военным вторжени ям, предпринимаемым с целью обеспечить страну достаточным количеством зерна или железа. Этот аргумент нанес смертельный удар по меркантилистской теории1.
Тем не менее государственных деятелей до сих пор тревожит проблема международного распределения денег. В течение сотен лет при осуществлении мер торговой политики правительства следовали теории царя Мидаса, приведенной в систематический вид меркантилиста ми. Несмотря на результаты, полученные Юмом, Смитом и Рикардо, эта теория все еще занимает в умах людей такое большое место, что это ка жется невероятным. Подобно Фениксу, она раз за разом возрождается из собственного пепла. И действительно, она едва ли может быть опро вергнута с помощью аргументов рассудка, поскольку ее приверженца ми, как правило, являются те полуобразованные люди, которые не под даются никаким, даже простейшим, аргументам, если эти аргументы угрожают крушением бережно лелеемых ими иллюзий. Можно лишь сожалеть о том, что это обыденное мнение распространено не только среди законодателей, обсуждающих вопросы экономической политики, среди журналистов (публикующихся даже в специализированных журналах), среди бизнесменов, но и широко представлено в научной литературе. Такое положение дел в конечном счете объясняется непо ниманием природы фидуциарных средств обращения и той роли, которую они играют в процессе установления цен. Причины, заставившие вначале Англию, а затем и все другие страны ввести ограничения на эмиссию фидуциарных денег, остались непонятыми современными экономистами, узнававших об этих событиях от позднейших интерпретато-
См.: Senior. Three Lectures on the Transmission of the Precious Metals fom Coun try to C0tmtry and the Mercantile Theory of Wealth. London, 1828. Р. 5 ff.
ров. Тот факт, чтосовременные авторы умоляют сохранить ограничения на эмиссию фидуциарных средств или просят так модифицировать их, чтобы по крайней мере сохранились в неприкосновенности их основопо лагающие принципы, объясняется их нежеланием заменять институт, наличие которого оказалось, в общем и целом, оправданным системой, последствия внедрения которой эти современные авторы, не понимающие природы рыночных явлений, менее всего в состоянии предвидеть. Когда эти авторы пытаются описать движущие силы современной банковской деятельности, они не могут предложить ничего, кроме повто рения заклинаний типа «защитим национальный запас драгоценных металлов». Сейчас мы не будем разбирать содержание этих воззрений, поскольку у нас будет возможность подробно проанализировать истинное значение банковского законодательства, ограничивающего эмиссию банкнот позже, в третьей части книги. •·. , ,
Деньги вовсе не притекают в те места, где ставка процента является наиболее высокой. Столь же ошибочным является утверждение, согласно которому богатейшие страны имеют свойство привлекать денежные потоки. Для денег справедлив тот же закон, который выполняется для любого другого экономического блага, – их распределение по индиви дуальным экономическим агентам зависит от их предельной полезно сти. Абстрагируемся от всех географических и политических понятий, таких как государство или страна, и представим себе ситуацию, которая характеризуется совершенной мобильностью товаров в рамках некоего единого рынка. Предположим, далее, что все платежи, за исключением тех, которые делаются путем взаимного зачета требований, производятся с помощью передачи денег, но не фидуциарных средств обращения (это равнозначно предположению о том, что на данном рынке не знают о существовании необеспеченных банкнот и депозитов). Это допущение схоже с концепцией «чисто металлического обращения» английской денежной школы, хотя с помощью нашего, более адекватного определения фидуциарных средств обращения мы можем исключить неточ ности и иные слабые места понятийного аппарата денежной школы. В экономике, соответствующей нашим предположениям, распределение любых экономических благ между индивидами, включая, разумеет ся, и деньги, стремится к равновесному состоянию, при котором никакой обмен, который мог бы осуществить индивид, не несет ему никаких выгод, никакого увеличения субъективной ценности. В такой ситуации совокупный запас денег, как и совокупный запас товаров, распределен среди индивидов в соответствии с интенсивностью их рыночного спроса на эти блага. Любое изменение рыночных сил, воздействующее на меновое отношение между деньгами и другими экономическими благами, по рождает и соответствующее изменение в распределении благ по инди видам. Этот процесс будет длится до тех пор, пока не будет достигнуто новое состояние равновесия. Это верно для всех индивидов, в том числе для совокупности индивидов, проживающих в данном географическом
регионе. Блага, находящиеся в распоряжении страны, и спрос на блага, предъявляемый данной страной, представляют собой, соответственно, лишь суммарный запас и суммарный спрос всех экономических агентов – как частных лиц, так и компаний и организаций, – в совокупно сти и образующих страну, среди которых государственные организации занимают хотя и важное, но далеко не доминирующее положение.
Состояние торгового баланса не является причиной перемещения денег, будучи всего лишь сопутствующим обстоятельством. Если загля нуть под вуаль денежных сделок, скрывающую природу обмена благами, станет ясно, что и в случае международной торговли происходит то же самое, что в случае торговли внутренней а именно: товары обмениваются на товары, хотя и при посредстве денег. Так же как и отдельный индивид, множество индивидов, объединенных в экономическое сооб щество людей, в конечном счете хотят иметь не деньги, а другие экономические блага. Если платежный баланс придет в такое состояние, что из одной страны в другую начнется перемещение денег, то вне зависи мости от того, как деньги оцениваются частью уважаемых граждан этих стран, будут осуществлены торговые операции, которые восстановят равновесие. Лица, получившие больше денег, чем им нужно, поспешат потратить этот избыток как можно быстрее, покупая производственные или потребительские товары. С другой стороны, лица, чей денежный запас снизился ниже того уровня, который они считают необходимым, будут вынуждены увеличить его, уменьшая закупки и продавая товары, которыми владеют. Эти причины породят колебания цен в данной стране, что вызовет к жизни новые сделки предпринимателей, сделки, которые, по определению, всегда направлены на восстановление равно весия платежного баланса. Если не меняются условия, формирующие спрос на деньги, то знак сальдо платежного баланса (т. е. то, является это сальдо положительным или отрицательным) всегда имеет временный, преходящий характер1.
Таким образом, если международные потоки денег представляют со
бой не временное явление и поэтому не погашаются встречными пото ками, они всегда вызываются к жизни изменениями спроса на деньги. Из этого следует, что стране, в которой не имеют хождения фидуциарные средства обращения, в принципе не может угрожать опасность утраты своего денежного запаса вследствие платежей за границу. Де фицит или избыток денег не может быть постоянным явлением ни для отдельного индивида, ни для целой страны. В конечном итоге деньги равномерно распределятся по всем экономическим агентам, использующим одно и то же общее средство обмена. Естественные последствия,
См.: Ricardo. Principles of Politica\ Economy and Taxation // Ricardo. Works. Ed. McCulloch. 2nd ed. London, 1852. Р. 213 ff.; Hertzka. Das Wesen des Geldes. Leipzig, 1887. S. 42 ff.; Кinley. Money. New York, 1909. Р. 78 ff.; Wieser. Der Geldwert und seine Veränderungen // Zeitschrift des Vereins für Sozialpolitik. Bd. 132. S. 530 ff.
которые этот процесс имеет для объективной меновой ценности денег, порождающие процесс согласования спроса на деньги и их запаса, бу дут, в итоге, одинаковы для всех экономических агентов. Меры экономической политики, направленные на увеличение количества денег, обращающихся в стране, при условии, что эти деньги обращаются и в других странах, могут быть успешными, только если они порождают изменения относительного спроса на деньги. Данный вывод не меняется и в том случае, когда наряду с деньгами используются и фидуциарные средства обращения. Пока сохраняется спрос на деньги в узком смысле, при том что в обращении используются и фидуциарные средства, этот спрос будет проявлять себя вышеописанным образом.
В теории международной торговли, разработанной авторами классической школы, имеется множество пробелов. Данная теория была раз работана во времена, когда международный обмен в значительной мере ограничивался настоящими благами (т. е. такими благами, которые имеются в наличии в момент обмена. – Науч. ред.). Поэтому не приходится удивляться тому, что классическая школа главное внимание уделяла обмену именно такими товарами, не принимая в расчет возможность международного обмена услугами, а также сделки, в которых настоящие блага обменивается на будущие блага. Экономисты-классики оста вили разработку этих случаев последующим поколениям исследовате лей, предоставив им развивать и корректировать теорию, что не было таким уж сложным, – ведь все, что для этого требовалось, сводилось к аккуратному распространению уже имеющейся теории на указанные новые случаи. Классическая доктрина ограничена еще в одном отношении. Ее выводы получены в предположении, что международная торгов ля ведется с использованием исключительно международных металли ческих денег. Уже проблематика кредитных денег была исследована ею неудовлетворительно, и этот недостаток классической теории не прео долен до сих пор. При исследовании данной проблемы слишком большой упор делался на технические аспекты организации денежной системы, а не на экономико-теоретические вопросы, связанные с общей теорией обмена благами. Если бы экономисты-теоретики последовательно придерживались общей теории обмена, они бы не смогли, как у них получи лось фактически, с самого начала упустить из виду то обстоятельство, что торговый баланс между двумя регионами с двумя разными валюта ми всегда должен находиться в равновесии. При этом им не нужно было бы привлекать соображения о международных перевозках денег, необходимых для выравнивания этого баланса 1. Если, к примеру, у нас име ется страна с золотым стандартом и страна с серебряным стандартом, то остается возможность использования денег одной страны в другой стране в неденежных целях. Такая возможность, естественно, должна быть
Возможны временные отклонения от равновесия, если иностранная валюта приобретается в предположении роста ее покупательной способности.
исключена из анализа. Самым удачным примером здесь может служить случай двух стран с неразменными бумажными (декретными) деньгами, – нужно всего лишь сделать этот случай более общим, предполо жив, что в случае металлического обращения рассматривается только монетарное использование металлических денег. После этого становится совершенно очевидно, что товары и услуги могут оплачиваться только другими товарами и услугами и что вопрос о денежных платежах не составляет никакой проблемы. {Во второй половине XIX в. не только Австрия, но и Россия имела денежную систему, основанную на кредитных деньгах. Когда подданные этих государств вступали в меновые отношения, они, без сомнения, делали это не для того, чтобы в конечном итоге заполучить рубли или гульдены. Если русские хотели приобретать австрийские товары в количествах, превышающих те, которые австрийцы готовы были им продать (при сложившихся на тот момент на рынке меновых пропорциях), то русские могли приобретать австрийские товары, только уменьшив свои притязания, т. е. они могли приобретать товары у австрийцев только по фактическим рыночным меновым отношениям. Эта си туация будет сохраняться до тех пор, пока у австрийцев не появится желание покупать столько российских товаров, что выручка русских, полученная от продажи ими дополнительного количества своих товаров, не достигнет уровня, позволяющего удовлетворить потребности русского населения в австрийских товарах1.
Вернемся к нашему первому примеру и предположим, что платежный баланс государства с серебряными деньгами в его торговле с государством с золотыми деньгами стал пассивным. Жители государства с золотыми деньгами, не использующие серебро ни для чего, кроме приобретения товаров в стране с серебря ными деньгами, погашения долгов, оплаты проезда и тл., очевидно, не горят же ланием получить сальдо платежного баланса серебром. Они хотели бы получать товары и услуги, но при этом они не хотят получать серебро. Очевидно, что при данном уровне цен продолжение обменных операций в будущем исключается. Меновая ценность денежной суммы, которую жители страны с серебряными деньгами уплачивают жителям страны с золотыми деньгами, всегд должна быть равна денежной сумме золотом, получаемой жителями страны с серебряными деньгами. Если количество серебра увеличится, а платежи золотом останутся на прежнем уровне, то меновое отношение между этими двумя металлами должно будет претерпеть соответствующее изменение. Торговец из страны с золотыми деньгами, который должен принимать серебро в рамках сделок с гражданами государства с серебряными деньгами, может сказать своим партнерам из этой страны примерно следующее: если я приму от вас платеж серебром, то я рискую привезти домой благо, которое либо имеет там меньшую ценность, чем в вашей стране, либо не имеет ее вовсе. Поэтому я бы хотел, чтобы за мои товары со мной расплачивались золотом, а если платеж будет серебром, то по курсу, более благо приятному для золота, чем тот, который соответствует фактической объективной меновой ценности этих металлов в данный момент. Я продаю метр сукна только за
{Этот пример, разумеется, является весьма упрощенным, так как не учитывает последствий, вызванных участием в торговле третьих стран.}
1 г золота, а если я должен буду получить за свое сукно серебром, то количество серебра должно быть больше 15 г и составлять около 16 г. В свою очередь, торго вец из страны с серебряными деньгами будет исходить из того, что при продаже своего товара жителям страны с золотыми деньгами он может удовлетвориться платежом за центнер пшеницы в размере меньше 1 грамма золота, поскольку он собирается компенсировать это, отдав на внутреннем рынке своей страны менее 1 г золота за 15 г серебра. Эти соображения сторон приведут к изменению менового отношения между этими металлами'.
Как только меновое отношение между обоими разновидностями товарных денег изменится и отклонится от того значения, которое соответствует объективной меновой ценности каждого вида на той территории, где он обращается, и который мы называем «естественным», осуществлять прежние торговые операции станет невозможно, но, с другой стороны, появится возможность для новых торговых операций. Для торговцев из страны, деньги которой обесценятся по отношению к естественному меновому отношению, возможность закупать товары в другой стране уменьшится. Выгоды, имевшиеся при меновом отношении 1 15, при изменении его до 1 16 уменьшатся или исчезнут совсем или даже уступят место убыткам. По этой причине импорт из страны, ценность денег которой увеличивается, снизится, а экспорт в данную страну, наоборот, повысится, в той ме ре, в какой для него откроются новые возможности. Повышение ценности одного
вида денег и понижение ценности другого вида обеспечат установление равно весия в некоторой точке, – между деньгами этих двух видов установится новое естественное меновое отношение. Мы еще раз можем констатировать, что меновое отношение между деньгами обоих видов в решающей мере зависит от меновых отношений каждого из этих видов с остальными экономическими благами. Вернемся к нашему примеру и предположим, что страна с себряными деньгами когда-то в прошлом один раз приобрела товары в стране с золотыми деньгами, но не оплатила их наличными, а купила в долг. После этого страна с серебряными деньгами должна ежегодно выплачивать золотом некую сумму, частями погашая основной долг и уплачивая проценты. Таким образом, страна с серебряными деньгами должна ежегодно экспортировать в страну с золотыми деньгами такое количество товаров, которое будет соответствовать меновой ценности золота, выручаемого за них в стране с золотыми деньгами. Предположим теперь, что у жителей страны с золотыми деньгами при данных ценах спрос на товары из страны с серебряными деньгами отсутствует. Тогда цены на эти товары должны быть понижены до такого уровня, при котором спрос на эти товары в стране с золотыми деньгами установится на уровне, позволяющем выручить необходимое количество золотой валюты. Другого способа получения золота жителями страны с серебряными деньгами не существует. В этом смысле они находятся в невыгодном положении. Обычно этот факт упускается из виду теми, кто считает, что национальная экономика страны с падающим курсом валюты получает специфическое преимущество в виде увеличения экспорта вследствие понижения курса национальной валюты.}
{См.: Bastable. The Theory of lnternational Trade. 3rd ed. London, 1900. Р. 59 f.}
Проблема измерения объективной меновой ценности денег и ее измене ний привлекает гораздо большее внимание, чем она того заслуживает. Если бы ряды данных, таблицы, графщш и кривые, во множестве производящиеся в связи с этой проблемой, могли бы дать то, что они обе щают, тогда можно было бы согласиться с тем, что гигантский труд, затраченный на изготовление всего этого материала, потрачен не зря. В действительности от этой работы ждут не более и не менее, как решения сложнейших вопросов, порождаемых проблемой объективной меновой ценности денег. Хорошо известно, однако (причем известным это стало почти сразу после начала разработки соответствующих методов), что с этой стороны помощи ждать не приходится.
Тот факт, что, несмотря на все сказанное выше, многие и сегодня занимаются совершенствованием методов построения индексов, вкла дывая в это дело подлинную страсть, может показаться довольно за гадочным. Загадочным также может показаться то обстоятельство, что проблема индексов обеспечила такое внимание к экономическим исследованиям, которое они вряд ли получили в другом случае. Разгадка этих загадок станет ясна, если принять во внимание некоторые особенности человеческого мышления. Публика похожа на короля из «Бе лизны брахманов» Рюккерта1, – ей нужны такие формулы, которые обобщали бы результаты научных изысканий в нескольких словах. Ну а самая краткая и выразительная форма для таких формул – это цифры. Простые числовые выражения ищут даже там, где их не может быть в силу природы изучаемого явления. При этом, проявляя полное равнодушие к наиболее важным результатам, полученным в ходе исследований, ведущихся в рамках наук об обществе, публика живо интересуется любым набором числовых показателей. Ни один упрек в адрес экономической теории не повторялся обывателями так часто, как упрек в том, что экономических законов не существует. Как только
, •, ,;, ]( , -:. , ., , · , ,
Рюккерт, Фридрих (Friedrich Rückert, 1788-1856) – немецкий поэт, пере водчик и издатель, один из ведущих романтиков, специализировался на переводах и поэтических стилизациях арабской, персидской, индийской и восточной поэзии, перевел на немецкий язык Коран. В начале 1840-х, наряду с Шлегелем, Шеллингом, Мендельсоном-Бартольди, Тиком и др., входил в круг деятелей немецкой культуры, приближенных королем Пруссии Фридрихом-Вильгельмом IV Рюккерт оставил значительный след в истории немецкой литературы и культуры, еготворчеству по священ ряд исследований, в баварском городе Швайнфурте, rде родился Рюккерт, установлен памятник поэту. – Прим. науч.. ред.
предпринималась малейшая попытка возразить на этот упрек, почти неизбежно публика начинала требовать, чтобы ей назвали эти законы и разъяснили их действие на примерах, – как будто фрагменты систем, изучение которых требует многих лет исследовательской работы, могут быть усвоены профаном за несколько минут. В этих усло виях экономист-теоретик может поддерживать свой престиж в глазах публики, только обрушивая на ее головы водопад статистических данных. {Множество художников подчас идут на продажу своих убеждений за гру ду материальных благ, поэтому будем снисходительны к экономисту, когда он сдает свои убеждения в аренду.}
В истории экономической науки с различными системами индексных чисел связаны величайшие имена. Это совершенно естествен но – решение задач исключительной сложности и должно привлекать лучшие умы. Однако все эти усилия совершенно напрасны. Более тща тельный анализ показывает, насколько невысоко изобретатели различных методов исчисления индексов ставили свои попытки, насколько справедливыми были, как правило, их собственные оценки значимости этих попыток. Тот, кто возьмет на себя труд продемонстрировать бес полезность индексных чисел для денежной теории и конкретных задач экономической политики, значительную часть своей аргументации сможет почерпнуть из работ тех авторов, которые и изобретали эти индексы.
{В круг наших задач не входит доказательство того, что изучение статистики цен и многочисленные приемы обработки этой статистки бесполезны для решения и других экономико-теоретических проблем. Мы должны ограничиться исследова нием их применимости только для целей получения результатов в рамках теории денег.}
Объективная меновая ценность денежной единицы может быть выра жена в единицах любого индивидуального товара. Точно так же, как мы обычно говорим о денежной цене экономических благ, мы можем говорить об обратном феномене -о товарной цене денег. У нас будет столько значений этой «цены», сколько существует товаров, которые продаются на рынке за деньги. Но эти значения могут нам сообщить нам весьма немного, – они не дают ответа на интересующий нас вопрос. Проблема измерения объективной ценности денег имеет две стороны. Во-первых, необходимо получить численное выражение факта изменения объективной меновой ценности денег, после чего нужно будет решить вопрос о принципиальной возможности количественного определения вклада различных в причин в результирующее изменение отдельных цен. При этом особое внимание должно быть уделено вопросу о возможности получить количественное выражение таких факторов изменений покупательной способности денег, которые лежат на денежной стороне менового отношения 1
Коль скоро речь идет о первом вопросе, очевидно, что его решение должно предполагать существование такого блага или комплекта благ, которое обладает неизменной объективной меновой ценностью. Тот факт, что существование такого блага невозможно, не нуждается в дальнейшем пояснении, поскольку благо такого рода могло бы существовать только при условии полной независимости меновых пропорций всех благ от оценок индивидов. При тех постоянно изменяющихся основаниях, на которых в конечном счете покоятся рыночные меновые отношения, такое допущение в принципе не может быть истинным для общественного строя, базирующегося на свободном обмене благами2.
«Измерять» – означает устанавливать неизменное (или полагаемое таковым) отношение одного количества к другому. Неизменность измеряемого качества или по крайней мере обоснованность предположения о возможности этой неизменности образует sine qua поп [непременное условие] любых измерений. Самый факт изменений, подлежащих измерению, можно установить, только если данное условие выполняется. Только тогда при изменении отношения между мерой и измеряемым объектом, можно вменить это изменение причинам, по которым изменился объект. Таким образом, обе проблемы измерения двух разновид ностей изменения объективной меновой ценности денег неотделимы одна другой. Если одна из них окажется разрешимой, то это будет означать, что разрешима и другая, а доказательство отсутствия решения у одной из них будет служить доказательством неразрешимости и другой.
Почти все попытки разрешить проблемы измерения объективной меновой ценности денег, предпринимавшиеся до сегодняшнего дня, базирова лись на идее, согласно которой существует такой метод подсчета показа теля динамики цен большого количества товаров, применение которого обеспечит взаимопогашение факторов, лежащих на стороне товаров, позволив тем самым распознать и направление, и меру воздействия тех факторов, которые лежат на стороне денег. Это предположение будет доказано, а исследования, осуществленные с его помощью, приведут к желаемому результату, если взаимные пропорции обмена других эконо-
Следуя Менгеру, мы должны называть первый из приведенных вопросов проблемой измеримости внешней (aul3ere) объективной ценности денег, а второй– проблемой измеримости внутренней (innere) объективной ценности денег. – Прим. англ. перев. [См. последний абзац на с. 124 и прим. науч. ред. на с. 518. – Науч. ред.]
2 См.: Menger. Grundsätze der Volkswirtschaftslehre. 2. Aufl. Wien. 1923. S. 298 ff.
{В 1-м изд. вместо ссылки на 2-е изд. «Grundsätze» была ссылка на статью Менгера «Деньги»:
Menger. Art. «Geld» // Handwörterbuch der Staatswissenschaften. 3. Aufl. IV. Bd. 5. 588 ff.}
мических благ будут неизменны. Поскольку такое допущение не выполняется, всевозможные искусственные гипотезы, делаемые с целью обеспечить хоть какую-то обоснованность получаемых на этом пути выводов, должны быть отвергнуты. Однако такое решение означает полное исчез новение всяких оснований для использования статистики и вступление на территорию, где, в отсутствие всяких надежных ориентиров (которые могут быть обеспечены только полным пониманием всех законов, управ ляющих ценностью денег), мы оказываемся в полном тупике. Поскольку факторы, определяющие объективную меновую ценность денег, не получили удовлетворительного освещения каким-то иным способом, у нас нет никакой возможности разобраться в путаных нагромождениях статисти ческого материла. Но даже в том случае, если бы исследование факторов, определяющих цены и их изменения, и разделение этих факторов на изо лированные составляющие и могло бы быть произведено со всей возможной тщательностью, статистические исследования цен должны были бы полагаться лишь на собственные ресурсы именно там, где они нуждались бы в наибольшей поддержке извне. Иными словами, в денежной теории, как и во всяком другом разделе экономической теории, никогда не будет существовать никакой возможности количественно определить меру значимости отдельных факторов. Изучение влияния отдельных факторов, определяющих цены, никогда не достигнет такой стадии, когда оно позво лит количественно оценить раздельное влияние, оказываемое разными факторами. Все факторы, определяющие цены, проявляются только посредством субъективных индивидуальных оценок. Невозможно предска зать ту меру, в которой каждый данный фактор воздействует на эти субъективные оценки. Следовательно, оценка результатов статистического исследования цен, даже если эти результаты соответствуют имеющимся на данный момент теоретическим выводам, всегда будет в значительной степени зависеть от приблизительных прикидок исследователя, что существенно снижает значимость этих результатов. При определенных условиях индексные числа могут оказаться весьма полезными в качестве вспомо гательного инструмента изучения исторических данных о ценах. Однако их роль в развитии экономической теории, в частности в исследованиях природы и ценности денег, к сожалению, не является такой уж важной.
Недавно Визер выдвинул новые предложения по совершенствованию метода исчисления индексов цен на базе статистики семейных рас ходов, разработанного Фолкнером 1. В основе этого метода лежит поло-
О методе Фолкнера см.: Laughlin. The Principles of Money. London, 1903. Р. 213– 221; Кinley. Money. New York, 1909. Р. 253 ff. н. 1-.;
жение о том, что ценность денег должна изменяться, если изменяется номинальная заработная плата, а реальная заработная плата остается постоянной, поскольку теперь одно и то же количество реальной ценности имеет другое денежное выражение, или, иными словами, по скольку изменилось отношение между денежной единицей и единицей реальной ценности. С другой стороны, ценность денег считается неизменной, если номинальная заработная плата растет или уменьшается, и при этом реальная заработная плата изменяется параллельно номи нальной. Если вместо номинальной и реальной заработной платы взять номинальный и реальный доход, а вместо отдельного индивида рас смотреть все множество индивидов в обществе, то о таких изменениях совокупного денежного дохода, сопровождаемых соответствующими изменениями совокупного реального дохода, говорят, что они не сви детельствуют ни о каком вообще изменении ценности денег, даже если в соответствии с изменившимися условиями предложения в то же самое время имели место изменения цен. Ценность денег изменяется только в том случае, если изменилось денежное выражение реального дохода, оставшегося неизменным. Таким образом, указывает Визер, для того, чтобы измерить ценность денег, нужно выбрать ряд типичных разновидностей дохода и определить реальные расходы, соответствующие каждой разновидности, т. е. количества каждых товаров в натуральном выражении, на приобретение которых направляются эти доходы. Для некоторого года, выбранного забазовый, должны быть также установлены значения денежных расходов, соответствующие приобретениям натуральных благ. Затем для каждого года должны быть оценены те суммы денег, которые воплощают одни и те же количества реальных ценностей – при преобладающих в соответствующие периоды времени ценах. Утверждается, что в результате этих усилий будет можно построить некую среднюю величину, представляющую собой единое для всей страны денежное выражение реального дохо да, принятого забазу, – так, будто оно год за годом определяется на рынке. Таким образом, можно будет установить, осталось денежное выражение постоянного реального дохода в каждом году неизменным или оно оказалось выше или ниже значения предыдущего года, что, собственно, и будет означать построение показателя изменений ценности денег1
Очевидно, что технические трудности, встающие на пути применения этого метода, который из всех методов расчета индексных чисел является почти безупречным и наиболее продуманным, непреодо лимы. Однако даже если бы их можно было преодолеть, данный ме-
См.: Wieser. V-ber die Messung der Verandeгungen des Geldwerts // Schriften des Vereins fi.. ir Suzialpo!itik. Bd. 132. Leipzig, 1910. S. 544 f. Похоже, что еще в 1822 г. аналогичное предложение внес Джо: еф Лауи [Joseph LoweJ), см. об этом: Walsh. The Measurement of General Exchange Value. New York, 1901. Р. 84.
тод все-таки не позволил бы достичь тех целей, которые ставились при его разработке. Он мог бы достичь их только при выполнении того же условия, которое делало бы оправданным применение любого индексного метода, а именно при условии, что меновые отношения между отдельными экономическими благами – за исключением денег – остаются постоянными, а изменениям подвергается только меновое отношение между деньгами и другими экономическими благами. Это предполагает полную неподвижность всех общественных институтов, отсутствие изменений в народонаселении, постоянство структуры распределения богатства и доходов и неизменность инди видуальных субъективных оценок. Если все эти феномены находятся в постоянном движении, данное предположение оказывается совершенно несостоятельным.
Невозможно, чтобы это обстоятельство ускользнуло от внимания Визера, делающего особый упор на том, что необходимо принимать во внимание факт постепенных изменений, происходящих в структу ре доходов и общественных классов, на которые разделено общество, а также тот факт, что с течением времени какие-то виды потребляе мых благ исчезают, а какие-то появляются. Для краткосрочных периодов, считает Визер, эта проблема не создает особых сложностей, – достаточно легко обеспечить сопоставимость суммарных расходов путем исключения элементов, не входящих в оба сравниваемых набора. Для продолжительных периодов он рекомендует использовать цепной ме тод Маршалла, состоящий в том, что в сравниваемые наборы включа ется достаточное количество видов переходных благ, а сопоставление ограничивается сравнением одного и того же типа расходов и периода ми, непосредственно предшествующими один другому или следующи ми один за другим. Однако это не позволяет преодолеть указанные выше принципиальные сложности. Чем дальше мы отступаем в прошлое от текущего момента, тем больше благ мы должны исключать. Кажет ся, что в конце концов в выборке останется только та часть реального дохода, которая тратится на приобретение благ, удовлетворяющих самые базовые человеческие потребности. Но сопоставление оказывается невозможным даже в этих узких пределах: например, невозможно сопоставлять одежду ХХ и Х в. Еще в меньшей степени осуществимо историческое сопоставление доходов, которые всегда связаны с тем или иным типом разделения общества на классы. Увеличение сложности общественной структуры постоянно увеличивает число разновидностей дохода. Этот процесс ни в коей мере не ограничива ется дроблением существующих групп, – он является существенно более сложным. Члены одной группы выделяются в самостоятельную подгруппу и смешиваются с другими группами или их подгруппами самым причудливым образом. С какой разновидностью доходов про шлого можно сравнить, например, доходы современного фабричного рабочего?
Но даже если проигнорировать все эти соображения, возникнут другие сложности. Вполне возможно, и даже весьма вероятно, что субъективные оценки равных порций реального дохода современем изменяются. Изменения образа жизни, вкусов, мнений об объективной потребительной ценности конкретных экономических благ даже в крат косрочном периоде порождают необычайно сильные флюктуации. Если при количественном оценивании изменения ценности денег мы не примем все это во внимание, возникнут новые источники ошибок, которые могут радикально повлиять на результаты наших расчетов. С другой стороны, не существует вообще никаких мыслимых теоретических оснований, на которые можно было бы опереться в попытке учесть воздействие вышеперечисленных явлений.
В основании всех систем индексных чисел, встречающихся в рабо тах по теории денег и претендующих на нечто большее, чем игры с чис лами, лежит идея измерения полезности определенного количества
.
денег1 Цель соответствующих построений всегда состоит в том, чтобы
установить, является грамм золота более или менее полезным сегодня, чем он был в некий момент прошлого. Если бы речь шла об объективной потребительной ценности, такой подход, в принципе, мог бы породить какие-то результаты. Если угодно, мы могли бы сделать искусственное допущение, согласно которому, скажем, буханка хлеба имеет одну и ту же полезность в объективном смысле, всегда доставляя одну и ту же пищевую ценность. Нам нет необходимости задаваться вопросом, возможно ли это в принципе, поскольку это, очевидно, не относится к задаче, решаемой с помощью индексных чисел, которая состоит в определении субъективной ценности данного количества денег. Именно для этого изобретатели индексов вынуждены прибегать к туманной и противоречивой фиктивной конструкции, предполагающей существование бес смертного человека с неизменяемыми предпочтениями. В предложении Визера проследить вглубь веков динамику разных видов дохода можно увидеть попытку усовершенствовать эту фикцию, избавив ее от при сущих ей ограничений. Но попытка сделать невозможное возможным, предпринятая даже таким признанным ученым, каким является Визер, обречена на провал. Она представляет собой наиболее тонкую и разви тую систему построения индексных чисел. Тот факт, что даже она не увенчалась никаким практическим результатом, заставляет отбросить всю эту совокупность методов и построений. Разумеется, Визер не мог этого не понимать. То, что он не стал особо подчеркивать это обстоятельство, говорит о том, что им руководило не желание предложить решение задачи, а стремление выжать из того метода, который обычно применя ется, максимум того, что он может дать.
См.: Weiss. Die moderne Tendenz in dег Lehre vom Geldwert // Zeitschrift für Volkswirtschaft, Sozialpolitik und Verwaltung. Bd. 19. S. 546.
Непригодность предлагаемых методов для построения показателя изменения ценности денег сама по себе не является значимым препят ствием для их использования в практических задачах экономической политики. Даже если индексы не могут удовлетворить запросам теории, они могут приносить пользу путем обслуживания текущих нужд политиков, несмотря на свои фундаментальные недостатки и приблизительность методов, посредством которых фактически исчисляются индексные числа.
Если мы не имеем в виду никакой иной цели, кроме сопоставления двух лежащих рядом моментов времени. то в целях получения неких предварительныхи приблизительных выводов, мы можем проигнорировать ошибки, присущие всем методам исчисления индексов. Например, можно измерить изменения ценности денег, имевшие место в период между движением цен на фондовой бирже и изменением покупательной способности денег, выраженном в динамике товарных цен1.
Аналогичным образом можно отслеживать динамику покупательной способности денег, используя показатели помесячной статистики. Не подлежит сомнению наличие практической пользы для конкретных целей у всех подобных расчетов, – она доказана недавним ходом событий. Однако мы должны остерегаться требовать от них больше, чем они способны дать.
См. также ниже, с. 214. •-:
{Общий очерк проблемы.;п, -,
1. 1 \ , . 5;: р
Любые изменения меновых пропорций между экономическими благами порож дают сдвиги в социальной структуре общества. Изменения меновых пропорций улучшает экономическое положение одних хозяйств и ухудшает положение других. Так, изменение менового отношения между углем и другими экономически ми благами в пользу угля увеличивает доходы производителей угля и уменьшает доходы других индивидов. Ситуацию, когда подобные явления, сопровождающие изменения меновых пропорций, не происходили бы, невозможно вообразить. Подобные побочные последствия существуют и у тех изменений объективной ценности денег, причины которых лежат на стороне денег. Однако формы и масштабы последствий изменения объективной меновой ценности денег, претерпе ваемых обществом, существенно отличаются от последствий изменения внутрен ней объективной меновой ценности других экономических благ. Это объясняется тем, что положение людей по отношению к деньгам принципиально отличается от того положения, которое люди занимают в отношении других обмениваемых благ. Если по отношению к обмениваемым благам люди являются либо потребителями, либо продавцами, то в отношении денег люди находятся в положе· нии только и исключительно продавцов, – деньги приобретаются не для того чтобы потреблять их или использовать в производстве, а для того, чтобы снова
«продать» их'. Тем самым денежные запасы индивидуальных хозяйств всегда в определенном смысле равны товарным запасам торговцев. При обесценении благ, входящих в состав запасов, т. е. при уменьшении степени обмениваемости запасов, разница между объективной меновой ценностью на момент попадания блага в состав запасов и на момент реализации представляет собой уменьшение меновой мощи собственника запаса. Это явление характерно как для товарных запасов (в этом случае оно известно всем, кто искушен в рыночных отношениях), так и для запасов денег, однако это в меньшей мере распространяется на запасы благ, предназначенные для потребления домашними хозяйствами. В этом случае хозяйствующий субъект не ощущает изменения объективной ценности данного запаса, поскольку он не собирается его реализовывать [на рынке]. Убытки или, точнее, упущенная выгода возникают только потому, что в изменившихся рыночных условиях появляется возможность либо приобрести то же количество благ дешевле, либо приобрести большее количество благ за ту же цену. Порождаемый этим ущерб, как правило, бывает небольшим, поскольку в наше время запасы благ, которые домашнее хозяйство хранит в ожидании будущего использования, играют лишь незначительную роль. Там, где такие запасы вообще существуют,
{См.: Ricardo. Letters to Malthus / Ed. Вопаr. Oxford, 1887. Р. 1О; Menger. Art. «Geld» // Handwörterbuch der Staatswissenschaften. 3. Aufl. lV. Bd. S. 605 Anm.}
речь идет о предметах роскоши, хранящихся в домашних хозяйствах представи телей высших классов, или о закупках сезонных товаров, цены на которые в другие сезоны обычно никогда не падают. Так, раньше хозяйки закупали осенью картофель, дрова и другие товары, запасы которых расходовались в течение зимы. В развитой рыночной экономике создание индивидами подобных запасов про исходит все реже.
Убытки и прибыль индивидуальных хозяйств, возникающие вследствие изменения цен, не ограничиваются теми благами, которые уже находятся в их распоряжении. Равным образом изменения цен влияют на экономические последствия тех сделок, посредством которых настоящие блага обмениваются на будущие. На тех, кто заключает на рынке срочные сделки и не включает в договор оговорку о понижении и/или повышении цены или не прибегает к страховому покрытию своих обязательств, каждое грядущее изменение цен, которое не было предусмотрено и просчитано, эти грядущие изменения окажут огромное воздействие. Это будет происходить при каждой сделке купли-продажи товаров, а также при каждом обмене настоящих благ на будущие, осуществляемом посредством денег. Однако наибольшее значение это имеет для кредитных операций, так как большинство кредитных сделок заключаются в деньгах, а страхование сторонна случай убытков, вызванных колебаниями покупательной силы денег, не принято. Воздействие изменений ценности денег (впредь мы будем употреблять это выражение вместо громоздкого «изменение внутренней объективной меновой ценности денег») на денежные запасы индивидов и на кредитные сделки следует изучать по отдельности. Последние должны быть сперва изучены в предположении, в соответствии с которым используются деньги только одной разновидности, – более сложные случаи, когда одновременно существуют несколько раз новидностей денег, должны исследоваться только после этого.}
Изменения объективной меновой ценности денег деформируют структуру доходов и собственности. Это происходит потому, что, с одной стороны, люди склонны не замечать изменений ценности денег, и, с другой стороны, потому что изменения объективной меновой ценности денег не воздействуют на все экономические блага единообразно и одновременно.
В течение сотен или даже тысяч лет, люди не имели никакого представления о том, что изменения объективной меновой ценности денег могут вызываться денежными факторами. Они старались объяснить каждое изменение цен исключительно изменениями на стороне товаров. Огромным достижением Бодена было то, что он первым оспорил это положение, которое впоследствии совершенно исчезло из научной ли тературы. В течение длительного периода это убеждение доминировало в обыденном сознании. Тем не менее когда люди обменивают настоящие блага на будущие блага, в своих оценках они не принимают во внимание будущие изменения объективной меновой ценности денег. Кредиторы и заемщики не учитывают возможность будущих колебаний объективной меновой ценности денег.
Сделки, в ходе которых настоящие блага обмениваются на буду щие, имеют место также и в тех случаях, когда обязательство должно быть исполнено не в деньгах, а в других благах. Еще чаще встречаются сделки, в которых какая-либо из сторонне должна исполнять договор до тех пор, пока не наступит определенный момент времени. Все по добные сделки предполагают наличие риска, и всем, кто заключает по добные договоры, этот факт хорошо известен. Когда кто-то покупает или продает фьючерсы на зерно, хлопок или сахар или когда кто-то заключает долгосрочный контракт на поставку угля, железа или дре весины, он вполне отдает себе отчет в рисковой природе такой сделки. Он тщательно взвешивает будущие скачки цен и часто предпринима ет шаги по хеджированию таких сделок, прибегая к страховым меха низмам, подобным тем, что предоставляются современными биржами, и направленным на уменьшение влияния алеаторных (случайных) факторов.
При заключении долгосрочных денежных контрактов стороны обычно не осознают, что они осуществляют спекулятивные сделки. Люди руководствуются убеждением, что деньги имеют неизменную ценность, что их объективная меновая ценность не подвержена колебаниям, по крайней мере в той части, которая имеет отношение к воздействующим на нее денежным факторам. Это особенно наглядно проявляется в пред посылках, из которых исходит законодательство в части, имеющей отношение к проблеме объективной меновой ценности денег.
Законодательство предполагает стабильность объективной меновой ценности денег. Иногда говорят, что законодательствопризнает фикцию постоянства меновой ценности денег. Однако это не так. Говоря о фик ции, закон требует от нас взять фактическую ситуацию и представить себе, что она отличается от той, которая сложилась в реальности, либо посредством мысленного добавления в нее фактически отсутствующих в ней элементов, либо посредством мысленного изъятия из реальной си туации фактически присутствующих элементов так, чтобы обеспечить возможность применения положений права к ситуации, трансформированной таким образом. Это делается с целью обеспечения возможности вынесения судебных решений по аналогии, когда прямое применение положений права невозможно. Природа юридических фикций определяется именно этой целью, а сами эти фикции существуют только в той мере, в какой удовлетворяют этому требованию. Законодатель и судья всегда осознают тот факт, что фиктивная ситуация не соответствует ре альности. Это справедливо также и для так называемых догматических фикций, которые применяются в юриспруденции для того, чтобы пра вовые факты могли быть подвергнуты систематической классификации и соотноситься друг с другом. Здесь тоже ситуация мыслится так, как
будто она существует, причем не предполагается, что она существует фактически1.
Подход законодателя к деньгам совершенно отличен от вышеописан ного. Юристы вообще не знакомы с проблемой ценности денег, – они ничего не знают о колебаниях их меновой ценности. Наивное и широко распространенное убеждение в стабильности ценности денег при всей своей неопределенности находит полное выражение в законе. Ни один из многочисленных случаев внезапного и значительного изменения ценности денег никогда не служил мотивом для критического анализа юридического подхода к этому предмету. К тому моменту, когда Боден осуществил свою попытку анализа изменений покупательной способности денег, рассматривая их как следствие причин, лежащих в денежной сфере, система гражданского права уже сложилась. И последние откры тия современных экономистов-теоретиков пока никак не отразились на соответствующих законах. Для законодателя неизменность ценности денег представляет собой не фикцию, но факт.
В то же время закон уделяет повышенное внимание некоторым случайным вопросам, связанным с ценностью денег. Детально исследуется вопрос, каким образом должны исчисляться существующие юридически обязательства и задолженности, если на них оказывает влияние пересчет из одной валюты в другую. В прошлом юриспруденция столь же дотош но занималась проблемой королевской прерогативы на перечеканку денег и изменение их металлического содержания. Позже юристы детально разрабатывали вопросы, проистекающие из изменения политики государств в отношении вначале кредитных и металлических денег, а затем серебра и золота2. Тем не менее соответствующие решения, предлагав шиеся юристами, не подвели их к признанию того факта, что ценность денег подвержена непрестанным колебаниям. В действительности, сама природа проблемы в сочетании с тем способом, которым она осмыслива лась юристами, сделали это признание принципиально невозможным. Проблема трактовалась ими не в свете отношения закона к изменениям ценности денег, а как вопрос власти князей и государства по своему произволу изменять имеющиеся обязательства, нарушая таким образом существующие права. В свое время этот контекст породил вопрос, весьма занимавший юристов прошлого: чем определяется «законная сила денег» (legal validity of mоnеу)- штампом правителя страны, стоящим на монете, или ее металлическим содержанием? Позже юридическая мысль со-
См.: Dernburg. Pandekten. 6. Aufl. Berlin, 1900. Bd. 1. S. 84. О том, что одной из главных характеристик фикции является явное осознание ее фиктивности, см.: Vaihinger. Die Phi!osophie des Als оЬ. 6. Aufl. Leipzig, 1920. S. 173 (The Philosophy of
«As if». London: Kegan Paul, 1924).
2 Имеется в виду практика установления официального (т. е. произвольного) курса между кредитными билетами и металлическими деньгами, и между серебром и золотом, характерная для XVIII-XIX вв. до принятия золотого стандарта большинством развитых стран мира и демонетизации серебра. – Прим. науч. ред.
средоточилась на поисках ответа на другой вопрос – что именно, веление закона или свобода ведения деловых операций придают деньгам статус узаконенного средства платежа. Общественный вердикт, основанный на принципах частной собственности и защиты приобретенных прав, да вал один и тот же ответ на оба эти вопроса: Pтout quidque contтactum est, ita et solvi debet; ut сит те contтaximus, те solvi debet, veluti сит mutuum dedimus, ut теtто pecuniae tantundem solvi debeat [«Исполнение должно производиться смотря по тому, как нечто было согласовано в договоре. Так что, когда мы заключили договор посредством (передачи) вещи, исполнение должно происходить посредством (возврата) вещи; как, например, когда мы дали взаймы с ем, что обязательство должно быть исполне но обратным платежом такого же количества денег»]1. Фигурировавшие в этой связи в контрактах оговорки, согласно которым ничто не должно было считаться деньгами, кроме того, что считалось таковыми во время заключения сделки, а долги должны погашаться не просто металлом, но теми деньгами, которые оговорены в контракте, были следствием считавшегося единственно верным мнения, распространенного среди всех классов общества (особенно среди купеческого сословия), что для монеты важнейшим является ее металлическое содержание, а штамп есть не более чем авторитетное удостоверение ее пробы и веса. Никому не при ходило в голову считать монеты, использовавшиеся в деловых расчетах, чем-то кроме кусков металла одинакового веса и пробы. Сегодня понятно, что денежный стандарт в те времена был, вне всякого сомнения, металли ческим стандартом.
Точка зрения, согласно которой при исполнении обязательств по кон трактам, включающим в себя денежные платежи, во внимание должно приниматься лишь металлическое содержание денег, восторжествовала над номиналистской доктриной, которой придерживались власти, осуществлявшие чекан. Эта точка зрения находит свое выражение в реше ниях судебных инстанций по стабилизации металлическогосодержания: отчеканенных монет. С конца XVII столетия, когда средства обращения эволюционировали до стадии постоянных денежных стандартов, именно эта точка зрения обеспечила критерии для определения курсов между различными монетами из одного и того же металла (обращавшимися параллельно или сменявшими одна другую), а также в рамках попыток (заведомо обреченных на провал) соединить два металла в рамках единой денежной системы.
L. 80, Dig. De solutionibus et liberationibus 46, 3. Pomponius libo quato ad Quintum Mucium (Диrесты, кн. 46, титул III «Об исполнении (обязательств) и освобождении (от обязательств), §80. Помпоний в 4-й книге «Комментариев к Квинту Муцию»). См. так же: Seidler. Die Schwankungen desGeldwertes und die juristische Lehre von dem Inhalt der Geldschulden // Jahrbücher für Nationalökonomie und Sta tistik. (1894.) 3. Folge. Bd.
7. S. 685 ff.; Endemann. Studien in der omanische-kanonistischen Wirtschafts– und Rechtslehre bis gegen Ende des 17. Jahrhunderts. Berlin, 1874. Bd. 2. S. 173.
Юриспруденция оставила без внимания вопрос ценности денег даже после появления кредитных денег и возникновения порожденных ими проблем. Считалось, что система бумажных денег соответствует духу закона, только если бумажные деньги остаются постоянным эквивален том металлических денег, по отношению к которым они были эквива лентом первоначально и которые они заменили, либо если в долговых контрактах сохранялись неизменное металлическое содержание или металлическая ценность требований. Однако тот факт, что может измениться ценность самих мета. лличес?Сuх денег, ускользнул от внимания и законодателей, и обыденного сознания, – по крайней мере если речь идет о золоте (сегодня нет необходимости рассматривать какой-либо иной металл). Юриспруденция не выработала на этот счет ни одной юридической максимы, хотя экономистам это свойство денег хорошо известно на протяжении уже трехсот лет.
Наивная убежденность законодателей в стабильной ценности денег полностью отражала обыденное мнение. Возникновение любого разно гласия между обыденным мнением и законом обязательно порождает какую-то реакцию, – люди предпринимают какие-то действия, направленные на исправление того раздела законодательства, который оценивается как несправедливый. Конфликты такого рода обычно разрешаются победой общественного мнения над законом, – в конечном счете в законе воплощаются воззрения правящего класса. Тот факт, что в истории нельзя найти никаких следов какой-либо оппозиции законам, затрагивающим вопросы ценности денег, показывает со всей очевидностью, что законы в этой части, вероятно, никогда не противоречили пре обладающему мнению. Можно сказать, что не только законы, но и общественное мнение, в свою очередь, никогда не испытывало ни малейших сомнений в стабильной ценности денег. Более того, оно в такой степени не сомневалось на этот счет, что в течение чрезвычайно длительного периода деньги трактовались как мершю ценности. Именно поэтому тем. кто заключал тогда кредитные сделки, предполагавшие денежные платежи, никогда не приходило в голову учитывать будущие колебания покупательной способности денег.
Каждое изменение менового отношения между деньгами и другими экономическими благами изменяет положение, которое первоначально подразумевала каждая из сторон кредитной сделки с денежным платежом. Увеличение покупательной способности денег влечет за собой потери для должника и преимущества для кредитора, ее уменьшение вызывает обратные последствия. Если бы стороны сделки, в тот момент, когда они обменивают настоящее благо на будущее благо, предусмотрели бы в кредитном договоре ожидаемые изменения ценности денег, эти последствия не наступили бы (надо признать, однако, что ни степень, ни направление этих изменений невозможно спрогнозировать).
Свойство покупательной способности изменяться учитывалась толь
ко тогда, когда стороны имели дело с проблемой сосуществования двух
или более видов денег, меновое отношение между которыми способно претерпевать значительные колебания. Широко известно, что при за ключении разнообразных [международных] кредитных сделок стороны в полной мере предусматривают возможные в будущем колебания валютных курсов. Значение, которое имеют эти соображения, как в случае торговли между странами с разными валютами, так и в случае внутрен ней торговли в стране, где обращается более одного вида денег, хорошо известно. Однако в этих конкретных случаях признание способности ценности той или иной разновидности денег изменяться не сопровождалось отказом от общего предположения о стабильности ценности денег вообще. Колебания ценности одной разновидности денег измеряются посредством установления соответствия их денежной единицы некоторому количеству денежных единиц другой разновидности, причем ценность этой другой разновидности денег предполагается стабильной. Колебания валюты, стабильность которой подлежит выяснению, из меряются в единицах золота. Однако в действительности тот факт, что золотые деньги также способны менять свою ценность, не учитывается. Заключая сделки, индивиды учитывают, что объективная меновая ценность денег может изменяться, только если они видят в этом проблему. При этом сама эта проблема усматривается только в изменении ценности по отношению к определенным другим видам денег, а не трактуется как общее свойство, присущее всем деньгам вообще. Золото – главное общее средство обмена – полагается имеющим стабильную ценность1.
В той мере, в какой изменения объективной меновой ценности денег являются объектом предвидения, они оказывают влияние на условия
кредитных сделок. Если в будущем ожидается падение покупательной способности денежной единицы, кредиторы должны подготовиться к тому, что сумма денег, которую должник выплатит по завершении сделки, будет иметь меньшую покупательную способность, чем первоначально одолженная сумма. В действительности кредиторы поступят более разумно, если они вообще не будут одалживать свои деньги в этой ситуации, купив на них другие блага. Для должников верно обратное.
В рецензии на первое издание этой книги (см. Die Neue Zeit. 30. Jahг. Bd. 2. S. 1024-1027) Гильфердинг подверг критике эту аргументацию, назвав ее «просто смехотворной». Ожидать, чтобы это чувство юмора разделялось теми жителями Германии. которые пострадали от обесценения марки, означало бы, пожалуй, требовать слишком многого. Но уровень понимания проблемы в Германии всего два года назад едва ли был выше довоенного. Фишер в своем выступлении перед комитетом по банкам и денежному обращению палаты представителей конгресса США привел ряд примеров такого непонимания (см.: Hearings Before the Committee on Bank ing and Currency of the House of Representatives. 67th Congr. 4th sess. оп H. R. 11788. Washington, D. C., 1923. Р. 5 ff., 25 ff.). В этом поистине есть какой-то рок, – денежная и экономическая политика Германии в последние годы оказалась в руках таких людей, как Гильфердинг и Гавенштайн, которые не подготовлены даже к тому, чтобы справиться с обесценением марки против золота.
Если они накупят на занятые ими деньги товаров, которые продадут через некоторое время, они получат некий избыток над той суммой, которую они должны будут вернуть кредиторам. Соответственно нетрудно понять, что до тех пор, пока будет ожидаться обесценение денег, те, кто их ссужают, будут требовать повышенную ставку процента, а те, кто занимают деньги, будут готовы ее уплачивать. С другой стороны, если ожидается увеличение ценности денег, ставка процента будет ниже, чем она была бы в противном случае'.
Таким образом, если направление и величину изменений меновой ценности можно предвидеть, то такие изменения не смогут затронуть отношения между кредиторами и должниками, – прогнозируемая ди намика покупательной способности денег в значительной мере будет учтена в условиях кредитной сделки2• Но так как это предположение не выполняется (даже если рассматриваются колебания ценности кредитных и декретных денег против золота) – за исключением случаев, когда такое предвидение делается в слишком широких пределах, – то меры предосторожности против будущих изменений ценности денег, фигурирующие в кредитных договорах, с необходимостью неадекват ны. В то же время даже сегодня, после тех значительных и очень рез ких колебаний ценности золота, которые имели место с начала [первой] мировой войны, огромное большинство тех, кто вовлечен в хозяйственную деятельность (можно сказать, все, за исключением горстки тех, кто знаком с экономической теорией), не имеют никакого представления о том, что ценность золота может изменяться. Ценность золотых валют по-прежнему полагается стабильной.
Экономисты, осознавшие тот факт, что ценность даже самых лучших денег может изменяться, рекомендовали так составлять кредит ные договора, т. е. так фиксировать условия, на которых будущие благаменяются на настоящие, чтобы в качестве средства обмена выступало не одно-единственное благо, как это обычно делается сегодня, а целый комплект благ. Если не практически, то теоретически возможно, чтобы в такой комплект были включены все вообще экономические блага. Если бы эти предложения были приняты, деньги по-прежнему использова лись бы как средство обмена одних настоящих благ на другие, однако в кредитных сделках погашение обязательств осуществлялось бы не путем уплаты номинальной денежной суммы, оговоренной в договоре, а посредством платежа денежной суммы, которая бы обладала бы такой покупательной способностью, которую номинальная сумма имела в момент подписания договора. Таким образом, если объективная меновая ценность денег растет в период действия договора, то соответствующий платеж уменьшается, а если она падает, то увеличивается.
См.: Knies. Geld und Kredit. Beгlin, 1876. Bd. 2. Teil I. S. 105 ff.; Fisheт. The Rate of Interest. New Уогk, 1907. Р. 77 ff., 257 ff., 356 ff.
2 См.: Clark. Essentials of Economic Тhеогу. New York, 1907. Р. 541 ff.
Аргументация, приведенная выше, когда мы говорили о проблеме измеримости изменений ценности денег, показывает фундаментальную неадекватность этих предложений. Если цены различных экономических благ будут участвовать в определении индексов покупательной способности без весовых коэффициентов, отражающих их относительные количества, недостатки, для преодоления которых предлагается этот метод, будут только усилены. Если изменениям цен таких товаров, как пшеница, рожь, хлопок, уголь и железо, придается такая же значимость, как изменением цен бумаги, опиума, бриллиантов или никеля, то применение табличного стандарта (tabular standard) приведет к тому, что долгосрочные контракты станут даже более неопределенными, чем сегодня. Если же использовать то, что называется средней взвешенной, в которой вклад цены каждого отдельного товара в сводный индекс пропорционален относительной значимости этого товара1, то это будет по рождать те же самые последствия каждый раз, когда структура производства или потребления будет претерпевать изменения. Субъективные оценки, присваиваемые людьми различным экономическим благам, подвержены постоянным изменениям в той же мере, что и условия производства, но этот факт невозможно учесть при подсчете индекса покупательной способности, поскольку эти меняющиеся факторы должны быть постоянными, чтобы обеспечивалась связь с прошлым периодом.
Вероятно, сегодня всякое упоминание о последствиях изменения ценности денег для кредитов и задолженности неизбежно будет ассо циироваться с чудовищными инфляционными экспериментами, характерными для новейшей истории Европы. В конце периода инфляции юристы всех стран во всех деталях обсуждали вопрос, возможно ли (или даже возможно ли все еще) с помощью существующих или новых законов компенсировать ущерб, понесенный кредиторами. В ходе этих обсуждений обычно упускалось из виду, что предлагаемые модификации содержания кредитных договоров, имевшие целью компенсировать последствия обесценения денег, на самом деле были направлены на ней трализацию последствий применений законов. Дело обстояло вовсе не таким образом, что нужные законы должны были устранить неудобства, к возникновению которых законодательство не имело никакого отношения. Именно законодательствои породило те самые неудобства, которые так остро ощущались всеми, именно законодательство дало правительствам возможность произвести обесценение валют. Юридическая мак сима, в соответствии с которой неконвертируемые в деньги банкноты получили статус узаконенного средства платежа наравне с золотыми деньгами, находившимися в обращении к началу войны (между этими видами денег не было ничего общего, кроме названия «марка»), представляет собой часть целой системы юридических норм, позволяющих
См.: Walsh. The Measurementof General Exchange Value. New York, 1901. Р. 80 ff.;
Zizek. Die statistischen Mittelwerte. Leipzig, 1908. Р 183 ff.
государству использовать свою власть для получения дохода в форме создания новых денег. Эта максима может быть отделена от этой системы не в большей мере, чем законы, позволяющие аннулировать обяза тельства банков по обмену их банкнот [на золото] и принуждать их кредитовать правительства путем выпуска новых банкнот.
Когда юристы и бизнесмены заявляют, что обесценение денег оказывает сильнейшее влияние на все виды долговых обязательств, что оно затрудняет или вовсе делает невозможным ведение любого бизнеса, что онос необходимостью порождает такие последствия, которых не желает никто и которые все расценивают как несправедливые, мы, естествен но, выражаем согласие с такими юристами и бизнесменами. В рамках общественного строя, который целиком и полностью основан на использовании денег и при котором весь учет ведется в деньгах, разрушение денежной системы означает не более и не менее как разрушение оснований для всей системы обмена в целом. Тем не менее это зло не может быть преодолено принятием законов, разработанных по случаю (ad hoc) и предназначенных для того, чтобы снять бремя обесценения с одного лица, группы лиц или общественного класса и переложить их на других лиц, группы или классы. Если мы хотим изжить пагубные последствия обесценения, мы должны осознать, что необходимо противостоять политике инфляции, порождающей это явление.
Предлагалось также, чтобы все денежные обязательства непремен но заключались в единицах золота, а не в номинальных единицах на циональных валют. Если бы это предложение было принято, на каждую марку, взятую в долг, нужно было бы отдавать кредитору такую сумму, на которую в момент погашения долга можно было бы купить то же количество золота, которое содержалось в марке в момент заключения до говора займа1. Тотфакт, что эти предложения выдвигаются именно те перь, и то обстоятельство, что они встречают благосклонную реакцию, показывают, что этатизм уже потерял свою власть над денежной системой и что политика инфляции рано или поздно придет к концу2. Всего несколько лет назад такое предложение было бы либо отвергнуто как бредовое, либо было бы названо государственной изменой. В этой связи весьма характерно, что первые шаги по принуждению к принятию идеи, в соответствии с которой ценность узаконенного средства платежа в виде бумажной марки должна быть ограничена его рыночной ценностью, во всех без исключения случаях делались в направлении, выгодном для государственной казны.
Для того чтобы преодолеть последствия политики неограниченной инфляции, необходима лишь одна мера – отказ от осуществления всех инфляционных мероприятий. Проблема, которую сторонники табличного стандарта хотят решить посредством «товарной валюты», добавляе-
1 См.: Miigel. Geldenwertung und Gesetzgebung. Berlin, 1923. S. 24.}, , ,
2 Необходимо напомнить, что это написано в 1924 г. – Прим. англ. перев.
мой к металлическим деньгам, проблема, которую пытается разрешить Ирвинг Фишер, предлагающий стабилизировать покупательную способность денег, состоит совершенно в другом, а именно в том, как быть с изменения. ми ценности змота.
Наивная концепция денег, предполагающая стабильность их ценности и приписывающая им функцию меры ценности, является также причи ной, по которой экономический расчет и учет ведутся в терминах денег.
Бухгалтерский учет не является совершенным отражением реальности. Точность его данных иллюзорна. Получаемые с его помощью оцен ки товаров и прав всегда зависят от более или менее неопределенных и неизвестных факторов. Узаконенная коммерческая практика пыта ется преодолеть неопределенность, порождаемую товарной компонен той этих оценок, прибегая к максимально консервативным процедурам учета. В соответствии с этим в принципы учета заложены максимально консервативное оценивание активов и максимально широкое оценивание обязательств. Так, бухгалтерский учет стремите. я защитить кредиторов торговца и оградить его самого от последствий самообмана по по воду успешности его дела.
Но и в этом отношении у бухгалтерского учета имеются серьезные дефекты, порождаемые неопределенностью оценок денежных обяза тельств, которая связана с неопределенностью изменения ценности са мих денег. Однако ни торговец, ни бухгалтер, ни коммерческий суд не ждут с этой стороны никакого подвоха. Они считают деньги мерой цен и мерилом ценности и оперируют с денежными единицами точно так же, как они оперируют с единицами длины, площади, мощности или веса. И если какой-нибудь экономист когда-нибудь обратит их внимание на сомнительность этих операций, они даже не поймут, о чем он говорит1.
В марте 1892 г. в Вене на заседании Комиссии по вопросам денежного обращения, созданной для разработки новой денежной системы Австрии, Карл Менгер заметил: «Я хотел бы добавить, что не только законодатели, но и все мы в своей по вседневной жизнедеятельности привыкли не обращать внимания на колебания покупательной способности денег. Даже такие уважаемые банкиры, какими являются присутствующие здесь господа, составляя в конце года свои балансовые отчеты, не задаются вопросом: , , А что означает изменившаяся сумма нашего акционерного капитала с учетом изменившейся покупательной способности – убыль капитала или его прибыток?" Это замечание Менгера было не понято присутствовавшим на засе дании директором банка «Боденкредитанштальт» Теодором фон Тауссигом, самым выдающимся из всех австрийских банкиров. Он отвечал: «Балансовая таблица урав нивает имущество, или активы компании или отдельного лица, с соответствующими обязательствами, причем обе стороны таблицы выражены в единицах общепринятого
Такое игнорирование изменений ценности денег при осуществлении экономического расчета искажает итоги учета прибылей и убытков. Если ценность денег падает, обычная бухгалтерская практика, не учитывающая обесценение денег, показывает фиктивную прибыль, поскольку прибыль рассчитывается как балансовая разница между суммами вы ручки, полученной от продаж и измеренной в деньгах понизившейся ценности, и затрат на производство, которые исчислены в деньгах более высокой ценности. Кроме того, практика учета списаний капитала состоит в том, что из балансовой стоимости, оцененной в деньгах более высокой ценности, списываются ее компоненты, оцениваемые в деньгах уменьшившейся ценности. Таким образом, то, что ошибочно трактуется как прибыль, а на самом деле представляет собой израсходованную часть накопленного капитала, либо потреблено предпринимателем, либо передано потребителям через заниженные цены (т. е. не учитывающие обесценения денег. – Науч. ред.) или работникам в форме завышенной заработной платы, причем государство облагает все это налогом на до ход или прибыль. В любом случае искажение бухгалтерским учетом счета капитала приводит к его расходованию («проеданию»). При определенных условиях соответствующая убыль капитала и увеличение потребления отчасти могут быть компенсированы тем, что обесценение денег может приводить и к увеличению реальной прибыли (например, должников), которая не потребляется, а накапливается в составе резервов. Однако это может лишь отчасти уменьшить степень разрушения капитала, вызванного обесценением денег1.
Потребители благ, продающихся слишком дешево вследствие вышеуказанных ошибок бухгалтерского учета, необязательно являются
мерила ценности денежного стандарта, в частности в Австрии – в гульденах. Я не могу понять, каким образом мы, выражая имущество и задолженность в единицах денежного стандарта (предполагаемых нами однородными}, можем учесть изменения стандарта измерения, а не изменения того объекта, который мы измеряем, как это делается обычно». Тауссиг не сумел понять, что главным пунктом обсуждаемой проблемы были оценка самой ценности благ и величина ее уменьшения, подлежащая списанию, а не балансирование денежных требований с денежными обязательствами. Он не понял также, чтосчет прибылей и убытков должен учитывать, чтобы не быть безнадежно неточным, изменение покупательной способности денег. В своем ответе Менгер не имел возможности вернуться к сути вопроса, поскольку он тогда в большей мере сконцентрировался на том, чтобы объяснить присутствующим, что он вовсе не имел намерения обвинять руководителей банков в нечестном ведении дел, как это ошибочно решил Тауссиг. Менгер добавил: «То, о чем я говорил, относится, скорее, ко всем нам, а не только к директорам банков (я сказал – даже те люди, которые стоят во главе банков), – мы все совершаем ошибку, не учитывая в повседневной жизни изменение ценности денег». См.: Stenographische Potokolle uber die vom 8. bls 17. Miirz 1892 abgehaltenen Sitzungen der nach Wien einberufenen Wiihrungs Enquete-Komission. Wien, 1892. S. 211, 257, 270.
1 См. мою книгу «Nation, Staat und Wirtschaft» (Wien, 1919. S. 129 ff.). С тех пор в Австрии и Германии вышел целый ряд статей, посвященный данному вопросу.
жителями той же территории, где обесценивающиеся деньги обращаются в качестве национальной валюты. Занижение цен, порождаемое обесценением валюты, стимулирует экспорт в страны со стабильной ценностью денег или в те страны, национальная валюта которых обес ценивается меньшим темпом. Предприниматель, ведущий учет в денежных единицах постоянной ценности, не в состоянии конкурировать с предпринимателем, который готов делать искусственный пода рок сво им потребителям в виде расходования («проедания») своего капитала. В 1920-1921 гг. нидерландские торговцы, продававшие товары в Ав стрию, могли через некоторое время выкупать их обратно по более низким ценам, чем они продавали их первоначально, поскольку австрий ские торговцы совершенно не отдавали себе отчета в том, что продают их по ценам ниже, чем те, по которым продавались в первый раз.
Поскольку истинное положение дел никем не осознается, обычно по поводу растущего экспорта наблюдается наивное ликование в меркан тилистском духе, -люди усматривают вожделенную «экспортную пре мию» в том, что на самом деле является следствием обесценения денег и игнорирования этого процесса при учете. Но как только обнаружива ется, что источником, обеспечивающим эту премию, служат капиталы всех без исключения жителей страны, вся эта лихорадка распродажи обычно перестает вызывать такой восторг. В свою очередь, и в странах импортерах общественное мнение колеблется между проклятиями в адрес «демпинга» и удовлетворением от благоприятных условий, в которых жители имеют возможность делать свои покупки.
Если обесценение валюты представляет собой результат правительственной политики инфляции, осуществляемой посредством эмиссии банкнот, разрушительных последствий ошибочного экономического расчета можно избежать, ведя бухгалтерию в денежных единицах стабильной ценности. Однако если речь идет об обесценении золота, т. е. об обесценении мировых денег, то такого простого выхода не существует1.
:J·.
Если отвлечься от обмена настоящих благ на будущие блага и на время ограничиться рассмотрением ситуаций, в которых настоящие блага обмениваются на настоящие [т. е. имеющиеся в момент обмена) деньги, мы сразу же обнаружим фундаментальную разницу между последствиями изолированного изменения цены отдельного товара вследствие измене ний, имеющих место исключительно на товарной стороне сделки, и последствиями общих изменений менового отношения между деньгами и другими экономическими благами, происходящими из-за изменений,
См. далее ниже, с. 439 ел.
имеющих место на стороне денег. Изменения цены отдельного товара воздействуют на распределение благ между индивидами прежде всего потому, что этот товар, если он вообще участвует в обменах, по определению не распределен между индивидами в соответствии со структу рой спроса на него. Существуют такие экономические агенты, которые производят товар (в широком смысле слова, так что в состав этих агентов входят и продавцы этого товара), и такие, которые приобретают его только для собственного потребления. Последствия смещения менового отношения между этим конкретным товаром и всеми остальными экономическими благами (включая деньги) очевидны, – кто именно ско рее всего выиграет в результате наступления этих последствий, а кто проиграет, достаточно очевидно.
В случае денег последствия имеют иной характер. В том, что каса ется денег, все экономические агенты в определенном смысле являются продавцами1. Каждый экономический агент поддерживает денежный запас, соответствующий масштабу и интенсивности, с которыми он в состоянии выражать свой рыночный спрос на деньги. Если бы объективна. я меновая ценность всех денежных запасов в мире могла бы увеличиваться или уменьшаться мгновенно и равнр1х пропорциях, если бы денежные цены всех товаров могли бы подниматься и падать единообразно, то такие изменения никак не повлияли бы на относительное богатство отдельных экономических агентов. При проведении соответствующих денежных расчетов использовались бы большие или меньшие числа, вот и всё. В этих гипотетических условиях изменения ценности денег имели бы не больше значения, чем изменения календаря или мер и весов.
Единственной причиной социальных потрясений, происходящих вследствие изменений ценности денег, является то, что эти гипотети ческие условия в реальной действительности никогда не встречаются. В главе, посвященной факторам, определяющим объективную меновую ценность денег, было показано, что изменения ценности денег всегда начинаются с некой начальной точки и постепенно распространяются из этой точки по всей экономике. И это единственная причина, по которой указанные изменения имеют последствия для распределения дохода между членами общества.
Надо признать, что и те изменения рыночных меновых соотношений, причины которых лежат на стороне товаров, как правило, тоже не происходят все одновременно. Они тоже берут свое начало в какой-то определенной точке и затем, с большей или меньшей скоростью, распространяются по экономике. Поэтому ценовые изменения этого рода также имеют негативные последствия, причиной которых является тот факт, что они происходят не сразу, а постепенно. Непосредственно эти негативные последствия сказываются в основном лишь на ограниченном круге экономических агентов, а именно, на тех кто, будучи занят
См.: Ricardo. Letters to Malthus / Ed. Bonar. Oxford, 1887. Р. 10.. , 1,
сбытом или производством, является продавцом данного конкретного товара. Если увеличение добычи угля при неизменном спросе приводит к снижению цен на уголь, то это негативно сказывается на тех розничных торговцах, которые закупили уголь у оптовиков по старым, более высоким ценам, а продавать его вынуждены по новым, снизившимся ценам. Однако социальные последствия увеличения добычи угля не ограничиваются только этим. Рост предложения угля улучшает экономическое положение общества. Снижение цен на уголь означает не просто перераспределение дохода и собственности между производителями и потребителями, оно выражается также в увеличении национального дивиденда и национального богатства. {Выражение «что у одного прибы ло – то у другого убыло» здесь совершенно не годится1.} Многие выиграли то, чего никто не терял. В случае денег все обстоит иначе.
Самая главная причина падения ценности денег, которую мы должны принять во внимание, сводится к увеличению запаса денег в условиях, когда спрос на них остался тем же, что и был, или по крайней мере увеличился в меньшей степени, чем вырос запас. Как было показано выше, этот новый запас денег возникает не в обществе или экономике вообще, а спер ва попадает к первоначальным владельцам дополнительного количества денег. Затем часть этого дополнительного количества передается первоначальными владельцами своим поставщикам, распространяясь далее по экономике от одних лиц к другим. От одних к другим передается и пони жающаяся субъективная ценность денег, так как те, кто позже вступают во владение дополнительным количеством денег, вынуждены соглашаться покупать поболее высоким ценам, чем ранее. Повысившиеся цены приводят к увеличению производства и заработной платы, и, поскольку и то и другое интерпретируется как признак процветания экономики, падение ценности денег считается – и всегда считалось – исключительно удач ной мерой, направленной на увеличение экономическогоблагосостояния2. Это ошибочная точка зрения, поскольку увеличение количества денег не приводит к увеличению запаса потребительских благ, находящихся в распоряжении членов общества. Его последствия исчерпываются изменением в распределении экономических благ между людьми, но никогда, кроме исключительных обстоятельств, описанных выше на с. 139, немо жет непосредственно увеличивать совокупный объем благ, находящихся в их распоряжении, или, иными словами, их богатство. Надо признать, что данный результат может быть достигнут косвенно, в той мере, в какой любое изменение распределения может также воздействовать и на производство, а именно когда те классы, в пользу которых было осуществле но перераспределение, распоряжаются дополнительными деньгами для
{О значении этого выражения для истории экономической теории см.: Oneken. Geschichte dег Nationalökonomie. Leipzig, 1902. 1. Bd. S. 152 f.}
См.: Ните. Essays / Ed. Fгowde. London. Р. 294 ff. (Юм. О деньгах// Давид Юм.
Иеремия Бентам / Библиотека экономистов. Вып. V. М., 1869. С. 25 ел.)
того, чтобы аккумулировать больший капитал, чем он был бы аккумули рован теми лицами, у которых эти деньги были изъяты. Однако здесь нас интересует не это. Нас интересует сейчас вопрос, имеет ли уменьшение ценности денег какое-либо иное значение для экономики, кроме того, что оно вызывает перераспределительные эффекты? Если у данного явления нет никаких иных последствий, то экономическое процветание является лишь относительным, поскольку оно выгодно лишь части одной общества и реализуется лишь за счет соответствующих потерь у другой его части. В действительности в этом и состоит суть явления. Издержки с необходимостью ложатся на те классы и страны, до которых волна падающей ценности денег доходит в последнюю очередь.
Предположим, для примера, что в некоей изолированной стране от крыто новое месторождение золота. Дополнительное количество золота вначале достается владельцам месторождения, а затем тем, кто поставляет им товары. Если мы разделим все общество на четыре груп пы – владельцы месторождения, производители предметов роскоши, производители других несельскохозяйственных товаров и аграрии, производящие продукцию сельского хозяйства, то первые две группы смогут удержать выгоды от снижения ценности денег, причем первая группа в большей мере, чем вторая. Однако когда дело дойдет до третьей группы, ситуация изменится. Прибыль, полученная членами этой группы в результате увеличившегося спроса со стороны первых двух, отчасти уже съедена ростом цен на предметы роскоши, на которых эф фект обесценения денег скажется в полной мере к тому времени, когда он начнет воздействовать на другие группы. Наконец, четвертой груп пе этот процесс не принесет ничего кроме убытков. Фермерам придется покупать все промышленные изделия по повысившимся ценам еще до того, как это будет компенсировано повышением цен на сельскохозяйственную продукцию. Когда в конце концов цены на продукцию ферме ров повысятся, период экономической конъюнктуры для них, конечно, закончится. Но они больше не смогут обеспечить себе такой уровень прибыли, который позволит компенсировать им понесенные убытки. Этоозначает, что они не смогут использовать увеличившиеся денежные поступления за продаваемую ими продукцию для приобретения товаров по ценам, соответствующим прежней ценности денег, – поскольку волна роста цен уже пройдет по всей экономике. Таким образом, убыт ки, понесенные фермерами в тот период, когда они должны были покупать промышленные изделия по новым ценам, а сельскохозяйственную продукцию продавали по старым, останутся не скомпенсированными. Именно эти убытки тех групп, которые последними принимают на себя волну падения ценности денег, в конченом итоге являются источником прибылей владельцев месторождений и групп, которые наиболее тесно связаны с ними.
Последствия в форме перераспределения дохода и богатства, причиной которого является неравномерное – по времени и масштабам – воздействие изменения объективной меновой ценности денег на различные товары и услуги, абсолютно одинаковы и не зависят от того, идет ли речь о металлических, кредитных или неразменных декретных деньгах. Когда увеличение количества денег осуществляется путем эмиссии либо казначейских билетов1, либо неразменных банкнот, вначале выгоду от этого получают лишь некоторые экономические агенты, и дополнительные деньги распространяются по всей экономике лишь постепенно. Например, если бумажные деньги эмитируются во время войны, новые банкноты сперва попадут в карманы поставщиков воору жений и военного снаряжения. «В результате со стороны этих лиц вы растет спрос на определенные товары, а также цены и объемы продаж этих товаров, в особенности если это будут предметы роскоши. Таким образом улучшится положение производителей этих товаров и рост цен и продаж продолжится, распространяясь на постоянно расширяющееся количество изделий, до тех пор, пока не охватит все товары без исключения». И в этом случае, как и в рассмотренном выше примере, есть те, кто выигрывает, и те, кто проигрывает от инфляции. Чем рань ше экономический агент может привести свой денежный доход в соответствие с новой ценностью денег, тем более благоприятным для него будет этот процесс. Какие лица, группы и классы при этом преуспеют, а какие окажутся в проигрыше, зависит в каждом конкретном случае от фактических обстоятельств, без знания которых мы не в состоянии сформулировать на этот счет никакого суждения.
На этом мы заканчиваем разбор примера изолированного государства и переходим к анализу международных аспектов процесса падения ценности денег вследствие увеличения их количества. И здесь мы обнаружим аналогичную цепь событий. Улучшить свое положение смо жет страна, в которой начали эксплуатировать новые золотые прииски, и страны, которые непосредственно поставляют в нее товары. Причиной этого улучшения станет появившаяся у означенных стран возможность покупать товары в других странах по прежним ценам, остающимся низкими в период, когда в экономике первоначальных бенефициаров процесса обесценение денег уже началось. Страны, до которых поток новых денег дотечет в последнюю очередь, станут теми, кто в конечном ито ге будет нести издержки увеличившегося благосостояния в остальных странах. Невыгодные сделки такого рода совершали жители Европы, когда новые месторnждения золота, открытые в Америке, Австралии
Казначейские билеты (ситrепсу notes) – кредитные деньги, эмитировавшиес. я Министерством финансов Великобритании в период Первой мировой войны, после войны их погашение несколько раз откладывалось; просуществовали до 1928 г., когда они были приравнены к банкнотам Банка Англии. а золото. против которого они были выпущены. было передано из Министерства финансов в этот банк. – Прим.. 1tауч. ред.
1 Auspitz, Lieben. Untersuchungen uber die Theorie des Preises. Leipzig, 1889.
s. 65.
и Южной Африке, вызвали там сильнейший экономический бум. Там, где за несколько лет до этого не было ничего, кроме девственных ле сов, за ночь воздвигались дворцы. Через дикие прерии были брошены нитки железных дорог. Всевозможные промышленные изделия и предметы роскоши, которые только мог произвести Старый Свет, нашли рынки сбыта на территориях, совсем недавно населенных кочующими племенами полуголых дикарей. Их приобретали те, кто до этих событий жил, по большей части, отказывая себе во всем, кроме самого необходимого для простого выживания. Все это богатство импортировалось из старых промышленных стран новыми колонистами, удачливыми золотоискателями, оплачиваясь золотом, которое тратилось так же легко, как доставалось. Конечно, цены, по которым приобретались эти товары, были выше, чем те цены, которые соответствовали предшествующему уровню покупательной способности денег. Однако они не были настоль ко высокими, чтобы позволить полностью учесть изменившиеся обстоятельства. Европа экспортировала суда и рельсы, продукцию металло обработки и текстиль, мебель и машины – все это в обмен на золото, в котором она имела мало нужды или не нуждалась вовсе, поскольку того золота, которое уже было в Европе, было достаточно для всех ее сделок на деньги1. ••.: ·ч
Уменьшение ценности денег, порождаемое иными причинами, име ет ровно те же последствия, поскольку экономические последствия изменения ценности денег определяются не причинами этих изменений, а природой его медленного распространения от одного лица к другому, от класса к классу, от страны к стране. Так, если мы рассмотрим изменение ценности денег вследствие действий продавцов, продающих по повысившимся ценам, как это было разобрано во втором параграфе на стоящей главы, мы обнаружим, что итоговое постепенное уменьшение ценности денег образует один из мотивов действий тех групп, которые, очевидным образом, диктуют рост цен. Группы, инициировавшие рост цен, начинают сами нести потери, когда другие группы также, в конце концов, повышают цены. Однако инициаторы роста цен продают свою продукцию по более высоким ценам тогда, когда они еще имеют возмож ность делать покупки по старым ценам, находящимся на низком уровне. Это образует для них источник постоянной прибыли. Она уравно вешивается убытками тех групп, которые последними повышают цены на свои товары и услуги, поскольку они вынуждены покупать по новым ценам в то время, когда их выручка базируется еще на старых, не по высившихся ценах того, что они продают. И когда они все-таки также повышают свои цены, то, будучи последними в этом процессе, они немо гут переложить эти свои прежние убытки на другие классы общества. В такой ситуации обычно оказываются наемные работники, живущие на заработную плату, поскольку цена труда, как правило, не участвует
... -
·••·.: , _н. I !'': l: 1. J:·•_;t.. , ntjt-.
Cairnes. Essays in Political Economy, Theoretica! and Applied. London, 1873. Р. 77 f.
в ранних стадиях повышательной динамики цен. В этом смысле предприниматели выигрывают то, что проигрывают работники. В течение длительного времени в таком положении находились государственные служащие. Их нескончаемые жалобы отчасти основывались на том, что именно на них ложилась значительная часть издержек постоянного ро ста цен. Однако в последнее время ситуация стала меняться – по мере объединения государственных служащих в союзы, подобные профессиональным союзам в промышленности, которые оказываются в состоянии обеспечить им более быстрый ответ работодателя на требования о повышении жалования.
,
В случае повышения ценности денег верно прямо противоположное тому, что верно для процесса их обесценения. Удорожание денег в экономике, как и их обесценение, не происходит внезапно, одновременно и единообразно, но, как правило, начинается с определенных классов и медленно распространяется. Если бы это было не так и если бы увеличение ценности денег происходило одновременно и во всей экономике сразу, оно не сопровождалось бы никакими особыми экономическими последствиями, которые могли бы нас заинтересовать. Предположим, например, что банкротство кредитных учреждений страны вызвало панику, и что, с одной стороны, каждый рад продать товары полюбой цене, лишь бы получить наличные, и с другой – невозможно найти покупателей, которые бы согласились приобретать товары без значительного снижения цен против обычного уровня. Понятно, что увеличение ценности денег, которое будет иметь место в результате этой паники, скажется на всех лицах и всех товарах одновременно и единообразно. Однако, как правило, увеличение ценности денег может распространяться по экономике только постепенно. Первыми ущерб от увеличения ценности денег почувствуют те, кто должен будет удовольствоваться более низкими чем ранее ценами за продаваемые ими товары, при том что они будут вынуждены приобретать товары по старым, более высо ким ценам. Те лица и группы, которые будут вынуждены снизить цены на свои товары последними, после того как они удержат эффекты от снижения цен на другие блага, и будут теми лицами или группами, которые выиграют от этих перемен.
•.
Из всех последствий изменения ценности денег внимание экономистов теоретиков в наибольшей мере традиционно привлекают изменения менового отношения между двумя различными видами денег. Этот интерес пробудился в связи с определенными историческими события ми, имевшими место в денежной сфере. На протяжении XIX столетия международная торговля развилась до такой степени, о которой люди не могли ранее и мечтать, а экономические связи между странами стали исключительно тесными. Именно тогда, когда начался бурный рост международной торговли, денежные стандарты отдельных стран начали становиться более разнообразными. Целый ряд стран в течение более или менее продолжительного периода использовали кредитные деньги, тогда как другие страны, имевших частично золотой, а частично серебряный стандарт, вскоре столкнулись с трудностями, связанными с отношением между ценностями этих двух драгоценных металлов, которое, изменяясь на протяжении столетий весьма медленно, внезапно стало обнаруживать резкие колебания. В последние годы эта проблема приобрела особую практическую значимость в связи с войной и задача ми послевоенного периода.
Предположим, что 1 кг серебра можно обменять на 10 бушелей пшеницы и что вследствие падения вдвое объективной меновой ценности серебра, которое произошло, например, из-за открытия новых значительных месторождений, на 1 кг этого металла теперь можно купить только 5 бушелей пшеницы. Из того, что было сказано выше о естественном меновом отношении между разными видами денег, следует, что объективная меновая ценность серебра, выраженная в деньгах других видов, также упадет вдвое. Если раньше для того, чтобы купить ки лограмм золота, требовалось 15 кг серебра, то теперь для приобретения того же количества золота требуется уже 30 кг серебра, – поскольку объективная меновая ценность золота в единицах других товаров не изменилась. Пусть теперь изменение покупательной способности серебра происходит не сразу, а постепенно. Мы детально проследили за тем способом, посредством которого оно происходит, беря начало в не коей точке и затем постепенно распространяясь по экономике, а также за последствиями этого процесса. При этом мы ограничились изучени ем этих последствий лишь для случая единого денежного стандарта. Теперь мы должны проследить последствия, которые данный процесс имеет для торговли в тех регионах, где господствуют стандарты других типов. Можно утверждать, что одно положение, верное для первого случая, будет также верно и для второго: если изменения объективной меновой ценности денег происходят одновременно и единообразно во всем обществе сразу, то такой процесс не будет иметь вообще никаких социальных последствий. Единственной причиной возникновения столь примечательного экономического эффекта является то, что указанные изменения всегда происходят последовательно, одно за другим.
Изменения объективной меновой ценности какой-то конкретной раз новидности денег не оказывают воздействия на факторы, определяющие меновое отношение между данной и другой разновидностью денег до тех пор, пока эти изменения не начнут затрагивать товары, которые либо уже являются объектами торгового оборота между двумя регио нами, либо по крайней мере могут стать такими объектами при уме ренных вариациях цен. То, какие последствия будет иметь изменение объективной меновой ценности денег для торговых отношений между двумя регионами, определяется моментом возникновения этой ситуа ции. Данный момент – когда цены товаров, являющихся фактическими или потенциальными объектами международной торговли, приспосо бятся к изменившейся ценности денег, – может наступить до или после приспособления цен других товаров. В условиях современной орга низации денежной системы это приспособление вначале совершается на фондовых биржах. Спекуляции на валютном рынке и рынке ценных бумаг предвосхищают грядущие изменения менового отношения между разными видами денег в то время, когда изменение ценности денег еще далеко не завершило свое продвижение по экономике и, возможно, сра зу после того, как этот процесс только начался, но в любом случае до того, как он достигнет товаров, составляющих значимую долю внешне торгового оборота. Тот, кто вовремя не схватывает, в каком направлении развиваются события, и не действует в соответствии с этим, является никудышным спекулянтом. Но поскольку ход событий порождает так же и колебания обменного курса, он оказывает специфическое воздействие на внешнюю торговлю, которое продолжается до тех пор, пока цены товаров и услуг и ставки заработной платы не приспособятся к новой объективной меновой ценности денег. В этот период неувязки между значениями различных цен и заработной платой образуют некий фонд, который кто-то должен получить, а кто-то отдать. Одним словом, здесь мы опять сталкиваемся с процессом перераспределения, который в данном случае примечателен тем, что его воздействие выходит за пределы того региона, где в качестве внутренней валюты (domestic mоnеу) используется благо, объективная меновая ценность которого изменилась. Очевидно, что существует лишь один тип последствий, порождаемых процессом изменения ценности денег. Очевидно, что от изменения ценности денег совокупный общественный запас благ никоим образом не увеличился, – общее количество того, что перераспределяется, осталось тем же.
Так как незавершившийся процесс изменения объективной меновой ценности денег любой конкретной разновидности начинает отражаться на обменных курсах, открывается новая возможность получать прибыль – либо для экспортеров, либо для импортеров, в зависимости от того, уменьшается или увеличивается покупательная способность денег. Рассмотрим первый случай, когда ценность денег понижается. Так как, в соответствии с нашими предположениями, процесс подстройки внутренних цен еще не завершен, экспортеры получают преимущество, поскольку товары, которые они уже произвели, продаются по новым, повысившимся ценам, а товары и услуги, которые они хотят закупать, в том числе, что особенно важно, такие производственные факторы, как материалы и труд, можно закупать еще по старым, более низким ценам. Для нашего исследования не имеет значения, является этим экспортером, удерживающим указанную выгоду, производитель или торго-
Z16
вец, – все что нам нужно знать, это то, что при данных обстоятельствах сделки обернутся прибылью одних и убытками для других.
В любом случае экспортер делит свою прибыль с иностранным им портером и иностранным потребителем. Возможно даже (это зависит от особенностей организации торговли на экспорт), что прибыль экспорте ра лишь иллюзорна, а не реальна.
Таким образом, в результате выигрыш иностранных покупателей, который в определенных случаях они делят с экспортерами, всегда будет уравновешиваться убытками, получаемыми внутри страны. Очевид но, что все, что было сказано выше о поощрении экспорта посредством фальсификации бухгалтерского учета, применимо ик «экспортной пре мии», возникающей вследствие уменьшения ценности денег.
{Особую сложность нашей проблеме придает то обстоятельство, что товары, которыми обмениваются обе географические зоны, не являются ни производимыми, ни потребляемыми исключительно в границах соответствующей зоны. Обратимся к периоду, когда в России в 1880-е годы существовала неразменная бумажная валюта. Предположим, что Германия не производит пшеницы и обеспечивает удовлетворение спроса на пшеницу, закупая его в России. Скачок обменного курса, не вызванный факторами, связанными с меновыми пропорция ми международной торговли, мог бы в этих условиях либо вовсе не оказать ни какого влияния на количество товаров, вывозимых из России (и потребляемых в Германии), либо мог бы вызвать увеличение экспорта товаров в Германию (и их потребления в Германии), причем что именно произошло бы, зависит только от структуры немецкого рынка. Если немецкий рынок будет монополизирован русскими экспортерами, то может реализоваться первая из названных выше возможностей (но она необязательно реализуется, все будет зависеть от меновых отношений, которые монополисты будут учитывать в своих расчетах). Если на немецком рынке будет господствовать свободная конкуренция, то реализуется второй случай, и часть прибыли предпринимателей достанется немецким потребителям – в форме снижения цен и увеличившегося потребления. При этом дополнительное количество русской пшеницы, потребление которой в Германии выросло, будет произведено за счет расширения возделываемых земель в России, так как при изменении соотношения цен, которое сулит экс портеру увеличение прибыли, рентабельным становится возделывание пше ницы на таких землях, на которых ранее оно было убыточным. Если мы отка жемся от нереалистического предположения, согласно которому Германия не возделывает пшеницы, то получим другие результаты. В этом случае производство пшеницы в Германии столкнется с конкуренцией со стороны русских производителей пшеницы. Немецкий продавец в отличие от русского не получит прибыль, порожденную разовым изменением валютных курсов, тогда как для русского поставщика эта прибыль позволит сформировать резерв, используя который он сможет предоставлять скидки, – возможность, которой не будет у немецкого продавца. Разумеется, немецкий потребитель в этой ситуации из влечет свою выгоду, удерживая часть предпринимательской прибыли, созданной изменением ценности денег.
Меновое отношение между деньгами различных видов может изменяться и под действием факторов, лежащих в сфере международной торговли. Послед ствия изменений меновой пропорции между двумя видами денег совершенно аналогичны тем, которые были описаны выше. Особое внимание следует обратить всего на одно обстоятельство. Такое изменение соотношения ценностей денег само по себе означает появление убытков того региона, ценность денег которого уменьшилась. Это изменение не является ни следствием убытка, ни со путствующим явлением, но его причиной. Если до этого жители страны с серебря ными товарными деньгами, осуществляя сделки с жителями страны, в которой ходят золотые деньги, обменивали количество одного блага в размере а, чтобы получить количество другого блага в размере Ь, то теперь они должны отдавать за то же количество Ь уже 2а первого блага. К этому сводится изменение менового отношения между деньгами обоих видов, и в этом и состоит ухудшение экономического положения страны с серебряной валютой. Для получения того же количества блага иностранного происхождения жители должны отдавать большее количество отечественного блага, – к этому сводится воздействие указанного изменения ценности денег первой страны на благосостояние ее жителей1.
Изменение внутренней объективной меновой ценности денег и его воздействие на обмен настоящих благ на будущие блага
Тот факт, что внутренняя объективная меновая ценность денег подвержена изменениям, совершенно ускользал от понимания на протяжении столетий или даже тысячелетий. Изменения цен всегда пытались объяснять только факторами, лежащими на стороне товаров. Прорыв к более адекватному пониманию дела совершил Боден, пробивший брешь в указанной трактовке изменений цен, которая затем быстро исчезла из экономико-теоретической литературы. Она еще долго господствовала среди дилетантов, но сегодня на нее можно покуситься и в этом ареале. Однако оценки индивидов, меняющих настоящие блага на блага будущие, совершенно не учитывают изменений внутренней меновой ценности денег. Те, кто предоставляет ссуду и те, кто берет ее, принимают свои решения, не учитывая возможные будущие колебания внутренней объективной меновой ценности денег. Сделки по обмену настоящих благ на будущие подчас предусмат ривают, что поток будущих благ будет иметь не денежную, а иную форму. Еще ча ще соответствующие соглашения содержат оговорку, согласно которой стороны должны исполнить сделку мены не в момент заключения соглашения, а в более поздний момент времени. Все подобные сделки (по обмену настоящих благ на будущие) связаны с риском, о чем известно всем участникам рынка. Все, кто совершает срочные сделки покупки или продажи зерна, хлопка или сахара, все,
{Совершенно излишним было бы комментировать теории, согласно которым изменения валютного курса вообще не влияют на денежное обращение внутри страны. См. соответствующие положения в: Hellferich. Studien а. а. О. S. 95 ff. и Heyns. Die indische Wahrungsreform. Berlin, 1903. S. 186 ff. Для того чтобы поколебать общепринятую точку зрения, высказывания ее оппо нентов недостаточно ясны.}
кто заключает долгосрочные договоры на поставку угля, железа или древесины, прекрасно понимают, с какой опасностью связаны подобные контракты. Участ ник этих рынков взвешивает шансы на то, что товарные цены претерпят изменения, и зачастую стремится понизить риски посредством страхования или сделок хеджирования, развитых в рамках современных технологий биржевой торговли. Но и при этом невозможно достичь состояния полной уверенности. Все, что может получить участник рынка, сводится к наличию тех или иных исходных данных, позволяющих с большей или меньшей вероятностью сделать заключение о будущей структуре рынка. Спекулятивные сделки, включающие оценку будущего состояния рынка, были и остаются рискованным бизнесом, который привлекает далеко не каждого.
Обычно участники рынка не осознают того факта, что, заключая денежные сделки на срок, они совершают спекулятивную сделку. Люди действуют исходя из представления, что деньги обладают «постоянной ценностью», что их объективная меновая ценность или по крайней мере внутренняя объективная меновая ценность не может колебаться. Наиболее очевидной эта особенность восприя тия денег проявляется, если мы рассмотрим то, каким образом проблема объективной меновой ценности денег трактуется в системе права. В рамках правовой системы ценность денег полагается постоянной. Предполагается, что правовая система трактует стабильность внутренней меновой ценности денег лишь в порядке юридической фикции. Однако это не так. При создании юридической фик ции закон требует, чтобы при определенных обстоятельствах факты мысленно добавлялись или мысленно устранялись, с тем чтобы становились применимыми положения права, связанные с этими обстоятельствами. Целью создания юридической фикции является обеспечение возможности применения правовых норм по аналогии. Сущность юридической фикции всецело определяется этой целью, – фикция поддерживается до тех пор, пока требуется ее достижение. За конодатель и суд всегда учитывают тот факт, что воображаемые обстоятельства
не соответствуют действительности. То же верно и для так называемой догмати
ческой фикции, созданной юридической наукой для того, чтобы правовые факты были объединены в систему, в рамках которой они трактуются с одной и той же точки зрения. И в этом случае воображаемые обстоятельства лишь умозрительно полагаются существующими и их реальное существование не предполагается1. По отношению к деньгам в праве сложилась иная ситуация. Юристы ничего не знают о существовании, теоретико-экономической проблемы ценности денег. Они не подозревают о том, что внутренняя ценность денег подвержена изменениям. Наивная народная вера в стабильность ценности денег вместе с сопутствующим ей непониманием сути проблемы вошла в состав правовых концепций, при чем ни одно значимое событие, когда случались масштабные и внезапные изменения исторически сложившейся ценности денег, не стало поводом, который побудил быюридическое сообщество пересмотреть свои взгляды на данную проблему. Система гражданского права уже полностью сформировалась, когда Боден впервые попытался объяснить изменения покупательной способности денег
(См.: Oernburg. Pandekten. 6. Aufl. Ber!in, 1900. 1. Bd. $. 84.}
факторами, лежащими на денежной стороне. Последние результаты, полученные в рамках экономической теории, не оставили никакого следа в правовых концепциях. Доктрина права не считает стабильную ценность денег мыслительной конструкцией, полагая ее реальной во всех значимых отношениях. Вместе с тем в праве уделяется большое внимание некоторым второстепеннымаспектам проблемы ценности денег. Юристы подвергают детальному анализу то значение, которое имеет переход от одной валюты к другой в связи с правовым урегулированием отношений, возникающих в связи с долговыми обязательствами. В свое время юристы уделяли такое же пристальное внимание проблеме порчи монеты королями, какое недавно они уделили проблемам, возникающим в связи с переходом государств от кредитных денег к товарным и обратно, а также проблемам, связанным с переходом от серебра к золоту и от золота к серебру. Однако тот факт, что юристы занимались этими проблемами, ни на йоту не приблизил их к осознанию феномена постоянных изменений в ценности денег.
Это было обусловлено уже тем, как смотрели на ситуацию ученые-юристы, и тем, как именно проходила борьбе между разными точками зрения. Проблема формулируется не в общем виде («как должна вести себя правовая система в связи с феноменом изменения ценности денег»), а конкретно: имеет ли правитель (государство) право по своему произволу решать, что имеющиеся долговые соглашения и вытекающие из них обязательства могут меняться, что предполагает нарушение вытекающих из них прав? В далеком прошлом этот вопрос был связан с проблемой определения правовой сущности денег, – определяется она наличием штампа, поставленного сувереном или металлическим содержанием. В более поздние времена этот вопрос формулировался так: является ли решаю щим для определения правовой сущности денег принимаемые на сей счет поло жения закона или она определяется самим фактом фактического употребления денег [данного вида] в обращении. Ответ на эти вопросы, который основан на принципе частной собственности и защиты приобретаемых прав, во всех случаях является одним и тем же: Pout quidque contractum est, ita et solvi debet; ut сит re contraximus, re solvi debet, veluti сит mutuum dedimus, ut reto pecuniae tantundem solvi debeat [«Исполнение должно производиться, смотря по тому, как нечто было согласовано в договоре. Так что, когда мы заключили договор посредством (пе редачи) вещи, исполнение должно происходить посредством (возврата) вещи»]1. Тем, что в качестве денег здесь рассматриваются только те деньги, которые считались таковыми на момент заключения сделки, и тем, что погашение долга здесь допускается не только тем же металлом, но и такими же монетами, которые фигу рировали в договоре, мы обязаны народному представлению, характерному для всех слоев населения, в частности для купеческого сословия, согласно которому сущность монеты заключается в ее металлическом содержании, а стоящий на ней
{L. 80 Oig. de solutionibus et liberationibus 46, 3. Pomponius libo quarto ad Quintum Mucium. Далее см.: Seidler а. а. О. 5. 685 ff. (Дигесты, кн. 46, титул 111 «Об исполнении (обязательств» и освобождении (от обязательств), §80. Помпоний в 4-йкниге «Комментариев к Квинту Муцию».) См. далее: Seidler. Die Schwankungen des Geldwertes und die juristische Lehre von dem lnhalt der Geldschulden // Jahrblicher für Nationalökonomie und Statistik. (1894.) 3. Folge. Bd. 7. S. 685 ff.}
штамп не играет никакой другой роли, кроме административного подтверждения ее веса и пробы. Никому не приходило в голову обращаться с монетой, используемой в сделках, иначе, чем с другими кусками металла того же веса и той же чистоты. Нет никаких сомнений в том, что в те времена господствовали именно товарные деньги.
Точка зрения, согласно которой лишь металлическое содержание денег является определяющим свойством, позволяющим деньгам выполнять их функции, одержала верх над номиналистической доктриной, которую отстаивали повели тели монетных дворов. Эта точка зрения нашла отражение в законодательных ак тах, направленных на стабилизацию металлического содержания монет, а когда позднее, в конце XVII в., образовались монетные системы, замкнутые [в пределах одного государства], эта точка зрения послужила основой регулирования меновых отношений между разными видами монет из одного и того же металла, как в случае их одновременного оборота, так и для случаев, когда они обращались попеременно. Она же легла в основание попыток объединить оба драгоценных металла (золото и серебро) в одну денежную систему (разумеется, неудачных).
Создание кредитных денег и появление связанных с ними проблем также не смогло подвигнуть науку права на осмысление феномена ценности денег. Де нежное обращение, основанное на бумажных деньгах, трактовалось как соответствующее общим понятиям права только там, где бумажные деньги в течение длительного исторического периода сохраняли эквивалентность металлическим деньгам, будучи изначально их заместителями, либо там, где в договорах займа решающую роль по-прежнему играло металлическое содержание или ценность металла, в которой выражался платеж. Но тот факт, что изменяться может и внут ренняя меновая ценность драгоценных металлов (сегодня – золота), до сих пор неизвестен ни системам права, ни народному с знанию, – данный факт не пред усматривается ни одним законом, хотя экономистам он известен уже триста лет.
В своей наивной вере в стабильность ценности денег система права полностью согласуется с общественным мнением. Если между правовыми концепция ми и народными представлениями о праве возникнут какие-либо расхождения, то реакция на это не заставит себя долго ждать. Начнется сдвиг, направленный против тех положений законодательства, которые воспринимаются как неспра ведливые. Обычно борьба этого рода заканчивается победой народного право сознания, – в конце концов, воззрение, преобладающее в народе, станет частью норм права. Тот факт, что сегодня мы не можем обнаружить никаких следов иного восприятия проблемы ценности денег, чем то, которое господствует в современном праве, ясно показывает, что в систему права не может попасть ничего, что противоречило бы широкому народному восприятию этой проблемы. Общественное мнение, длительное время ошибочно считавшее деньги мерой ценности, также нисколько не сомневается в постоянстве ценности денег. Эта же точка зрения лежит в основе бухгалтерского учета. Коммерсантам никогда не приходи ло в голову не доверять своим книгам на том основании, что объективная меновая ценность денег подвержена изменениям. Аналогично, ни один участник кредитных сделок, предусматривающих поток денежных платежей, не задумывался о том, чтобы учесть будущие изменения покупательной способности денег.
Между тем любое изменение менового отношения между деньгами и другими экономическими благами приводит к изменению положения, в котором стороны кредитной сделки находились в момент ее заключения. Увеличение покупательной способности денег наносит ущерб заемщикам и приносит выгоды кредиторам, тогда как понижение покупательной способности приводит к обратному. Этого бы не происходило, если бы стороны сделок, в которых настоящие блага обмениваются на будущие, учитывали бы ожидаемые изменения ценности денег. Разумеется, невозможно точно предсказать ни форму, ни масштаб данных изменений.
Изменения покупательной способности денег учитываются только там, где
принимаются во внимание сильные колебания меновой пропорции между двумя разновидностями денег. Общеизвестно, что при заключении любых кредитных сделок, в которых фигурируют разные валюты, стороны всегда в полной мере учитывают изменения обменного курса валют, возможные в будущем. Известно также, какую важную роль играют подобные соображения в странах, где в обращении находятся деньги нескольких видов, а также при международном обмене, в котором участвуют страны с различной валютой. Однако во всех этих случаях способы учета изменения ценности денег не про тиворечат представлениям участников, полагающим ценность денег стабильной. Изменение ценности денег одного вида измеряется в единицах ценности денег другого вида, при этом последняя опять-таки полагается постоянной. Изменение ценности, скажем, испанской валюты предполагает, что она измеряется в единицах золота, при этом возможность изменения ценности золота не принимается во внимание. В процессе экономической деятельности инди виды учитывают возможность изменения внутренней объективной меновой ценности лишь в той мере, в какой они осознают такую возможность. Этот учет имеет место лишь в отношении некоторых видов денег, но никогда в отношении всех денег одновременно. Золото, которое сегодня является общепризнанным средством обращения, рассматривается как средство обращения со стабильной ценностью.
И. Фишер предпринял детальное исследование того, каким образом изменения покупательной способности денег воздействуют на процесс формирования процентной ставки и ее уровень. Он также попытался установить меру этого воздействия – для периода последних сталет1• Он без труда доказал, что воздействие этого рода имеет место всегда, когда речь идет об обмене настоящих благ на будущие, дважды опосредованном деньгами. Однако ему не удалось доказать, что возможность изменения ценности денег имеет место и тогда, когда в кредитных сделках используются товарные деньги, ценность которых предполагается неизменной2.
{См.: Fisher. The Rate of lnterest. New York, 1907. Р. 77 ff., 257 ff., 327 f., 356 ff.}
2 (См.: Fisher. Ор. cit. Р. 278 f. Фишер, видимо, не учел основательную и тонкую аргументацию Книса (Knies. Geld und Kredit. Berlin, 1876. 2. Aufl. Berlin, 1885. 11. Bd. 11. Teil. 5. 105 ff.). Вместе с тем Фишер пишет о невозможности предусмотреть будущие изменения ценности денег. См.: Fisher and Bown. Тhе Purchasing Power of Money. New York, 1911. Р. 321.}
Предположение о том, что в будущем дело будет обстоять как-то иначе, нереа листично. Хотя тот факт, что ценность денег подвержена изменениям, постепенно становится все более широко известным, само по себе это еще не обеспечивает возможности регулярного учета этого факта при заключении кредитных сделок. Для этого нет никаких предпосылок, ибо в отличие от всех остальных экономических благ, в отношении которых кое-то что поддается предвидению, если речь идет о покупательной способности денег, здесь почти невозможно предугадать ни направление, ни интенсивность будущих изменений. При заключении кредитных сделок с использованием денег избежать трудностей, связанных с отсутстви ем знания о направлении и темпах будущих изменений меновой ценности денег, можно было бы только в том случае, если люди были бы способны точно предви деть указанные характеристики этих изменений1.}
, , ...
{Это утверждение противоречит прежде всего точке зрения Кларка (Clark. Essential of Economic Theory. New York, 1907. 5. 542 ff.), который между делом упомянул о возможно сти предвидеть изменения покупательной способности денег, сделав основной упор на то, являются направление и темп этих изменений постоянными или нет. Но упомянутые нами трудности имели бы место и тогда, когда покупательная способность изменялась бы посто янным темпом и если бы индивиды были бы не в состоянии понять это и использовать это понимание при заключении кредитных сделок, совершаемых в деньгах.)
Экономические последствия колебаний объективной меновой ценности денег настолько важны для жизни общества и отдельных людей, что, как только государство оставило попытки использовать свою власть в денежной сфере в фискальных целях, а развитие современной экономики позволило ему оказывать решающее влияние на тот вид денег, который был выбран рынком, государство стало добиваться социально-политических целей посредством систематического воздействия на указанные последствия. Современная политика в сфере денежного обращения представляет собой нечто совершенно новое, – она фундаментальным образом отлича ется от всех прежних действий государства в денежной сфере. В прежние времена хорошая государственная политика в денежных делах (хоро шая – по мнению гражданина) состояла в организации монетного чекана с целью обеспечения торгового оборота такими монетами, которые всяким могли бы приниматься по номиналу. Соответственно, плохая государственная политика в денежной сфере (опять-таки с позиции гражданина) представляла собой предательство общественного доверия. Однако в прежние времена государства всегда осуществляли обесценение монет, руковод ствуясь чисто фискальными целями. Государство нуждалось в дополни тельных деньгах и этим ограничивалось, – его на заботили вопросы политики в области денежного обращения. {Оно не брало на себя ответственность за выбор денежного материала в случае товарных денег, а ни кредитных, ни тем более бумажных денег тогда еще не существовало. Только после того как современное государство Нового времени окрепло настолько, что смогло заявить свои притязания на овладение этой сферой, оно получило возможность начать действовать так, чтобы влиять на распределение доходов мерами денежной политики.}
Вопросы политики в сфере денежного обращения суть вопросы объективной меновой ценности денег. Природа денежной системы влияет на политику в области денежного обращения лишь в той мере, в какой эта политика порождает конкретные проблемы ценности денег, – юридические и технические характеристики денег имеют отношение к политике в области денежного обращения постольку, поскольку они воздейству ют на ценность денег. Меры денежной политики можно понять только в контексте желаемого воздействия на объективную меновую ценность денег. Они, следовательно, противостоят мерам, направленным на изменение денежных цен отдельных товаров или товарных групп.
1, ·.
Автор пользуется техническим термином Geldwertpolitik в его узком значении, которое использовалось в предыдущих разделах книги. Для перевода этого термина я использую выражение monetary policy («денежная политика»). Термином сит тепсу policy ( «политика в области денежного обращения») я перевожу термин автора Wahrungspolitik. – Прим. англ. перев.
Не всякая проблема ценности, связанная с объективной меновой ценностью денег, является проблемой политики в области денежного обращения. В спорах по поводу этой политики участвуют также такие интересы, которые непосредственно не связаны с изменением ценности денег. В ходе великой битвы по поводу демонетизации серебра и изменения обменного курса между золотом и серебром владельцы серебряных приисков и другие сторонники биметаллизма и серебряного стандарта действовали исходя из разных побуждений. Если последние хотели изменить ценность денег потому, что вслед за этим мог начаться общий рост товарных цен, то первые хотели гарантировать или, точнее, возобновить развитие рынка серебра с тем, чтобы начался рост цен на серебро, трактуемое -ка-к товар. Их интересы совершенно не отличались от интересов производителей железа или нефти, стремящихся расширить рынок сбыта своей продукции для увеличения прибыльности свое го бизнеса. Это, конечно, тоже порождает проблему ценности, но здесь речь идет о ценности товара, в данном случае – увеличении меновой ценности серебра, а не проблеме ценности денег1.
Однако хотя данный мотив играет некоторую роль в дискуссиях по вопросам политики в области денежного обращения, эта роль весьма второ степенна. Даже в Соединенных Штатах, наиболее крупной стране – производителе серебра, этот мотив был важен лишь потому, что магнаты серебряных приисков были одной из самых щедрых групп спонсоров агитационной кампании забиметаллизм. Вместе с тем на уровне избира телей наибольшее число сторонников серебра было привлечено в лагерь
«сильверитов» не заботой об увеличении благосостояния хозяев приис ков, которые были им безразличны, но их верой в то, что падение покупательной способности денег приведет к чудодейственным результатам.
{Для Мексики, страны, для которой добыча и экспорт серебра являются настолько важной статьей дохода, чтосамо по себе падение цен на серебро способно вызвать острый экономический кризис, международные валютные проблемы были вопро сом не денежной, но торговой и промышленной политики. Но даже для этой страны проблемы внутреннего денежного обращения были такими вопросами, которые
1 Схожие интересы, например интересы печатников, граверов и тому подобных профессий, могут играть свою роль в стимулировании эмиссии бумажных денег. Возможно, именно этот мотив лежал в основе рекомендаций Бенджамина Франк лина по увеличению выпуска бумажных денег, когда он написал в 1729 г. свое первое политическое сочинение (см.: А Modest lnquiry into the Nature and Necessity of а Pa per Currency // The Works of Benjamin Franklin / Ed. Sparks. Chicago, 1882. Vol. 2. Р. 253-277). Как Франклин пишет в своей автобиографии, незадолго до этого он отпе чатал банкноты дЛЯ колонии Нью-Джерси, и когда егостатья способствовала принятию решения эмитировать банкноты также и в Пенсильвании (несмотря на оппозицию со стороны «богачей»), он получил заказ на их изготовление (jbld. Vol. 1. Р. 73). Франклин пишет по этому поводу: «Это была выгодная работа, которая мне очень помогла. Так способность владеть пером доставила мне еще одно преимущество» (ibld., р. 92. (Франх лин В. Избранные произведения. М.: Госполитиздат, 1956. С. 473)).
должны были осмысливаться прежде всего втерминах денежной политики.}Если бы увеличение цены серебра могло быть достигнуто не расширением монетарного использования, а каким-нибудь иным способом, например увеличением спроса со стороны промышленности, то владельцы приисков были бы удовлетворены в той же степени. Но вот фермерам и промышленникам, продвигавшим идею серебряного денежного обращения, это не доставило бы никаких выгода, и в этом случае они, без сомнения, превра тились бы в приверженцев других мер денежной политики. Точно так же во многих странах сторонники инфляционистской идеи бумажных денег были либо предшественниками сторонников биметаллизма, либо сторонниками сочетания бумажных денег и биметаллизма.
Хотя вопросы политики в области денежного обращения всегда представляют собой только вопрос ценности денег, иногда они маски руются так, что остаются скрытыми от глаз непосвященных. В общественном мнении преобладают ошибочные воззрения на сущность денег и их природу ценности, а место ясных и точных концепций занимают искажающие суть дела лозунги. Совершенный и сложный механизм денежно-кредитной системы покрыт туманом, то, что происходит на фондовой бирже, есть тайна, а функционирование банков и их значение ускользают от понимания. Поэтому неудивительно, что аргументы, приводимые в дискуссиях по этим вопросам, в ходе столкновения различных интересов часто бьют мимо цели. Обсуждение этих вопросов за темняется таинственными фразами, смысл которых подчас неясен даже тем, кто их произносит. Американцы твердят о «долларе наших отцов», австрийцы – о «гульдене – нашей старой доброй банкноте». Серебро, эти «деньги простого человека», противопоставляется золоту, «деньгам аристократов». Со множества трибун произносятся страстные речи о серебре, скрытом во мраке рудников, которое лежит и ждет того времени, когда оно выйдет на свет, чтобы спасти ничтожное человечество, влача щее жалкое существование. В то время как одни провозглашают золото настоящим воплощением зла, другие превозносят сверкающий желтый металл как единственный материал, достойный высокой цели – слу жить деньгами богатых и могущественных стран. Порой кажется, что это не люди дискутируют на тему распределения экономических благ, а сами драгоценные металлы соперничают друг с другом и с бумажными деньгами за власть над рынком. Тем не менее было бы абсурдно утверж дать, что все эти битвы олимпийских богов вызваны чем-то отличным от вопроса изменения покупательной способности денег.
{Доктрина повышения внутренней объективной меновой ценности денег
Иногда политика воздействия на ценность денег может иметь целью повышение их объективной меновой ценности.
Предлагать меры, направленные на повышение ценности денег, решаются лишь немногочисленные политики, и вряд ли кому-нибудь когда-либо удава-
лось мобилизовать последователей для реализации подобных мероприятий. В 1876-1896 гг. сторонники биметаллизма, серебряных и бумажных денег не однократно утверждали, что выросла внутренняя меновая ценность золота, что привело к общему понижению товарных цен в период, начавшийся во второй половине 1870-х годов. Их оппоненты оспаривали это утверждение и старались доказать, что причины изменения менового отношения между деньгами и другими экономическими благами следует искать не на стороне денег. В определенной мере они вообще отказались признавать, что повышение внутренней ценности денег действительно имело место. Но они никогда не осмеливались представить процесс повышения внутренней меновой ценности денег жела тельным. Ряды членов «партии сторонников золота в качестве средства обращения», несомненно, поредели бы, если бы они пришли к заключению, что ответственность за понижение цен действительно лежит на приверженности к золотым деньгам. Впрочем, вероятно, окончательный ответ на этот вопрос так никогда и не будет получен. Если понижение покупательной способности денег неизменно приветствовались и широкими массами, и влиятельными слоями населения, то ее повышение всегда порождало громкие жалобы и призывы к мерам противодействия этой тенденции.
Здесь следует упомянуть о том сопротивлении, с которым столкнулось австрийское правительство в 1860-е годы, когда оно в стремлении вернуться от кредитных денег к серебряным понижало ажио на металл. 29 апреля 1859 г., в преддверии войны с Францией, оно было вынуждено временно освободить На циональный банк Австрии, который лишь за несколько месяцев до этого (6сентяб ря 1858 г.) начал осуществлять платежи наличными деньгами, от обязательства погашать свои банкноты серебряной монетой. В течение 1859 г. ажио на металл на Венской бирже быстро выросло до 53, 2%. Вскоре после окончания войны правительство и парламент приступили к реорганизации системы денежного обращения. Целью запланированных в этой связи мер было понижение ажио банк нот вплоть до его полного исчезновения. Предполагалось, что [центральный] банк получит возможность вернуться к погашению своих банкнот звонкой монетой, а в обращении наряду с банкнотами и разменной монетой вновь должен появиться серебряный гульден. Австрийские деятели в сфере финансов стояли на позициях денежной школы. С их точки зрения обесценение национальной валюты было закономерным следствием избыточной эмиссии банкнот. Поэтому сокращение количества банкнот в обращении они рассматривали как целительную меру. Банковский акт Пленера от 27 декабря 1862 г. был копией английского банковского акта Роберта Пиля от 19 июля 1844 г. 1 Как и акт Пиля, акт Пленера жестко фиксировал предельную сумму не покрытых металлом банкнот, установив ее на постоянном уровне в 200 млн гульденов. Поэтому для претворения этого закона в жизнь в течение ближайших лет количество банкнот в обращении требовалось сократить. Это количество сократилось с 426, 8 млн гульденов на конец 1862 г. до 351, 1 млн гульденов на конец 1865 г. Чтобы [металлическое] покрытие банкнот
Барон Игнатий фон Пленер (Ignaz von Plener, 1810-1908) – министр финансов Австрии в 1861-1865 гг. – Прим. науч. ред.
соответствовало требованиям законодательства к началу 1867 г., когда планиро валось возобновление размена банкнот на наличные, количество банкнот в обращении в течение 1866 г. нужно было уменьшить еще на 30 млн гульденов.
Реализация мер государственной политики по реорганизации системы денежного обращения сопровождалась понижением ажио на металл. Оно упало с 41, 25% в среднем за 1861 г. до 8, 32% в среднем за 1865 г. Вопреки распространенной тогда точке зрения, само по себе сокращение количества банкнот в обращении, разумеется, было не единственной причиной этого понижения. Не менее важными были косвенные последствия сокращения банкнотной мас сы, выразившиеся в укреплении доверия общества к способности государства и банка выполнять свои обязательства в денежной сфере. Ликвидность активов банка была увеличена посредством погашения значительной части задолженности государства перед [центральным] банком, сформированной в период финансового кризиса, а также посредством продаж ценных бумаг из портфеля банка. В этот же период произошло улучшение ситуации с государственными финансами. Мероприятия по экономии средств проводились во всех сферах государственных финансов, и надежды на восстановление сбалансированности доходов и расходов государства после реорганизации внутреннего управления были далеко не беспочвенными. Начавшиеся тогда же улучшение платежного баланса и временное общее улучшение ситуации в политической сфере приве ли к тому, что положение дел стало рассматриваться как благоприятное и в дол госрочной перспективе. От австрийского государства вновь начали ожидать, что оно сумеет справиться с финансовыми проблемами без помощи печатного станка'.
Повышение ценности национальной валюты рассматривалось австрийскими государственными деятелями как крупный успех финансовой политики и несо мненно способствовало повышению престижа Австрии за границей. Однако внутри страны оно получило крайней негативную оценку. Хотя население и увидело в понижении ажио на металл свидетельство постепенного оздоровления системы государственных финансов, оно тяжело воспринимало те явления, которые обычно сопутствуют повышению ценности денег. В 1862 г. были повышены прямые налоги, налоги, связанные с товарно-денежным оборотом, и налоги на имущество. Ажио на серебро составляло тогда 28, 07% (в среднем за год). По мере понижения ажио и последовавшим за этим падением товарных ценналоговый пресс стал ощущаться более остро, а при сближении банкнотного курса и металлического номинала (на начало 1862 г. ажио на серебро упало до 1, 75%) бремя налогов стало восприниматься как невыносимое. Столь же обременительной была и задолженность землевладельцев и всех вообще производителей. Кроме того, понижение ажио на металл способствовало увеличению импорта иностранных товаров и затруднило экспорт отечественных. Общественное мнение видело причину
{Ср.: Neuwirth. Bank und Valuta in bsterreich-Ungarn 1862 bis 1873. Leipzig 1873. 1. Bd. 5. 3 ff.
Lucam. Die ёsterreichische Nationalbank wahrend der Dauer des dritten Privilegiums. Wien, 1876.
5. 1 ff.;Denkschrift uber das Papiergeldwesen der osterreichisch-ungarischen Monarchie. Verfasst im
k. k. Finanzministerium. Wien, 1892. 5. 11 ff.}
всех кризисных явлений, поразивших экономики Австрии и Венгрии, в нехватке оборотных средств и ограничении кредитования со стороны [центрального] банка. При этом было упущено из виду одно важное обстоятельство. Причиной тя гот, на которые так жаловалось население, было сокращение количества банкнот в обращении, служившее инструментом той самой жесткой кредитной политики, которая привела к понижению ажио, расценивавшееся всеми как свидетельство улучшения экономической ситуации. Поэтому все более ожесточенное сопротив ление политике правительства, первоначально направленное только против мер [центрального] банка по сокращению количества банкнот в обращении, и лишь затем (причем весьма робко) – против курса на ликвидацию ажио, следует признать не вполне последовательными1.
Как развивались бы события дальше, судить трудно, поскольку начавшаяся вскоре неудачная война с Пруссией опять взвинтила ажио на металл, и все попытки оздоровления австрийской денежной системы были прерваны на дол гие годыz. Если бы реформа была завершена в короткие сроки, то вскоре исчезло бы и всякое сопротивление ликвидации ажио на металл, что еще в начале 1866 г. было совершенно реальным. Еще одной причиной того, что по окончании войны длительное время не предпринималось никаких попыток продолжить реорга низацию денежного обращения (хотя и после событий 1848-1849 гг., и после окончания войны 1859 г. немедленно осуществлялись энергичные меры по оздо ровлению подорванной денежной системы), вероятно, была память о тех небла гоприятных экономических последствиях удорожания австрийской валюты в начале 1860-х годов.
Новый толчок к началу реформ в денежной сфере последовал лишь много позже и в совершенно иных условиях, когда с середины 1880-х годов намети лась тенденция к постепенному росту ценности австрийской валюты. В период 1872-1887 гг. среднегодовая цена 100 золотых гульденов (250 франков) вырос ла со 110, 37 до 125, 23 [бумажных] гульденов. Пока шел этот процесс понижения ценности австрийской [бумажной] валюты, любые планы по изменению ситуации в денежном обращении блокировались энергичным сопротивлением со стороны производителей промышленной и сельскохозяйственной продукции. Но когда во втором полугодии 1888 г. данная тенденция сменилась на противоположную и цена 100 золотых гульденов за три года упала почти на 1О гульденов в банк нотах, требования перейти к валюте со стабильной золотой ценностью вновь сделались популярными. Эти требования раздавались даже со стороны тех, кто,
имея интересы в сфере экспортной торговли, еще недавно активно противодей-
....
{Ср.: Neuwirth. Ор. cit. S. 90 ff. Denkschrift а. а. О. S. 31 ff.}
Имеется в виду война 13 июня – 26 июля 1866 г. между Италией и Пруссией, с одной стороны, и коалицией во главе с Австрией (включавшей Баварию, Сак сонию, Баден, Люксембург и Ганновер) – с другой. Война завершилась Париж ским миром 23 сентября 1866 г., по которому, в частности, от Австрии к Италии отошла Венеция. Главным политическим итогом войны стали распад Германско го союза, формирование Северогерманского союза и окончательное исчезновение шансов не только гегемонии, но и вхождения Австрии в единое германское государство. – Прим. науч. ред.
ствовал попыткам регулирования денежного обращения с целью обеспечить ста бильность [золотой) ценности валюты1.
Повышение ценности австрийской валюты увеличивало доходы капитали стов. Вследствие роста покупательной способности денег капитал и проценты, причитающиеся кредиторам, значительно увеличились. Можно было бы ожидать, что попытки стабилизации обменного курса вызовут ожесточенное сопротивление этих кругов. Но ничего подобного не произошло. Прозвучали лишь робкие выступления немногочисленных представителей ипотечных банков и сберега тельных касс, указывавших, что кредиторов лишили шансов получать проценты и выплаты основного долга деньгами, покупательная способность которых по высилась2. При этом та нерешительность, с которой кредиторы отстаивали свои интересы, объясняется вовсе не сложностью теоретико-экономических и правовых конструкций, призванных оправдать их притязания. Дефицит подобной аргументации никогда не мешал заинтересованным группам доходить до крайней степени настойчивости в отстаивании своих интересов. Тому, кто настроен на решительную борьбу, нетрудно подыскать себе подходящее оружие, выбрав его в арсенале юриспруденции и политической экономии. Истинные причины столь слабого сопротивления планам правительства по созданию препятствий продол жающемуся повышению ценности австрийского гульдена коренятся в отсутствии влиятельного класса, интересы которого серьезно нарушались бы подобными мерами. В те годы в Австрии еще не существовало класса рантье, доход которых складывается по преимуществу, или даже исключительно, из процентов на капита7, инвестированный в форме ссуд. В тех странах, где благосостояние населения невелико и где даже состоятельные люди работают до старости, уходя на покой достаточно поздно, лишь очень немногих можно назвать рантье. В совокупном доходе отдельных лиц, получавших доходы в форме процентов, доля этих последних была настолько мала, что уже само это обстоятельство начисто исключало всякую возможность формирования сколько-нибудь значимого суммарного до хода, способного быть стимулом для действий выгодоприобретателей. На начало 1892 г. сумма сберегательных вкладов в Австрии (без учета Венгрии) составляла около 1300 млн гульденов, которые лежали на примерно 3 млн вкладов. Из этих 3 млн вкладов 865 тыс. составляли вклады с остатком не более 100 гульденов, а вкладов с остатком не более 500 гульденов было еще 823 тыс. Средний вклад составлял 433 гульдена. Эта сумма была настолько мала, что соответствующий ей процентный доход не мог быть достаточно значимым, чтобы определять вектор заинтересованности владельцев подобных капиталов в той или иной экономической политике. В Австрии и Венгрии экономическая политика велась в интересах в первую очередь отечественных производителей промышленной продукции
{Ср. в моей статье: Mises. Die wirtschaftspolitischen Motive der бsterreichischenValutaregu lierung // Zeitschrift für Volkswirtschaft, 5ozialpolitik und Veгwaltung. XVI. Bd. 1907. 5. 561 ff.}
' {См. речь директора сберегательной кассы Нава на заседании комиссии по реформе австрийской денежной системы 1892 г. (Stenographische Potokolle uber die vom 8. -17. Marz 1892 abgehaltenen 5itzungen der nach Wien einberufenen Wahrungs-Enquёte-Kommission. Wien 1892. 5. 228 ff.)}
и аграриев. Дажеполучатели фиксированных доходов, к которым относятся преж де всего государственные служащие, никак не противодействовали этой политике, – они питали надежды на такое повышение жалованья, которое позволило бы им компенсировать упущенную выгоду.
Единичные голоса, протестующие против политики стабилизации валюты, раздавались только за границей. Они исходили от иностранных держателей австрийских и венгерских облигаций, не предполагавших погашения золотом. Однако на эти протесты никто не обращал никакого внимания1.
В других странах, так же как и в Австро-Венгрии, сторонники валюты с расту щей ценностью весьма немногочисленны. Существовало, однако, не так уж много стран, где повышение покупательной способности денег проявило бы себя так же отчетливо, как в Австрии. Одним из примеров этой немногочисленной груп пы являются Нидерланды. Когда здесь законами от 21. 05. 1873 и от 3. 12. 1874 была прекращена чеканка серебряной монеты (причем золото не получило никакого официального статуса в денежной системе), то в условиях благоприятного платежного баланса в Нидерландах произошло существенное укрепление валюты, что выразилось в падении вексельных курсов на заграницу. Это послужило ограничивающим фактором для нидерландской экспортной торговли и обесценило нидерландские требования к загранице, выраженные в нидерландской валюте. Немедленно после этого здесь возникло сильное стремление перейти на золотую валюту. Оно не встретило почти никакого сопротивления, которое бы сводилось к указаниям на то, что увеличение ценности денег обеспечивает экономические выгоды, – в стране, вся экономика которой строится на экспортной торговле и иностранных инвестициях, интересы противоположного толка слишком сильны. Закон, закрепляющий переход к золотой валюте, был принят уже 6. 06. 1875 г. 2 Хотя сама по себе растущая ценность национальной валюты никогда не фи гурировала в качестве цепи денежной политики в программах наиболее влия тельных партий, в истории денежного обращения важная роль принадлежит тенденциям, которые, не будучи результатом осознанных шагов по созданию денег с более высокой покупательной способностью, имели в качестве неизбежных последствий периоды увеличения ценности денег. Такие тенденции имели место в странах с кредитными деньгами, покупательная способность которых по отношению к эквиваленту в товарных деньгах, положенному в основу кредитных денег в момент их создания, понизилась. В этом случае целью было возвращение к металлическим деньгам, а средство виделось исключительно в политике более или менее медленного уменьшения ажио до его полного исчезновения (выше мы видели это на примере денежной политики, проводившейся в Австрии в первой половине 1860-х годов). Пока что, где бы ни вводились кредитные деньги, там ра но или поздно начинали раздаваться призывы к возвращению к товарным день-
(Ср.: Mises. Die wirtschaftspolitischen Motive der бsterreichischen Valutaregulierung // Zeit schrift für Volkswirtschaft, 5ozialpolitik und Verwaltung. XVI. Bd. 1907. 5. 572 f.}
2 {Ср.: Bomberger. Reichsgold. Studien uberWahrung und Wechsel. 3. Aufl. Leipzig 1876. 5. 145 ff.; Kolkmonn. Hollands Geldwesen im 19. Jahrhundert // Jahrbuch für Gesetzgebung, Verwaltung und Volkswirtschaft im Deutschen Reiche. XXV. Bd. 1901. 5. 1223 ff.}
гам, что на практике означает – к деньгам из драгоценных металлов. Решаю щими здесь были, разумеется, причины, связанные исключительно с денежной политикой, а значит, с политикой в отношении ценности денег. Необходимо было заменить деньги с постоянно понижающейся ценностью деньгами со стабильной ценностью. Однако возникавшие в ходе реализации этой цели общие экономические последствия (в виде увеличения ценности денег в течение переходного периода) совершенно не принимались во внимание. Когда же эти последствия начинали осознаваться (что имело место не всегда и не везде), с ними мирились, видя в них неизбежное зло. Причиной того, что способ перехода к металлическим деньгами виделся только в понижении ажио на металл, а не в его стабилизации на уровне, сложившемся к началу переходного периода, был тот факт, что такой под ход к проблемам денежного обращения был всецело продиктован юридическими воззрениями на проблему двойственной природы кредитных денег. Поскольку кредитные деньги представляют собой не только деньги, их полезность не исчер пывается их полезностью в качестве средства обмена, она связана также с тем, что они есть по сути долговое обязательство эмитента. Но если бумажные деньги рассматривать как государственное обязательство, выписанное на взятые в долг металлические деньги, от которых, без сомнения, и ведут свое происхождение бумажные деньги, то понижение их установленной номинальной ценности должно рассматриваться как банкротство государства. Именно так расценивались действия Австрии в 1811 и 1816 г. и действия России в 1839 г. Нам могут указать, что австрийская денежная реформа 1892 г. и российская денежная реформа 1897 г. были встречены совершенно иначе. Однако здесь причиной иной реакции был прежде всего тот факт, что в обеих странах связь с металлическим содержанием была прервана, когда в них была прекращен свободный чекан серебра (в Ав стрии в 1879 г. и в России в 1893 г.), не говоря уже о том, что в обоих этих случаях имел место совершенно иной тип регулирования процессов, последствия которых должны были вполне выявиться лишь спустя многие годы. С этого момента динамика ценности кредитных денег получила свои собственные основания, что привело к полному пересмотру воззрений на проблему в целом. Единственное, что здесь имеет значение для наших целей, это то, что даже те, кто протестовали против так называемой законной девальвации обесценившихся бумажных денег и стремились к восстановлению металлического содержания денег посредством понижения ажио на металл вплоть до его исчезновения, руководствовались при этом не своими представлениями о динамике ценности денег, а всего лишь юридическими и подобными им соображениями. К тому же они порой упускают из виду тот факт, что указанное понижение ажио в переходном периоде имеет определенные последствия для всей экономики. Возможно еще, что они вполне осо знают эти последствия, но видят в них меньшее зло, чем подрыв общественного доверия и правопорядка, порожденные формальной девальвацией.
Тот факт, что существуют партии, выступающие за деньги с понижающейся покупательной способностью, но не партии, выстуnающие за деньги с повышающейся покупательной способностью, представляет собой достаточно любопыт ное явление, учитывая, что последняя денежная система, без сомнения, обеспечивает определенные преимущества некоторым группам населения. Впрочем,
дать этому примечательному явлению удовлетеQрительное объяснение совсем нетрудно. -. а. , .. -, – "'Т' р;, , "Б". -. , , 1
Непопулярность мер, ведущих к повышению внутренней ценности денег, связана прежде всего с тем, что в современных условиях эти меры по необходимости должны ограничиваться пределами одного или нескольких государств, а их одновременное осуществление в масштабах всего мира имеет лишь ничтожные шансы. Тем не менее, как было показано выше, как только одна или несколько стран вводят деньги с повышающейся покупательной способностью, в то время как остальные сохраняют деньги с понижающейся, постоянной или незначительно растущей внутренней меновой ценностью, это изменяет условия торговли между странами. Для страны с растущей ценностью денег это приводит к затруднению экспорта и к облегчению импорта. Но ситуацию, при которой экспорт затрудняется, а импорт облегчается, или, иными словами, ситуацию ухудшения торгового баланса, правительство любой страны расценивает как неблагоприятную и поэтому старается избегать. Таким образом, уже это объясняет ту непопу лярность, которой пользуются меры по повышению покупательной способности денег.
Однако даже если не принимать во внимание аспекты, связанные с внешней торговлей, повышение внутренней ценности денег противоречит интересам могущественных политических кругов. Повышение покупательной способности выгодно прежде всего тем, чьи доходы представляют собой требования на фиксированное количество денег. Кредиторы оказываются в выигрыше, получаемом ими за счет должников. По мере увеличения ценности денег, налоги в пользу государства становятся более обременительными. Однако выигрыш от этого достается, по большей части, не государству, а его кредиторам. Но политика, проводимая в пользу кредиторов за счет должников, никогда не будет популярной. Враждебное отношение к заимодавцам во все времена характер но для всех народов1.
Далее, нельзя забывать, что все то, что мы выше установили для одной только Австрии, относится ко всем странам. Группа лиц, получающая все или большую часть своих доходов в виде процентов на капитал, отданный в качестве ссуд, ни в одну эпоху и ни в одной стране не была особенно многочисленной и влиятельной. Значительная доля общего дохода в виде рентных выплат с капитала при ходится на тех, чьи доходы формируются из других источников, – в их бюджетах эта рента играет второстепенную роль. Среди таких групп прежде всего можно назвать наемных работников, крестьян, мелких ремесленников и чиновников, имеющих сбережения в виде сберегательных счетов или рент, но сюда относятся также и получатели значительных рентных выплат, которых немало в кругах крупных промышленников, торговцев и акционеров. Интересы, реализуемые ими в качестве рантье, все они ставят ниже интересов, которые они реализуют как крупные землевладельцы, коммерсанты, фабриканты или высокопоставленные служащие. Не приходится удивляться тому, что они не очень мотивированы к
{Ср.: Bentham. Defence of Usury. 2nd ed. London, 1790.}
%33
повышению реальной ценности денежных выплат по этим рентам1• В мире существуют так называемые страны-рантье, население которых значительную долю своих доходов получает от владения иностранными долговыми обязательствами. Однако интерес капиталистов в таких странах никогда не направлен на повышение внутренней меновой ценности денег их собственной страны, что может лишь уменьшить их доходы. При этом, как правило, они не могут оказывать никакого влияния на политику в сфере денежного обращения в странах-должниках.
Доктрина понижения внутренней объективной меновой ценности денег (инфnяционизм)
С древних времен, когда предприниматели сталкивались с возрастающими трудностями при сбыте своей продукции или при получении кредитов, они при выкли сетовать на «нехватку денег в экономике». Никакие жалобы не раздаются чаще, чем жалобы на нехватку денег, говорит Адам Смит, после чего он лаконично отвергает эти жалобы как необоснованные и бессмысленные. По его мнению, причина кризисов коренится не в нехватке денег или кредита, но в чрезмерной спекуляции2. С тех пор этот аргумент Смита повторялся бесчисленное количество раз. Он стал неотъемлемой частью экономической теории, и любая попытка поставить его под сомнение могла вызвать разве что снисходительную улыбку. Более близкое знакомство с теориями, которые усматривали лекарство от всех или большинства экономических недугов в увеличении количества фидуциар
ных средств в обращении, представлялась задачей, недостойной науки. Видимо,
поэтому долгое время полностью игнорировался тот факт, что в основании требований об увеличении денежной массы лежала теоретическая концепция, во всех отношениях отличавшаяся от той, которую с блеском опроверг Адам Смит. Согласно этой концепции, для совершения обменов, в которых участвует определенное количество благ, требуется определенный денежный запас; согласно этой же концепции, экспансия кредита и фидуциарных средств обращения зависит от имеющегося количества денег, так что легко показать, что обращение товаров сдерживается нехваткой циркуляционных (фидуциарных) средств обращения. Вполне возможно, что тогда желающие трудиться не смогут найти работы, по скольку никто не будет обладать ликвидной денежной наличностью для выплат заработной платы, и что, в свою очередь, потребительские товары не смогут най типокупателей, так как работники не получили заработной платы, рантье – рент, и все таким образом остались без денег. Однако с этим злом можно покончить одним махом. Необходимо всего лишь вручить хозяйствующим субъектам достаточ ное количество денег – и кругооборот экономической жизни восстановится3.
1 {Ср.: (Wright and Harlow). The Gemini Letters. London 1844. Р. 51 ff.}
2 {Smith. Ап lnquiry into theNature andCauses ofthe Wealth of Nations. Basel, 1791. Vol. II. Р. 244
(Смит А. Исследования о природе и причинах богатства народов. М.: Эксмо, 2007. С. 323.))
{Ср.: Carey. Lehrbuch derVolkswirtschaft und 5ozialwissenschaft. Deutsche Ausgabe von Adler.
Aufl. Wien, 1870. 5. 338 ff. (Carey. Principles of Social 5cience. Philadelphia: J. В. Lippencot and Со., 1858); idem. Geldumlauf und Schutzsystem. Pest, 1870. S. 54 ff. J
Оспаривать подобные теории не представляло никакого труда. Можно было бы спокойно признать, что нехватка денег порождает некоторое неудобство для обращения и что это должно приводить к некоторому повышению покупательной способности денег и к некоторому понижению товарных цен. Достаточно, одна ко, указать на то, что величина запаса наличности, имеющегося в масштабах всей экономики, не имеет значения для полезности действий, совершаемых деньгами, и несостоятельность положений, переоценивающих роль запаса денег, становится очевидной.
Но мало-помалу концепция преимуществ, порождаемых увеличением денежной массы, приобрела несколько иной характер. Для приверженцев этого учения целью стало повышение цен посредством понижения внутренней ценности денег. Все, кто ожидал получения каких-либо выгод от понижения покупательной способности денег, с воодушевлением примкнули к новому направлению. Неверно утверждать, как это многократно делали инфляционисты, будто мер кантилисты, стоявшие за осуществление мер государственного вмешательства в экономику, были предшественниками современных сторонников инфляционистской политики. Меркантилисты никоим образом не призывали к увеличению денежной массы, с тем чтобы посредством этого добиться понижения ценности денег. И пусть отдельные случаи благоприятных последствий уменьшения ценности денег внесли свой вклад в формирование меркантилистских «теорий Ми даса», очевидно, что государственные мужи и политики из числа меркантилистов еще не понимали соответствующих причинно-следственных связей. Кроме того, во времена, когда исторический опыт инфляционистской политики, пришедший позже, отсутствовал, эти связи не могли быть восприняты даже и на уровне ощу щений. Поэтому невозможно согласиться, когда меркантилистов называют инф ляционистами, вообще говоря, только потому что они призывали к увеличению количества денег, или когда инфляционистами называют поздних меркантили стов – например, Беркли и затем Джона Ло, – из-за того, что они ратовали забумажные деньги1.
Гораздо более обоснованна будет точка зрения, согласно которой первое
инфляционистское движение в Европе мы видим в лице бирмингемской денежной школы, которая первоначально ожесточенно боролась против возвращения Англии к золотому денежному обращению по окончании эпохи наполеоновских войн, но позже вышла за эти рамки и выдвинула целую инфляционистскую про грамму. Стремление английского правительства и Банка Англии как можно ско рее обеспечить последнему возможность вернуться к погашению своих банкнот золотом, привело к быстрому росту курса банкнот по отношению к золоту. Если в 1813 г. среднегодовой курс 100-фунтовой банкноты составлял не более 71 ф. ст. 2 wилл., то уже в 1815 г. он был равен 83 ф. ст. 5 шилл. 9 пенсов, в 1820 г. – 97 ф. ст. 8 шилл., а после возобновления погашения банкнот Банка Англии золотом 1 мая 1821 г. был достигнут золотой паритет этих банкнот, который стабильно держится
, .. , •)'•. • '. Т·i'а
{Ср.: Berkeley. The Querist // Berkeley. Works. ed. Fraser. Oxford 1901. Vol. IV. Р. 415-476, в особенности Qu. 219, 226, 229, 250usf. Ср. по этому поводу: Harvey. Paper Money the Money of Civilisa tion. London 1877. Р. 106 ff.; Roffel. 1st Berkeley ein Freihandler? Кieler lnaug. -Diss. 1904. 5. 19 ff.}
и по сей день. Такое быстрое увеличение ценности английских денег, выраженной в золоте, было лишь обратной стороной уменьшения денежных цен товаров. Было понятно, что это немедленно вызовет самую ожесточенную оппозицию. Лег ко понять, что поначалу это вызвало враждебность со стороны тех, кто больше всего опасался облегчения импорта вследствие падающего ажио на золото, – со стороны землевладельцев и арендаторов. В известной мере, эта оппозиция ограничивалась тем, что боролась с мерами правительства и Банка Англии, имевши ми целью возобновление погашения банкнот [металлической] наличностью, что далеко не позволяет расценивать это движение как инфляционистское. Оппо нирование политике, предполагающей повышение покупательной способности денег, может строиться на базе аргументации в пользу стабильной внутренней ценности денег. Такое оппонирование оказывается инфляционистским, только если его адепты выступают за меры, целью которых является понижение покупа тельной способности денег. Мы не можем также называть бирмингемскую школу инфляционистской на основании ее точки зрения на проблему погашения государственного долга и задолженности частных лиц. Призывы к стабильности ценности денег или даже к повышению внутренней меновой ценности денег вполне сочетаются с мнением, что заем в размере 70 ф. ст. золотом, сделанный в 1813 г., нужно вернуть в 1823 г. в размере тех же 70, а не 100 ф. ст. Существуют юридические аргументы и соображения финансовой политики, которые говорят в пользу как одной, так и другой точки зрения.
По-настоящему новым и примечательным в положениях бирмингемской денежной школы было их требование увеличения количества фидуциарных средств обращения как способа понижения внутренней объективной меновой ценности денег, что имело своей целью вызвать рост цен. Томас Атвуд' утверждал, что понижение ценности денег должно привести к самым благоприятным экономическим последствиям2. С требованием увеличения количества денег в обращении выступали еще меркантилисты, несмотря на то, что количественная теория показала, что увеличение количества денег неизбежно понизит покупательную способность денежной единицы. Однако меркантилисты закрывали глаза на это соображение, отвечая на него в том духе, что они имеют в виду увеличение количества денег, обращающихся в пределах определенной страны, тогда как привести к падению ценности денег может только увеличение денежной массы в мировых масштабах. Как бы то ни было, именно требование бирмингемской денежной школы увеличить денежную массу для понижения ценности денег, т. е. сознательное стремление понизить внутреннюю объективную меновую ценность денег, было совершенно новым.
Атвуд Томас (Thomas Atwood, 1773-1856) – английский предприниматель, nублицист и политический деятель. Будучи главой крупного банка, Атвуд боролся с планами правительства возобновить золотое обращение и размен банкнот Банка Англии на золото, автор ряда популярных статей, издававшихся отдельными бро шюрами начиная с 1816 г. – Прим. науч. ред.
" {Ср.: Attwood. Obseгvations on Currency, Population and Pauperism in Two Letters to Arthur Young Esq. Biгmingham 1818. Р. 150 f.)
Начало обильному потоку влиятельной инфляционистской литературы положил Томас Атвуд, намного уступавший по качеству своих туманных писаний современным ему авторам. Хельд пишет об Атвуде, что, несмотря на огромное количество написанных им памфлетов и брошюр, его путаные сочинения вряд ли могут претендовать на место в истории экономической теории, но что в истории экономической политики они займут достойное место'. Инфляционизм и веду щий от него свое происхождение биметаллизм образуют одну из самых влия тельных экономических партий XIX в. Поэтому мы посчитали уместным дать хотя бы беглую общую характеристику данного направления экономической мысли. Самостоятельно составить представление о нем довольно трудно, а изучить его, проведя детальное исследование, пожалуй что и невозможно. Если верить Марк су, Гладстон в одной из своих речей, посвященных Банковскому акту Пиля, сказал, что даже любовь не сделала больше людей дураками, чем размышления о сущ ности денег. Те, кто читал брошюры, посвященные деньгам и денежному обраще нию, должны будут согласиться с этой оценкой. Нет ни одного абсурдного предложения, которое бы не нашло места в этих брошюрах – среди смехотворных проектов, рекомендуемых их авторами к реализации с самым серьезным видом. Разумеется, и здесь порой встречаются отдельные мысли, дальнейшее развитие которых могло бы полностью перевернуть учение о деньгах. Однако их авторы постоянно игнорировали эту возможность, предпочитая следовать по накатан ному пути. Таким образом, все усилия оказались напрасными, а сухой остаток, который можно было бы извлечь из тысяч сочинений и который имел бы хоть какое-нибудь научное значение, – совершенно ничтожным.
Сочинения инфляционистов интересуют нас здесь не как литературно исторические памятники. В нашу задачу не входят изучение возникновения и развития идей, установление значимости работ различных авторов и получение доказательств наличия взаимосвязей и взаимозависимостей между концепциями. Вся эта проблематика относится к истории экономических доктрин и образует предмет соответствующих исторических исследований. Мы хотели бы рассмотреть лишь некоторые из самых важных направлений инфляционизма, с тем чтобы использовать материал, предоставляемый историей их появления и исчезновения, а также изучением их целей и их борьбы, для содержательной критической оценки инфляционизма.
Большинство инфляционистских работ исходит из теоретических представлений, несостоятельность которых сегодня можно не демонстрировать. Так, в большинстве этих работ за основу взяты номиналистские теории, авторы других работ полагают, что в качестве денег нужно использовать любое благо, пре тендующее на такое использование; именно на этом основании они выступают за
«мобилизацию» землевладений. Однако основной опорой инфляционизма стали отнюдь не теоретические воззрения адептов идеи «удешевления» денег. Не стали такой основой и более или менее убедительные аргументы литературных вос певателей политики понижения ценности денег, – они были не более чем вы разителями чаяний народных масс, невежественных в экономико-теоретических
, JГ{:;'.
{См.: Held. Zwei Bucher zur sozialen Geschichte Englands. Leipzig, 1881. 5. 325.)
вопросах, корни невежества которых лежали во внешне наблюдаемом стимули рующем воздействии понижения ценности денег, а их сила закалилась от повто рения популярных лозунгов по сто раз на дню. Политическая цель была задана, а то, что нагромоздили ее литературные агенты, должно было служить прикрыти ем и оправданием задним числом таких действий, истинную природу которых не могли себе представить сами сторонники этих действий.
В Англии инфляционистское движение достигло пика в начале 1840-х годов1• Затем оно пошло на убыль2. Формой, в которой инфляционизм выступал в последней четверти Х/Х в., был биметаллизм, который в Англии не нашел так много поборников и последователей, как в других странах Европы и Америки. Ан глийским инфляционистам, кроме того, вообще не удалось добиться каких-либо успехов, – на этом поприще их американские единомышленники достигли куда большего.
Наиболее ранние следы инфляционистской политики обнаруживаются уже в конце XVII – начале XVIII в. в тогдашних североамериканских колониях Бри тании. Причины первых эмиссий бумажных денег в штатах Новой Англии, начало которым было положено в 1690 г. колонией Массачусетс, коренились в финансовых нуждах колониальных властей. Как и во всех других случаях эмиссии бумажных денег, имевших место в прошлом, эти деньги очень быстро сильно обесце нились вследствие безграничного увеличения их количества. Непосредственные экономические последствия понижения ценности денег встретили очень теплый прием со стороны населения – как со стороны широких масс, так и со стороны политически влиятельных кругов. Однако популярность понижения ценности денег в британских североамериканских колониях была связана вовсе не с такими последствиями этой политики, как стимулирование экспорта и дестимули рование импорта. В стране, экономика которой имела почти полностью аграрный характер и которая поддерживалась импортом промышленных изделий из метрополии, подобное отношение к внешнеторговой политике просто не могло возникнуть. Дело обстояло ровно наоборот, – позитивная реакция объяснялась соображениями, лежавшими в сфере относительно большой задолженности шта тов, и в еще в большей мере она объяснялась долгами самих колонистов. В понижении качества денег имевшие задолженность фермеры усмотрели удобный выход из своего затруднительного положения. Ввиду демократического политического устройства колоний их администрации было тяжело противостоять на пору широких масс в данном конкретном вопросе. Сопротивление метрополии, интересы которой как кредитора были ощутимо задеты практикой эмиссии ко лониями бумажных денег, также оказалось тщетным. Вряду конфликтов, ставших
{Типичными инфляционистскими работами того времени являются: (Wright and Harlow.) The Gemini Letters. London 1844; см. также: Alison. England in 1815 and 1845: or а Sufficient and а Contracted Currency. Third Edition. London, 1846.) [Здесь и далее круглые скобки, в которые за ключены имена авторов работ, означают, что эти работы первоначально были опубликованы анонимно. – Науч. ред.]
2{Одним из наиболее распространенных в 60-е годы инфляционистских памфлетов был
(Twells). How сап Paper Моnеу increase the Wealth of а Nation? Fourth Thousand. London, 1867.}
непосредственным поводом отделения колоний Новой Англии, конфликт по по воду бумажных денег занимал важное место1.
Расходы, связанные с Войной за независимость, покрывались по большей части посредством эмиссии бумажных денег2. Полное обесценение этих выпу щенных в гигантских количествах денег и последовавшие в связи с этим много численные затруднения привели к тому, что конституция Соединенных Штатов явным образом лишила штаты права выпускать бумажные деньги. Поскольку данным правом не было наделено никакое другое учреждение Республики, бли стательные юристы сделали вывод, согласно которому нарушением конституции является также и эмиссия бумажных денег с фиксированным курсом [обмена на металл]. По всей видимости, такой же точки зрения придерживались и сами создатели конституции.
За два поколения использования денег из драгоценных металлов (период го сподства металлических денег прерывался лишь на короткое время войны [с Ан глией] 1812 г.) память о бумажных деньгах прошлых времен, существовавших до принятия Декларации независимости и о бумажных деньгах Континентального конгресса времен Войны за независимость, совершенно исчезла, когда разразив шаяся Гражданская война 1861-1865 гг. опять вынудила прибегнуть к эмиссии бумажных денег, несмотря на то что это противоречило духу Конституции. Ценность выпущенных тогда банкнот, знаменитых гринбеков, стала стремительно понижаться. Во время войны ажио на золото достигло максимума в 285% по состоянию на 1 июля 1864 г. Цены всех товаров, выраженные в банкнотах, быстро выросли3• Еще до окончания войны министр финансов Мак-Куллох начал про пагандировать свой план постепенного изъятия бумажных денег из обращения. Он считал целью восстановления монетарного порядка возвращение к металлическому денежному обращению посредством понижения ажио гринбеков на золото вплоть дополного исчезновения ажио. Его предложения были встречены решительными протестами большей части населения.
Если бы мы вздумали назвать всех противников финансовых планов правительства инфляционистами, это не соответствовало бы действительности. Даже самые убежденные сторонники металлических валютных систем, даже те политики, которые отвергали любые формы воздействия государства на формирование внутренней меновой стоимости денег, могли бы оспорить многие моменты этого замысла министерства финансов. Прежде всего было непонятно, обязан ли Союз погашать свою задолженность, образовавшуюся в связи с войной, звонкой
{См.: White. Money and Banking lllustrated Ьу American History. Boston, 1895. Р. 120-134; Prager. Die Wahrungsfrage in den Vereinigten 5taaten von Nordamerika. Stuttgart, 1897. S. 3 ff. См. также: Sparks. The Life of Benjamin Franklin // The Works of Benjamin Franklin / Ed. Sparks. Chicago, 1882. Vol. 1. Р. 302; Laughlin. The Principles of Моnеу. London, 1903. Р. 450 ff.)
{См.: White. Ор. cit. Р. 134-148; НерЬигп. History ofCoinage and Currency in the United States and the Perennial Contest for Sound Money. New-York, 1903. Р. 54 ff.) [См. также: Ротбард. История денег и банковского дела в США. Челябинск: Социум, 2005. – Науч. ред.]
" {См. у Лафлина выжимку данных, сделанную Фолкнером по материалам отчета сенатора Олдрича: Laughlin. The Principles of Money. London, 1903. Р. 213-218; кроме того см.: Mitche/1. Gold, Prices and Wages under the Greenback-Standard. Berkeley, 1908. Р. 1 ff.)
монетой или он мог исполнить свои обязательства также и банкнотами. Если этот спорный пункт не содержал вообще никакой проблемы из сферы денежного обращения, то в других отношениях такая проблема существовала. Высказывались сомнения относительно запланированных сроков возвращения к металлическим деньгам и возможности понижения ажио на золото теми темпами, которые должны были иметь место в соответствии с замыслом правительства. В конце концов, вполне допустимым был вариант, при котором переход к металлическим деньгам осуществлялся бы не путем понижения ажио на металл вплоть до его полного исчезновения, а путем стабилизации ажио на том уровне, на котором он существовал [на момент начала реформы], – такой вариант позже выбрала вначале Россия, а затем Австрия. Данное решение имело то преимущество, что оно позволяло защитить – на период реформы – широкие слои населения страны от нежелательных последствий повышения внутренней ценности денег в виде падения цен и заработной платы. Партия, которая представила бы подобную программу, могла бы добиться существенных успехов, – несомненно, здесь был слабый пункт приверженцев твердых денег.
Однако вне зависимости от того, присутствовали в движении против планов министерства финансов касательно денежной системы и банкнотной эмиссии на начальном этапе эти и сходные с этими мотивы или нет, и вне зависимости от того, что позднее отдельные адепты бумажных денег являлись скорее анти рестрикционистами, нежели инфляционистами, и вне зависимости от того, что Кэри ратовал за увлечение денег в форме банкнот не по соображениям, связанным с политикой в области денежного обращения', вскоре инфляционистские умонастроения одержали верх. Обесценение денег представлялось вожделенной целью, эпохе 1862-1865 гг. с ее высокими ценами и зарплатами воздава лись хвалы в самых восторженных выражениях, а новые эмиссии бумажных денег провозглашались верным способом вернуть старые добрые времена. Инфляционистами стали фермеры-должники, особенно с Запада, а также фаб риканты, усмотревшие в повышении ажио на золото великолепную защиту от конкуренции со стороны импортной европейской продукции. Более удивительно было то, что доктрину декретных денег разделяли многие работающие по найму, организованные в профсоюзы, и это при том, что в и период повы шения ажио заработная плата росла медленнее цен на потребительские блага, так что реальная заработная плата понижалась. Нужно сказать, однако, что факт понижения реальной зарплаты был установлен много позже, в ходе стати стических исследований, проводившихся при подготовке отчета сенатора Ол дрича. Вероятно, в то время работники оставались в неведении относительно этого обстоятельства, что позволило Национальному союзу труда, в который входили 3000 профсоюзов, организованных в разных городах, начертать на
{См.: Carey. Die Grundlagen der 5ozialwissenschaft / Deutsch von Adler. München, 1863. Vol. 11. Р. 392 ff. (Carey. The Principles of Political Economy. 2 vols. Philadelphia: Carey, Lee and Blanchard, 1837-1843); idem. Lehrbuch derVolkswirtschaft und 5ozialwissenschaft. 2. Autl. Wien, 1870. 5. 338 ff. (idem. Principles of 5ocial 5cience. Philadelphia: J. В. Lippencot and Со., 1858); idem. Geldumlauf und 5chutzsystem. Pest, 1870. 5. 54 ff.}
своем знамени: «Наш Бог, наше Отечество, наши Бумажные деньги»'. Попытки добиться ясности относительно содержания теорий, которыми вдохновлялись американские инфляционисты, были бы напрасной тратой времени. Наиболее глубокие экономические взаимосвязи остались скрытыми от них, а их дискуссии ограничивались повторением лозунгов. В этих лозунгах «демократичные» бумажные деньги, деньги народа, бедняков, рабочих противопоставлялись
«аристократичному» золоту, деньгам королей и герцогов, деньгам богачей и капиталистов-рантье. В произведениях и речах инфляционистских лидеров отсутствуют глубина и объективность, логическая доказательность и знание происходящего в экономике, однако им нельзя отказать в том, что они выражают свою точку зрения с пламенным красноречием, и в том, что они исполнены воодушевления, правда, заслуживающего лучшего применения. Если принять во внимание, что сторонники металлического денежного обращения не всегда демонстрировали подобное полемическое искусство, защищая свою позицию, и что они частенько не видели справедливых моментов в критике своей про граммы со стороны инфляционистов (а именно там, где инфляционисты отмеча ли негативные последствия понижения ажио), то можно не удивляться тому, что инфляционистские воззрения получили такое широкое распространение.
Первый успех пришел к сторонникам бумажных денег в начале 1868 г., когда им удалось законодательно запретить продолжения практики, в соответствии с которой министерство финансов изымало банкноты из обращения. За этим последовал ряд менее значительных успехов, но все они не помогли делу спасения гринбеков. Так называемый билль об инфляции, принятый конгрессом в апре ле 1874 г., которым предусматривалось увеличение количества гринбеков до 400 млн долл., натолкнулся на вето президента Гранта. Уже 14 января 1875 г. всту пил в силу билль, согласно которому 1 января 1879 г. должно было возобновиться погашение банкнот [металлической] наличностью. Попытки инфляционистской партии отменить этот закон полностью провалились, однако инфляционизм был побежден лишь на мгновение, поскольку создавшие его условия не претерпели совершенно никаких изменений. Как и прежде, инфляционистские лозунги на ходили самый сильный отклик у фермеров-должников Запада и у фабрикантов, которым угрожали европейские конкуренты. Казалось, что для развития промышленного Севера необходимы меры из арсенала протекционистской политики. Только так, считало общественное мнение, можно защитить внутреннее производство от импорта промышленной продукции, стимулировать и ускорить экспорт готовых изделий и зерна. Поэтому не заставил себя ждать новый мощный подъем инфляционистского движения, – он начался, как только инфляционисты нашли новый символ, пришедший на смену скомпрометировавшим себя rринбе кам. Теперь партия сторонников бумажных денег называла себя «партией сереб-
Национальный союз труда, National Labor Union – существовавшее в США в 1866-1873 гг. объединение профсоюзов в рамках единой организации, предше ственник таких более поздних объединений, как «Рыцари труда» и Американская федерации труда, в период максимума своего влияния насчитывал 700 тыс. членов. – Прим. мауч. ред.
ра», но, несмотря на смену вывески, под новым знаменем выступали те же бойцы, стремившиеся к той же цели. --.. _, , – , , , . , -, ·-,;· -), . _;--;·
Новый лозунг («серебро») был намного более эффективным, чем лозунг старый («бумага»). В первую очередь потому, что с новым лозунгом можно было рассчитывать на мощнейшую поддержку производителей серебра. Обычно это обстоятельство переоценивают. Утверждать, что главным в движении сторонников серебра было представление интересов серебряных магнатов, является огромным преувеличением. Разумеется, инфляционисты-сильвериты содейство вали продвижению белого металла, самые большие деньги на партийную аги тацию и пропаганду, скорее всего, текли из карманов владельцев серебряных рудников, а защита интересов американской горнодобывающей промышленно сти порой использовалась в качестве маскировки истинных цепей программы биметаллистов. Однако для подавляющего большинства приверженцев биметаллизма решающее значение имели доводы, относившиеся к денежному обраще нию, и надежды на понижение ценности денег•. Кроме того, биметаллисты имели еще одно преимущество перед партией «бумажных инфляционистов», – они могли ссылаться например Европы и движение за серебро во всем мире. Если сторонникам гринбеков их оппоненты могли указать на то, что бумажные деньги затруднят привлечение иностранного капитала, так необходимого для роста продуктивности американской экономики, то биметаллисты имели возможность отвести этот довод, возразив на него, что это они сражаются именно за то, чтобы биметаллизм был принят в качестве международной денежной системы. Здесь, разумеется, нужно учитывать, что введение биметаллизма в мировом масштабе привело бы к желательным для американских биметаплистов результатам лишь постольку, поскольку они стремились к перераспределению доходов в пределах своей страны. Но в той мере, в какой они хотели сделать биметаллизм основой протекционистской политики, к защите внутреннего рынка от [импорта из] зару бежных стран, их ожидало бы разочарование. Но тогда на эти соображения не обращали внимания, и пропагандистский потенциал американского биметаллиз ма позволил ему оказаться в выигрыше вследствие того, что американские биме таллисты ссылались на своих идейных родственников по другую сторону океана. Это, правда, не помешало им называть серебро естественными деньгами Союза американских штатов, противопоставляя ему золото, эти деньги королей и, в особенности, деньги ненавистной Англии.
На долю партии американских «сипьверитов» выпало два крупных успеха. Первый из них – принятие 28 февраля 1878 г. билля Бленда, согласно которому министерству финансов вменялось в обязанность ежемесячно закупать серебря ные слитки по рыночной цене на сумму 2-4 млн долл. и чеканить из них стандартные доллары, обладающие статусом узаконенного средства платежа2• Вто-
{Ср.: Laveleye. La Monnaie et le Bimetallisme international. Paris, 1891. S. 21З ff,;Lafarge , La poli tique monetaire des pays poducteurs d'argent et lescampagnes blmetallistes en Euope (Questions monetaires contemporaines). Paris, 1905, Р, 362 f, }
2 Этот закон известен как закон Эллисона-Бленда, Allison-Blrend Act, – Прим,
науч. ред.
рым их достижением является принятие билля Шермана (Sherman Act) от 14 июля 1890 г., согпасно которому министерство финансов было обязано ежемесячно за купать 4, 5 млн унций чистого серебра.
Казалось, что сторонники серебра вот-вот достигнут своей цели – возобнов ления свободной чеканки серебра. Однако отсутствие результатов работы Брюс сельской конференции 1892 г., паническое падение цен на серебро вследствие прекращения чекана серебряных монет в Индии (26 июня 1893 г.) и прежде всего масштабный денежный кризис, разразившийся в том же году на рынках США, вы нудили конгресс поздней осенью 1893 г. отменить закон Шермана. Сторонники
«доллара отцов» соединили усилия еще один раз – в ходе предвыборной борь бы за пост президента 1896 г., но после победы, которую Мак-Кинли одержал над Брайаном, партии «сильверитов» был нанесен последний удар. Действия в связи проблемой серебра, которые Мак-Кинли предпринял по внутриполитическим причинам, имели уже совершенно фантомный характер. Наконец, 14марта 1900 г. США осуществили и формально-юридический переход на золотое денежное обращение. Во время предвыборной кампании 1900 г. проблема серебра играла не более чем подчиненную роль. С тех пор эта проблема исчезла из политической повестки дня1.
Та быстрота, с которой американский народ отвернулся от идеала, занимавшего все его мысли в сфере экономической политики на протяжении трех десятилетий, достаточно удивительна. Эту резкую перемену можно было бы объяснить увеличе нием золотодобычи и количества фидуциарных средств в обращении. Начавшаяся вследствие этого инфляции оказалась бы более сильной, чем та, которую «друзья серебра» ожидали от реализации своих предложений. Так можно было бы объяс нить тот факт, что старания биметаллистов оказались излишними2.
Однако утверждение, согласно которому увеличение запаса денег в широком смысле опережало увеличение спроса на деньги в широком смысле, которое в последние десятилетия экономического подъема было очень значительным, невозможно ни доказать, ни опровергнуть статистически. Но даже если бы мы признали, что общее повышение товарных цен было следствием увеличения золотодобычи и количества фидуциарных средств в обращении, то все равно, нужно было бы объяснить, почему инфляционисты, придерживавшиеся протек ционистских взглядов, вполне этим удовлетворились, хотя их планы, имевшие целью защиту внутреннего производства посредством понижения внутренней ценности денег, единообразно осуществляемое всеми странами, так и не были реализованы. Истинные причины исчезновения инфляционизма как политиче ского движения лежали совершенно в ином. Во-первых, под влиянием прежде всего биржевых процессов повсюду возобладало понимание того обстоятель-
1 {Обамериканском движении забиметаллизм см.: Laughlin. The History of Bimetallism in the United States. New-York, 1893. Р. 179 ff.; Taussig. The Silver Situation in the United States. New-York. 1893. Р. 1 ff.; НерЬигп. History of Coinage andCurrency in the United States and the Perennial Contest for Sound Money. New-York, 1903. Р. 274 ff.}
2 {Ср.: Howard. The Money lnflation and the Future of Prices // Political Science Quarterly.
22. Bd. 1907. Р. 74-82.)
ства, что Соединенные Штаты, страна, получающая приток капитала из-за грани цы, не может проводить политику, которая должна будет отпугивать иностранный капитал. Затем, однако, Штаты начали проводить крайне протекционистскую политику, первой мерой которой стал тариф Мак-Кинли (1890), сменившийся еще более высоким тарифом Дингли (1897) и, в конце концов, тарифом Пейна (1909). Этими мерами защита национального производства от заграничных конкурентов была осуществлена намного более эффективно, чем она могла бы быть осуществлена с помощью денежной политики. Вместе с тем экспортеры пшеницы больше не нуждались в экспортных премиях, и даже если бы у них сохранялась такая потребность, они не смогли бы добиться успеха, брошенные на произвол судьбы своими союзниками промышленниками.
В континентальных странах Европы более или менее влиятельные инфляционистские движения возникли намного позже, чем в Англии и в Соединенных Штатах. Подобные умонастроения вообще не могли возникнуть в таких государствах, которые, подобно Пруссии, никогда не имели кредитных денег, а значит, не знали и экономических последствий понижения внутренней ценности денег. В тех же странах, которые, подобно Франции, Австрии и России, имели немалый опыт обесценения денежных знаков, полный провал денежной системы с бумажными деньгами показал в первую очередь ее недостатки, и лишь в значительно меньшей мере ее мнимые преимущества. Поэтому инфляционистские воззрения в течение длительного времени могли сохраняться только там, где полное обес ценение кредитных денег не имело места. Например, обесценение <<континента лов» эпохи американской Войны за независимость и обесценение французских ассигнатов отбило всякую охоту к экспериментированию с деньгами – на дол гие годы и на еще более длительный период соответственно. В Австрии и России в том же направлении действовали факторы, связанные с тем, что в этих странах исключительно быстрое и сильное обесценение бумажных денег, по-видимому, породило общее недоверие к государству, которому больше не желали предоставлять возможность регулировать и увеличивать количество денег в обраще нии. В Европе широкое и мощное инфляционистское движение начало формиро ваться только в рамках движения приверженцев серебра, возникшего во второй половине 1870-х годов.
Проблема выбора между использованием единственного металла для хож дения в качестве денег и использованием обоих металлов, т. е. вопрос о выбо ре между золотым или серебряным монометаллизмом, с одной стороны, и би металлизмом – с другой, вплоть до 1870-х годов носил чисто академический характер, не представляя никакого интереса для широких масс населения. Эта проблема рассматривалась не с точки зрения технических аспектов функционирования денежной системы, а с позиций денежной политики, которая виде лась в поиске денег, внутренняя меновая ценность которых обладала бы макси мально возможной стабильностью (более общее значение этих поисков будет рассмотрено ниже). Единственно возможным решением был выбор в пользу монометаллизма – никакая попытка ввести двойную металлическую валюту (биметаллизм, безотносительно к тому, был бы он национальным или между народным) не являлась безупречным решением. А с учетом тогдашнего уровня
развития экономической науки достаточно было бы совсем непродолжительного размышления, чтобы понять, что выбор единственного металла повле чет за собой повышение его меновой ценности и соответственно падение покупательной способности (меновой ценности) второго металла. Соображения этого рода и сыграли свою роль при обсуждении реформ денежной системы. Именно в них коренилась причина нерешительности государств с большим запасом [монетарного] серебра в отношении реформ, имевших своей конечной целью переход на золото. Эта же объясняет появление расчетов, призванных показать, что производство желтого металла достаточно велико для того, что бы удовлетворить спрос. Однако в общем и целом как влиятельные финансовые круги, так и широкая публика совершенно проглядели этот пункт. Когда же во второй половине 1870-х годов произошло сильное падение цен на серебро, страны с золотым денежным обращением почувствовали заметный удар по сво им интересам в области экспорта в страны с серебряным денежным обращени ем. Кроме того, ощутимый ущерб понесли те жители стран с золотым денежным обращением, которые владели ценностями в форме серебра. Ожидалось, что распространение золотого денежного обращения на другие страны постепен но ликвидирует колебания валют, а вместо этого усугубились негативные явления переходного периода, которому не видно было конца.
В той мере, в какой сторонники биметаллизма стремились к созданию денежной системы, которая должна была обеспечить более стабильную внутреннюю меновую ценность денег, чем при господствовавшем золотом стандарте, их про грамму нельзя назвать инфляционистской. Ее нельзя было назвать инфляционистской еще и в той мере, в какой сторонники биметаллизма хотели сделать его международной системой, видя в этом быстрый и простой способ устранить трудности для международной торговли, проистекающие из увеличения различий между денежными системами разных стран. Но этой умеренной позиции придерживались лишь немногие биметаллисты. Авторы, писавшие в защиту би металлизма, по большей части были поборниками денег с постоянной меновой ценностью, но массы их последователей, безусловно, были инфляционистами. Систему двойной валюты они рассматривали только как такой способ повысить цены на свою продукцию, который позволял бы повышать их опережающими темпами по сравнению с увеличением производственных затрат, в частности за работной платы'.
Пожалуй, с биметаллизмом покончено навсегда. Причины, по которым в стра
нах Центральной Европы на смену биметаллизму не пришли другие инфляционистские партии и вместе с концом биметаллизма пришел конец и всем другим разновидностям инфляционизма, схожи с теми причинами, которые наблюда лись в Соединенных Штатах, – как и там, в Европе инфляционистский протек ционизм был вытеснен протекционизмом, проводившимся в жизнь средствами таможенной политики.}
{См.: Ar ndt. Leitfaden der Wahrungsfrage. 18. Aufl. Berlin, 1898. S. 1о ff.}
Главным инструментом денежной политики, который имеется в распоряжении государства, является использование его влияния на выбор разновидности денег. Выше было показано, что статус государства как главного управляющего процессом чекана и главного эмитента денежных заместителей, в наши дни позволил оказывать решающее воздействие на индивидов, выбирающих общее средство обмена. Если государство систематически использует свою власть для того, чтобы заставить общество принять тот сорт денег, использования которогооно добивается по соображениям денежной политики, то оно тем самым и осуществляет меры денежной политики. Страны, поколение назад перешедшие на золотой стандарт, перешли на него по соображениям, лежавшим в сфе ре денежной политики. Они отказались от серебряного стандарта (или от стандарта, основанного на кредитных деньгах), поскольку осознали, что динамика ценности серебра (или кредитных денег) не соответствует проводившейся ими экономической политике. Они приняли золотой стандарт потому, что считали динамику ценности золота относительно более подходящей для своей денежной политики.
Если страна имеет металлический стандарт, то единственной. ме рой, принадлежащей сфере денежного обращения, которую она может осуществить сама, является переход на другой денежный стандарт. Си туация совершенно иная, если страна имеет стандарт, основанный на кредитных или декретных деньгах. В этом случае государство в состоянии воздействовать на динамику меновой ценности денег, увеличивая или уменьшая их количество. Разумеется, такой способ является весьма грубым, и конечные последствия его использования предугадать невозможно. Однако он легкореализуем и пользуется спросом вследствие на глядного и резкого проявления порождаемых им эффектов. , it,
Инфляционизм – это денежная политика, целью которой является увеличение количества денег.
Инфляционисты попроще требуют увеличения количества денег, не подозревая, что это уменьшит покупательную способность этих последних. Сторонники инфляции хотят чтобы в экономике было больше денег, поскольку изобилие денег, по их мнению, тождественно богатству. Де кретные деньги! Пусть государство «создаст» деньги и сделает бедных богатыми, освободив их от капиталистических оков! Как глупо отказываться от этого только потому, что это будет противоречить интересам богачей! Как безнравственны экономисты, утверждающие, что государство не властно создавать богатство с помощью печатного станка! Эй. вы, государственные деятели! Хотите построить железные дороги
З. Нн< >ляuноннзм
и жмуетесь на скудость казны? Тогда не выпрашивайте кредиты у капиталистов и не мучайте себя расчетами, пытаясь определить, когда же ваши железные дороги обеспечат такую доходность, которая позволит вам выплачивать проценты и амортизировать вашу задолженность. Создайте деньги и выручите себя самu!1
Другие инфляционисты хорошо понимают, что увеличение количества денег понижает покупательную способность денежной единицы. Однако они стараются обосновать необходимость инфляции именно этим ее воздействием на ценность денег. Они требуют обесценения денег, поскольку оно обеспечивает выгоду привилегированным группам должников за счет кредиторов и поскольку они хотят поощрить экспорт и затруднить импорт. Третьи рекомендуют политику инфляции, так как, по их мнению, обесценение денег обладает свойством стимулировать производство и поддерживать дух предпринимательства.
Обесценение денег может вознаградить должников только в том случае, если данный процесс является непредвиденным. Если инфляционные меры и уменьшение покупательной способности ожидаемы, тогда те, кто дает деньги в кредит, будут требовать повышенную ставку процента – чтобы компенсировать возможную потерю капитала, а те, кто стремится получить ссуду, будут готовы платить повышенный процент, так как они рассчитывают на увеличение капитала. Поскольку, как мы показали выше, предсказать степень обесценения денег невозмож но в принципе, в отдельных случаях кредиторы могут нести убытки, а должники – иметь прибыль, несмотря на повышенные процентные ставки. Тем не менее общая закономерность состоит в том, что никакая инфляционистская политика, если только она не начинается внезапно и неожиданно, не в состоянии обеспечить преимущество должникам по отношению к кредиторам посредством простого увеличения количества денег2. Чтобы избежать убытков, те, кто ссужают деньги, должны будут либо выдавать ссуды в валюте, ценность которой более стабильна, чем ценность валюты его страны, либо увеличивать надбавку к ставке процента, которая представляет собой попытку компенсировать некий прогнозируемый темп обесценения денег, на определенную величину, отражающую риск менее вероятного ускоренного (по сравнению с про гнозируемым) снижения покупательной способности денег. А если те, кто стремится получить кредит, будут склонны отказываться платить эту компенсационную надбавку, то таких потенциальных заемщиков
1 О наивных инфляционистских предложениях, сделанных в последние годы автомобильным магнатом Генри Фордом, знаменитым изобретателем Эдисоном и американским сенатором Лэддом, см.: Guyot. Le poblemes de la deflation. Paris, 1923. Р. 281 f.
2 Это было замечено еще 1740 г. сэром Уильямом Дугласом в статье, напечатанной им без подписи: А Discourse Concerning the Currencies in the British Plantations in Amerka. Boston, 1740. См. также: Fisher. The Rate of Interest. Р. 356.
заставит принять эти условия снижение предложения. Мы видели, как в период послевоенной инфляции уменьшились сберегательные депозиты, поскольку сберегательные банки не были склонны корректировать ставки процента, приспосабливая их к изменившимся условиям в виде изменившейся покупательной способности денег.
В предыдущей главе было показано, почему расчет на то, что обес ценение денег будет стимулировать производство, ошибочен. Следует признать, что если условия данного конкретного процесса обесценения денег складываются таким образом, что богатство перераспределяется от бедных к богатым, то создается некий стимул к сбережению (и, тем самым, к накоплению капитала), который может оказать определенное стимулирующее воздействие на производство с последующим увеличением богатства. В ранние эпохи экономической истории умеренная инфляция могла иметь подобный эффект. Однако чем в большей мере с развитием капитализма денежные ссуды (в форме вкладов в обычные и сберегательные банки и покупки облигаций, в особенности купонных облигаций и закладных) превращались в наиболее значимый инструмент сбережений, тем в большей мере обесценение денег, снижая мо тивацию к сбережениям, подрывало процесс накопления капитала. В предыдущей главе уже было объяснено, каким образом обесценение денег приводит к проеданию капитала посредством фальсификации экономического расчета, почему бум, вызванный обесценением денег, имеет иллюзорный характер и каковы реальные последствия обесценения денег для международной торговли.
Третья группа инфляционистов не отрицает того, что инфляция вы зывает серьезные негативные последствия. Однако они полагают, что экономическая политика имеет более важные и значимые цели, чем обеспечение здорового функционирования денежной системы. Они считают, что хотя инфляция и представляет собой зло, но она не является наибольшим злом, и в определенных обстоятельствах государство может расценивать ситуацию, в котором находится, настолько плохой, что оно просто обязано предпринять все возможное для того, чтобы не допустить еще большего зла, призвав на помощь зло меньшее – политику инфляции. Они говорят, что, когда речь идет о защите отечества от врагов или о спасении людей от голодной смерти, можно допустить крах национальной валюты, какие бы издержки это ни влекло за собой.
Иногда в защиту этой концепции инфляции, желательной при определенных условиях, выдвигается аргумент, состоящий в том, что инф ляция представляет собой разновидность политики налогообложения, которая может быть рекомендована к применению в некоторых случа ях. Согласно этому аргументу, в определенных обстоятельствах государственные расходы лучше профинансировать посредством дополнительного выпуска банкнот, чем прибегать к увеличению налогового бремени или к займам. Именно такой аргумент выдвигался во время войны, когда нужно было удовлетворять потребности армии и флота. Он же использовался после войны в Германии и Австрии – когда требова лось обеспечить часть населения дешевыми продуктами питания, когда нужно было компенсировать убытки государственных железных дорог и других деловых предприятий, принадлежавших государству, когда предстояло делать выплаты по репарациям. Суть дела, однако, остается неизменной, – к помощи инфляции прибегают тогда, когда правительство не расположено увеличивать налоговое бремя или не в состоянии прибегать к увеличению заимствований. Следующий логический шаг состоит в том, чтобы установить, почему оба традиционных способа примечения средств для финансирования государственных расходов являются невозможны. ми и. ли нежелател. ъны. ми.
Увеличить налоги можно только тогда, когда те, на кого падает тя жесть дополнительного налогообложения, согласны с теми целями, для достижения которых будут затрачены ресурсы, оплачиваемые из увеличившихся поступлений. В этой связи необходимо отметить, что чем тяжелее становится налогообложение, тем сложнее убедить общественное мнение в невозможности полностью возложить налоговое бремя на небольшое число членов общества, принадлежащих к богатым классам. Налоги на богатых или на собственность оказывают влияние на все общество в целом, и конечные последствия для бедняков подчас более суро вы в том случае, когда налоговое бремя падает только и исключительно на богатых, а не распределено более или менее равномерно между все ми членами общества. Эти последствия труднее распознать, когда налоги низки, но когда налоги высоки, эти последствия нельзя не ощутить. Более того, не может быть сомнений в том, что систему налогообложения собственности невозможно осуществить более полно, чем она была осуществлена странами, проводившими политику инфляции, а также в том, что расширение базы налогообложения невозможно скрывать так, чтобы гарантировать ему общественную поддержку.
Разве можно сомневаться в том, что народам Европы, начавшим сра жаться друг с другом, война надоела бы гораздо раньше, если бы их правительства в свое время ясно и честно вынесли бы на их рассмотрение расчеты и обоснования военных расходов? Ни в одной европейской стране партия войны не смогла бы наложить дополнительное налоговое бремя на массы населения, достаточное для хоть сколько-нибудь пол ного удовлетворения требований о военных расходах. Печатный станок был приведен в действие даже в Англии, стране, традиционно привер женной политике твердых денег. Инфляция имела большое преимущество по сравнению с другими способами финансирования государственных расходов, поскольку сопровождалась признаками экономического процветания и увеличения богатства, фальсифицируя все расчеты, производимые в деньгах, что позволяло скрывать факт проедания капита ла. Инфляция породила искусственную прибыль предпринимателей и капиталистов, которая воспринималась как их доходы, подлежащие специальному повышенному налогообложению, позволяя скрывать от
публики, а иногда и от самих налогоплательщиков тот факт, что таким образом через налоги изымается часть капитала. Инфляция также позволяла направлять общественный гнев на «спекулянтов» и «алчных дельцов». Она зарекомендовала себя как великолепное средство психо логического обеспечения разрушительной политики войны.
Начатое войной продолжила революция. Социалистическое или полусоциалистическое государство нуждается в деньгах, чтобы осуществлять проекты, не приносящие дохода, чтобы выплачивать компенсации безработным, чтобы обеспечивать население дешевыми продуктами пи тания. Такое государство тоже не имеет возможности обеспечить себя финансовыми ресурсами посредством налогов. Оно не решается сказать людям правду. Социалистические принципы управления железными дорогами как государственными учреждениями довольно быстро поте ряли бы свою популярность, если бы правительства предложили людям платить специальный налог, направляемый на покрытие их текущих убытков. До сознания жителей Германии и Австрии быстрее дошел бы тот факт, что ресурсы, направляемые на субсидирование низких цен на хлеб, должны быть предоставлены ими самими – в виде хлебных нало гов. Аналогичным образом, правительство Германии, решившее, вопре ки мнению большинства немцев, проводить политику «удовлетворения запросов», не могло обеспечить себя ресурсами иначе, чем посредством печатания банкнот. И когда политика пассивного сопротивления окку пации Рура привела к необходимости выплачивать гигантские денежные суммы, они – опять-таки по политическим соображениям – были получены посредством печатного станка.
Правительство считает себя обязанным прибегнуть к инфляции вся кий раз, когда оно не может заключить соглашения о займах и не реша ется на увеличение налогов, поскольку имеет причины опасаться, что его политика лишится всякой поддержки, если финансовые и экономические последствия этой политики обнаружатся на слишком ранней стадии. Таким образом, инфляция становится важнейшим психологи ческим ресурсом всякой экономической политики, последствия которой должны быть скрыты. В этом смысле инфляция может быть названа инструментом непопулярной, или, иными словами, антидемократической, политики, – так как, вводя в заблуждение общественное мнение, она позволяет продлить существование такой системы правления, на которую люди никогда не дали бы своей санкции, если бы ее последствия стали бы им ясны. Такова политическая функция инфляции. Это объясняет, почему инфляция всегда была важным инструментом политики войны и революции и почему мы находим ее среди тех политических инструментов, которые ставит себе на службу социализм. Когда государственные деятели не считают необходимым ограничивать государственные расходы получаемыми доходами и присваивают себе право маскировать дефицит бюджета эмиссией банкнот, их идеологией стано вится ничем не прикрытый абсолютизм.
Различные цели, преследуемые инфляционистами, обусловливают разнообразие способов, которыми политика инфляции проводится на практике. Если обесценение денег требуется для того, чтобы обеспечить преимущество должникам за счет кредиторов, то соответствующей практической задачей является нанесение по интересам кредиторов неожиданного удара. Как было показано, в той мере, в какой оно является ожидаемым, предсказуемое обесценение не может изменить относительные позиции кредиторов и должников, и политика постепенного уменьшения ценности денег не способна обеспечить последним никаких преимуществ.
С другой стороны, если обесценение денег задумано для того, чтобы
«стимулировать производство», облегчить экспорт и затруднить импорт, то необходимо иметь в виду, что абсолютный уровень ценности валю ты – ее покупательная способность, выраженная в товарах и услугах, и ее курс обмена на другие валюты – не имеют значения для внешней (как и для внутренней) торговли. Процесс изменения объективной меновой ценности денег оказывает влияние на бизнес только до тех пор, пока он не завершен. Обесценение денег оказывает на торговлю «стимули рующий эффект» только до тех пор, пока обесценение не затронуло все товары и услуги. С завершением процесса адаптации «стимулирующий эффект» исчезает. Если цель состоит в том, чтобы придать ему посто янный характер, к понижению покупательной способности денег необходимо прибегать вновь и вновь. Совершенно недостаточно понизить ее один раз, осуществив какую-то одну серию мероприятий, как это ошибочно рекомендуется в сочинениях бесчисленных авторов – сторонни ков инфляции. Только прогрессирующее обесценение валюты может обеспечить постоянное достижение провозглашаемых ими целей1. Однако фактическое существование денежной системы, которая удовлетворяла бы этим требованиям, невозможно в принципе.
Реальная трудность состоит, разумеется, вовсе не в том факте, что прогрессирующее уменьшение ценности денег довольно быстро должно сделать ее такой низкой, что деньги перестанут удовлетворять требованиям торговли. Поскольку сегодня большинство современных денежных систем базируется на десятичной системе счисления, даже наиболее от сталые слои общества без труда смогут освоиться с новыми номинала ми, на которые будет переводиться обесценивающаяся национальная валюта. Можно легко представить себе денежную систему, в которой ценность денег все время снижается неким постоянным темпом. Пред положим, что покупательная способность такой валюты под действи ем факторов, лежащих в денежной сфере, снижается в течение года на одну сотую от того уровня, который она имела на начало года. Тог да уровни ценности денег на начало каждого года будут образовывать убывающую геометрическую прогрессию. Если принять ценность денег
См.: Hertzka. Wahrung und Hande\. Wien, 1876. S. 42.
на начало первого года за 100, то знаменатель прогрессии составит 0, 99. На конец года пценность денег будет равна 100 х 0, 9911-1• Эта сходящаяся геометрическая прогрессия содержит бесконечное число членов, каждый из которых относится к предшествующему как 99 к 100. Довольно легко можно представить себе денежную систему, основанную на этом принципе; возможно, еще легче представить себе систему, в основе которой лежит знаменатель геометрической прогрессии, равный, например, 0, 995 или даже 0, 9975.
Но как бы легко ни было вообразить себе подобную систему, создать нечто подобное в реальности вне нашей власти. Мы знаем факторы, определяющие ценность денег, или полагаем, что знаем их. Однако мы не в состоянии направить их по своей воле, поскольку у нас для этого нет в наличии самых важных предпосылок, – мы не можем определить количественную значимость изменения количества денег. Мы не можем подсчитать интенсивность, с которой определенные количественные изменения соотношения предложения денег и спроса на них влияют на субъективные оценки индивидов, тем самым косвенно воздействуя на рынок. Это воздействие остается в высшей степени неопределенным. Употребляя те или иные средства для того, чтобы влиять на ценность денег, мы рискуем ошибиться в дозировке. Это тем более важно, что в действительности мы не в состоянии даже uзмеритъ изменения покупательной способности денег. Таким образом, даже если бы мы могли хотя бы приблизительно указать направление, в котором мы должны действовать для того, чтобы добиться желаемых изменений, у нас не было бы ничего, что могло бы подсказать нам, насколько далеко мы можем зайти. Более того, мы даже не были бы в состоянии установить, как далеко мы уже зашли, к каким последствиям уже привело наше вмешательство и в каком отношении эти последствия находятся к тому состоянию, достижение которого мы считаем желательным.
Опасность избыточного произвольного воздействия на ценность денег – политического воздействия, так как оно состоит в сознательном вмешательстве в организацию человеческого взаимодействия, – всегда будет недооцениваться, в особенности если речь идет об уменьшении ценности денег. Сильные изменения ценности денег порождают опас ность, что торговля откажется от использования денег, являющихся объектом воздействия со стороны государства, и изберет собственные деньги, приспособленные к нуждам обмена. Но ПО!\а дело не зашло так далеко, вполне возможно, что любые последствия изменения ценности денег будут преодолены участниками экономического оборота, которые поймут, что ценность денег непрерывно падает, и приспособят к этому явлению свои действия. Если во всех сделках стороны начнут учитывать те значения, которые объективная меновая ценность денег веро ятно примет в будущем, то все последствия обесценения для кредита и торговли будут нейтрализованы. Когда [во время инфляции] немцы начали считать параметры сделок в золоте, продолжавшееся обесце-
нение валюты более не могло изменять взаимные позиции кредиторов и должников и даже перестало влиять на торговлю. Перейдяк учету в золоте, общество высвободилось из пут инфляционистской политики, и в конце концов даже правительство было вынуждено признать золото в качестве базовой единицы учета. 1:. -: -, ·' ч•-,;;r. •i-::, , t•.
Опасность, присущая любым попыткам проводить политику инфляции, состоит в ее избыточности. Если принятие мерк «удешевлению» денежной единицы признается принципиально возможным, допустимым и желательным, немедленно начинаются горячие дискуссии о способах проведения этого принципа в жизнь. Заинтересованные группы имеют разные взгляды не только на то, какие шаги следует предпринять, но и на то, каковы результаты тех шагов, которые уже были предприняты. Ни одна мера инфляционистской политики не может быть принята без ожесточенной полемики. В такой обстановке уже невозможно призы ватьк умеренности. Эти трудности будут иметь место даже в томслучае, когда речь идет о том, чтобы обеспечить то, что сторонники инфляции называют благоприятными последствиями разового и изолированного обесценения денег. Даже если мы рассмотрим ситуацию со «стимули рованием производства» или ситуацию с помощью должникам, которая сложится после разового обесценения денег, нужно будет решить все те же проблемы. Они присущи любым конкретным способам снижения ценности денег{, в особенности ее понижению. Эти трудности сами по себе сделают не-возможным проведение данной политики, перевесив всю аргументацию, которая будет высказываться в ее пользу.
Теперь необходимо задаться вопросом: а является ли эта [денежная) политика
такой уж желательной на самом деле? Поскольку ее оценка представляет собой элемент перипетий внутренней политики, ответ на этот вопрос нельзя получить на базе экономической теории. В частности, мы установили, что увеличение денежной массы, будучи главным методом реализации инфляционистской политики, имеет своим следствием обогащение тех классов, к которым поток дополнительных денег устремляется в первую очередь, и ущемление интересов тех, кого он достигает в последнюю. В каждом конкретном случае в выигрыше или проигрыше оказываются разные общественные группы, а какие именно – зави сит от способа увеличения количества денег и структуры экономики конкретной страны. Очевидно, что наука не может лежать в основе точки зрения на подоб ные изменения. На вопрос о желательности и плодотворности изменений в рас пределении доходов и богатства в пользу того или иного касса населения, каждый ответит по-своему, в зависимости от имеющихся у него общих политических взглядов и политико-экономических воззрений. Такого рода оценки невозможно получить с помощью науки.
Однако если рассматривать на эту проблематику в свете внешнеторговых отношений, дело предстанет совершенно иным образом.
С позиций сторонников свободной торговли государственное вмешательство, которое приводит к изменению структуры распределения доходов посредством изменения внутренней ценности денег, не может быть оправдано никаки-
ми соображениями – ни тогда, когда такое вмешательство служит средством достижения внутриполитических целей, ни тогда, когда цели государственного вмешательства лежат в сфере внешней торговли. Именно поэтому в основе оценивания подобных мер всегда лежат протекционистские воззрения. Те, кто ищет формулировки этих оценок, никогда не пытаются взвесить великий вопрос о со отношении между покровительственным тарифом и свободной торговлей на ве сах денежной политики, – постановка принципиальных вопросов невходит в их задачу, поскольку в эту старинную дискуссию не может привнести ничего нового и рассмотрение специфической линии доказательств, предполагающей подклю чение сюда анализа того воздействия, которое оказывает та или иная денежная политика. Те, кто оценивает меры инфляционистской политики, могут лишь попытаться, не вдаваясь в фундаментальные проблемы, проанализировать политику, ставящую своей целью понижение внутренней ценности денег, сопоставив ее с использованием таких протекционистских орудий главного калибра, как ставки таможенных пошлин и транспортный тариф, используемых для затруднения им порта и поощрения экспорта.
Адольф Вагнер считает ошибочной и просто вредной точку зрения, согласно которой выгоды, извлекаемые от понижения ценности денег частными предпринимателями, нужно расценивать как преимущества для экономики в целом. Со гласно Вагнеру, воздействие понижения обменного курса национальной валюты, поощряющего экспорт, сводится к тому, что продукция внутреннего производства отпускается загранице слишком дешево, т. е. ниже той ценности, которую она имеет в соответствии с количеством затрат национального труда и материальных ресурсов, израсходованных на их производство. Таким образом, получается, что часть экспорта как бы дарится зарубежным странам. С другой стороны, для опла ты более высокой денежной ценности зарубежных продуктов, выраженной в но минально обесцененной внутренней валюте, потребуется большее количество внутренних товаров в реальном выражении, а следовательно, и больше внутренних трудовых затрат. Тем самым заграница будет получать как бы переплату за эти товары1. Несмотря на то, что считает по этому поводу Вагнер, эта его аргументация может быть приговором инфляционистской политики в столь же малой степени, в какой она может быть оспорена (если отвлечься от ее привязки к логике теории издержек производства).
Причем в наименьшей степени данная аргументация годится в качестве опро вержения взглядов сторонников инфляции именно для тех, кто, как Вагнер, в вопросах торговой политики склоняется к протекционизму. Можно предположить (без особого риска ошибиться), что аргументация, используемая Вагнером в его новой работе, заимствована им из его книги, которая вышла более сорока лет назад, и что Вагнер не заметил, что с тех пор он изменил свою позицию по отношению к принципам торговой политики, так что в полемике с инфляционистами ему более не пристало использовать аргументы сторонников свободной торгов-
{См.: Wagner. Die russische Papierwahrung. Riga, 1868. 5. 169 ff. (Вагнер. Русские бумажные деньги. Киев, 1871. С. 227); Jdem. Sozialökonomische Theorie des Geldes und Geldwesens. Berlin, 1909. S. 708f.} ·нм
ли. Ибо хотя отчасти Вагнер прав, указывая на то, что стимулирование экспорта и ограничение импорта могут осуществляться посредством изменения монетар ной политики, точно такие же результаты могут быть достигнуты с помощью прямых протекционистских мер, применение которых он не устает рекомендовать 1.
В своей критике Вагнер связывает значение понижения ценности денег для импорта только с тем обстоятельством, что для оплаты импорта необходимо рас считываться по повышенным ценам, соответствующим изменившемуся обменному курсу, тогда как отечественные товары продаются за границей по таким ценам, которые соответствуют еще не выросшим ценам внутреннего рынка. Вагнер не обращает внимания на то обстоятельство, что в условиях более высоких цен на импортные товары (выраженных в местных деньгах) отечественные товары станут более конкурентоспособными, вследствие чего будет иметь место сокращение импорта. В своих построениях он рассматривает только такие импортные товары, которые продолжают ввозиться из-за границы, несмотря на возросшие цены [на импорт] внутри страны, противопоставляя им только такие экспортируемые товары, которые сбываются за границей по пониженным ценам (выраженным в валюте страны, куда они экспортируются). При этом он и здесь игнорирует тот факт, что факторы, стимулирующие экспорт, могут состоять лишь в том, что цены на экспортируемые товары понижаются не на весь валютный дифференциал, но лишь на его часть, а остаток (разницы, возникающей из-за заниженного курса внутренней валюты] достается производителям и продавцам вывозимых товаров в виде экспортной премии.
Понижение ценности денег, воздействующее как фактор, ограничивающий им порт, необходимо сопоставлять с аналогичным воздействием протекционистских пошлин. При этом нельзя прибегать к аргументам из идейного арсенала сторонников свободной торговли. Обоснование [эффективности тех или иных мер] может строиться только как поиск ответа на вопрос, что является более подходящим средством для достижения целей протекционистов – меры тарифной политики или политики, направленной на понижение ценности денег. Но что касается этого сопоставления, то здесь уже известно, что изменение ставок таможенных пошлин является значительно более удобным средством, которое больше соответствует протекционистским целям и которым легче управлять. Прежде всего необходимо обратить внимание на тот факт, что протекционистский тариф распространяется на оборот только тех товаров, производство которых составляет предмет заботы протекционистов, и только в той мере, которая задана шкалой тарифных ставок, тогда как понижение ценности денег воздействует одновременно на все товары, даже на те, которые ни при каких условиях не могут производиться внутри страны. В этом отношении меры денежной политики можно сравнить с так называемым сплошным тарифом. Далее, обнаруживается и другое нежелательное последствие понижения ценности денег, единственное, на которое обратил внимание Вагнер, когда писал о переплате загранице за ввозимые товары. Тогда как импортные товары уже были оплачены по повышенным ценам, внутренние цены еще не пришли в соответствие с новыми условиями, – некоторое время
1{См.: Wagner. Agrar– und lndustriestaat. 2. Aufl. Jena, 1902. S. 216 ff.}
они будут продолжать оставаться на прежнем уровне (в этом и заключается воздействие изменения ценности денег на внешнюю торговлю), лишь постепенно достигая уровня, соответствующего новой ситуации. Уменьшение импорта будет иметь место в любом случае, вне зависимости от того, какие методы будут для этого использоваться – тарифная политика или политика инфляции. Однако если в первом случае импорт товаров, которые продолжают ввозиться несмотря на повышение тарифов, увеличивает доходы государственного института, взимающего пошлины, что увеличивает общественное благосостояние, то во втором случае в выигрыше остаются только иностранцы1. Иностранцы продают свои товары по повысившимся ценам, соответствующим новым условиям. Кроме того, они покупают товары, произведенные в той стране, которая импортирует их товары, понизким ценам, которые еще не вполне соответствуют новым условиям. Часть этой прибыли (но не всю ее) они, разумеется, должны будут отдать посредникам и производителям [местных] товаров.
Кроме того, необходимо заметить, что экспортные премии, возникающие вследствие понижения внутренней объективной меновой ценности денег, и в этом смысле аналогичные [административному] введению экспортных премий, отличаются тем, что они распространяются на все вообще товары, в том числе и на такие, стимулирование вывоза которых вовсе не было целью политики поощрения экспорта. В остальном экспортные премии, образующиеся косвенным образом – как итог политики по изменению ценности денег, – действуют совершенно так же, как прямые экспортные премии.
Таким образом, нетрудно видеть, что в качестве инструментов реализации протекционистской политики тарифы и экспортные премии оказываются более эффективными, чем меры, направленные на понижение ценности денег.}
Постоянная и непрерывающаяся инфляция в конце концов неминуемо приводит к коллапсу. Покупательная способность денег будет падать все ниже и ниже, пока наконец не исчезнет совсем. Да, бесконечный процесс обесценения денег можно вообразить. Мы можем представить себе процесс уменьшения покупательной способности без ее исчезновения, а процесс роста цен на товары бесконечным, т. е. не заканчивающимся таким состоянием дел, когда на банкноты нельзя будет приобрести ни каких товаров. Такая воображаемая ситуация выразится в том, что да же на розничном рынке сделки будут совершаться с номиналами в миллионы и миллиарды денежных единиц, однако сама денежная система будет функционировать.
Но это воображаемое состояние дел находится за пределами возможного в реальной действительности. В долгосрочном плане деньги, имеющие постоянно падающую ценность, не будут иметь никакого коммерче ского применения. Они не смогут использоваться в качестве стандарта
отсроченных платежей, поскольку для осуществления любых сделок,
(Если импорт сдерживается посредством повышения транспортного тарифа, то прибыль удержат транспортные компании, причем здесь нужно принять во внимание ущерб, происте кающий от сокращения физического объема перевозок импортируемых товаров.}
при которых товары и услуги не обмениваются на наличные, люди най дут другое средство обмена. В действительности постоянно обесцени вающиеся деньги станут бесполезными даже в сделках на наличные. Каждый будет стремиться минимизировать свои остатки наличности, являющиеся источником постоянных потерь. Денежные доходы будут тратиться как можно быстрее, причем при приобретении товаров со стабильной ценностью в обмен на обесценивающиеся деньги будут уплачиваться более высокие цены, чем те, которые сложились бы в данное время при обычных рыночных условиях. Когда публика начинает приобретать ненужные (в принципе или в момент приобретения) товары с целью выйти из позиции держателей банкнот, начинается формирование нового общего средства обмена. Таким образом запускается процесс демонетизации банкнот. Этот процесс будет идти с ускорением ввиду сопровождающих его панических настроений. Страхи, овладевшие публикой, можно будет успокоить один или два раза, может быть, три или четыре. но однажды дело примет необратимый характер и точка невоз врата будет пройдена. Когда процесс обесценения пойдет с такой скоро стью, что продавцы должны будут нести убытки, даже если они будут делать покупки на вырученные деньги мгновенно или так быстро, как только возможно, положение валюты станет безнадежным.
Во всех странах с быстрой инфляцией наблюдалось одно и то же яв ление, – темп обесценения национальной валюты превышал темп увеличения ее количества. Если m – номинальное количество денег, имевшееся в стране до начала инфляции, Р – ценность денежной единицы в золоте, М – номинальное количество денег в какой-то момент време ни после начала инфляции, ар – ценность золота в этот же момент, выраженная в денежных единицах, то, как часто показывают простейшие статистические исследования, тР > Мр. На этом основании предпринимались попытки доказать, что деньги обесцениваются «слишком быстро» и что сложившийся обменный курс «необоснован». Одни приходили на этом основании к выводу, что количественная теория очевидным образом неверна и что обесценение денег не может быть результатом увеличения их количества. Другие признавали истинность количественной теории в ее примитивной формулировке и рекомендовали в качестве допустимой или даже необходимой меры продолжение увеличения количества денег в стране, с тем чтобы ценность их совокупного объема, выраженная в золоте, вышла на уровень, соответствующий тому, который сложился до начала инфляции, т. е. с тем чтобы стало выполняться условие Мр = тР. ··'J•:.: -;, ,
Нетрудно увидеть, в чем состоит ошибочность подобных умозаклю чений. Можно оставить без внимания уже упоминавшийся факт, что обменные курсы (включая курс обмена на слитки) изменяются, пред восхищая изменения покупательной способности денежной единицы, выраженной в ценах товаров, так что в основании рыночных сделок должна лежать не ценность золота, а покупательная способность денег в единицах товаров, которая, как правило, не снижается в той же мере, в какой снижается ценность денег, выраженная в золоте. Это можно сделать, поскольку и этот способ учета, в рамках которого Р и р представляют собой не покупательную способность, выраженную в золоте, а покупательную способность, выраженную в товарах, будет, как пра вило, приводить к тому же результату: тР > Мр. Однако необходимо от метить, что по мере обесценения денег спрос на деньги (имеются в виду деньги исследуемой разновидности) начинает постепенно падать. Когда люди заметят, что чем продолжительнее период, в течение которого они держат деньги на руках, тем в большей степени сокращается их богатство, они начнут предпринимать все возможное, чтобы как можно больше уменьшить остатки наличности. Далее, если каждый индивид, даже если все его прочие личные обстоятельства остались неизменными, не захочет поддерживать свои остатки наличности на том уровне, который сложился к началу инфляции, совокупный спрос на деньги в обществе, представляющий собой суммарный спрос со стороны всех его членов, также снизится. Наконец, дополнительный импульс этот процесс при обретает вследствие того, что, по мере постепенного перехода торговцев к расчетам во внутренних сделках в иностранной валюте и золоте вме сто национальной валюты, индивиды начнут хранить часть своих остатков наличности не в банкнотах национальной валюты, а в иностранной валюте и золоте.
Грядущее падение ценности денег предвосхищается спекулянтами, поэтому текущая фактическая ценность денег меньше той, которая отражала бы лишь сложившееся соотношение спроса на деньги и их предложения. В этой ситуации запрашиваемые и уплачиваемые цены не связаны ни с имеющимся в данный момент количеством денег в обращении, ни с сегодняшним спросом на них, – они целиком и полностью отражают оценку будущих событий с валютой. Цены, характерные для состояния паники, уплачиваются, когда в магазины устремляются толпы покупателей, стремящихся купить, пока это возможно, хоть что-нибудь. Обменный курс и курс ценных бумаг, характерные для состояния паники, складываются на биржах, когда иностранная валюта и ценные бумаги (за исключением требований, предполагающих выплату фиксированных сумм) стремительно дорожают, отражая оценки будущего хода событий. Однако для фактического исполнения сделок по ценам, соответствующим прогнозам денежного спроса и предложения, не хватает денег. Таким образом возникает явление «нехватки банкнот», когда участники торгового оборота сталкиваются с дефицитом денег, который не позволяет им исполнить взятые на себя обязательства. Рыночный механизм, обеспечивающий взаимное приспособление совокупного спроса [на деньги] и совокупного предложения [денег] посредством изменения менового отношения между деньгами и другими экономическими благами, больше не работает. Бизнес испытывает ощутимую нехватку банк нот. Из этого болезненного состояния, коли оно уже имеет место, нет никакого безболезненного выхода. Если и дальше увеличивать эмиссию банкнот (как это часто рекомендуется), ситуация станет только хуже, поскольку усиление ажиотажа усугубит рассогласование между процессом обесценения денег и сферой обращения. Дефицит банкнот для исполнения заключенных сделок представляет собой симптом того, что инфляция достигла своей зрелой фазы, – он является оборотной стороной панической скупки товаров и ажиотажного уровня цен, отражая «бычьи» настроения публики, в конечном счете ведущие к катастрофе.
Освобождение торговли от тех видов денег, которые зарекомендовали себя как все более и более бесполезные, начинается с того, что они перестают накапливаться в виде сокровищ. Люди начинают стремиться к тому, чтобы тезаврировать другие виды денег и иметь в своем распоряжении – для покрытия непредвиденных расходов, могущих воз никнуть в будущем, – обращаемые на рынке товары, например монеты из благородных металлов и иностранные банкноты, но иногда и отече ственные банкноты больших номиналов, имеющие повышенную ценность вследствие того факта, что их количество не может увеличено государством (таковы были романовские рубли в [Советской] России и «синие» банкноты коммунистического правительства Венгрии). За ними следуют слитки, драгоценные камни, жемчуг, даже картины и другие произведения искусства или почтовые марки. Следующим шагом становится использование иностранной валюты или металлических денег (т. е., на практике, золота) в кредитных сделках. Наконец, наступает момент, когда местная валюта вытесняется и из розничной торговли, и заработная плата начинает выдаваться в других деньгах, а не в кусочках бумаги, которые больше не пригодны ни для чего.
Коллапс инфляционистской политики, достигший предельной ста дии, – как это было в Соединенных Штатах в 1781 г., или во Франции в 1796-м, – разрушает не денежную систему как таковую, а лишь систему кредитных или декретных денег государства, которое переоце нило эффективность своих действий в денежной сфере. Коллапс осво бождает торговлю от ее зависимости от этатистской политики и вновь утверждает металлическое денежное обращение.
Не дело науки выносить критические суждения в отношении политических целей инфляции. Нужно ли рекомендовать, чтобы должники получили преимущества перед кредиторами, нужно ли поощрять экс порт и сдерживать импорт, необходимо ли стимулировать производство посредством перераспределения богатства и доходов – у экономиста теоретика нет ответов на эти вопросы. Эти вопросы нельзя даже про яснить, если обращаться к категориям одной только денежной теории, или по крайней мере они не могут быть прояснены в такой степени, которую может обеспечить обращение к другим разделам экономической теории. Тем не менее по итогам нашего критического анализа того потенциала, который есть у политики инфляции, можно сформулировать три вывода.
Во-первых, все цели инфляционистов могут быть достигнуты с помо щью других форм государственного вмешательства в экономику, при чем достигнуты легче, быстрее и без присущих инфляции нежелательных последствий. Если цель состоит в оказании в помощи должникам, то можно установить временный мораторий или вообще провозгласить полную отмену обязательств по погашению ссуд. Если целью является поощрение экспорта, можно учредить экспортные премии. Если нужно затруднить импорт, то можно ввести прямой запрет на ввоз тех или иных товаров или обложить их высокими пошлинами. Все эти меры под разумевают дискриминацию отдельных групп и лиц, отраслей и регио нов – именно то, что недостижимо при политике инфляции. Инфляция вознаграждает всех должников, включая богачей, и негативно сказыва ется на всех кредиторах, включая бедняков, тогда как меры по облегчению долгового бремени, реализуемые посредством специальных по становлений, позволяют проводить селективную политику. Инфляция поощряет экспорт всех товаров и стесняет всех импортеров – вместо нее могут использоваться дискриминационные, т. е. действующие выбо рочно, премии, пошлины и запреты.
Во-вторых, не существует такой инфляционистской политики, дол госрочные последствия которой поддаются предвидению.
И наконец, в-третьих, политика непрерывной инфляции приводит к общественно-политическому коллапсу.
Таким образом, мы видим, что в качестве политического инструмента инфляция является абсолютно неадекватной. Политика инфляции – плохая политика даже с технической точки зрен11я, поскольку не способна достичь своих целей и порождает такие последствия, которые не соответствуют или по крайней мере не вполне соответствуют этим целям. Тот факт, что политика инфляции имеет сторонников, объясняется только и исключительно тем обстоятельством, что это такая политика, в отношении целей и намерений которой публика может обманываться в течение длительного времени. В действительности популярность политики инфляции коренится в трудностях полного понимания ее последствий.
Политика, направленная на увеличение объективной меновой ценности денег, получила свое название по наиболее важному классу методов достижения этой цели, а именно – рестрикционизм, или политика деф ляции. Это название не отражает всех действий, ставящих своей целью увеличение ценности денег. Политика дефляции может быть направле на также на то, чтобы не увеличивать количества денег в периоды ро ста спроса на них, или не увеличивать их количества в той мере, в какой увеличивается спрос. Данный метод достаточно часто использовался в качестве способа увеличения ценности денег в рамках решения проблемы обесценения кредитных денег, образующих стандарт денежной системы. В этом случае дальнейшее увеличение их количества приостанавливалось в ожидании последствий, которые увеличение спроса будет иметь для ценности денег. Ниже, следуя сложившейся традиции, мы будем использовать термин «рестрикционизм» и термин «политика дефляции» для характеристики любых мер экономической политики, направленной на увеличение ценности денег... ,
Проведение инфляционистской политики и ее широкая популярность объясняются тем, что она открывает новые источники пополнения государственных финансов. Государства прибегали к инфляции по фис кальным соображениям задолго до того, как кому-то пришла в голову идея оправдывать эту политику ссылками на положения денежной теории. Аргументация инфляционистов всегда имела широкую поддержку вследствие того факта, что инфляция не только не налагала на казну дополнительного бремени, но и обеспечивала ей дополнительные ресурсы. Если рассматривать ее фискальный аспект, то инфляция является не просто самым дешевым способом реализации экономической политики, она также представляет собой достаточно эффективное средство избавления от бюджетного дефицита. В то же время рестрикционизм в форме изъятия банкнот из обращения (путем эмиссии облигаций или через налоги) требует от казны определенных жертв. Запрет эмиссии банкнот в период роста спроса на деньги предполагает по меньшей мере отказ от потенциальных доходов казны. Одного этого достаточно чтобы понять, почему по своей популярности у правительств рестрикционизм никогда не мог конкурировать с политикой инфляции.
Вместе с тем непопулярность рестрикционизма имеет и свои собственные причины. Попытки увеличить объективную меновую ценность денег в существовавших условиях были по необходимости ограничены либо одной-единственной страной, либо незначительным числом стран, и никогда не имели сколько-нибудь значимых шансов на одновременную реализацию в мировом масштабе. Выше было показано, что, как только какая-то страна или группа стран переходили к денежной системе с увеличивающейся ценностью денег, в то время как все другие страны продолжали поддерживать денежные системы с падающей или постоянной ценностью (или увеличивали ее, но не в той же мере), изменялись условия международной торговли. Стра не, деньги которой увеличивали свою ценность, становилось труднее экспортировать, но легче импортировать. Но затруднение экспорта и облегчение импорта быстро ухудшало торговый баланс, что обычно трактовалось как неблагоприятное явление, которое следует избегать. Уже одно это позволяет удовлетворительно объяснить непопуляр ность мер, направленных на повышение покупательной способности денег.
Помимо внешнеторговых соображений важным был и другой момент. Увеличение ценности денег не дает никаких преимуществ правящим классам общества. Теми, кто немедленно вознаграждается от этого увеличения, являются лица, получающие фиксированные денежные дохо ды. Так, за счет должников, вознаграждаются кредиторы. Разумеется, если ценность денег увеличивается, то налоговое бремя становится все более тяжелым. Но при этом большая часть выгод достается не государству, а его кредиторам, а ведь политика, вознаграждающая кредиторов за счет должников никогда не была популярна. Те, кто ссужают деньги, во все времена и у всех народов вызывали лишь ненависть1.
Вообще говоря, группа лиц, получающих все свои доходы или их большую часть в виде процентов на капитал, данный в качестве ссуды другим лицам, никогда и нигде не была особенно многочисленной или влиятельной. Немалая часть суммарного дохода от предоставления капитала в форме ссуд приходится на тех, кто получает свой основной до ход из других источников, причем эти доходы от предоставления кредитов играют лишь вспомогательную роль в расходах данных лиц. Это относится не только к рабочим, крестьянам, ремесленникам и мелким служащим, делающим сбережения, которые инвестируются в форме сберегательных вкладов или покупки облигаций, но также и к много численным крупным промышленникам, оптовым торговцам или акцио нерам, владеющим наряду с акциями и крупными пакетами облигаций. Интересы всех этих лиц как кредиторов, ссужающих деньги, вторичны по отношению к их интересам как землевладельцев, торговцев, промышленн. иков или наемных работников. Поэтому не приходится удив ляться, что они не выказывают большого энтузиазма пор поводу пер спектив увеличения процента2.
Рестрикционистские меры никогда не пользовались симпатией пуб лики, за исключением периодов, наступавших после окончания обесце нения денег, когда нужно было решить, какая политика должна прийти на смену политике инфляции. Они вряд ли воспринимались как нечто более серьезное, чем один из элементов альтернативы, состоящей в необходимости выбрать между тем, чтобы стабилизировать ценность денег на фактическом уровне обесценения, и тем, чтобы стабилизировать ценность денег на уровне, который имел место до начала инфляции.
Когда вопрос задавался именно в такой форме, то соображения в пользу восстановления старого (т. е. имевшего место до инфляции) металличе ского содержания опирались на предположение, согласно которому банк ноты, по сути, являются обещаниями к уплате именно такого количества металлических денег. Кредитные деньги всегда появлялись в результате приостановления беспрепятственной выдачи наличных в обмен на казна чейские или банковские билеты (иногда приостановление обмена распро-
См.: Bentham. Defense of Usury. 2nd ed. London, 1790. Р. 102 ff.
' См.: (Wright and Haтlow.) The Gemini Letters. London, 1844. Р. 51 ff.
странялось также на разменную монету и банковские депозиты), которые ранее обменивались по первому требованию держателей и уже находи лись в обращении. Вне зависимости от того, было ли первоначальное обязательство обменивать банкноты на металл без ограничений установлено законом или обычаем, отказ от него всегда имел вид правонарушения, которое могло, вообще говоря, считаться извинительным в особых обсто ятельствах, но которое не становилось от этого правомерным, поскольку монеты и банкноты, превратившиеся в кредитные деньги вследствие прекращения обмена на наличные, не могли появиться в обращении ина че чем как денежные заместители, т. е. требования, обмениваемые на товарные деньги по первому предъявлению. Соответственно прекращение немедленной конвертируемости всегда подавалось как временная мера, сопровождаемая обещанием ее отмены в будущем. Но если кредитные деньги считать только обещанием платежа, то их «обесценение», по идее, не может трактоваться иначе как нарушение закона, расцениваемое как фактическое банкротство государства.
Однако кредитные деньги не являются только лишь признанием за долженности и обещанием платежа. В рыночных сделках они функционируют как разновидность денег. Они не могут превратиться в денежные заместители, если они не представляют собой требований. Тем не менее в тот момент, когда они стали фактическими деньгами (а не обычными требованиями. – Науч. ред.), а именно кредитными деньгами – пусть и вследствие правового нарушения, – их ценность перестает определяться более или менее отдаленной перспективой возобновления не ограниченного обмена и начинает определяться выполняемой ими функцией денег. По сравнению с более значимой ценностью кредитных денег как общего средства обмена их ценность как неопределенного требования на будущую оплату наличными является гораздо более низкой.
Таким образом, теперь было бы ошибкой интерпретировать обесценение кредитных денег как признак государственного банкротства. Стаби лизация ценности денег на их фактическом и более низком уровне, даже если ограничиваться таким ее аспектом, как существующая задолженность, более не сводится к государственномубанкротству, – такая стаби лизация оказывает одновременно и большее, и меньшее влияние. Стаби лизация оказывает большее влияние, чем государственное банкротство, потому, что она воздействует не только на государственный долг, но и на частные долги. Стабилизация оказывает меньшее влияние, во-первых, потому, что она затрагивает и такие требования к государству, которые выражены в кредитных деньгах, не влияя на его обязательства, выра женные в металлических деньгах или иностранной валюте, и, во-вторых, поскольку она не влечет за собой изменений в положении сторон всякого долгового контракта, заключенного в кредитных деньгах в то время, когда они имели пониженную котировку, если только обе стороны не рас считывали на ее рост. Если ценность денег увеличивается, то это ведет к обогащению тех, кто в это время владеет кредитными деньгами или
требованиями на них. Это обогащение должно быть оплачено должника ми, в том числе и государством, т. е. налогоплательщиками. В то же время, состав лиц, обогатившихся вследствие увеличения ценности денег, не совпадает с теми, кто пострадал от их обесценения в период инфляции, а те, кому приходится нести издержки политики увеличения ценности денег, не совпадают с теми, кто выигрывал при их обесценении. Прове дение политики дефляции не есть исправление последствий инфляции. Невозможно компенсировать допущенное нарушение прав, нарушив их вновь. Но если рассмотреть ситуацию, в которой оказываются должники, то рестрикционизм и есть нарушение прав.
Если принято общее решение о компенсации ущерба, понесенного кредиторами в период инфляции, то это, конечно же, не должно делаться посредством рестрикционистской политики. В простейшей ситуации, когда кредитная система была неразвитой, предпринимались попытки найти выход в том, чтобы произвести конверсию долгов, сделанных до начала и в период инфляции, пересчитывая каждую задолженность в обес ценивающиеся деньги в соответствии с той ценностью, которую кредит ные деньги имели в металлических деньгах в день заключения договора. Предположим, к примеру, что металлические деньги обесценились до одной пятой их первоначальной ценности. Тогда заемщик, взявший в долг 100 гульденов до начала инфляции, должен будет вернуть после стабилизации валюты не 100, а 500 гульденов, а также уплатить проценты на эти 500 гульденов. Заемщик, взявший в долг 100 гульденов в период инфляции, когда кредитные деньги уже упали до половины своей номинальной ценности, должен будет заплатить основную сумму в размере 250 гуль денов и проценты на нее1. Это, однако, коснется только тех долгов, которые существуют в момент стабилизации, долги, уже выплаченные в обесценившейся валюте, не будут затронуты. Кроме того, эта схема не охватывает продаж и покупок облигаций и других требований на фикси рованные суммы денег, что в эпоху широкого распространения облигаций на предъявителя является серьезным недостатком. Кроме того, этот вид урегулирования проблем, возникающих в связи со стабилизацией, никак не затрагивает сделки с текущими счетами.
Здесь не место обсуждать, можно ли придумать более удачную схе му. В действительности, если вообще возможна выплата какой-то ком пенсации ущерба кредиторам, она должна осуществляться на основе подобных методов пересчета задолженности. Но в любом случае увеличение покупательной способности денег не является подходящим спосо бом достижения целей этого рода.
В пользу увеличения ценности денег до металлического паритета, предшествовавшего началу инфляции, приводятся также соображения кредитной политики. Страна, нанесшая ущерб своим кредиторам по-
См.: Hoffmann. Die Devalvierung des osterreichischen Papiergeldes im Jahre 1811 // Schriften des Vereins für Sozialpolitik. 165. Bd. 1. Teil.
средством обесценения, порожденным инфляцией, не может восстано вить доверие к себе, иначе как вернувшись к старому уровню цен. Только таким образом она может удовлетворить тех, у кого собирается делать новые заимствования и кто сомневается в отношении обеспечения этих новых займов. Если после прекращения инфляции предполагается возврат к прежнему металлическому паритету, держатели облигаций не будут опасаться, что при возможных рецидивах политики инфляции их требования обесценятся. Этот аргумент имеет особое значение для Анг лии1, доходы которой зависят от особого положения лондонского Сити как мирового банкира. Говорится, что все, кто пользовался английской банковской системой, должны быть спокойны забудущее своих депозитов в Англии, потому что иначе английский банковский бизнес потеряет доверие к себе – вследствие сомнений в будущем британской валюты. Эта аргументация во многом опирается на сомнительные психологиче ские допущения, как это бывает всегда, когда речь заходит о подобных соображениях кредитной политики. Возможно, все же существуют некие более действенные способы восстановить доверие, помимо мероприя тий, вообще не компенсирующих потерь части кредиторов, а именно тех, кто уже расстался со своими требованиями, и вознаграждающих множество тех кредиторов, кто не понес никаких потерь, а именно тех, кто приобрел свои требования после того, как началось обесценение.
Таким образом, соображения, выдвигавшиеся в пользу восстанов ления ценности денег, имевшей место до начала проведения инфляционистской политики, вообще говоря, невозможно считать убедитель ными. С особой осторожностью нужно относиться к рекомендациям, предполагающим воздействие повышения ценности денег на торговлю. Только если и только в той мере, в какой цены еще не полностью при способились к соотношению между запасом денег и спросом на них, установившемуся в результате увеличения количества денег, можно приниматься за восстановление старого паритета, не рискуя столкнуться с ожесточенным сопротивлением.
Итак, попытки увеличить или уменьшить объективную меновую ценность денег оказались неосуществимыми на практике. Увеличение ценности денег приводит к последствиям, которые, как правило, пред-
Необходимо напомнить, что немецкое издание, с которого сделан английский перевод, было опубликовано в 1924 г. См. обсуждение британской экономической политики выше, на с. 10-12 ел. – Прим. англ. перев.
2'5
ставляются желательными лишь небольшой части общества. Денеж ная политика, ставящая перед собой эту цель, противоречит интересам, слишком могущественным для того, чтобы она могла проводиться в течение сколько-нибудь продолжительного времени. Некоторые виды государственного вмешательства, целью которых является повышение ценности денег, могут оказаться более популярными, эту цель можно пытаться достичь иными средствами, которые представляются более легкими и надежными, но и тогда в процессе ее достижения возникнут иные непреодолимые трудности.
Таким образом, не остается ничего иного, кроме как отказаться от попыток и увеличения и уменьшения объективной меновой ценности денег. На первый взгляд, такой подход предполагает существование идеальных денег, ценность которых не подвержена изменениям, по крайней мере если речь идет о факторах, определяющих ценность денег и действующих на денежной стороне менового отношения. Однако эти идеальные деньги есть идеал просвещенных государственных деятелей и экономистов, а не идеал большинства, для которого данная проблема (надо признать, наиболее сложная из всех экономико-теоретических проблем) является намного более трудной для понимания. Для большинства людей (в той мере, в какой они не находятся под воздействием инфляционистских идей) деньги этого рода представляются деньгами
с неизменной меновой объективной ценностью вне зависимости от того, воздействуют на нее с денежной. или с товарной. стороны. менового отношения.
Идеальные деньги, обладающие меновой ценностью, которая была
бы не подвержена изменениям, отражающим изменение соотношения спроса и предложения денег, т. е. обладала бы внутренней объективной ценностью1 (innere objektive Tauschwert), требуют постоянного вмешательства регулирующего органа, определяющего ценность денег. {Это так, поскольку здесь не существует товара или требования, которые, будучи однажды выбраны в качестве основы товарных или кредитных денег, гаранти ровали бы неизменность внутренней ценности денег. Соответствие идеалу возможно только в случае декретных денег, внутренняя меновая ценность которых станет объектом заботливого контроля и регулирования.} Здесь, однако, воз никают серьезные сомнения, о которых говорилось выше, связанные с невозможностью практического знания о количественном аспекте тех или иных мер, к которым придется прибегать для воздействия на ценность денег. Но еще более серьезным является то обстоятельство, что мы вообще никогда не будем в состоянии установить с должной до стоверностью, какие именно причины породили изменение ценности денег и в какой степени действие этих причин выразились в этом изменении, причем вне всякой связи с тем, действуют ли соответствующие факторы с денежной стороны менового отношения. Поэтому по-
1 См. последний абзац на с. 124 и прим. науч. ред. на с. 518. – Прим. науч. ред.
....
пытки стабилизировать меновую ценность денег в этом смысле будут обречены на неудачу с самого начала – вследствие того факта, что тьму, скрывающую от человеческого понимания как цели этих попы ток, так и пути, ведущиек их достижению, никогда нельяз будет рас сеять. Однако неопределенность в отношении целесообразности государственного вмешательства для поддержания стабильной ценности денег и в отношении необходимой степени такого вмешательства не избежно опять предоставит широчайшие возможности для столкновения конфликтующих интересов сторонников инфляции и рестрикцио нистов. Если возможность и необходимость воздействия государства на ценность денег признаются в принципе, даже в том случае, если речь идет о гарантированииее стабильности, опасность ошибок и злоупотреб лений немедленно возникает вновь.
Понимание того, что возможность такого хода событий реальна, а также память о печальном опыте недавних экспериментов с государственными финансами и инфляцией привелик тому, что недостижимый идеал неизменной меновой ценности денег уступил место требованию, чтобы государство по меньшей мере воздерживалось от всяких попыток воздействовать на ценность денег. Современным монетарным идеалом являются металлические деньги, увеличение и уменьшение количества металла для изготовления которых находится вне пределов организо ванного вмешательства человека.
{Можно предположить, что появлением утверждений, согласно которым име ется такая школа, отстаивающая идею экономического либерализма, которая, осуждая государственное вмешательство в общем и целом, делала исключение именно для денег, допуская в этой сфере необходимость и возможность государственных мероприятий, мыобязаны поверхностномуподходу к исследованию денежной проблематики, который подчас встречается в экономико-теоретической литературе. Различные представители экономического индивидуализма действительно настаивали на том, чтобы государство чеканило деньги. Мы можем не касаться здесь вопроса, каким образом эта рекомендация согласуется с другими положениями этой школы. Можно констатировать, однако, что чекан товарных денег и разменной монеты занимает второстепенное положение в исследовании денежного обращения, понимаемого как сфера экономической теории. Разумеет ся, даже тот, кто всего лишь чеканит деньги, может преследовать цели, относящи еся к денежной политике; здесь нужно указать прежде всего на тех, кто пытался воздействовать на покупательную способность денег путем их физической пор чи (пресловутое «откусывание»). Можно упомянуть также попытки чекана монет с пониженным содержанием драгоценных металлов (успешность этих попыток остается здесь за рамками рассмотрения). Однако и представители либеральной школы, и практики игнорировали все эти обстоятельства, когда они наделяли государство обязанностями и вверяли ему право организовать монетное дело. Они исходили из того, что только товарные, а именно металлические деньги (понима емые как деньги из драгоценных металлов), отвечают требованиям, предъявляемым экономикой к деньгам, считая, что только деньги из драгоценных металлов
могут функционировать в качестве денег. Они совершенно не осознавали того факта, что государство в принципе в состоянии влиять на формирование ценности денег. В то время еще не было выработано представление о возможности сознательно проводимой денежной политики, а в той мере, в какой такие представления зарождались, экономисты-теоретики [либеральной школы] основывали их на своих более общих представлениях о нецелесообразности государственного вмешательства в экономику.
С другой стороны, можно отметить нечто необычное в том, что, когда речь заходит о денежном обращении, экономисты-теоретики наших дней, пропитанные идеями интервенционизма, убеждают государство сохранить металлическое обращение и неодобрительно воспринимают все попытки перейти к декретным
деньгам (т. е. государственным деньгам хо• E(oxr, v1), хотя во всем остальном они
поддерживаютлюбыемерыгосударства, оказывающиевлияниенаценностьденег. Эта точка зрения экономистов-теоретиков государственно-социалистического направления на проблемы денежного обращения, в свою очередь, также является поверхностной. Не вызовет никакого удивления, если школа, призывающая в некоторых отраслях заменить частное предпринимательство государственным планированием и ввести известные ограничения на любую экономическую дея тельность во всех остальных, что подрывает основы нашей экономической системы – частную собственность на средства производства и частное предпринима тельство, поддержит также и государственное регулирование ценности денег.}
Важность сохранения приверженностик денежной системе, основанной на металлических деньгах, связана с независимостью ценности денег от государственного вмешательства, которая гарантирована при этой системе. Не приходится сомневаться в том, что факторы, определяющие ценность денег, испытывают воздействие не только со стороны колебаний спроса и предложения денег, но и со стороны изменения условий добычи металла для промышленных целей. Нельзя не согла ситься с тем, что в случае золота (и даже в случае серебра) воздействия этого рода не представляют собой qeo-тo чрезмерного, а ведь только эти два металла сегодня необходимо принимать во внимание, когда речь идет о денежном металле. Но даже если бы эти воздействия были бы более значительными, металлические деньги все-таки имели бы преимущества перед теми разновидностями денег, которые являются объектом государственного вмешательства, поскольку эти последние испытыва ли бы более значительныеколебания.
{Упразднение обращения параллельных валют
Нам остается кратко рассмотреть проблему биметаллизма, которая волно вала такое множество умов и которая в течение многих десятилетий занимала центральное место место в системе экономических и политических интересов.
Греческий эквивалент выражения par exellen e, здесь – «в истинном смысле слова».
В рамках чисто теоретического исследования можно было бы спокойно проигнорировать данную проблему, что представляется совершенно оправданным, так как речь идет о трактовке некоего единичного явления, которое связано с уни кальными обстоятельствами конкретного исторического периода. Вместе с тем нельзя не отметить, что в имеющейся литературе, посвященной деньгам, никакой другой проблеме не придается столько значения, сколько биметаллизму. Боль шинство авторов прошлого столетия, занимавшихся теорией денег, подробно разбирали эту проблему, поэтому мы не считаем, что через полтора десятка лет, прошедших с окончания интенсивных споров по вопросам денежного обращения, можно обойти молчанием то, что в течение долгого времени считалось центральным вопросом денежной политики.
Одновременное использование двух общих средства обращения – золота и серебра – осложняло отношения обмена. Выше уже говорилось о том, что система параллельных валют сформировалась лишь в новейшее время – вследствие слияния отдельных экономико-географическихрегионов в единый мегаре гион, и о том, что в отдельных регионах золото и серебро заняли доминирующее положение. По мере вытеснения натурального хозяйства экономикой обмена и соответствующего расширения использования денег недостатки, присущие одновременномуприменению двух разных видов денег, должны были становиться все более явными. Постоянные колебания менового отношения между двумя драгоценными металлами приводили к таким изменениям в распределении до ходов, которые никто не считал ни справедливыми, ни желательными. Стремление устранить проистекающее из этого негативное влияние на товарно-денежное обращение, привело к вмешательству государства. Систему параллельных валют государство стремится трансформировать в биметаллизм, установив фиксированное соотношение между ценностью двух драгоценных металлов. Известно, что эта попытка оказалось неудачной (и не могла оказаться удачной). Пока оба металла, как золото, так и серебро, имеют помимо монетарного и немонетарное применение и пока добыча этих металлов не контролируется государством, ни одно государство (или даже все государства на свете) не сможет поддерживать фиксированного отношения между ценностью этих металлов. Биметаллизм, установить который хотело государство, потерпел неудачу, а единственным успехом государственного вмешательства стала трансформация системы параллельных валют в систему альтернативных валют (когда деньгами является то один, то другой металл).
К середине XIX в. понимание причин, по которым попытки ввести биметаллизм потерпели крах, распространилось среди всех специалистов. Все поняли, что решение будет принято в пользу одного из металлов; были осознаны также те последствия, которые это решение будет иметь для формирования ценности обоих драгоценных металлов., ю.
Разумеется, поскольку в то время было невозможно предугадать ни бурного экономического роста в неевропейских странах, ни их присоединения к экономическому сообществу белой расы, были все основания считать, что при перехо де на золото можно будет избежать обвального падения цен на серебро, так как многие страны сохранят серебряные деньги и только наиболее развитые евро-
пейские страны перейдут на золотые деньги. Однако эти ожидания не оправда лись. По мере установления более тесных экономических отношений с Европой, и по тем же причинам, по которым европейские страны посчитали неудобным сохранение двух видов денег, странам Америки и Азии также пришлось осуществить ряд мер по устранению двойственности из их металлического денежного обращения. Резкое падение цен на серебро, ставшее естественным следствием демонетизации белого метала в европейских странах, только подтолкнуло страны Америки и Азии к скорейшему присоединению к мировым деньгам.
Сохранение в течение сколько-нибудь длительного времени системы парал лельных валют в мировом масштабе было невозможно, а установление мирового биметаллизма – нереализуемо. Необходимость выбрать между двумя видами товарных денег, каждый из которых является единственным, т. е. между золотым и серебряным монометаллизмом, стала неизбежной. Тот факт, что окончательная победа осталась за золотом, является исторической случайностью. При этом вполне может быть, что золото, в силу определенных природных свойств, более пригодно для исполнения функции денег, чем серебро. Однако, когда между 1867 и 1871 г. золото одержало окончательную победу над серебром, этот фактор ни в коей мере не был решающим. Это не имеет значения – точно так же, как не имеет значения тот факт, что в качестве денег был выбран этот металл, а не другой. Во всяком случае, переход от системы параллельных валют к монометаллиз му должен был породить нежелательные последствия. Как и любое изменение покупательной способности денег, неизбежное снижение цены одного из металлов {серебра) в ходе его постепенной демонетизации, привело к изменениям в распределении доходов и собственности. Чем дольше продолжался этот пери од {а он не завершился по сей день, вспомним, например, Китай), тем более ощу тимы были сопровождающие его эффекты.
Проблема параллельных валют получила свое разрешение в переходе к единой валюте. Присоединение стран с серебряными товарными деньгами, а также стран, денежное обращение которых основано на кредитных или декретных деньгах, к мировой валюте, является вопросом времени. Это действие не запре щено ни одной стране, – даже самое бедное государство без всяких трудностей может перейти на систему золотых денег и затем придерживаться этой системы. Для этого не требуется ничего, кроме помимо прекращения эмиссии кредитных и декретных денег и преобразования уже выпущенных денег этих видов в фидуциарные средства обращения.}
Результаты нашего исследования денежной политики, ее методов и ее значения не должны вызывать удивления. Тем, кто признает наличие у современного государства экономических функций, реализуемых им в рамках общественного строя, основанного на частной собственности на средства производства, не должно показаться странным требование, чтобы государство, в прошлом широко использовавшее свою власть для воздействия на объективную меновую ценность денег в целях перерас пределения доходов, прекратило это занятие. Государство не руководит рынком, – вполне возможно, что оно останется влиятельным участни ком рынка обменов произведенной продукцией, будучи тем не менее всего лишь одной из многих сторон и никогда не превращаясь в един ственную. Все попытки государства изменить определяемые рынком меновые отношения между экономическими благами могут осуществляться лишь на основе рыночных методов. Результат каждого конкретного случая государственного вмешательства в принципе невозможно предугадать сколько-нибудь точно. Вмешательство государства никогда не может породить задуманного в той мере, которая является желательной, поскольку способы воздействия на спрос и предложение, имеющиеся в распоряжении государства, оказывают влияние на процесс образования цен только посредством субъективных оценок отдельных людей. Однако о совокупном итоге изменений этих оценок не возможно вынести никакого суждения. Исключение составляет случай, когда государственное вмешательство осуществляется в самых незна чительных масштабах, ограничиваясь одним или несколькими не очень важными товарами, да и в этом случае такое суждение будет лишь весь ма приблизительным. Все попытки проведения той или иной денежной политики сталкивались с трудностями, природа которых состоит в том, что последствия любых действий, целью которых является воздействие на объективную меновую ценность денег, не только невозможно пред видеть до начала соответствующих действий, но и после их осуществления невозможно установить ни их масштаб, ни их глубину.
В настоящее время еще нельзя говорить об отказе от государственного вмешательства в сфере денежной политики вследствие возврата к металлическому денежному обращению как о свершившемся факте. Регулирование эмиссии фидуциарных средств обращения порождает новые возможности воздействия на объективную меновую ценность денег. Проблемы, возникающие в этой связи, будут исследованы в следующей части книги, перед тем как мы приступим к обсуждению недавно выдвинутого плана, провозглашаемой целью которого является такая организация денежной системы, которая позволит обеспечить большую стабильность ценности денег, чем при золотом обращении.
Внимательный читатель, вероятно, удивлен тем, что в данной книге терминам инфляция и дефляция (или расширение и сокращение [коли чества денег]) не было дано точных определений, а также тем, что если эти термины упоминались, то лишь там, где от точности их определения почти ничего не зависело. Мы говорили только об инфляционизме или рестрикционизме, и явные определения были даны только этим поняти ям1. Очевидно, что такая позиция нуждается в обосновании.
Я ни в коей мере не согласен с пользующейся необычайно большим авторитетом точкой зрения, которая оспаривает правомерность само го применения термина инфл. яция 2. Однако я уверен в том, что этот термин относится к числу тех, без которых можно обойтись, и что там, где требуется повышенная научная точность используемых выраже ний, использование данного термина весьма опасно, поскольку имеется значительное расхождение между тем содержанием, которое он имеет в экономической теории денег и банковского дела, с одной стороны, и, с другой стороны, тем содержанием, которое подразумевается в повсед невных спорах о денежной политике.
В рамках теоретического исследования существует только одно значение, которое рациональным образом может быть приписано тер мину «инфляция». Инфляция – это такое увеличение количества денег (понимаемых в расширительном смысле, т. е. в деньги включаются также фидуциарные средства обращения), которое не покрывается соответствующим увеличением потребности в деньгах (опять-таки понимаемых в расширительном смысле), так что должно произойти па дение объективной меновой ценности денег. В свою очередь, дефляция (или ограничение, или сокращение [количества денег)) определяется как такое уменьшение количества денег в широком смысле, которое не компенсируется сокращением спроса на них, так что должно произойти увеличение объективной меновой ценности денег. Если мы определяем эти понятия именно таким образом, то окажется, что всегда имеет место либо инфляция, либо дефляция, поскольку ситуация, при которой объективная меновая ценность денег вообще не меняется, вряд ли может длиться в течение сколько-нибудь продолжительного времени. Тео ретическая ценность нашего определения снижается не в последнюю очередь вследствие того факта, что мы не в состоянии количественно измерить колебания объективной меновой ценности денег, или даже вследствие того, что мы не в состоянии вообще распознать этот процесс, за исключением тех случаев, когда он достигает огромных масштабов.
Если изменения объективной ценности денег, вызываемые этими причинами, так велики, что не могут оставаться незамеченными, то при обсуждении экономической политики это принято называть инфляцией или дефляцией (в последнем случае говорят также о рестрикционизме, или сокращении количества денег). В ходе этих обсуждений, имеющих огромное практическое значение, их участники совершенно не стремятся использовать точно определенные понятия, которые бы полностью соответствовали требованиям, предъявляемым к научной терминологии. Со стороны экономистов-теоретиков было бы абсурдным педантизмом
. н-.: --. –..: JJ.:. ·. у
Ср. со с. 246-247 и 260-261.
В особенности см.: Pigou. The Economics of Welfare. London, 1921. Р. 665 ff.
пытаться внести свой вклад в дебаты по поводу наличия или отсутствия инфляции в тех или иных странах после 1914 г., восклицая: «Позвольте, но во всем мире инфляция идет, пожалуй, с 1896 г., хотя масштабы ее были незначительны».
Однако даже если экономист-теоретик и признал, что использование выражений «инфляция» и «дефляция» для описания таких изменений количества денег, которые вызывают значител. ъные изменения объективной ценности денег, не является совершенно бессмысленным, он не должен признавать использование этих же выражений в чистой экономической теории, – поскольку момент, когда изменения менового отношения начинают заслуживать наименования «значительных», представляет собой вопрос политического решения, а не научного исследования.
Не вызывает сомнений необходимость противодействоватьиспользо ванию понятий «инфляция» и «дефляция» в их обыденном понимании, если речь идет о экономико-теоретическом исследовании. В основе использования этих выражений в повседневной речи лежит совершенно неприемлемая идея стабильной ценности денег, а зачастую и вовсе концепции, приписывающие денежной системе, в которой количество денег увеличивается и уменьшается в соответствии с увеличением и уменьшением количества товаров, способность поддерживать ценность денег на стабильном уровне. Однако какую бы ценность ни представля ло опровержение этой конструкции само по себе, нельзя отрицать, что первой заботой того, кто хотел бы развеять популярные заблуждения относительно причин недавних масштабных изменений цен, должно быть не столько распространение правильных воззрений на природу денег вообще, сколько противодействие фундаментально ошибочным концепциям, которые – в случае если люди будут продолжать их придерживаться – могут привести к катастрофическим последствиям. Те, кто оспаривал теорию платежного баланса в Германии 1914-1924 гг., противодействуя тем самым политике инфляции, могут просить современников и последователей извинить их за то, что они не всегда использовали термин «инфляция» в соответствии с его точным научным содержанием. На самом деле именно то обстоятельство, что мы вынуждены писать статьи и заметки о денежных проблемах для широкого читате ля, требует от нас, чтобы в научных дискуссиях мы воздерживались от использования вводящих в заблуждение значений терминов.
Этатизм, понимаемый как теория, есть доктрина всемогущества государства. Рассмотренный как разновидность политики, этатизм представляет собой попытку регулировать всю практическую деятельность людей путем властных указаний и запретов. С позиций этатизма иде альное общество представляет собой некую разновидность социали стической общины. В обсуждениях такого идеального общества обычно используется термин «государственный социализм» или в некоторых случаях «христианский социализм». На первый взгляд, этатистское иде альное общество выглядит почти так же, как общество, организованное на капиталистических началах. Целью этатизма вовсе не является формальное преобразование всей собственности на средства производства в государственную собственность, совершаемое посредством полного ниспровержения существующей системы законодательства и законо применения. Национализации подлежат только крупнейшие промышленные, добывающие и транспортные компании. В сельском хозяйстве, а также в среднем и малом бизнесе частная собственность должна – по крайней мере номинально – продолжать существовать. Тем не менее фактически государственными становятся все предприятия. Да, их вла дельцам позволено сохранить название и статус собственников, им пре доставлено право на получение «разумного» дохода, «соответствующего их положению». Но в реальности каждая компания преобразована в государственную контору, а каждый вид занятий, доставляющий средства к существованию, – в род государственной службы. При любой разновидности государственного социализма для независимых компа ний не остается места. Цены регулируются указами, а что именно необходимо производить, каким образом и в каких количествах определяют государственные органы. Не должно существовать никакой спекуля ции, никакой «чрезмерной прибыли», никаких убытков. Не должно быть никаких инноваций помимо тех, которые одобрены государственными органами. Государство все направляет и всем руководит1.
Одной из особенностей этатиста является то, что он не способен себе представить, как люди могут сосуществовать в обществе вне его особо го социалистического идеала. Поверхностное сходство между социали стическим обществом, составляющим идеал этатистов, с одной стороны, и социальной структурой и общественным строем, основанными на
На эту тему см. мою книгу «Die Gemeinwirtschaft» (2. Aufl. Jena, 1922. S. 211 ff.) [Англ. перевод со 2-o нем. изд.: Mises. Socialism. An Economic and Sociological Analysis. London: Jonathan Саре, 1936. Рус. пер. вышел в 1991 г.: Мизес. Социализм. Экономи ческий и социологический анализ. М.: Catallaxy, 1991. С. 155 ел. – Науч. ред.]
Z74
частной собственности на средства производства – с другой, приводит к тому, что этатист склонен упускать из виду фундаментальное различие между этими двумя системами. Все, что не соответствует ощу щению, согласно которому оба общественных строя по сути одинаковы, этатист воспринимает как аномалии переходного периода и достойное порицания нарушение декретов государственной власти, как свиде тельство того, что государство ослабило вожжи государственного управления, и все, что требуется для приведения всего в совершенный поря док, – это опять натянуть их посильнее. Тот факт, что общественная жизнь характеризуется наличием непреодолимых ограничений, что оно подвержено действию ряда законов, по силе действия сравнимых с законами природы, все эти вещи этатисту неведомы. Для этатиста все на свете сводится к проблеме власти – силе, принуждению, могуществу, при этом его концепция власти является грубо материалистичной.
Каждое проявление этатистской мысли противоречит положениям политической философии и экономической теории, поэтому этатисты стараются доказать, что этих наук не существует. По их мнению, общественное бытие целиком и полностью формируется государством. Что до закона, то здесь торжествует принцип: возможно все. Не существует ни одной области, в которой государство не было бы всемогущим.
Современные этатисты долго уклонялись от явного приложения своих принципов к денежной сфере. Да, воззрения некоторых из них, в частности Адольфа Вагнера и Вильгельма Лексиса t, по вопросам ценности отечественной и иностранной валюты и влияния платежного ба ланса на условия обмена, содержали все элементы этатистской денежной теории. Но эти воззрения формулировались ими. весьма осторожно и с оговорками. Первым, кто попытался явным образом применить эта тистские принципы к денежным доктринам, был Кнапп.
Политика этатизма достигла своего пика во время [первой] Миро вой войны, которая сама явилась неизбежным следствием господства этатистской идеологии. Постулаты этатизма были реализованы в так
1 Лексис, Вш ъzелъм (Lexis, Wilhelm, 1837-1914) – немецкий статистик и экономист; профессор Страсбургского, Дерптского и Гёттингенского университетов, по образованию физик (докторская степень Гейдельбергского университета), работал ассистентом известного немецкого химика Р. Бунзена. Экономические знания получил, рабоая журналистом и издателем. Специалист по прикладным экономическим вопросам, один из пионеров экономико-математических методов. Исследовал политику экспортных премий во Франции, статистику народонаселения, математические методы изучения массовых явлений, профсоюзы и предпринимательские союзы во Франции, прикладные аспекты денежного обращения и др. Один из авторов и из дателей фундаментального экономико-статистического словаря («Handwörterbuch der Staatswissenschaften», Jena, 1889-1894). Катедер-социалист, глубоко разбирав шийся в экономической доктрине К. Маркса. На завершающем этапе своей карьеры один из крупнейших деятелей Германии в сфере организации университетсткого преподавания. – Прим. науч. ред.
называемой «военной экономике»1. Военная экономика и переходная экономика показали, чего на самом деле стоит этатизм и до чего можно дойти с помощью этатистской экономической политики.
Важность критического изучения этатистской денежной теории и этатистской денежной политики не ограничивается историей идей, поскольку, несмотря на все неудачи, этатизм продолжает оставаться доминирующей доктриной, по крайней мере в континентальной Европе. Во всяком случае, эта доктрина является доктриной правящего слоя, и именно эти идеи играют главную роль при проведении денежной политики. Как бы ни были мы убеждены в их научной несостоятельности, сегодня мы не имеем права игнорировать эти идеи2. ·. •. п·. -, ,
Для этатиста деньги являются произведением государства, а уваже ние, которым пользуется национальная валюта, представляет собой экономическое выражение уважения, которым оно пользуется, или его престижа. По его мысли, чем более могущественна и богата страна, тем лучше должны быть ее деньги. Так, во время войны считалось, что «де нежный стандарт победителей» автоматически станет и наилучшими деньгами. Однако победа или поражение на поле битвы воздействует на ценность денег лишь косвенно. Вообще говоря, государству страны победителя легче отказаться от помощи печатного станка, чем потерпев шему поражение, – поскольку, с одной стороны, ему проще ограничить свои расходы, и, с другой стороны, легче получить кредиты. Однако эти же соображения позволяют понять, почему ожидания скорого заключения мира сами по себе приводят к более благоприятной оценке валюты всякой воюющей страны – даже той, которой суждено потерпеть пора жение. В октябре 1918 г. марка и крона росли, поскольку люди считали, что даже в Германии и Австрии можно будет рассчитывать на прекращение инфляции (надо признать, что этим ожиданиям не суждено было сбыться).
История показывает также, что «денежный стандарт победителей» может оказаться весьма скверным. В истории было мало побед, которые были бы более блистательными, чем та, которую восставшие американ-
1 См.: Mises. Nation, Staat und Wirtschaft. Vienna, 1919. S. 108 ff.
Кассель совершенно правильно замечает, что «такое исключительно ясное понимание монетарных проблем, которое пришло с [первой] Мировой войной, не мог ло быть достигнуто до тех пор, пока официальная интерпретация событий не была опровергнута пункт за пунктом и пока не был пролит свет на все иллюзии, в плену которых власти пытались как можно дольше удержать общественное мнение»(Cassel. Money and Foreign Exchange after 1914. London, 1922. Р. 7 ff.). См. критику наиболее значимых этатистских аргументов в: Gregoтy. Foreign Exchange Before, During and After the War. London, 1923, особенно с. 65 ел.
l'll
цы под командованием Вашингтона одержали над английскими войска ми. Однако американскому «континентальному» доллару эта победа не принесла ничего хорошего. Чем выше взвивалось звездно-полосатое знамя, тем ниже падал обменный курс, – до тех пор пока в тот самый момент, когда победа восставших перестала вызывать какие-либо сомнения, континентальный доллар не обесценился полностью. Вскоре после этого аналогичная последовательность событий имела место во Франции. Несмотря на победы революционных армий, премия по платежам металлическими деньгами все увеличивалась, пока, наконец, в 1796 г. ценность [бумажных] денег Французской республики не упала до нуля. В обоих случаях инфляция была доведена до самых крайних пределов государствами-победителями.
На ценность денег не оказывает влияния также и богатство стран и народов. Нет ничего более ошибочного, чем широко распространенная привычка считать денежный стандарт чем-то вроде доли участия в государстве или сообществе. Когда за германскую марку в Цюрихе дава ли десять сантимов, банкиры говорили так: «Настало время покупать марку. Да, сегодня немцы и правда беднее, чем до войны, так что низкая оценка марки оправданна. Тем не менее богатство Германии, разумеет
20
ся, не уменьшилось до 1/ своей довоенной величины – так что марка
непременно вырастет». А когда польская марка в Цюрихе упала до пяти сантимов, другие банкиры говорили так: «Такой низкий уровень [обмен ного курса польской марки] необъясним. Польша -богатая страна, у нее имеется процветающее сельское хозяйство, лес, уголь и нефть – так что обменный курс ее валюты должен быть несопоставимо более высоким»1. Эти комментаторы не понимали, что оценка денежной единицы зави сит не от богатства страны, а от соотношения между количеством денег и спросом на них, так что даже богатейшие страны могут иметь плохую валюту, а беднейшие страны – хорошую.
Государственная фиксация максимальных цен представляет собой самый древний и наиболее популярный инструмент этатистской денежной политики. Высокие цены, думают этатисты, возникают не вследствие увеличения количества денег, а из-за достойной всяческого порицания
t '1 –.. ·:-: , . !· • il·
Весной 1919 г. один из лидеров Венгерской Социалистической Республики го ворил автору этих строк: «Бумажные деньги, выпущенные нашей республикой, не пременно будут иметь самый высокий обменный курс после денег Советской России, поскольку, социализировав частную собственность всех граждан Венгрии, наше государство стало вторым после России в ряду богатейших государств мира и, следовательно, заслуживает доверия в наивысшей степени».
деятельности игроков, играющих на повышение (биржевых «быков») и прочих «спекулянтов». Для прекращения роста цен достаточно будет запретить их махинации. И вот принимаются акты, устанавливающие, что запрашивать (или даже уплачивать) «завышенные» цены означает совершать наказуемое деяние. ·•t-t1·
Подобно большинству правительств, правительство Австрии во время войны начало борьбу с ростом цен с помощью уголовного законо дательства этого рода, принятого в тот самый день, когда оно привело в действие печатный станок для финансирования государственных рас ходов.
Предположим, что вначале государство добивается успеха на этом пути. Предположим также, что фактор уменьшения предложения товаров, связанного с военным временем, совершенно исключен из рассмот рения. Более того, предположим, что на стороне предложения вообще не действуют никакие факторы, которые изменяли бы меновое отношение между деньгами и товарами. Отвлечемся также от того факта, что во время войны увеличивается период, необходимый для перевозки денег, и что на операции клиринговой системы накладываются ограничения, т. е. не будем принимать во внимание эти и все другие факторы, которые увеличивают спрос экономических агентов на деньги. Ниже обсужда ется только одна проблема – какие последствия, при про-чих равных, будет иметь увеличение количества денег при ограничении уровня цен на старом уровне посредством государственного принуждения?
Увеличение количества денег приводит к появлению на рынке нового, прежде не существовавшего стремления к покупкам, или, иными слова ми, создает то, что обычно называется «новой покупательной способностью». Если соответствующие новые потенциальные покупатели выхо дят на рынок, где они вступают в конкуренцию с теми, кто уже находился на рынке, то при наличии запрета на увеличение цен будет реализована только часть совокупной покупательной способности. Это означает, что среди потенциальных покупателей появятся такие, которые покинут рынок, не достигнув своей цели, – при том что они были бы согласны купить по запрашиваемым ценам, т. е. такие потенциальные покупатели, которые вернутся домой с деньгами, выносившимися ими на рынок в расчете купить там то, что им было нужно. Купит нужный ему товар потенциальный покупатель, готовый платить официально установленную цену, или нет – зависит от всевозможных обстоятельств, которые с точки зрения рынка не имеют значения, например, от того, попал ли он на место вовремя или есть ли у него личные отношения с продавцом и от тому подобных частностей. Рыночный механизм больше не работает на выявление разницы между теми потенциальными покупателями, которые в состоянии купить, и теми, кто нет, – ценовые изменения больше не балансируют спрос и предложение. Предложение отстает от спроса. Игра рыночных сил перестает иметь значение – в действие вступают силы иной природы.
Однако правительство, которое запускает в обращение новые банк ноты, делает это потому, что хочет отклонить потоки товаров и услуг от тех направлений, к которым они первоначальностремились, и напра вить их на некие иные – запланированные правительством – цели. Оно хочет приобрести за деньги эти товары и услуги, а не получить их другим возможным и понятным способом: просто изъяв их силой. Таким образом, в намерения правительства входит сохранение положения, при котором все, что нужно, приобретается за деньги и только за деньги. От метим, что правительство не получает никаких выгод от той ситуации, которая сложилась на рынке, побудившей некоторых потенциальных покупателей уйти с него, не купив того, что им было нужно. Правительство хочет прибрести нечто за деньги – оно стремится не дезоргани зовать, а использовать рынок. Однако официально установленная цена все-таки дезорганизует рынок, на котором за деньги продаются товары и услуги. Торговля, в той мере, в какой она это может, изыскивает другие способы. Она воссоздает систему прямого обмена, при которой товары и услуги обмениваются без посредства денег. Те, кого вынуди ли отпускать товары и услуги по фиксированным ценам, отпускают их не кому попало, а только тем, кому они идут навстречу. Потенциальные покупатели выстраиваются в длинные очереди, чтобы успеть разобрать то, что им нужно, пока не поздно. Они рыщут по магазинам в надежде найти то, что торговцы еще не успели продать.
Когда товары, уже бывшие на рынке в тот момент, когда цены реше нием государства были зафиксированы на уровнях ниже тех, что дик туются рыночной ситуацией, оказываются распроданными, опустевшие складские помещения магазинов не пополняются. Назначать цену выше установленной запрещено, но производство и продажи еще не сделаны обязательными. Продавцов больше нет. Рынок прекращает функциони ровать. Но это означает, что организация экономики на базе разделения труда становится невозможной. Невозможно зафиксировать цены и из бежать разрушения системы общественного разделения труда.
Таким образом, фиксация цен, имеющая целью установить цены и зарплаты на уровнях ниже тех, какими они сложились бы на свобод ном рынке, практически невозможна. Если такие ограничения будут наложены на цены лишь некоторых товаров и услуг, то появятся дис пропорции, вызванные затруднением процессов адаптации, присущих экономическому порядку, основанному на частной собственности. Эти диспропорции будут достаточно существенными для того, чтобы стимулировать продолжение расширения системы ограничений. Если такие ограничения приобретут всеобщий характер, а попытки прину дить к их соблюдению будут успешными, то несовместимость данной системы с общественным строем, основанном на частной собственно сти, быстро станет очевидной. От попыток ограничить систему фикси рованных цен какими-либо рамками придется отказаться. Правительство, начинающее с запрещения рыночных цен, неизбежно движется
к запрещению частной собственности. Оно должно отдавать себе от чет в том, что не существует третьего пути – между системой с частной собственностью на средства производства и свободой договоров, и системой с обобществленной (соттоп) собственностью на средства производства, или социализмом. Правительство будет вынуждено по степенно вводить всеобщую трудовую повинность, рационирование потребления и, наконец, государственное регулирование всего производства и потребления.
Экономическая политика периода [Первой мировой] войны следова ла именно этим путем. Этатист, с ликованием утверждавший, что государство в состоянии делать все, что ему вздумается, обнаружил, что экономисты были совершенно правы, и управлять экономикой только с помощью ценовых ограничений не получается. Этатисты хотели только ограничить игру рыночных сил, но им пришлось зайти дальше, чем они первоначально предполагали. Первым шагом на этом пути стало введение рационирования наиболее важных товаров первой необходимости. Вскоре была введена трудовая повинность, и в конце концов производство и потребление пришлось полностью подчинить государству. Частная собственность сохранилась только номинально, – фактически она оказалась запрещена.
Коллапс милитаризма стал также и концом социализма военных лет. Однако во время революции экономические проблемы понимались так же плохо, как и при старом порядке. Все те же эксперименты были про деланы вновь.
Попытки с помощью полиции и уголовного кодекса предотвратить рост цен не кончились быстрым крахом только потому, что государственные служащие действовали недостаточно решительно, а также потому, что люди изобретали пути обхода мер по регулированию экономической деятельности. Эти мероприятия не кончились катастро фой потому, что предприниматели не были охвачены таким энтузиаз мом, о котором рассказывается в легендах этатистов-социалистов. Эти меры были обречены на провал, поскольку организация экономики на базе разделения труда и частной собственности может функциониро вать, только если рыночные цены определяются свободно. Если бы ценовое регулирование увенчалось успехом, оно парализовало бы весь экономический организм. Единственной причиной, по которой система общественного производства продолжала функционировать, была не полнота, с которой осуществлялись меры по регулированию, неполнота и непоследовательность, обусловленные беспомощностью тех, кто дол жен был проводить их в жизнь.
На протяжении тысячелетий во всех уголках Земли, где жили люди, химере справедливых и обоснованных цен были принесены неисчис лимые жертвы. Тех, кто нарушал законы, регулирующие цены, сурово наказывали, их собственность подлежала конфискации, их самих аре стовывали, пытали и казнили. Адептам этатизма было не занимать ни
убежденности, ни энергии. Но, несмотря ни на что, чиновники и поли цейские никогда и нигде не были в состоянии поддерживать огонь экономической деятельности.
Согласно преобладающим сегодня взглядам поддержание денежной системы в здоровом состоянии возможно только при условии положи тельного сальдо платежного баланса. Считается, что при отрицательном сальдо платежного баланса страна неспособна постоянно поддерживать ценность своей валюты на стабильном уровне. Полагают, что обесценение валюты должно иметь органические причины и является неизлечи мым недугом, если только не удастся устранить данные органические дефекты.
Неявное опровержение этой и связанных с ней точек зрения со держится в положениях количественной теории и в законе Грэшема. Количественная теория показывает, что из страны с полностью металлическим обращением (т. е. из страны, денежное обращение в которой состоит исключительно из металлических денег) деньги ни при ка ких условиях не могут утекать за границу постоянно. Напряженность с предложением денег на внутреннем рынке, вызванная оттоком части денежного запаса, понижает товарные цены, тем самым ограничивая импорт и поощряя экспорт. Этот процесс продолжается до тех пор, пока в экономике страны количество денег опять не увеличится. Драгоценные металлы, выполняющие функции денег, распределены между индиви дуальными держателями и, следовательно, между разными странами, в соответствии с уровнем и интенсивностью спроса на деньги каждого держателя. Вмешательство государства, имеющее целью предоставить обществу необходимое количество денег посредством регулирования международных потоков, излишне. Нежелательный отток денег всегда представляет собой не что иное, как результат вмешательства государства, наделяющего деньги с разной ценностью одинаковым статусом узаконенного средства платежа. Все что государство должно делать для сохранения денежной системы в спокойном состоянии, это воздер живаться от подобного вмешательства. В этом суть денежной теории классической экономической школы и ее непосредственных преемни ков – экономистов денежной школы. С помощью современной теории ценности положения этой доктрины можно уточнить и усилить, но их невозможно отвергнуть, поставив что-либо на ее место. Те, кто забывает об этом, лишь демонстрируют свою неспособность мыслить в экономических категориях.
Когда в какой-либо стране металлические деньги заменены кредит ными или декретными деньгами, то поскольку юридическое «уравнивание в правах» эмитированных сверх меры бумажных денег и металлических денег приводит в действие механизм, описываемый законом Грэшема, то и об этой ситуации часто говорят в том духе, что обменный курс определяется платежным балансом. Но это объяснение является совершенно неадекватным. Обменный курс определяется покупательной способностью денежной единицы каждого вида. Он установится на таком уровне, при котором нет никакой разницы между приобретени ем товаров непосредственно за данный вид денег или косвенно, посредством обмена денег данного вида на деньги другого вида и оплаты по ставок этими последними. Если обменный курс отклоняется от уровня, определяемого паритетом покупательной способности, уровня, который мы называем естественным, или равновесным обменным курсом, то определенные сделки становятся прибыльными. Весьма выгодным ста нет приобретение товаров на деньги, недооцененные фактическим обменным курсом – по сравнению с тем, который соответствует паритету покупательной способности, – и продажа их за деньги, переоцененные фактическим обменным курсом по сравнению с равновесным. И в силу появления таких возможностей получения прибыли на валютном рынке возникает спрос на недооцененные деньги, каковой спрос начнет по вышать их обменный курс до тех пор, пока он не достигнет равновесия. Обменные курсы колеблются потому, что изменяются цены товаров и количество денег. Как уже отмечалось, тот факт, что данный процесс не предстает в виде последовательности событий, всецело обязан своим существованием наличию развитых рыночных технологий. В действительности процесс установления обменных курсов под влиянием спеку лятивных сделок предвосхищает ожидаемые колебания рыночных цен товаров.
Теория платежного баланса упускает из виду, что объем внешней торговли полностью зависит от цен -если разница в ценах не будет делать торговлю прибыльной, не будет ни экспорта, ни импорта товаров. Эта теория упирается в поверхностные характеристики анализируемых явлений. Не подлежит сомнению, что если мы будем просто разгля дывать дневные или часовые колебания обменных курсов, мы сможем обнаружить лишь тот факт, что в каждый момент состояние платежного баланса определяет предложение и спрос на валютном рынке. Но для настоящего исследования факторов, влияющих на обменный курс, это лишь отправная точка анализа. Вслед за простой констатацией воз никнет вопрос: чем определяется само состояние платежного баланса в каждый момент времени? Единственный возможный ответ на этот вопрос сводится к утверждению, согласно которому платежный баланс определяется уровнем цен и объемом покупок и продаж товаров, вы званных к жизни наличием разницы в ценах. Товары иностранного про исхождения будут импортироваться в страну в ситуации растущего обменного курса иностранной валюты только при условии, что они найдут сбыт, несмотря на свои высокие цены.
В рамках одной из версий теории платежного баланса была сделана попытка провести различие между импортом товаров первой необходимости и импортом таких изделий, без которых можно обой тись. Утверждается, что товары первой необходимости должны при обретаться вне зависимости от того, насколько высоки их цены, просто потому что без них нельзя обойтись. Следовательно, страна, вынуж денная импортировать из-за рубежа предметы первой необходимости и способная экспортировать только товары, относительно менее необходимые, будет испытывать постоянное обесценение своей валю ты. Согласиться с этим можно, только если забыть, что большая или меньшая необходимость индивидуальных благ полностью выражается в интенсивности и величине спроса, который предъявляется на них на рынке, и, таким образом, в количестве денег, которые уплачиваются за эти блага. Насколько велико может быть желание австрийцев покупать за рубежом хлеб, мясо, уголь или сахар, они могут выяснить, только если смогут платить за то, чтобы их получать. Если они хотят импортировать больше, они должны больше экспортировать. Если они не могут экспортировать промышленные товары (готовые изде лия и полуфабрикаты), они должны экспортировать акции, облигации и иные ценные бумаги. Если количество обращающихся банкнот не увеличивается, то цены на предметы, предлагаемые к продаже, должны будут падать в том случае, если спрос на импортные товары и их цены растут. В противном случае повышательному движению цен на предметы первой необходимости должно будет противостоять падение цен на предметы, без которых можно обойтись, приобретение которых будет ограничиваться – с тем чтобы можно было приобрести предме ты первой необходимости. Здесь не может возникнуть вопроса о повы шении общего уровня цен, и платежный баланс вернется к состоянию равновесия – либо посредством экспорта ценных бумаг или подобных [капитальных] операций, либо посредством уве. личения экспорта товаров не первой необходимости. И только в том случае, если вышепри веденное условие не имеет места, а именно в случае, если количество банкнот в обращении увеличивается, товары иностранного происхож дения могут ввозиться в страну в прежних количествах, несмотря на рост обменного курса иностранных валют. Только при невыполнении этого условия рост курса иностранной валюты не уменьшает импорта и стимулирует экспорт до тех пор, пока не восстановится положительное сальдо платежного баланса.
Таким образом, старинная меркантилистская ошибка предполагает призрачную угрозу, которой мы можем не опасаться. Никакая страна, даже самая бедная, не должна оставлять надежду на то, что проведение правильной денежной политики возможно. Причиной роста обменного курса является инфляция [национальной валюты], а не бедность жи телей и общества, задолженность перед иностранными государствами или неблагоприятные условия производства.
Из этого следует, что все средства, обычно используемые для подавления роста обменного курса, бесполезны. Если политика инфляции продолжается, они будут неэффективными, если политика инфляции прекращена, они будут излишними. Наиболее значимым из этих методов является запрещение или ограничение импорта определенных товаров, признанных товарами не первой необходимости или по крайней мере менее необходимыми, чем другие. Это приводит к тому, что деньги, которые были бы израсходованы на приобретение этих товаров, служат для приобретения других товаров, и, естественно, это затронет только те товары, которые в противном случае были бы проданы за рубеж. Теперь они будут приобретены внутри страны, по ценам, которые окажутся выше, чем те цены, по которым они предлагались бы за границей. Таким образом, снижение импорта и соответствующего спроса на иностранную валюту балансируется эквивалентным снижением экспорта и соответствующего предложения иностранной валюты. На самом деле импорт оплачивается экспортом, а не деньгами, как продолжают полагать дилетантствующие неомеркантилисты. Если есть желание по-настоящему перекрыть спрос на иностранную валюту, то те суммы денег, на которые должен быть уменьшен этот спрос, должны быть изъ яты из национальной экономики, например посредством налогообло жения, и вообще оставаться вне обращения, т. е. не использоваться для государственных нужд, но уничтожаться. Иными словами, должна про водиться политика дефляции. Вместо введения ограничений на импорт шоколада, вина и лимонада члены общества должны быть лишены тех денег, которые они в противном случае потратили бы на оплату этих им портных товаров. Тогда им придется сократить свое потребление этих или каких-то других товаров. В первом случае понизится спрос на иностранную валюту, во втором – увеличится ее предложение по сравне– нию с предшествующим периодом. , .. , . ,;
В наши дни непросто найти тех, кто искренне продолжает придерживаться доктрины, в соответствии с которой причиной обесценения национальной валюты является деятельность спекулянтов. Эта доктрина представляет собой неотъемлемый инструмент самой примитивной де магогии, – она помогает государству в поисках козлов отпущения. Се годня вряд ли найдется хоть один независимый автор, который будет защищать эту доктрину, а те, кто защищают ее, делают это за деньги. Тем не менее нужно сказать о ней несколько слов, поскольку современная денежная политика во многом опирается именно на подобные идеи.
Спекулянт не определяет цен, в своих действиях он должны исходить из тех цен, которые установлены рынком. Усилия спекулянта направле ны к тому, чтобы правильно оценить будущие значения цены и предпринять действия в соответствии с этой оценкой. Влияние спекулянтов не в состоянии изменить средний уровень цен данного периода. Все, что они способны сделать, это уменьшить разрыв между самыми высокими и самыми низкими ценами. Спекуляция не увеличивает размах ценовых колебаний, как гласит молва, а уменьшает его.
Разумеется, спекулянт может совершать ошибки, оценивая буду щие цены. При этом обычно упускают из виду тот факт, что еще более правильное предвидение будущего находится за пределами возмож ностей большинства людей. Будь это не так, в рыночной конкуренции одержали бы верх те из продавцов или покупателей, кто считает иначе. Тот факт, что мнение, искренне разделявшееся рынком, впоследствии оказалось ошибочным, никого не расстраивает так глубоко, как спеку лянтов, полагавшихся на свои оценки рынка. Их ошибки не являются результатом злого умысла, – в конце концов, их целью было получение прибыли, а не убытков.
Даже те цены, которые устанавливаются под влиянием спекуляции, представляют собой итог совместных операций двух групп участни ков – «быков» и «медведей». Силы каждой из этих двух партий всегда равны, – обе они в равной степени ответственны за определение цен. Никто никогда не является все время только и исключительно «быком» или «медведем», – любой дилер становится «быком» или «медведем» только посредством своей оценки рыночной ситуации или, в более корректной формулировке, посредством сделок, совершаемых на основании этой оценки. Любой может поменять свою роль в любой момент. Цена устанавливается на таком уровне, при котором обе партии уравно вешивают одна другую. Колебания обменного курса национальной валюты не определяются исключительно «медведями» (теми, кто продает национальную валюту, ожидая понижения ее курса), – они в равной мере определяются «быками» (теми, кто покупает национальную валю ту в расчете на рост ее курса).
Этатисты считают, что курс иностранной валюты растет в результа те махинаций внешних и внутренних врагов государства. Они полагают, что эти враги продают национальную валюту, скупая иностранную валюту с целью спекуляции. Это возможно в двух случаях. Либо эти враги действуют таким образом в расчете на получение прибыли, и тогда они не отличаются от всех прочих спекулянтов. Либо они хотят подорвать престиж страны, обесценивая ее валюту, даже если операции, способ ствующие достижению этой цели, наносят ущерб им самым. Допустить существование такого рода операций можно, только если закрыть глаза на то, что они вряд ли могут быть реализованы на практике. Продажи, осуществляемые «медведями», если они идут противнастроений рынка, немедленно породят противодействие, – суммы, с которыми рас стаются «медведи», будут немедленно переходить в руки «быков», ожи дающих обратного (т. е. повышения национальной валюты), не оказывая никакого серьезного влияния на курс.
На самом деле эти акции самопожертвования со стороны «медведей», стремящихся не к извлечению прибыли, а к нанесению ущерба репу тации государства, представляют собой нечто из области сказок. Да, на валютном рынке могут осуществляться операции, имеющие целью не прибыль, а формирование и поддержание такого обменного курса, который не соответствует рыночным условиям. Но интервенции этого рода всегда осуществляются правительствами, которые сами несут ответственность за валюту и всегда имеют в виду установление и поддер жание валютного курса на уровне выше равновесного. Это действия искусственных «быков», а не «медведей». Разумеется, такие интервенции также неэффективны в долгосрочном плане. В действительности существует только одно последнее средство, которое может предотвратить дальнейшее падение ценности денег, – нужно прекратить увеличивать количество банкнот в обращении. Любая интервенция, подобная ин тервенции, осуществленной немецким Рейхсбанком весной 1923 г., при которой банки посредством продажи иностранных векселей изымают лишь незначительную часть увеличившегося выпуска банкнот, неиз– бежно обречена на провал. :]. '
Руководствуясь идеями борьбы со спекуляцией, инфляционистские правительства позволяют втянуть себя в такие мероприятия, смысл которых едва доступен пониманию. Так, вдруг запрещается ввоз банкнот, затем вдруг запрещается их вывоз, затем опять запрещаются и ввоз, и вывоз банкнот. Экспортерам запрещают продавать товары за банк ноты своей собственной страны, а импортерам – по-купать на нее. Вся торговля на иностранную валюту и драгоценные металлы объявляется государственной монополией. Запрещается котировка иностранных валют на биржах страны. Подвергается суровым наказаниям распространение информации об обменных курсах за пределами своих бирж, карается также распространение информации о курсах валют, склады вающихся на иностранных биржах. Все эти мероприятия оказываются бесполезными. Все они были отменены, хотя это можно было было бы сделать намного быстрее, чем этобыло сделанов действительности, – по той причине, что в пользу сохранения этих мер действовал ряд важных факторов. Нельзя забывать, что вопреки уже упоминавшейся политической аргументации, согласно которой в падении национальной валю ты заинтересованы одни только подлые спекулянты, любое ограничение торговли порождает могущественные заинтересованные группы, которые после введения ограничений будут ожесточенно сопротивляться их отмене.
Иногда желательность мер против спекуляции пытаются объяснить, указывая на тот факт, что бывают такие времена, когда на валютном рынке никто не может противостоять «медведям», так что они в состоянии в одиночку определять обменный курс. Этот аргумент, разумеется, ошибочен. Спекуляция действительно имеет некоторые специфические последствия в ситуации, когда ожидается прогрессирующее обесценение национальной валюты и невозможно предвидеть ни момента, когда оно прекратится, ни самого факта прекращения этого обесценения. Если в общем случае спекуляция уменьшает разрыв между максимальной и минимальной ценой, не оказывая воздействия на средний уровень, то в ситуации, когда ожидается, что цены будут продолжать изменяться в том же направлении, эта характеристика спекуляции не имеет места. Здесь следствием спекуляции станут колебания (которые в противном случае были бы более равномерными) в форме чередования периодов быстрых изменений обменного курса, внезапного прекращения таких изменений, за которым наступает период относительной стабильности обменного курса. Если обменный курс иностранной валюты начинает расти, то к обычным спекулянтам, которые покупают и продают ее на основе своей оценки ситуации, добавляются многочисленные любители. Эти примкнувшие игроки на курсе из числа публики усиливают темп падения отечественной валюты, которая падает более значительно по сравнению с ситуацией, когда на рынке присутствуют только те, кто является профессиональными спекулянтами, спекулянтами-экспертами, поскольку реакция рынка в форме обратной динамики не проявляется так быстро и так эффективено, как обычно. Разумеется, предположение, согласно которому обесценение отечественной валюты будет про должаться, является весъма общим. Но рано или поздно появятся и продавцы иностранной валюты, и повышение ее курса сменится периодом стабильности, а может быть, на какое-то время и противоположной ди намикой. Затем, после периода «стабильных денег», указанный цикл по вторится вновь.
Наступление обратной динамики, по общему мнению, всегда запаз дывает, но она должна проявиться – как только темпы повышения обменного курса иностранной валюты слишком сильно превысят темпы повышения товарных цен. Если разрыв между равновесным значением обменного курса и рыночным курсом достаточно велик для того, чтобы началась игра в виде прибыльных сделок с товарными ценностями, то возникнет дополнительный спекулятивный спрос на национальные бумажные деньги. До тех пор пока не исчезнет основа для таких сделок (вследствие роста товарных цен), рост обменного курса иностранной валюты не возобновится.
Этатисты в конце концов начинают расценивать само владение иностранной валютой – и наличной, и в форме векселей – как предосу дительное деяние. С их точки зрения, гражданский долг требует от жи телей страны, чтобы они приняли ущерб от обесценения национальной валюты на собственный счет (на обоснование этого требования обычно не тратится много слов, но оно начинает проявляться в самом тоне всех заявлений правительства). От граждан требуют, чтобы они не пытались избежать ущерба путем приобретения иностранной валюты, пока их остатки наличности в национальных деньгах не съедены обесценением. Этатисты заявляют, что с точки зрения отдельного лица спасение самого себя и своей семьи от разорения посредством бегства от марки может и впрямь показаться выгодным, но с точки зрения сообщества в целом это наносит ущерб и должно быть поэтому запрещено. Эти призывы совершенно не трогают тех, кто имеет возможность наживаться на инфляции, предоставляя всем остальным приносить в жертву деструктивной политике государства свою собственность. Но в этом случае, как и во всех остальных случаях, когда используется аналогичная аргументация, картина, которая стоит за подобными призывами, является совершенно ложной, – неправда, будто интересы индивида и интересы общества противоречат один другому. Капитал страны составлен из капиталов ее отдельных граждан, и когда проедается капитал граждан, с капиталом страны происходит то же самое. Индивид, который осуществляет такие вложения, которые не могут быть съедены обесценением денег, не на носит этим обществу никакого ущерба. Наоборот, предпринимая шаги по спасению своей собственности от исчезновения, он тем самым спасает от исчезновения часть богатства общества. Если он безо всякого сопро тивления предоставит свою собственность действию разрушительных последствий инфляции, все, чего он сможет достичь, сведется к дополнительному разрушению части национального богатства и обогащению тех, для кого политика инфляции выгодна.
Немало представителей лучших классов немецкого народа довери лись этим заклинаниям инфляционистов и их прессы. Многие полага ли, что они совершают патриотический поступок, когда продолжают хранить марки или кроны, а также ценные бумаги, деноминированные в марках или кронах, а не избавляются от них. Однако, поступая таким образом, эти люди ничем не послужили своему отечеству. Тот факт, что они и их семьи вследствие такого выбора впали в нищету, для немецкого народа означает лишь то, что некоторые представители его образованных классов, от которых можно было бы ожидать деятельного участия в национальном возрождении, довели себя до такого состояния, в котором они не могут помочь ни обществу, ни себе самим.
Банковское дело распадается на две разновидности: во-первых, к не му относится кредитное посредничество, состоящее в предоставлении в ссуду одним лицам денег, принадлежащих другим лицам, и, во вторых, предоставление кредитов посредством выпуска фидуциарных средств обращения, т. е. банкнот и остатков на банковских счетах, не покрытых деньгами. Эти два разные вида банковского дела всегда были тесно связаны между собой. Исторически они взросли на общей поч ве, и сегодня обе эти услуги предоставляются одной и той же фирмой. Столь тесная связь не может объясняться действием внешних и случайных обстоятельств, – ее причина коренится в специфической природе фидуциарных средств обращения и в особенностях исторической эво люции банковского дела. Однако, несмотря на эту тесную связь, в рам ках экономической теории эти разновидности следует анализировать по отдельности, так как только таким образом можно понять их природу и функции. Неудовлетворительные результаты прежних исследований в области теории банковского дела порождены в первую очередь недо статочным учетом фундаментальных различий между этими разновид ностями банковской деятельности.
Современные банки помимо собственно банковской деятельности осуществляют еще ряд более или менее тесно связанных с ней видов бизнеса. Таков, к примеру, обмен валюты, на базе которого возникли первые банковские системы Средневековья и которому обязан своим происхождением переводной вексель – один из важнейших инструментов банковских операций. Банки ведут этот бизнес и сегодня, однако им же занимаются и бюро обмена валют, не выполняющие банковских функций1.
Помимо обмена валюты банки занимаются продажей и покупкой ценных бумаг. К ним также перешел ряд функций, связанных с общим управлением собственностью клиентов. Банки занимаются регистраци ей и доверительным управлением ценными бумагами, хранящимися на специальных счетах, в установленные моменты времени осуществляют начисление и перечисление процентных и дивидендных купонов, а так же получают соответствующие суммы процентов и дивидендов по ценным бумагам своих клиентов. Банки осуществляют размещение акций, следят за возобновлением купонных листов и другими подобными событиями. Для своих клиентов они предоставляют брокерские и дилер ские услуги на бирже, а также покупают и продают ценные бумаги, не включенные в котировальные листы бирж. Банки предоставляют охра няемые помещения и сейфы для хранения ценностей, опечатанных их
' Jaffe. Das englische Bankwesen. 2. Aufl. Leipzig, 1910. S. 144 f.
владельцами. Все эти виды деятельности, несмотря на то что в отдельных случаях они влияют на прибыльность операций по банку в целом, а также несмотря на ту большую роль, которую они играют в жизни общества, не имеют прямого отношения к вышеозначенным двум раз новидностям банковского дела.
Аналогичным образом связь между банковской деятельностью в собственном смысле этого слова и спекуляциями на рынке ценных бумаг, а также их размещением, является не необходимой и поверхностной. Действительно, сегодня общее экономическое положение банков в зна– чительной степени зависит от операций с ценными бумагами. Верно и то, что благодаря именно этому виду бизнеса банки континентальной Европы и США контролируют сферу производства не в меньшей мере, чем посредством предоставления кредитов. Трудно переоценить то воздействие на организацию современной экономической жизни, которое оказывает изменившийся статус банков в отношении промышленности и торговли. Вероятно, не будет преувеличением считать это изменение самым важным процессом новейшей экономической истории. Однако для понимания природы воздействия банковской деятельности на меновое отношение между деньгами и другими экономическими благами, т. е. для решения той проблемы, которая составляет предмет нашего исследования, это не имеет никакого значения.
Деятельность банков как кредитных посредников связана с предоставлением в качестве ссуд денег, принадлежащих другим лицам, т. е. с отдачей взаймы денег, взятых в долг. Банки занимают деньги, чтобы ссудить их, а разница между процентной ставкой, которую уплачивают им, и процентной ставкой, которую уплачивают они, образует, за вычетом операционных расходов, их прибыль отданного вида сделок. Банки осуществляют посредничество между теми, кто предоставляет кредит, и теми, кто его получает. Банкирами являются только те, кто ссужает деньги других лиц, – те, кто ссужает собственные деньги, являются не банкирами, а просто капиталистами1. Использование нами этого определения классической школы не допускает никакой терминологической путаницы. Выражение «банковское дело» может быть рас ширено или сужено, как кому нравится, хотя мы не видим ни малейшей причины для того, чтобы отказываться от терминологии, которая считается общепринятой современ Смита и Рикардо. Но один момент здесь существенен: деятельность банков, состоящая в выдаче в качестве ссуд денег, принадлежащих другим лицам, должна четко отграничиваться
1 См.: Bagehot. Lombard Street. London, 1906. Р. 21. (Бэджгот. Ломбардстрит. СПб., 1901. с. 19.)
от всех остальных операций банков, образуя предмет самостоятельного исследования.
Деятельность банков как кредитных посредников подчиняется золотому правилу, в соответствии с которым между кредитной сделкой и займом банка должна существовать органическая связь. Кредит, вы даваемый банком, должен количественно и качественно соответствовать кредиту, который он берет. В более точной формулировке это правило звучит следующим образом: «День, в который наступает обязательство банка платить, не должен наступать ранее дня, в который должно быть исполнено соответствующее обязательство перед банком»1. Только таким образом можно избежать опасности оказаться неплатежеспособным.: Конечно, риск остается и в этом случае. Неблагоразумная выдача кредитов столь же разорительна для банкира, сколь и для любого другого коммерсанта. Это следует из юридической структуры их деловых предприятий, -между их сделками по выдаче кредитов и их сделками займа нет никакой юридической связи. Их обязательства по уплате за нятых ими денег не связаны с судьбой их вложений, эти обязательства сохраняются даже в том случае, если все инвестиции обернутся безвоз вратными потерями. Но именно наличие риска этого рода и побуждает банки играть роль посредников между теми, кто предоставляет, и теми, кто получает кредиты. Принимая на себя этот риск, банк и зарабатывает свою прибыль или несет убытки.
Это все, что должно быть сказано о данной разновидности банковского дела, ибо, поскольку речь идет о деньгах и денежной теории, даже эта функция банков (быть кредитными посредниками) имеет значение лишь в той мере, в какой она способна влиять на фидуциарные средства обращения, составляющие единственный предмет исследования с этого места и до окончания настоящей главы.
Для того чтобы понять значимость фидуциарных средств обращения, необходимо проанализировать природу кредитной сделки.
Акты обмена, как прямого, так и косвенного, могут иметь место либо в условиях, когда обе стороны исполняют свои договорные обязательства одновременно, либо в условиях, когда соответствующие моменты времени не совпадают. В первом случае мы говорим о сделке за налич-
Knies. Geld und Kredit. Berlin, 1876. Bd. 2. Teil 1. S. 242. См. также: Weber. Depo siten– und Spekulationsbanken. Leipzig, 1902. S. 106 f. (см.: Вебер. Депозитные и спе кулятивные банки. М.: Гос. изд-во, 1928); Sayous. Les banques de depбt, les banques de credit et les societes financieres. 2-eme ed. Paris, 1907. Р. 219 ff.; Jaffe. Dasenglische Bankwesen. 2. Aufl. Leipzig, 1910. S. 203.
ные, во втором – о кредитной сделке. Кредитная сделка представляет собой обмен настоящего блага на будущее благо.
Все кредитные сделки распадаются на две большие группы, прове дение различия между которыми должно быть отправной точкой любой теории кредита и, в особенности, любого исследования взаимосвя зи между деньгами и кредитом и воздействия последнего на денежные цены благ. Первую группу образуют такие кредитные сделки, в которых предполагается, что одна из сторон идет на жертву, выполняя свою часть договоренностей до того, как ее выполнила другая сторона. Жерт ва состоит в отказе от немедленного распоряжения благом, получаемо го в обмен (или, в несколько иной версии, в отказе от обладания благом, отдаваемого в порядке обмена), – до того момента, как будет фактически получено благо, приобретаемое в обмен на отданное. Эта жертва уравновешивается выигрышем другой стороны, который состоит в возможности более раннего распоряжения благом, получаемым в порядке обмена, или, что то же самое, в возможности не исполнять немедленно свою часть договоренностей. В своих оценках обе стороны принимают во внимание преимущества и недостатки, возникающие вследствие несов падения моментов времени, в которые они должны исполнить взаимные договоренности. Установленное договором меновое отношение учитывает оценку ценности времени индивидами, участвующими в сделке.
Вторая группа кредитных сделок характеризуется тем фактом, что в них выигрыш стороны, получающей в свое распоряжение благо, за которое она еще не расплатилась, не уравновешивается никакой жертвой другой стороны сделки. Таким образом, разрыв между моментом испол нения своего обязательства одной стороной и моментом исполнения соответствующего обязательства другой стороны (этот разрыв образует суть данной сделки, равно как и любой другой) оказывает влияние на оценки только одной стороны сделки, тогда как другая может считать соответствующую разницу несущественной. На первый взгляд, такая ситуация кажется удивительной и даже необъяснимой, – долгое время она оставалась скалой, о которую разбивалось множество экономических теорий. Тем не менее данную ситуацию нетрудно понять, если принять во внимание особенности благ, являющиеся предметом сделки. В рамках кредитной сделки первого рода то благо, которое уступается, представляет собой деньги или товары, распоряжение которыми является источником удовлетворения, а отказ от распоряжения – источни ком неудовлетворенности. {Речь идет о таких благах, полезное действие которых может замещено благами с аналогичными свойствами, но никоим образом не одними лишь правами требования.} При кредитной сделке второго рода сторона, предоставляющая кредит, на время отказывается от обладания суммой денег, но этот отказ (при определенных предположениях, которые в данном случае вполне обоснованны) не сопровождается для этой стороны никаким уменьшением удовлетворенности. Если кредитор способен предоставить ссуду посредством эмиссии требований, поашаемых по предъявлении, то такой кредит не связан для него ни с какой экономической жертвой, если отвлечься от технических затрат, которые могут сопровождать эмиссию банкнот и тому подобных инструмен тов. Ему безразлично, получает он деньги немедленно или вначале он получает только требования, которые можно не исполнять до наступления определенного момента 1.
Для указанных двух групп кредитных сделок желательно подобрать какие-то специальные названия, дабы избежать малейшего смешения этих понятий. Кредиты первого типа мы предлагаем называть товар 'НЪLМ кредитом (Sachkredit, commodity credit), тогда как кредиты вто рого типа – обращающимися, или циркуляцио-н-ны. ми кредита. ми (Zirkulationskredit, [в русской литературе принят термин «фидуциарный кредит»; см. также с. 607 наст. изд. – Науч. ред.] Необходимо признать, что эти названия не вполне отражают суть того различия, которое они призваны охарактеризовать. Однакодашюе возражение, которое донекоторой степени можно адресовать JПОбым техническим терминам, не имеет большого значения. В ответ на него достаточно указать на тот факт, что пока что не существует более удачного иобщепринятого выражения для передачи смысла указашюго различия, да исамо это различие, вообще говоря, не получило того внимания, которое оно заслуживает. В. любом случае термин «циркуляционный кредит» пороЖдает меньшее количество ошибок, чем выражение «эмиссшж-ный кредит» (Emissionskredit, emissian credit), который встречается время от времени и который был выбран исключительно для описания процесса эмиссии банкнот. Помимо этого, к данному случаю применимо все, что является верным и для всех подобных терминологических различий, – значение имеют не сами слова, а то, что мы намерены выразить с помощью этих слов.
Разумеется, особенности циркуляционного кредита не ускользнули от внимания экономистов. Мы не можем указать практически ни одного экономиста-теоретика, который проявлял серьезный интерес к фундаментальным проблемам ценности денег и проблеме кредита и не интересовался бы при этом особенностями использования банкнот и чеков. Тот факт, что признание особенностей определенных видов кредитных сделок не привело к различению товарного и циркуляционногокредита, должен быть объяснен конкретными обстоятельствами, имевшими место в истории нашей науки. Критика отдельных проявлений догматизма и экономико-политических ошибок денежной школы, которая на протя жении большей части XIX в. составляла главное содержание исследований банковской деятельности и кредита, привела к тому, что в рамках этих исследований особый упор стал делаться на тех моментах, которые могли быть использованы для демонстрации существенного сходства между банкнотами и другими инструментами банковского кредитования. Соответственно, из виду было упущено важное различие между двумя другими, вышеозначенными категориями банковского кредита,
1 См.: Macleod. The Elements of Banking. London, 1904. Р. 153.
открытие которого образует один из важнейших вкладов в экономическую теорию, сделанных классической школой и их преемниками, теоретиками денежной школы. {Такой подход, исповедуемый теорией, которая полагала, что между банкнотами и депозитами существуют принципиальные различия, вполне объясним. На базе этого подхода данная теория достигала своих непосредственных целей, однако наряду с этим он породил пагубную путаницу в понятиях, направив теоретические изыскания в области банковского дела по безнадежно ложному пути, сойти с которого не удается до сих пор.}
Особое отношение индивидов к сделкам, предполагающим фидуциарный кредит, объясняется тем обстоятельством, что требования, в которых они выражены, могут во всех отношениях использоваться вместо денег. Тот, кому нужны деньги для того, чтобы ссудить их, или для того, чтобы купить на них товары, или для того, чтобы погасить долги, или для того, чтобы заплатить налоги, не обязан вначале конвертировать эти требования на деньги (банкноты или остатки на банковском счете) в деньги как таковые, – он может использовать в качестве средств оплаты непосредственно сами эти требования. Так как для всех они действительно являются денежными заместителями, то они выполняют денежные функции точно так же, как это делают деньги, – для их держателя они являются «готовыми деньгами», т. е. деньгами, имеющимися у него в настоящем, а не в будущем. Когда торговец включает в состав своей наличности не только банкноты и монеты, имеющиеся в его распоряжении, но и остатки на банковском счете, которыми он может распорядиться в любой момент, выписав чек (или с помощью каких нибудь других техник), это столь же корректно, как и действия законо дателя, наделяющего эти фидуциарные средства обращения статусом узаконенного средства исполнения всех обязательств, выраженных в деньгах, – действуя таким образом, законодатель лишь удостоверяет факт использования этих требований, порожденный коммерческой практикой.
Во всем этом нет ничего специфически или специально денежного. Объективная меновая ценность требования, которое обладает обеспечением и несомненно будет погашено и в котором воплощено право получения любой индивидуализированной вещи (individual thing) или определенного количества однородных вещей, ничем не отличается от объективной меновой ценности самой этой вещи или количества ве щей, в отношении которых выпущено данное требование. Действительно важное для нас коренится в том факте, что подобные требования на деньги, при условии отсутствия всяких сомнений как в их обеспеченно сти, так и в их ликвидности – просто в силу совпадения их объективной меновой ценности с объективной меновой ценностью тех сумм денег, на которые они выписаны, – в коммерческом отношении правомочны пол ностью занять место денег. Любой, пожелавший купить хлеба, может достичь своей цели, получив сперва погашаемое и обеспеченное требо вание на хлеб. Если хлеб ему нужен лишь для того, чтобы тут же обменять его на что-то другое, он может отдать в обмен указанное требование и не должен непременно погашать его. Однако если хлеб нужен ему для потребления, тогда у него нет иного выхода, кроме получения хлеба посредством погашения требования. За исключением денег, все экономические блага, участвующие в процессе обмена, в конце концов, не избежно попадают к индивиду, который хочет их потреблять, – таким образом, все требования, воплощающие право на получения этих благ, рано или поздно должны быть реализованы. Лицо, принимающее на се бя обязательство поставить по первому требованию конкретное единич ное благо или конкретное количество однородного блага (кроме денег), должно признать тот факт, что оно должно получить данное благо для того, чтобы выполнить это обязательство, причем порой в весьма короткие сроки. Соответственно, такое лицо не решится обещать больше того, чем оно в состоянии выполнить в любой момент. Лицо, в распоряжении которого находится тысяча буханок хлеба, не рискнет выдать более ты сячи талонов на получение одной буханки, дающих право своему дер жателю в любой момент потребовать выдачи буханки хлеба. С деньгами дело обстоит иначе. Поскольку деньги не нужны ни для чего, кроме того, чтобы отдавать их в обмен на что-то другое, поскольку это благо немо жет найти индивида, которому оно было бы нужно не для того, чтобы служить общепринятым средством обмена, а для чего-то иного, то впол не возможно, что требования, воплощающие в себе право на получение определенной суммы денег и являющиеся бесспорными в отношении как своей погашаемости в принципе, так и в отношении перспектив ре альной возможности для держателя получить по нем при первом же обращении, будут передаваться от одного лица к другому безо всякой попытки реализовать то право, которое они воплощают. Лицо, принявшее на себя обязательство, может ожидать, что эти требования будут оста ваться в обращении в течение периода, пока их держатели сохраняют доверие к перспективам обратимости этих требований или пока не пе редадут их в руки тех, кто не имеет такого доверия. Таким образом, это лицо в состоянии принять на себя обязательства большего объема, чем оно когда-либо будет в состоянии выполнить, – будет достаточно, если оно примет необходимые меры предосторожности к тому, чтобы быть в состоянии должным образом выполнить обязательства в отношении части требований к погашению, фактически предъявленных ему.
То обстоятельство, которое характерно только для денег, состоит вовсе не в том, что предъявленные к погашению и обеспеченные требования на деньги в коммерческом обороте ценятся столь же высоко, как и суммы денег, против которых они выписаны, но в том, что такие требования являются совершенными денежными заместителями и как таковые способны выполнять все функции денег на тех рынках, где признаются существенные характеристики этих требований в отношении предъявления к погашению и обеспечения. Именно это обстоятельство делает возможным выпуск большего количества такого рода заместителей, чем эмитент способен когда-либо погасить. Именно так возника ет – в дополнение к денежному сертификату– фидуциарное средство обращения.
Фидуциарные средства обращения увеличивают предложение денег в широком смысле слова. Поэтому они могут оказывать влияние на объективную меновую ценность денег. Последующие главы посвящены исследованию этого влияния.
Фидуциарные средства обращения взросли на почве депозитной системы. Именно депозиты служили базой эмиссии банкнот и открытия счетов, против которых можно было выписывать чеки. Независимо от этого процесса в фидуциарные средства обращения эволюционировали монеты вначале мелких, а затем и средних номиналов. Обычно вы писывание акцептных документов против депозитов, каковые акцепты можно погашать в любой момент банкнотами или чеками, рассматрива ется как кредитная сделка. С юридической точки зрения этот взгляд, разумеется, является вполне обоснованным, но с точки зрения экономической теории этот акт не является кредитной сделкой. Если экономический смысл термина кредит предполагает обмен настоящего1 товара или услуги на будущий товар или услугу, то рассматриваемый вид сделок вряд ли можно причислить к кредиту. Вкладчик денежной суммы, приобретающий в обмен на товар или услугу требование, могущее быть погашенным деньгами в любой момент времени, требование, которое способно выполнять для него все те же функции, которые выполняет соответствующая сумма, не обменивает настоящее благо на будущее. Требование, которое он приобрел, сделав соответствующий вклад, так же является для него наличным, а не будущим благом. Помещение денег на депозит [до востребования) никоим образом не означает, что он отказался от права немедленного распоряжения полезностью, воплощенной в этих деньгах.
Поэтому требование, полученное в обмен на сумму денег, представляет [для вкладчика] одинаковую ценность вне зависимости от того, погашает он его раньше, позже или вообще никогда. Поэтому он имеет возможность без ущерба для своего экономического интереса приобре тать такие требования в обмен на отказ отденег, не требуя компенсации за любую разницу, возникающую из-за несовпадения момента оплаты и погашения, каковой компенсации, естественно, никогда и не бывает. Тот факт, что это раз за разом упускается из виду, может быть объяс-
1 То есть имеющегося в наличии в настоящий– тот, в который совершается сдел– ка, – момент времени. – Прим. -науч. ред. 'rc, · '·. , ., ·, :
нен общепринятым и широко распространенным в течение длительного времени воззрением, согласно которому сущность кредита состоит в доверии, которое кредитор оказывает своему заемщику. Тот факт, что некто кладет свои деньги в банк в обмен на требование немедленного погашения, со всей определенностью показывает, что он доверяет постоянной готовности банка к уплате. Но это не является кредитной сделкой, поскольку в данном случае отсутствует ее суть – обмен настоящих благ на будущие. Имеется и другое обстоятельство, породившее указанную выше ошибку. Оно состоит в том, что банковский бизнес по обмену денег на требования на деньги, погашаемые по предъявлении, – на требования, которые могу переходить из рук в руки вместо денег, – очень тесно и непосредственно связан с той частью их кредитного бизнеса, которая оказывает наибольшее влияние на количество денег и которая сегодня полностью трансформировала всю денежную систему, а именно – с предоставлением фидуциарного кредита. Этот именно тот вид банковского бизнеса, состоящий в эмиссии банкнот и открытии счетов, который является предметом нашего исследования (поскольку в отношении назначения и ценности денег важна только эта разновидность банковского бизнеса), так как на количество денег влияют только эти кредитные сделки и никакие другие.
Если все прочие кредитные сделки могут осуществляться самостоя тельно и обе стороны таких сделок могут быть представлены лицами, не занятыми подобными сделками на постоянной основе, то предоставление кредита путем эмиссии фидуциарных средств обращения возможно только как часть деятельности делового предприятия, осуществляющего кредитные сделки на регулярной основе. До того как станет возможной эмиссия фидуциарных средств обращения, в качестве предварительного условия уже должна наличествовать более или менее масштабная практика привлечения вкладов и выдачи кредитов. Банкноты не могут попасть в обращение, если их эмитент не известен и не пользуется дове рием. Более того, платежи посредством переводов со счета на счет предполагают в качестве предварительного условия либо наличие широко го круга клиентов одного и того же банка, либо существование некоего банковского союза, включающего несколько банков, так что общее число участников в такой [расчетной] системе будет достаточно велико. Таким образом, фидуциарные средства обращения могут быть созданы только банками и банкирами, хотя это и не единственный вид бизеса, осуществляемый банками и банкирами.
Одну из подотраслей банковского дела следует отметить особо, так как она хотя и тесно связана с исследуемым здесь кругом банковских операций, не оказывает никакого воздействия на количество денег. Мы имеем в виду коммерческое привлечение вкладов, но такое, которое в отличие от интересующего нас случая не служит банку базой для выпуска фидуциарных средств обращения. Тогда деятельность банка состоит всего только в посредничестве, чему в точности соог. 13етствует
удачное английское определение банкира как человека, который ссу жает людям деньги других людей. В рамках этой ветви банковского дела денежные суммы, переданные банку его клиентами, не являются частью его резервов, но представляют собой инвестирование денег, не являющихся необходимыми совершения повседневных сделок. Как правило, две группы депозитов различаются даже по форме, которую они принимают в банковских операциях. Все деньги с текущего счета могут быть сняты по первому требованию, так сказать, без предвари тельного уведомления. По этому счету часто вообще не уплачивается никакого процента, а если процент все же начисляется, то по более низкой ставке, чем для инвестиционных вкладов. С другой стороны, ин вестиционный вклад всегда предполагает начисление процента и, как правило, погашается только в случае уведомления, которое делается заранее. С течением времени разница между банковской техникой в отношении этих двух видов депозитных операций в значительной степени стерлась. Развитие системы ссудо-сберегательных вкладов дало банкам возможность принять на себя обязательство выплачивать небольшие суммы со сберегательных счетов без предварительного уведомления. Чем больше суммы, поступившие в банк на инвестиционные депозиты, тем выше, в соответствии с законом больших чисел, вероятность того, что суммы, поступившие в банк в некий день, будут балансировать суммы, выплаченные по требованию вкладчиков, и тем меньше резервы, которые должны гарантировать банку возможность не нарушать своих обязательств. Со временем поддерживать такие резервы становится все легче, так как они объединяются с резервами по текущим счетам. Мелкие предприниматели или небогатые частные. лица, чьи денежные операции слишком незначительны для того, чтобы для них имело смысл полностью проводить их через банк, теперь стали пользоваться плода ми указанного процесса, доверяя банкам часть своих резервов в форме сберегательных счетов. С другой стороны, конкуренция между банками постепенно повышает процентную ставку по текущим счетам, приво дя к тому, что деньги, не являющиеся необходимыми для повседневных трат и могущие поэтому быть инвестированными, остаются на текущих счетах в качестве своеобразных временных инвестиций. Тем не менее эта практика не отменяет главного принципа: для нас существенно то, что определяется не формальным техническим аспектом сделки, но ее экономическим содержанием.
С точки зрения банковской практики эти две разновидности депо зитных операций тесно связаны – постольку, поскольку возможность объединения двух типов резервов позволяет обеспечивать их поддер жание на уровнях ниже тех, которые были бы в том случае, если бы эти виды депозитов существовали бы как совершенно независимые. Это чрезвычайно важно с точки зрения банковской практики и до не которой степени помогает объяснить преимущество, которое депо зитные банки, осуществляющие обе эти разновидности депозитных операций, имеют перед сберегательными банками, которые открывают только сберегательные вклады (соответственно, и сберегательные банки сегодня склоняются к операциям с текущими счетами). Все эти обстоятельства имеют важное значение для организации банковской системы, но для теоретического исследования ее проблем они не имеют никакого значения.
Единственная важная вещь, касающаяся указанной подотрасли банковского дела, которую следует принимать во внимание в связи с проблемой количества денег, состоит в следующем: банки, осуществляющие для своих клиентов операции с текущими счетами, по причинам, изло женным выше, в состоянии ссужать часть денежных сумм, помещенных на эти счета. Неважно, каким образом они это делают, фактически ссу жая часть денег, помещенных на счет, или эмитируя банкноты для тех, кто хотел бы взять кредит или открыть текущий счет. Единственный момент, имеющий значение, состоит в том, что такие ссуды предоставляют собой выдачу из фонда, который -н. е существовал до выдачи ссуды. Во всяких иных обстоятельствах, коль скоро ссуды вообще предоставля ются, они предоставляются из имеющегося и доступного фонда денежных средств. Банк, который и не обладает правом эмиссии банкнот, и не ведет текущие счета своих клиентов, никогда не сможет выдать в качестве ссуд сумму денег, превышающую его собственные ресурсы плюс те ресурсы, которые доверили ему другие лица. Совсем иначе дело обсто ит с такими банками, которые эмитируют банкноты или открывают те кущие счета. Они располагают фондом, из которого они выдают ссуды, и этот фонд превышает объем их собственных ресурсов плюс ресурсы других лиц, находящиеся в его распоряжении.
В соответствии с преобладающим мнением банк; предоставляющий кредит своими собственными банкнотами, играет роль кредитного по средника между заемщиками и теми, в чьих руках в любой момент времени могут оказаться эти банкноты. Таким образом, в конечном счете банковский кредит предоставляется не банками, но держателями банк нот. Говорят, что вмешательство банков имеет своей единственной целью замещение неизвестного и не вполне заслуживающего доверия должника на кредит, предоставляемый хорошо известным и надежным институтом, что упрощает для заемщика процесс получения кредита из ресурсов, аккумулированных «публикой». В частности, считалось, что если банк учитывает векселя, осуществляя выплаты банкнота ми, то такие банкноты лишь замещают в обращении векселя, которые в противном случае должны были бы передаваться непосредственно отдержателя к держателю вместо наличных. Ранее полагали, что это
утверждение можно доказать историческими иллюстрациями, указы вая на тот факт, что до появления системы эмиссионных банков, в частности в Англии, объем вексельного обращения был намного больше, чем после. Так, в Ланкашире, до того как в Манчестере был открыт филиал
10
Банка Англии, 9 / совокупного объема платежей производились вексе
10
лями и лишь 1/ деньгами или банкнотами1. Однако сказанное выше ни
в коей мере не описывает суть дела. Лицо, которое принимает и хранит банкноты, не предоставляет никакого кредита, – оно не обменивает будущее благо на настоящее благо. Мгновенно обратимая [в деньги] банк нота платежеспособного банка повсеместно функционирует в торговых сделках как фидуциарное средство обращения, заменяя деньги, и люди не проводят никакого различия между деньгами и банкнотами, которые они держат в качестве наличных. Банкнота является не будущим, а на стоящим благом – точно так же, как и деньги.
Банкноты могут эмитироваться банками одним из двух способов. Первый способ состоит в обмене банкнот против [положенных в банк] денег. {Эта операция не имеет никакого экономико-теоретического значения.} В соответствии с принципами бухгалтерского учета, в этом случае банк совершает дебитовую трансакцию и кредитовую трансакцию, но в действительности эта сделка никак не сказывается на банке, так как вновь возникшие обязательства [банка] балансируются увеличением соответствующего актива. От таких сделок банк не может получить никакой прибыли. В действительности такие сделки предполагают даже наличие убытков, поскольку затраты на изготовление банкнот и хранение денег не балансируются никакими поступлениями. Таким образом, эмиссия полностью обеспеченных банкнот может осуществляться только наря ду с эмиссией фидуциарных средств обращения. В этом состоит второй возможный способ эмиссии банкнот, когда они эмитируются в ходе пре доставления ссуд лицам, ищущим кредит. В соответствии с правилами бухгалтерского учета этот способ, как и первый, представляет собой лишь дебитово-кредитовую сделку2. Да, она не отражается в банковском балансе. В активе баланса фигурируют выданные ссуды и касса, в пас сиве – банкноты. Мы лучше поймем суть рассматриваемого процесса, если обратимся к отчету о прибылях и убытках. Здесь отражается прибыль, происхождение которой указано весьма двусмысленным образом, – «прибыль от ссуд». Часть этой прибыли порождается разницей между процентом, который банк уплачивает своим вкладчикам, и процентом, который банк взимает со своих заемщиков, в ситуации, когда банк ссужает деньги, принадлежащие другим людям, а также свои соб-
См.: Fullarton. On the Regulation of Currencies. 2d ed. London, 1845. Р. 93; Mill. Principles of Political Economy. London, 1867. Р. 314 (См.: Миллъ Дж. С. Основы политической экономии. М.: Эксмо, 2007. С. 549); Jaffe. Das englische Bankwesen. 2. Aufl. Leipzig, 1910. S. 175.
2 См.: Jaf fe. Ор. cit. S. 153.
ственные ресурсы. Другая часть прибыли проистекает из предоставления фидуциарного кредита. Эту прибыль получает банк, а не держатели банкнот. Бывает, что банк удерживает такую прибыль в полном объеме, но иногда он делит ее – либо с держателями банкнот, либо, что является более типичным случаем, со своими вкладчиками. Но в любом случае перед нами именно прибыль1.
Представим себе страну, денежное обращение которой состоит из 100 млн дукатов. В этой стране основан эмиссионный банк. Для простоты предположим, что собственный капитал банка инвестирован в качестве резервов за пределами банковского бизнеса и что в обмен на концессию, предоставляющую ему право выпуска банкнот, этот эмиссионный банк должен уплачивать государству ежегодный процент на этот капитал (это предположение весьма близко к фактическому положению дел во многих странах, где есть эмиссионные банки). Представим себе теперь, что в банк поступило 50 млн дукатов, против которых банк эмитировал 50 млн банкнот номиналом в 1 дукат. При этом мы должны предполо жить, что банк не позволит всем 50 млн золотых дукатов оставаться в своих сейфах – 40 млн он выдаст иностранным бизнесменам под проценты, в качестве кредитов. Процент по этим кредитам образует вало вую выручку банка, которая для определения прибыли должна быть уменьшена только лишь на затраты по изготовлению банкнот, административные расходы и т. п. Можно ли в этом случае говорить о том, что держатели банкнот предоставили кредит иностранным клиентам банка или самому банку?
Давайте несколько изменим наш пример. Пусть банк ссудил 40 млн не иностранным заемщикам, а лицам, пребывающим. в той же стране. Одно из этих лиц, господин А, должен определенную сумму господину В. На пример, А задолжал ему стоимость товара, поставленного продавцом В адрес покупателя А. У А нет в наличии денег, но он готов вручить В долговой инструмент со сроком погашения через три месяца, который воплощает требование самого господина А к Р. Может ли В согласиться на это предложение? Очевидно, ответ будет положительным в том случае, если сам В в течение этих трех месяцев ни в какой момент не будет немедленно нуждаться в этой сумме денег или если он рассчиты вает найти кого-то, кто может вести деятельность без соответствующей суммы денег в течение трех месяцев и кто будет поэтому готов принять трехмесячное обязательство Р. Ситуация может сложиться и так, что В захочет немедленно приобрести товары у С, который согласится отсрочить получение платежа на три месяца. В этом случае, если С действительно согласен на отсрочку платежа, это может произойти по одной из трех причин, которые также могут привести к тому, что В согласится на
Это именно та «добавочная: прибыль» (Vbergewinn, surplus pтofit) банковского бизнеса, которую имеет в виду Германн (см.: Hermann. Staatswissenschaftliche Un tersuchungen. 2. Aufl. München, 1870. S. 500 f.).
получение денег по прошествии трех месяцев вместо оплаты немедлен но. Все эти случаи, однако, представляют собой род реальных кредитных сделок, предполагающих обмен будущих благ на настоящие. Число и степень распространенности таких сделок зависят от количества до ступных настоящих благ, а общий объем возможных ссуд лимитирован общим количеством денег и других экономических благ, пригодных для этого. Ссуды могут предоставлять лишь те, в чьем распоряжении имеются деньги или иные экономические блага, от потребления которых они могут отказываться в течение определенного периода. Далее, когда в дело вступает банк, предлагающий кредитному рынку 40 млн дукатов, фонд, из которого могут осуществляться ссуды, увеличивается ровно на эту сумму. Тот факт, что это оказывает немедленное влияние на процентную ставку, не нуждается в дальнейшем обосновании. Является ли корректным утверждение, согласно которому, учет банком векселей есть не что иное, как замена неудобной вексельной формы наличности на удобную банкнотную?' Может быть, банкнота представляет собой не что иное, как разновидность переводного векселя? Никоим образом. Банкнота, воплощающая в себе обязательство платежеспособного банка выплатить установленную сумму в любое время по требованию дер жателя, т. е. немедленно по предъявлении, в одном решающем отношении отличается от векселя, который представляет собой обязательство выплатить определенную сумму денег по прошествии установленного времени. С банкнотой сопоставима тратта на предъявителя (sight bill), не имеющая, как хорошо известно, никакого значения для кредитной системы, но не вексель на срок, который представляет собой принятую разновидность векселя, обычную для кредитных сделок. Лицо, оплачи вающее приобретаемый товар деньгами, банкнотами или путем передачи любого иного требования, погашаемого по первому предъявлению, является стороной сделки на наличные, тогда как лицо, расплачивающееся за приобретаемый товар трехмесячным векселем, является стороной кредитной сделки2.
Введем в наш пример еще одно модифицирующее условие, которое,
возможно, поможет сделать суть проблемы более ясной. Предположим, что банк вначале эмитировал банкноты на сумму в 50 млн дукатов и получил за них 50 млн дукатов деньгами. Пусть теперь банк дополнительно эмитировал и разместил на кредитном рынке еще 40 млн дукатов своих банкнот. Этот случай во всех отношениях полностью аналогичен двум примерам, рассмотренным выше.
Деятельность по банкнотной эмиссии ни в каком отношении не может быть описана как увеличение спроса на кредит – в том смысле, в каком
Как это утверждает, например, даже Виксель. См.: Wicksell. Geldzins und Gti terpreise. Jena, 1898. S. 57.
2 См.: Torrens. The Principles and Practical Operation of Sir Robert Peel's Actof 1844 Explained and Defended. 2nd ed. London, 1857. Р. 16 ff.
таким увеличением является, к примеру, увеличение количества обращающихся векселей. Дело обстоит ровно наоборот. Эмиссионный банк не предъявляет спроса на кредит – он предоставляет его. Когда на рынок поступают дополнительные векселя, это увеличивает спрос на кредит, повышая тем самым процентную ставку. Размещение на ссудном рынке дополнительных банкнот прежде всего имеет прямо противополож ные последствия, – оно увеличивает предложение кредита и поэтому немедленно приводит в действие тенденцию к понижению процентной ставки1.
Тот факт, что фундаментальное различие между банкнотами и векселями осталось незамеченным, представляет собой одно из самых при мечательных явлений в истории экономической теории. Установление того, как это могло произойти, представляет собой важную проблему для исследователя истории экономической мысли. В рамках разрешения этой проблемы главная задача состоит в том, чтобы установить, каким образом проблески понимания истинного положения вещей, которое можно обнаружить уже у авторов классической школы и которое затем было развито авторами денежной школы, не получило дальнейшего развития в работах тех, кто пришел позже, но оказалось совершенно утраченным2.
Из сказанного выше должно быть совершенно ясно, что общеприня тая точка зрения на предмет весьма мало соответствует характерным особенностям фидуциарных средств обращения. Считать банкноты и текущие счета единым явлением вне зависимости от того, имеют они денежное покрытие или нет, означает закрыть путь к адекватному пониманию природы этих характеристик. Трактовка держателей банкнот и владельцев текущих счетов как тех, кто предоставляет кредиты, приводит к ошибке в понимании смысла кредитных сделок. Полагать, что и банкноты, и векселя (истинные срочные долговые бумаги, а не предъ явительские тратты) представляют собой «кредитные инструменты»,
Ibid. Р. 18.
2С момента первого издания настоящей работы было опубликовано множество книг, в которых проблема фидуциарного кредита остается по-прежнему не понятой. Среди работ, в которых была верно ухвачена суть проблемы, следует отметить: Schumpeteт. Theorie dег wirtschaftlichen Entwicklung. Leipzig, 1912. S. 219 ff. (Шумпе тер Й. Теория экономического развития. Капитализм, социализм и демократия. М.: Эксмо, 2007. С. 168-188); Schlesinger. Theoгie der Geld– und Kгeditwirtschaft. Mün chen und Leipzig, 1914. S. 133 ff.; Hahn. Volkswiгtschaftliche Theoгie des Bankkгedits. Tüblngen, 1920. S. 52 ff.
означает положить конец малейшим надеждам на проникновение в суть проблемы.
С другой стороны, явной ошибкой было бы полагать, что использование фидуциарного средства обращения меняет природу акта обмена. Косвенный обмен, опосредуемый использованием денег, вовсе не исчерпывается только такими сделками, в рамках которых имеет место уступка банкнот или остатков на текущих счетах, полностью обеспеченных деньгами, но также охватывает сделки с участием фидуциарных средств обращения. Хотя с юридической точки зрения разница между способом исполнения обязательства стороны обмена (осуществляется платеж путем непосредственной передачи монет в физической форме или имеет место уступка денежного заместителя) может быть весьма важной, это не имеет никакого значения с точки зрения экономической природы акта обмена. Например, неверным было бы полагать, что в тех случаях, когда платеж совершается с помощью чека, имеет место прямой обмен одного материального блага (commodity) на другое, и вся разница состоит лишь в том, что так удается избежать неудобств при митивного бартера1. Вданном случае, как это бывает и при всякой иной разновидности косвенного обмена, и в отличие от прямого обмена деньги играют роль посредника между одним материальным благом и другим. Но деньги сами являются экономическим благом, ценность которого подвержена собственным колебаниям. Лицо, приобретающее деньги или денежные заместители, будет испытывать на себе все изменения их объективной меновой ценности. Это так же верно в отношении платежей банкнотами и чеками, как и в случае передачи из рук в руки монет из денежного металла. Единственный существенный момент во всем этом не связан со случайными обстоятельствами «физического» участия денег в данной обменной сделке. Всякий, кто продает товары и получает в качестве оплаты чек, который он затем немедленно использует, либо погашая его, либо передавая этот чек дальше по цепочке платежей в порядке оплаты им своих собственных расходов, ни в коей мере не обменивает товарна товарнепосредственно. Он осуществляет два независи мых акта обмена, связанные не более тесно, чем два любых иных акта приобретения чего бы то ни было.
Весьма вероятно, что предлагаемая здесь терминология не является самым удачным из всех мыслимых вариантов. Этот факт необходимо признать. Но эта терминология все же может претендовать на то, чтобы быть использованной, на том основании, что она предоставляет средства исследования природы изучаемого явления, которые лучше, чем тер-
1 Так полагает, например, Лексис, см.: Lexis. Allgemeine Volkswiгtschaftslehгe. Berlin, 1910; Hinnenberg. Die Kultur dег Gegenwart. Teil II. Bd. 10. Шifte 1. S. 122; Lexis. Geld und Preise // Riesser-Festgabe. Berlin, 1913. S. 83 f. Аналогично в отношении клирингового бизнеса см.: Schumacher. Die deutsche Geldverfassung und ihre Reform // Weltwirtschaftliche Studien. Leipzig, 1911. S. 53 f. и работы, на которые он ссылается.
минология, использовавшаяся до этого. Ее. ли утверждение, согласно которому неточная и поверхностная терминология ответственна за столь частые неудовлетворительные результаты исследований в области теории банковской деятельности и является некоторым преувеличением, то все же значительная часть ответственности за неудачи в этой обла сти должна быть возложена именно на неадекватную терминологию.
То, что экономическая теория оставляет вопросы права и банковской техники на заднем плане и что границы ее предмета не совпадают с гра ницами, проводимыми юриспруденцией и вопросами администрирования банковского бизнеса, является самоочевидным. Поэтому ссылки на различия между этими дисциплинами и экономической теорией го дятся в качестве аргументов против выводов экономической теории не в большей мере, чем расчет на общие экономические соображения при решении запутанных юридических вопросов.
Итак, фидуциарные средства обращения представляют собой такие требования уплаты известной суммы денег по первому запросу, которые не имеют полного покрытия в виде соответствующего денежного фонда, причем юридические и технические характеристики таких требований делают их пригодными для того, чтобы они служили средством платежа и принимались вместо денег при исполнении обязательств, выраженных в деньгах. Как было показано выше, значение имеет не мерт вая буква закона, а реальная деловая практика, поэтому, несмотря на то что с чисто юридической точки зрения некоторые объекты не могут считаться обещаниями выплаты денег, они тем не менее функционируют как фидуциарные средства обращения, поскольку фактически рассмат риваются людьми как таковые. Нам удалось показать, что даже современные разменные монеты и такие виды денег, как германский талер в период между установлением золотого стандарта и его отменой, в той мере, в какой они не являются денежными сертификатами, представляют собой фидуциарные средства обращения, а не деньги.
Фидуциарные средства обращения могут эмитироваться двумя способами: либо банками, либо иными эмитентами. Банковские фидуциарные средства обращения характеризуются тем, что они трактуются как задолженность эмитента. В формах бухгалтерского учета они фигури руют как обязательства, и эмитент трактует эмитированные суммы не как увеличение своего капитала или дохода, а как увеличение пассивной стороны своего баланса, которое должно уравновешиватьсясоответ ствующим увеличением активной части, если только вся эта операция не выражается как убыток. Этот способ учета операций с фидуциарными средствами обращения порождает необходимость для эмитирующей организации считать их частью своего капитала, находящегося в обо роте (trading capital), и никогда не направлять их на цели потребления, но всегда инвестировать их в дело. Эти инвестиции не всегда представляют собой ссуды, – эмитент может сам вести дела промышленно торгового предприятия, используя оборотный капитал, который попа дает к нему путем эмиссии фидуциарных средств обращения. Известно, что некоторые депозитные банки иногда открывают депозитные счета без денежного покрытия не только для предоставления ссуд, но также в целях получения ресурсов для ведения бизнеса за собственный счет. Именно так инвестируют часть своего капитала многие современные коммерческие банки, и вопрос о правильном отношении к этому дер жателей денежных заместителей и законодателей, чувствующих себя
обязанными защитить этих держателей, {обеспечивая тем самым защиту общественных интересов, } остается открытым. В прежние времена и до того как практика и законодательство начали требовать наличия «по крытия» по краткосрочным ссудам, аналогичные проблемы, возникали в связи с осуществлявшейся банками банкнотной эмиссией1.
Однако эмитент может считать ценность фидуциарных средств обращения, выпускаемых им в обращение, добавкой к своему доходу или капиталу. В этом случае он не станет направлять средства из своего капитала вспециальный кредитный фонд для покрытия дополнительных обяза тельств, возникших вследствие эмиссии. Он положит в карман прибыль от эмиссии, – которая в случае монетной чеканки называется сеньора жем, – так же спокойно, как он делает это с любым другим видом дохода.
Единственная разница между этими двумя способами запуска в обращение фидуциарных средств, состоит в позиции эмитента. Естественно, это не имеет никакого значения для определения ценности фидуциарных средств обращения. Разница между способами эмиссии есть результат взаимодействия конкретных исторических обстоятельств. Исторически фидуциарные средства обращения возникли из двух разных источ ников: с одной стороны, их породила деятельность депозитных банков и жиро-банков, и, с другой стороны, они появились вследствие государственной прерогативы чекана монет. Первый источник дал банкноты и текущие счета, второй – погашаемые казначейские обязательства, разменную монету и те разновидности обращающихся денег, для которых имеются ограничения на чеканку, но которые не могут считаться ни кредитными деньгами, ни декретными деньгами, поскольку фактически они обмениваются на деньги по первому требованию и в любых количествах. Сегодня различие между этими двумя способами эмиссии постепенно стирается, и это происходит тем интенсивней, чем больше усилий прилагают государства, стараясь действовать по образцу банков, эмитирующих фидуциарные средства обращения. Некоторые государства уже приобрели привычку направлять прибыль от сеньоража на специальные цели, отказываясь считать эту прибыль какой-либо раз новидностью увеличения боатства. 2
Из двух методов эмиссии денежных заместителей, осуществляемой банками, старейшим является открытие текущих счетов. На самом деле банкнота представляет собой лишь развитие текущего счета. Верно, что два этих методах с точки зрения закона и банкиров являются различными, однако в экономико-теоретическом отношении между ними
См.: Lotz. Geschichte und Kгitik des deutschen Bankgesetzes vom 14. Магz 1875. Leipzig, 1888. S. 72 f.
2 См., например, материалы о швейцарском валютном резерве, учрежденном в соответствии со ст. 8 Закона о денежном обращении от 31 января 1860 г., приведенные в: Altheтr. Eine Betrachtung uber neue Wege der schweizerischen Munzpolitik. Вегn,
1908. s. 61 ff.
нет никакой разницы. Единственное отличие банкноты состоит в на личии у нее таких особенностей, связанных с юридическими аспекта ми, а также банковской и торговой практикой, которые определяют ее специфическую способность участвовать в обращении. Она значительно легче передается от одного лица к другому, и в этом отношении весьма схожа с деньгами. Именно поэтому банкноты вытеснили более старую разновидность денежных заместителей – текущие счета и с такой не вероятной скоростью получили широчайшее распространение в торго вой практике. Для средних и мелких платежей использование банкнот предоставляло настолько большие преимущества, что из сделок этого класса текущие счета были почти полностью вытеснены банкнотами. Такое положение продолжалось вплоть до второй половины XIX в., когда текущие счета опять приобрели значение, сопоставимое с банк нотами. В крупных сделках чеки и клиринговые платежи часто имеют преимущество перед банкнотами. Но главная причина, по которой теку щие счета смогли до некоторой степени потеснить банкноты, ни в коей мере не связана с их предполагаемыми неотъемлемыми достоинствами для делового оборота. Текущие счета вовсе не являются, как это часто можно слышать, более «развитой» формой денежных заместителей по сравнению с банкнотами. Банкноты были вытеснены текущими счетами вомногих странах, поскольку их распространение искусственно ограни чивалось, тогда как распространение текущих счетов искусственности мулировалось. Причиной этого было принятие точки зрения денежной школы, – люди стали усматривать опасность для стабильности менового отношения между деньгами и другими экономическими благами только в банкнотах, но не в избыточном увеличении банковских депозитов.
Для изучения кредитной системы с экономико-теоретической точки зрения различие между банкнотами и депозитами второстепенно. Существуют виды платежей, для которых более удобной оказывается одна или другая форма, а также такие платежи, для которых подходят обе. Если бы эволюция каждой из этих форм была предоставлена самой себе, это обстоятельство, без сомнения, было бы намного более очевидным, чем то, как оно выглядит сегодня, когда время от времени предпринимаются попытки увеличить степень применения одной из этих форм фидуциарных средств обращения путем административных мер в условиях, когда они в наименьшей степени технически реализуемы.
Недостаточное понимание природы фидуциарных средств обращения, бывшее характерной чертой теоретиков банковской деятельности и унаследованное их эпигонами – современными авторами, пишущими по проблемам теории банковского дела, – приводит к тому, что в соответствующих книгах и статьях денежные заместители постоянно пу тают с целым рядом институтов, понижающих спрос на деньги в узком смысле слова, а также к тому, что в этих работах недооцениваются различия, имеющие место в рамках общей группы денежных заместителей, – различия между денежными сертификатами и фидуциарными средствами обращения.
Тот же экономический эффект, который порождается обменом, осуществляемым с помощью определенного количества однородного блага, может быть иногда (а именно в тех случаях, когда несколько лиц должны осуществить свои сделки одновременно) достигнут более косвенным способом, а именно с помощью сделок, которые, хотя и имеют более сложную юридическую структуру, являются тем не менее фундаментально более простыми техническими трансакциями, позволяющими обойтись без физического использования вещей, служащих средством обмена. Если А должен поставить В предмет одежды, получив от него овцу, и если А в то же самое время должен уступить овцу С, получив от него коня, то эти две обменные сделки могут быть также исполнены, если В передаст овцу С, действуя от имени и на счет А, освободив себя от обязательства, которое он дал, согласившись поставить А овцу в обмен на поставляемый А предмет одежды, и освободив А от обязательства по ставить С овцу в обмен на получаемого от него коня. Если прямые сделки, обслуживающие эту цепочку, требуют четырех передач обменивае мых благ из рук в руки, то альтернативная процедура требует только трех таких передач.
Возможность совершать обмены таким образом невероятно расширяется с распространением обычая использовать определенные блага в качестве общего средства обмена – ведь число случаев, когда некто одновременно должен и имеет требование на определенное однородное благо будет расти с ростом числа случаев, когда одно и то же делимое благо – общее средство обмена – является объектом индивидуальных обменных сделок. Развитая стадия этого процесса – стадия полномас штабного использования денег – приводит сперва к тому, что даже те сделки, которые могут исполняться в порядке прямого обмена, распа даются на два акта косвенного обмена. Мясник и булочник, которые, в принципе, могли бы напрямую обменяться своей продукцией, часто предпочитают поддерживать деловые отношения между собой, выполняя обменные сделки с помощью денег, т. е. так же, как и при осуществлении сделок со всеми другими лицами. Мясник продает булочнику за деньги мясо, а булочник за деньги продает мяснику хлеб. Это порожда ет возникновение взаимных денежных требований и денежных обяза тельств. Очевидно, однако, что такая сделка может быть совершена не только посредством физической передачи сторонами денег друг другу, но и посредством зачета, при котором платеж деньгами осуществляется лишь в размере разницы, или сальдо баланса взаимных денежных платежей. Такое исполнение сделки, когда встречные требования подлежат
полному или частичному взаимозачету (сальдированию), имеет важные преимущества по сравнению с прямым обменом, – здесь сочетаются свобода совершения сделки, привносимая деньгами, и техническая простота, характерная для трансакций прямого обмена.
Осуществление сделок косвенного обмена путем зачета встречных требований в огромной мере расширяется в те периоды, когда само количество таких случаев увеличивается вследствие появления кредитных сделок, т. е. обмена настоящих благ на будущие. Если все транс акции должны совершаться непременно на наличные, то возможность взаимозачетов ограничивается некоторым классом простых случаев, вроде рассмотренного выше примера с мясником и булочником и лишь в предположении (которое, разумеется, выполняется лишь: эпизодически и случайно) одновременности возникновении спроса у обеих сторон. В лучшем случае можно представить себе, что к этим двум участникам присоединятся другие заинтересованные лица, образовав тем самым некий небольшой круг, в рамках которого для исполнения сделок можно будет пользоваться траттами, что позволит обойтись без использования фактических передач денежных сумм. Но даже и в этом случае необходимо выполнение условия одновременности, которое при условии уча стия нескольких лиц может выполняться еще реже.
Эти трудности не могли быть преодолены до того, как кредит сделал деловые операции более свободными, устранив необходимость выполнения условия одновременности спроса и предложения. Именно здесь коренится причина той важной роли, которую кредит играет в функционировании денежной системы. Однако этот: эффект не мог прояв ляться в полной мере, пока сделки оставались ограничены актами прямого обмена, т. е. до тех пор, пока в качестве общего средства обмена не утвердились деньги. Кредит позволяет считать трансакции между дву мя лицами одновременными даже в тех случаях, когда фактически они производятся в разное время. Если булочник на протяжении года еже дневно продает свой хлеб сапожнику, а покупает у него сапоги всего один раз, например в конце года, то булочник и сапожник должны рас считываться за наличные, если только кредит не предоставит возмож ность отложить исполнение обязательств одной стороны и исполнить сделку путем взаимозачета, а не посредством денежных платежей.
Денежные обмены могут также частично совершаться путем взаимозачета, если требования переходят из рук в руки, оставаясь в рамках одной группы лиц, пока взаимные требования предъявляются одними и теми же лицами, подлежа тем самым сальдированию, или пока требо вания приобретаются самими должниками, будучи тем самым аннули руемыми. Мы видим, что практика межрегиональных и международных операций с помощью векселей, получившая распространение в последние годы – наряду с расчетами, основанными на чеках и иных подобных инструментах, – не изменив фундаментальных свойств: этих операций, представляет собой тот же самый процесс, который лишь достиг огромных масштабов. Мы видим здесь, как кредит приводит к гигантскому умножению числа сделок, в которых указанные взаимозачеты стано вятся возможными1. Во всех этих случаях перед нами – денежный обмен, который, однако, совершается без фактического использования денег или денежных заместителей, а путем вышеописанного процесса взаимозачета требований сторон. Деньги по-прежнему являются здесь общим средством обмена, но их использование в данном качестве не зависит от их физического существования. Используются по-прежнему деньги, но это использование не является физическим использовани ем существующих денег или денежных заместителей. Отсутствующие деньги выполняют [в этих сделках) свою экономическую функцию, – они порождают соответствующие эффекты по единственной причине – по тому, что существует возможность их потенциального присутствия.
Снижение спроса на деньги в широком смысле слова, вызванное использованием взаимозачетов в ходе исполнения сделок, заключаемых в деньгах, не затрагивая функционирования денег как средства обмена, базируется на взаимном сальдировании требований на деньги. Исполь зования денег удается избежать потому, что вместо фактических сумм передаче из рук в руки подлежат требования на них. Этот процесс про должается до тех пор, пока требование не встретится с задолженностью, пока кредитор и должник не объединятся в одном и том же лице. Тогда требование на деньги погашается, поскольку никто не может быть своим собственным кредитором или своим собственным должником2. Этот же результат может быть получен на более ранней стадии процесса саль дирования – путем взаимного предъявления требований и погашения сальдо:!_ И в том и в другом случае требование на деньги прекращает существовать, после чего и не ранее чего, акт обмена, породивший данное требование, окончательно завершен.
Любая передача требования, которая не приближает момент его исполнения посредством аннулирования или взаимозачета, не может уменьшить спрос на деньги. В действительности, если передача требо вания производится не в порядке замены передачи денег, такая переда ча, наоборот, представляет собой источник вновь возникшего спроса на деньги. Далее, цессия требования вместо уплаты денег, за исключением случаев, когда речь идет о денежных заместителях, никогда не имела очень большого значения в коммерческой практике. Если ограничиться рассмотрением требований, по которым уже наступил срок предъ явления, то держатель таких требований, как правило, предпочтет исполнить их, получив соответствующие суммы деньгами, поскольку для него неизмеримо легче осуществлять покупки (или производить какие-
1 См.: Knies. Geld und Kredit. Berlin, 1876. Bd. 2. Teil I. S. 268 ff.
2 См.: 1. 21, §1. D. de liberatione legata 34, 3. Teтentius Clements. Libo XII ad legem Juliam et Papiam.
3 См.: 1. 1. D. der compensationibus 16, 2. Modestinus Jibo sexto pandectarum.
то иные рыночные трансакции) с помощью денег или денежных заместителей, чем с использованием требований, несомненность качества которых не является общепризнанной. Но если держатель все же вис ключительных случаях передает в качестве платежа такое требование, новый держатель оказывается ровно в том же положении. Растущие с каждым подобным действием трудности передачи денежных требо ваний, по которым не наступает платеж, по сравнению с платежом на личными означают, что подобные требования могут принимать только те лица, которые в состоянии соглашаться на отсрочку платежа, – ведь удовлетвориться требованием, погашение которого еще не наступило, в ситуации, когда может быть истребован немедленный платеж деньгами, – это и означает предоставить кредит.
В прошлом обычаи делового оборота требовали, чтобы вексель имел специфическую юридическую форму, которая приводила к тому, что обращение векселей было весьма похожим на обращение фидуциарных средств. В конце XVIII – начале XIX в. вместо того, чтобы осуществлять денежные платежи, торговцы индоссировали векселя, находившиеся в обращении в европейских торговых центрах1. Поскольку такой способ расчетов был общепринятым, каждый мог принять в качестве оплаты вексель, платеж по которому еще не наступил, даже в том случае, если наличные были нужны ему немедленно, – поскольку с необходимой степенью уверенности можно было ожидать, что те, в чей адрес должен был быть произведен платеж, также согласятся принять вместо «живых денег» вексель, срок погашения которого еще не наступил. Вряд ли нужно специально пояснять, что во всех подобных трансакциях, разумеет ся, учитывался фактор времени, и векселя поэтому принимались с дис контом. Далее, должно быть ясно, что этомогло приводить к увеличению технических сложностей, связанных с функционированием механизма обращения, который и сам по себе, т. е. в силу иных причин, не отлича ется простотой (например, вследствие разных номиналов векселей). Однако, с другой стороны, такая ситуация позволяла извлекать прибыль любому держателю, который не передавал дальше вексель сразу по получении его в порядке платежа, а удерживал его в своем портфеле в течение какого-то периода времени, хотя бы и весьма непродолжитель ного. Используемый таким образом вексель мог в определенной мере компенсировать отсутствие фидуциарных средств обращения. Даже если срок, оставшийся до погашения векселя, был небольшим, держатель мог воспринимать его как ликвидный актив, поскольку в любой момент его можно было передать дальше.
Несмотря на это, векселя данного типа не являлись фидуциарными средствами обращения в том смысле, в каком ими были банкноты и де позиты. Они не обладали теми характеристиками и свойствами, кота-
1 См.: Thoтnton. An Enquiry into the Nature and Effects of the Paper Credit of Great Britain. London, 1802. Р. 39 ff.
рые позволяли бы им выступать фидуциарным средством обращения, а именно они не были бесконечно пополняемым продуктом эмиссионной деятельности банков, осуществляемой ими по собственному усмотре нию, в той мере, которая позволила бы векселям стать совершенными денежными заместителями, используемыми для целей бизнеса. Верно, что сотрудничество между эмитентами и реципиентами может придать обращению векселей способность к неограниченной пополняемости и неограниченному сроку эксплуатации (unlimited lease of life) – при помощи агентства по покупке/продаже векселей и их регулярной про лонгации, – даже в том случае, если наличия только технических проблем достаточно для того, чтобы помешать векселям постоянно оставаться в обращении в той же мере, как денежным заместителям. Однако любое увеличение количества векселей в обращении делает все более сложной переуступку каждого отдельного векселя. Оно уменьшает рыночный ресурс [вексельного обращения]. На самом деле кредитором является не держатель банкноты и не владелец текущего счета, а держа тель векселя. Лицо, акцептующее вексель, должно выяснить положение и предыдущего индоссанта, и эмитента, и всех, кто имеет обязательства по данному векселю, но особенно тщательно должна быть изучена по зиция первого акцептанта. Всякий, кто трассирует (pass оп) вексель, делая индоссамент, принимает на себя ответственность на всю сумму, указанную на векселе. В действительности вексельный индоссамент не является конечным платежом, – он снимает с должника бремя задолженности лишь в весьма ограниченной мере. Если вексель оказывается не оплачен, то задолженность индоссанта появляется вновь, причем в большем размере, чем прежде. Но специфическая жесткость вексельного права в отношении принуждения к платежу по векселю и ответственности лиц, поставивших на нем свои подписи, не может быть устранена, поскольку именно она и только она является тем специфиче ским свойством векселя, которое сделало векселя таким пригодным для переуступки, позволяя использовать векселя – т. е. требования на деньги с еще не наступившим сроком платежа, для которых нормы общего права в отношении взыскания задолженности мало пригодны, – вместо денег. Вне зависимости от того, насколько широко распространен обы чай выпускать и индоссировать векселя и насколько привычна практика расчетов ими вместо денег, каждый такой отдельный платеж тем не менее сохраняет характер кредитной сделки. В каждом конкретном случае стороны такой трансакции должны были начинать дело с достижения специального соглашения, устанавливающего сегодняшнюю цену требования, которое не должно было гаситься до наступления определенного момента в будущем. Если масса векселей в обращении значительно увеличивалась или если возникали сомнения относительно надежности любого лица, поставившего свою подпись на векселе, то разместить векселя, пусть даже и на привлекательных условиях, становилось труднее. Эмитент и лицо, акцептующее вексель, должны были
согласовать дополнительные условия покрытия векселя до момента его погашения, даже если эти условия состояли в простой пролонгации векселя. Ничего этого нет в случае фидуциарных средств обращения, которые передаются из рук в руки без малейших затруднений.
В рамках современной организации платежной системы использу ются институты систематического встречного зачета требований. Воз никновение клиринговых институтов относится по меньшей мере к началу Средних веков, однако широчайшее развитие клиринговые дома получили лишь в прошлом столетии. В рамках клирингового дома не прерывно возникающие взаимные требования участников сальдируются и для исполнения сделок фактически передаются лишь сальдовые остатки – деньгами или фидуциарными средствами обращения. Кли ринговая система является важнейшим механизмом снижения спроса на деньги в широком смысле.
В литературе по банковской системе не принято устанавливать четкую границу между снижением спроса на деньги в широком смыс ле (которое имеет место в результате операций клиринговых домов), и снижением спроса на деньги в узком смысле, которое проистекает из расширения практики использования фидуциарных средств обращения. Это порождает множество неясностей.
Во внутренней торговле наиболее цивилизованных стран фактическое использование денег в обменных сделках, совершаемых 1-ш основе денег, в весьма значительной мере вытеснено денежными заместителями. При этом в составе денежных заместителей постоянно увеличивается доля фидуциарных средств обращения{, тогда как увеличение количества денежных сертификатов происходит гораздо более медленными темпами}. В то же время количество совершаемых с помощью денег сделок, которые исполняются посредством зачета встречных требований, также рас тет. Существуют страны, в которых почти все внутренние платежи, не являющиеся результатом клиринговых процедур, совершаются с использованием не денег, а банкнот и депозитов, не покрытых деньгами, а также разменных монет в собственном смысле слова и других монет, обмениваемых на деньги по предъявлении. В других странах распространение фидуциарных средств обращения не достигло таких масшта бов, но если исключить из списка этих стран такие, в которых возникно вению доверия к платежеспособности эмитента (что является sine qua non1 для обращения денежных заместителей) препятствует несовер шенство законов, то мы не найдем в мире ни одного региона, в котором бы преобладающая часть внутренних платежей не осуществлялась бы посредством только фидуциарных средств обращения, без фактической передачи денег. Физическая передача денег из рук в руки характерна только для сделок среднего размера. В Германии и Англии перед войной типичными платежами, совершаемыми золотыми монетами, были сделки на сумму от 20 до 100 марок, или от 1 до 5 ф. ст. Платежи меньшего и большего размера производились почти исключительно путем уступки разменных монет или банкнот и депозитов, лишь частично обеспеченных деньгами. То же самое было характерно и для других стран.
Тот факт, что в целом ряде стран, таких как Германия и Англия, деньги вообще сохранили свое физическое присутствие в фактическом обороте, а не были полностью вытеснены фидуциарными средствами обращения и денежными сертификатами, целиком и полностью объяс няется вмешательством законодательства. По причинам, которые коре нятся в определенных воззрениях на природу банкнот, считалось, что необходимо противодействовать обращению банкнот низких номина лов'. В Англии битва с банкнотой в один фунт завершилась полной по бедой [золотого] соверена. Эта победа имела важные последствия также и за пределами Англии, поскольку негативное отношение к низкономи нальным банкнотам, сохранявшееся в континентальной Европе в течение десятилетий, основывалось на оценке английских экспертов. Мож но со всей определенностью утверждать, что в тех странах, где имеются здоровая система отправления правосудия и развитая банковская система, фактическое использование в торговых операциях денег может быть без -труда заменено эмиссией соответствуюllЩХ количеств мелких банкнот. ·_, и:. 1. г u
В некоторых странах, где фактический оборот денег полностью вы теснен фидуциарными средствами обращения и денежными сертифи катами, имелось постоянное стремление именно к такому результату, который был достигнут неким специфическим для каждой страны способом и при весьма специфических условиях. Страны серебряного стандарта (прежде всего Индия, хотя похожая ситуация была и в ряде других азиатских стран), которые, после бурных дебатов относительно того, какой стандарт следует предпочесть, сделали выбор в пользу мономе таллизма, были вынуждены принять мировой золотой стандарт. Одна ко на пути к денежным системам, имитирующим английские и герман ские институты, они столкнулись с чрезвычайными трудностями. Для того чтобы запустить в обращение золото, этим странам понадобилось бы в огромных количествах обеспечить его ввоз, что было бы невозмож-
См.: Barid. The One Pound Note, Its Нistory, Place and Power in Scotland, and its Adaptabllity for England. 2nd ed. Edinburgh, 1901. Р. 9 ff.; Graham. The One Pound Note in the Нistory of Banking in Great Britain. 2nd ed. Edinburgh, 1911. Р. 195 ff.; Nichol son. А Treatise on Money and Essays on Present Monetary Poblems. Edinburgh, 1888. Р. 177 ff.; Jevons. Investigations in Currency and Finance. London, 1909. Р. 275 ff.
но без серьезных потрясений на европейском денежном рынке и что не могло бы быть осуществлено без гигантских жертв. Однако правительства этих стран должны были приложить все возможные усилия к тому, чтобы, с одной стороны, не допустить роста ценности золота. (таким образом, чтобы не вызвать потрясений не европейском рынке), и, с другой стороны, к тому, чтобы не понизить ценность серебра сверх того, что было необходимо. Английская администрация в Индии не предпринимала ничего, что могло бы иметь неблагоприятные последствия для лондонского денежного рынка, однако, принимая во внимание факт на личия в Азии конкурентов Индии, которые, как предполагалось, были намерены сохранить серебряный стандарт, равным образом не делала ничего, что могло бы ускорить падение цен на серебро и, соответствен но, современем ослабить, пусть и только по видимости, способность Ин дии конкурировать с Китаем, Японией, странами Малаккского пролива и другими странами с серебряным стандартом. Таким образом, Индия столкнулась с задачей так переходить к золотому стандарту, чтобы из бежать значительных покупок золота или продаж серебра.
Эта проблема вполне разрешима. До определенной степени ситуация здесь похожа на положение в странах с биметаллической денежной системой, которые в конце 1870-х годов прекратили чеканить серебряную монету. Кроме того, тщательный теоретический анализ проблемы показал, что можно установить золотой стандарт и без золотого налично денежного обращения. Для этого достаточно было прекратить свободную чеканку серебряных монет и объявить их обмен на золото по установлен ному курсу, а для обеспечения этой меры сформировать конверсионный фонд, что позволило бы ввести в стране золотой стандар'Г, который отли чался бы от английского лишь меньшей величиной золотого запаса. Для того чтобы обнаружить готовый план перехода на эту систему, давно раз работанный во всех деталях, нужно было всего лишь вернуться к работам Рикардо. Линдсей1 и Пробин2, следуя концепции, основанной на трудах Рикардо, разработали свои планы регулирования денежного обращения. Оба плана предусматривали прекращение чекана серебряных монет и превращение рупии в конвертируемую валюту с фиксированным кур сом обмена на золото. Эти две программы различались в незначительных деталях, самой важной из которых было то, что в то время как Пробин полагает существенным, чтобы рупия погашалась золотом на территории самой Индии, Линдсей считал достаточным, чтобы операции по конвер тированию проводились в Лондоне, для чего использовался бы золотой запас, хранящийся там же. Оба предложения были отвергнуты администрацией Индии и комиссиями, создававшимися для изучения проблем
1 См.: Lindsay. А Gold Standard Without а Gold Coinage in England and India. Ed inburgh, 1879. Р. 12 ff. Мне не удалось разыскать вторую статью этого же автора, которая вышла в 1892 г. без подписи и под заглавием «Ricardo's Exchange Remedy».
2 См.: РтоЬуп. Indian Coinage and Currency. London, 1897. Р. 1 ff.
денежного обращения в Индии. Высказывалось мнение, что нормальный золотой стандарт в качестве необходимого условия требует фактического золотого (т. е. золотомонетного) обращения и что отсутствие такого обращения породит недоверие ко всей системе1.
Отчет комиссии 1898 г. был подписан наиболее авторитетными специалистами того времени, а содержащиеся там комментарии к предложениям Линдсея и Пробина в части главных выводов были поддержаны экспертными заключениями крупнейших банков Британской империи. Однако последующие события подтвердили. что правы были именно теоретики, а не государственные служащие и великие финансисты, относившиеся к теоретикам с насмешливым сочувствием. То, что в конце концов было сделано в Индии, в основных чертах соответствует предложениям Линдсея и Пробина, хотя в деталях имелись некоторые отличия. Кроме того, денежные системы других стран серебряного стандарта были преобразованы точно таким же образом. Сегодня системы денежного обращения в Индии, в странах Малаккского пролива, на Филиппинах и в других азиатских странах, которые следует их программе, поверхност но характеризуются тем фактом, что во внутренней торговле платежи деньгами, т. е. золотом, либо не имеют места вообще, либо осуществляются намного реже, чем в странах золотого стандарта Европы и Амери ки, хотя даже в этих странах фактическое обращение золота составляет весьма небольшую долю в общем объеме денежных платежей. В Индии платежи наряду с банкнотами, чеками и жиро-переводами осуществляются серебряными монетами, одна часть которых представляет собой ре ликт, оставшийся от эпохи серебряного стандарта, а другая эмитируется правительством за счет государства и к выгоде министерства финансов, получающего значительные прибыли от чекана монет. Конверсионный фонд, учрежденный и управляемый правительством, обменивает эти серебряные монеты по фиксированному курсу на золото, ценные бумаги, номинированные в золоте, и другие требования на деньги, обмениваемые по первому предъявлению. С другой стороны, это же правительство эмитирует серебряные монеты, обмениваемые на золото по тому же курсу, в неограниченных количествах за вычетом надбавки, компенсирующей затраты на хранение, перевозку и т. п. Второстепенные детали этой системы отличаются от страны к стране, однако различия в юридических деталях техники банковского дела несущественны, если рассмотреть их суть. Например, не имеет никакого значения, погашаются ли серебряные монеты вследствие законодательного установления или нет. Все, что име-
См.: Report of the Indian Currency Committee 1898 // Stabllity of Internationa] Exchange, Report on the Intoduction of the Gold-Exchange Standard into China and OtherSiver-Using Countries / Submitted to the Secretary of the State, October 1, 1903, Ьу the Commission on International Exchange. Washington, D. C., 1903. Appendix G. Р. 315 ff.; Неуп. Die indische Wahrungsreform. Berlin, 1903. Р 54 ff.; Bothe. Die indische Wahrungsreform seit 1893. Stuttgart, 1906. Р. 199 ff.
ет значение, сводится к вопросу, имеет ли место фактический обмен серебряных монет по первому требованию•.
Не существует вообще никакого фундаментального различия между системами денежного обращения этих азиатских и американских государств и теми системами, которые существовали у европейских стран золотого стандарта ранее. При обеих системах платежи осуществляются без фактической передачи денег, – люди используют для этого фидуциарные средства обращения. То обстоятельство, что в Англии и Германии фактическая передача денег в собственном смысле слова играет определенную роль при платежах среднего масштаба, тогда как в Индии или на Филиппинах количество фактических передач из рук в руки денег едва ли заслуживает упоминания, или что в первой группе стран доля обращения, не покрытая деньгами, меньше, чем во второй, совершенно неважно, поскольку эти различия носят не качественный, а количественный характер. Неважно, что в одном случае фидуциарные средства обращения представлены по преимуществу банкнотами и чеками, а в другом серебряными монетами. Серебряная рупия, по сути является металлической банкнотой, ответственность за обмен которой лежит на ее эмитенте – государстве2.
Следуя ходу мысли Рикардо, который был первым, кто более сталет назад разработал план такой денежной системы>, авторы обычно называют ее золотодевизным стандартом т. е. стандартом, основанным на свободном размене на золото и девизы (gold-exchange standard). Данное наименование можно признать адекватным, только если исходить из необходимости делать упор на особенностях банковской техники и ор ганизации денежного обращения, характерных для данной системы. Однако это наименование должно быть отвергнуто, если оно используется для того, чтобы подчеркнуть фундаментальные отличия от того типа золотого стандарта, который используется в Англии и Германии. Полагать, что в этих [азиатских] странах золото функционирует всего лишь как мера цен, тогда как в качестве общепринятого средства обмена используются серебряные монеты, является ошибкой. Мы знаем, что имеется весьма мало оснований утверждать, будто у денег имеется функция измерения цен. Вести речь об измерении ценности и ее изме-
О состоянии индийского денежного обращения в период инфляции в годы Ве ликой войны см.: Spadling. Eastern Exchange, Currency and Finance. 3rd ed. London, 1920. Р. 31 ff.
2 См.: Conant. The Gold Exchange Standard in the Light of Experience // The Eco nomic Journal. Vol. 19 (1909). Р. 200.
" Этот план появился в статье Рикардо «Предложения в пользу экономного и устойчивого денежного обращения, а также замечания о прибыли Английского Банка, поскольку она связана с интересами государства и собственниками капитала банка» (Ricardo. Poposals for an Economical and Secure Currency with Observations on the Pofits of the Bank of England // Ricardo. Works / Ed. McCulloch. 2nd ed. London, 1852. Р. 404 ff. (Рикардо. Соч. Т. II. М.: Госполитиздат, 1955. С. 179-254.)
рителях можно в рамках рикардианской парадигмы. Однако с позиций субъективной теории ценности эта концепция и схожие с ней несостоя тельны. В Индии, Австро-Венгрии и всех других странах со схожими системами денежного обращения золото является или являлось общим средством обмена в той же мере, в какой оно было в довоенной Англии и Германии, – различия между этими денежными системами являются количественными, но не качественными.
Практика осуществления платежей путем взаимозачета или сальди рования требований не ограничивается границами стран и государств. В действительности необходимость в таком способе расчетов наиболее рано и наиболее сильно ощущалась именно в торговле между разными регионами. Перевозка денег всегда сопровождалась значительными за тратами, потерей на проценте и риском. Если требования, возникающие в ходе разнообразных торговых сделок, ликвидируются не путем фактической транспортировки физических количеств денег, а посредством сальдирования или взаимозачета, то всех этих трудностей и опасно стей можно избежать. Это создает исключительно сильную мотивацию к тому, чтобы разработать такой способ платежей по сделкам, стороны которых разделены значительным расстоянием, позволяя обойтись без перевозки денег. Довольно рано в истории мы обнаруживаем векселя, используемые для межрегиональных платежей, затем, позже, к ним до бавляются чеки, а с недавних пор также почтовые и телеграфные пере воды. Все это образует базу для функционирования межрегиональной клиринговой системы, которая поначалу работала посредством свободных действий обычных участников рынка – без участия специально создаваемых клиринговых домов. Для платежей в преде. л, ах одной мест ности преимущества, доставляемые индивиду системой исполнения сделок путем клиринговых расчетов и, следовательно, без «физического» участия наличных, меньше, чем при платежах между разными регио нами. Поэтому полное развитие системы взаимозачетов, до той стадии, когда возникают специализированные клиринговые дома, потребовало длительного времени.
Если клиринговая система без труда преодолела границы государств, создав для себя всемирную организацию международного вексельного и чекового обращения, то сфера действия фидуциарных средств обращения, как и сфера действия всех денежных заместителей, ограничена пределами отдельных стран. Таких денежных заместителей и, стало быть, таких фидуциарных средств обращения, которые, будучи международно-признанными, могли бы занять место денег при осуществлении международных расчетов по сальдовым остаткам, образующимся после зачета встречных требований, не существует. Это часто упускается из виду при обсуждении проблем современного состояния и перспектив развития системы международных платежей. Здесь опять проявляется то ошибочное воззрение, критиковавшийся нами выше, в рамках которого смешиваются вопросы развития системы взаимозачетов требований, с одной стороны, и денежного обращения на основе фидуциарных инструментов – с другой. Наиболее ясно эта путаница видна при обсуждении международных жиро-переводов. Во внутренних жиро-переводах платежи осуществляются путем передачи денежных заместителей, которые зачастую оказываются фидуциарными средствами обращения, а именно остатками на счетах клиентов (участников) жиробанка. В международных платежах денежные заместители отсутствуют, и даже международная клиринговая система, которую рекомендуют создать в разных частях света, не предполагает их введения. Наоборот, раздаются голоса, предупреждающие о том, что так называемая международная жиросистема – эта идея, кстати, мгновенно испарилась в период инфляции военного времени – хотя и может поменять внешнюю форму традиционных способов исполнения сделок на международном рынке взаимозачетов требований, но не способна изменить их природы. Когда банки разных стран соглашаются предоставить своим клиентам право осуществлять прямые переводы со своих счетов на счета клиентов иностранных банков, это может стать новым, ранее не существовавшим видом международных банковских операций. Житель Вены, желающий уплатить определенную сумму не коему лицу в Берлине, прежде мог либо использовать международный денежный перевод, либо мог отправиться на биржу, купить вексель на Берлин и отослать его своему кредитору. Как правило, он должен был обращаться за посредническими услугами в свой банк, который, в свою очередь, выполнял трансакцию посредством покупки иностранного векселя или чека. Позже, если такой венец был членом чековой системы Сберегательного банка Австрийской почты (Austrian Post Of fice Savings Bank, или Dsterreichische Postsparkasse), а его берлинский кредитор принадлежал к аналогичной системе, организованной германским почтовым ведомством, он мог бы осуществить перевод денег более простым способом, отослав соответствующее поручение из венской конто ры Сберегательного банка Австрийской почты. Это вполне может быть значительно более удобным и отвечающим потребностям бизнеса, чем тот единственный способ, которым все пользовались ранее, но вне зави симости от совершенств нового способа осуществления платежей они не являются новым способом международных денежных отношений, по скольку перечисление со счета на счет (если соответствующий платеж не может быть произведен с помощью векселя) осуществляется путем фактической пересылки денег. Даже до появления этой системы жи тель Вены, который хотел заплатить деньги какому-то лицу в Берлине, не покупал монеты в 20 марок и не отправлял посылку с ними в Берлин.
Единственное, что могло бы оказаться действенным в деле создания международных денежных заместителей и, соответственно, междуна родных фидуциарных средств обращения, было бы учреждение меж дународного жиро-банка или эмиссионного банка. Если для исполнения денежных требований любого типа можно будет использовать банкно ты, эмитируемые мировым банком, и счета, открываемые в нем, исчез нет всякая необходимость балансировать национальные платежные ба лансы путем перевозки денег. Перевозка физических количеств денег будет в этом случае вытеснена перемещением банкнот, эмитируемых мировым банком, или чеков, позволяющих распоряжаться остатками на счетах эмитента этих чеков, открытых в мировом банке, или просто посредством изменения записей в книгах этого банка. Остатки между народного «клирингового дома», уже существующего сегодня (хотя и не сосредоточенного в каком-либо одном месте и не имеющего устоявшей ся организационной формы национальных клиринговых домов), списывались бы точно так же, как сегодня списываются остатки в национальных клиринговых домах.
Предложения создать международные фидуциарные средства обращения путем учреждения межгосударственного банка следуют одно за другим. Верно, что далеко не каждый проект развития международной системы жиро-расчетов предполагает создание международных фидуциарных средств обращения. Тем не менее в некоторых работах, авторы которых требуют учредить мировой банк или по меньшей мере создать межгосударственную банковскую организацию, есть признаки концепции международных фидуциарных средств обращения1. Проб лемы организационного плана, связанные с учреждением такого меж дународного института, могут быть решены несколькими различными способами. Учреждение мирового банка в качестве отдельной организации и юридически независимого органа было бы, пожалуй, наиболее простым способом создания этого института. Однако возможен и другой вариант, а именно учреждение специального центрального органа для администрирования и инвестирования денежных сумм, вносимых для открытия счетов, и для эмиссии денежных заместителей. Этим можно попытаться нейтрализовать удар по национальному тщеславию, которое, вероятно, станет фактором, препятствующим сосредоточению операций в [мировом] банке посредством удержания резервов мирового органа жиро-расчетов и мирового эмиссионного органа во власти отдельных национальных банков. Затем в резервах каждого центрального банка нужно было бы провести границу между двумя суммами – той, которая служила бы базой мировой платежной системы и распоряжаться
. r, :)'
См.: Patterson. Der Krieg der Banken. Trans. fom the English Ьу Holtzendorf. Ber Jin, 1867. S. 17 ff.;Wolf. Verstaatlichungder Silberpoduktion und andere Vorschlage zur Wahrungsfrage. Zurich, 1891. S. 54 ff.;Wolf. Eine inteгnationa\e Banknote // Zeitschrift für Sozialwissenschaft. 1908. Vol. 11. S. 44 ff.
U3
которой могли бы только власти соответствующей международной ор ганизации, и той, которая продолжала бы находиться в распоряжении органов, контролирующих национальную денежную систему. Можно было бы пойти еще дальше, предоставив право эмиссии международных банкнот и других денежных заместителей отдельным банкам-членам, от которых, при проведении этих операций, требовалось бы лишь следовать инструкциям руководства международной организации. В нашу задачу не входит исследование вопроса о том, какая из возможностей является наиболее практичной, – нас интересует природа проблемы, а не конкретные формы ее решения.
Тем не менее необходимо сделать оговорку относительно некоего важного момента. Если остатки на счетах мирового банка пополняются исключительно в результате сделок на наличные, полностью опла чиваемых деньгами, или посредством переводов с других счетов, средства на которых образовались в результате сделок на наличные, также полностью оплаченных деньгами, и если мировой банк эмитирует банк ноты только против денег, то учреждение такого банка хотя и приведет к устранению необходимости перевозить физические количества денег (что до сего дня играет значительную роль в системе международных платежей), но не окажет воздействия на экономичность процесса денежных платежей. Верно, что такая система способствовала бы понижению спроса на деньги, поскольку перевод денег исполнялся бы быстрее и с меньшими трудностями. Однако, как и прежде, платежи, которые осуществлялись бы через банк, предполагали бы необходимость фактического использования физических количеств денег. Разумеется, деньги оставались бы в подвалах мирового банка, и переводу подлежало бы лишь право их истребования, но количество платежей было бы арифме тически ограничено количеством денег, депонированных в банке. Воз можность перевода денежных сумм была бы связана с существованием этих сумм в фактической денежной форме. Для освобождения между народной денежной системы от этих оков мировому банку должно быть также предоставлено право эмиссии банкнот в порядке выдачи ссуд, а также право открывать ссудные счета (accounts оп credit) для этих целей, или, иными словами, право направления своих резервов в какой-то части на выдачу ссуд. Тогда и только тогда межгосударственная платежная система сможет генерировать фидуциарные средства обращения так, как они генерируются сегодня национальными системами. Тогда глобальная платежная система станет независимой от количества уже существующих денег.
Реализация проекта создания мирового банка, организованного вышеописанным выше образом, столкнется с гигантскими сложностями, которые вряд ли удастся преодолеть в обозримом будущем. Последние по значимости из этих сложностей связаны с разнообразием видов денег, используемых в отдельных государствах. Темне менее, несмотря на инф ляцию, вызванную мировой войной и ее последствиями, мы ежеднев-
но приближаемся к возникновению мировой денежной единицы, основанной на металлических деньгах, а именно на золоте. Более важными являются трудности, имеющие политическую природу. Проект учреж дения мирового банка может потерпеть крах вследствие неопределенности его международно-правового положения. Ни одно государство не хотело бы подвергать счета своих граждан опасности конфискации мировым банком в случае войны. С этим связан вопрос о первостепенной важности тех моментов, которые не прописаны в международном праве, какими бы предосторожностями они ни обставлялись, которые могли бы удовлетворить государства-члены, пока сохраняется их противодей ствие к вступлению в такую организацию1.
Однако самая большая трудность на пути эмиссии инструментов международного кредита состоит в том, что государства, которые при соединятся к мировой банковской системе, вряд ли смогут прийти к соглашению по поводу той политики, которой должен следовать банк при эмиссии кредитных инструментов. Даже вопрос о необходимых количественных параметрах такой эмиссии обнажит непримиримый антаго низм. Именно поэтому в нынешних условиях предложения об учреждении мирового банка, обладающего прерогативой эмиссии фидуциарных средств обращения, вряд ли привлекут чье-либо внимание'.
h,
·'. !..: •f. o',
:_·а
Kt:t.);·.. ·
. ---)"'')l·
К этим словам, написанным в 1911 г., и сегодня нечего добавить.
2 См.: De Greef. La monnaie, le credit et le change dans le commerce international // Revue economique internationale. 4 (1911). Р. 58 ff.
Развитие клиринговой системы (и в особенности расширение сети специализированных клиринговых домов) снижает спрос на деньги в широком смысле, – какая-то часть обменов, которая ранее осуществлялась при участии денег, теперь производится без физического оборота денег или денежных заместителей. Так возникла тенденция к понижению объективной меновой ценности денег, отчасти компенсировавшая последствия другого процесса – увеличения меновой ценности денег, связанного с гигантским увеличением спроса на деньги вследствие развития экономики, основанной на обмене. Расширение степени применения фидуциарных средств обращения порождает эффект того же рода, – они могут, будучи денежными заместителями, занимать место денег в торговых сделках, понижая спрос на деньги в узком смысле слова. Именно с этим связано огромное значение фидуциарных средств обращения, именно это их воздействие на меновое отношение между деньгами и другими экономическими благами должно быть изучено и понято.
Развитию фидуциарных средств обращения, этого важнейшего института, снижающего потребность в деньгах в узком смысле слова, так же как и появлению и развитию клиринговых домов, наиболее важных институтов, снижающих спрос на деньги в широком смысле слова, мы обязаны не одной только свободной игре рыночных сил. Спрос на кредит со стороны купцов, мануфактуристов, государей принцев и княжеств, с одной стороны, и стремление к прибыли со стороны банкиров – с другой, не были единственными силами, вызвавшими к жизни это развитие. Для ускорения процесса и расширения сферы его действия предпринималось силовое вмешательство. Когда наивный взгляд на желательность и полезность накопления больших запасов драгоценных металлов, восходящий ко временам легендарного царя Мидаса, уступил место более здравым воззрениям на проблемы денежной системы, утвердилось мнение, согласно которому понижение спроса на деньги в узком смысле в рамках отдельной страны в высшей степени соответствует национальным экономическим интересам. Адам Смит полагал, что замена золота и серебра бумагой, или, иными словами, банкнотами, была заменой более дорогого средства обмена менее дорогим, новыполняющим при этом те же функции. Он сравнивает обращающееся в стране золото и серебро с дорогами, по которым к рынкам доставляется произрастающее в стране зерно, но которые ничем не засеваются. Эмиссия банкнот, говорит Смит, в этом смысле, подобна созданию воздушных путей, дорог, висящих в воз духе, что дает возможность превратить часть площади, занятой дорога ми, в поля и луга, значительно увеличивая тем самым годовой продукт земли и труда1. Схожих взглядов придерживался и Рикардо. Он также считал наиболее фундаментальным преимуществом банкнот снижение общественных затрат, связанных с денежным обращением. Идеалом денежной системы для Рикардо является система, при которой общество пользуется деньгами неизменной ценности с минимальными издержка ми. Взяв это условие за отправную точку, Рикардо формулирует свои предложения, нацеленные на изъятие денег, сделанных, из драгоценных металлов из наличного внутреннего денежного обращения2.
Воззрения на природу таких разновидностей платежей, которые по нижают спрос на деньги, развитые позже классической школой, были известны уже в XVIII столетии. Их рецепция авторами классической школы и блестящее развитие, которое они получили в их трудах, обу словили им общее признание в XIX-XX вв. Появлявшиеся время от времени возражения сегодня прочно забыты. Во всех странах целью банковской политики является обеспечение максимально возможного распространения таких платежных средств, которые позволяют экономить деньги.
В условиях металлического обращения преимущества в виде уменьшения спроса на деньги, вызванного распространенностью альтерна тивных платежных средств, очевидны. На самом деле развитие клиринговых систем и фидуциарных средств обращения по меньшей мере не отставало от потенциального увеличения спроса на деньги, порож денного расширением границ денежной экономики. При этом удалось избежать гигантского увеличения меновой ценности денег и всех не желательных последствий этого процесса, которые имели бы место вследствие расширения использования денег, не появись клиринговые системы и фидуциарные средства обращения. Не будь их, указанное увеличение меновой ценности денег и, следовательно, денежного металла, вызвало бы увеличение его производства. Капитал и труд были бы направлены на производство металла и отвлечены из других от раслей. Это, без сомнения, привело бы к росту доходности конкретных предприятий, но при этом пострадало бы общественное благосостояние.
См.: Smith. The Wealth of Nations. Cannan's ed. London, 1930. Vol. 2. Р. 28, 78.
(Смит А. Исследования о природе и причинах богатства народов. М.: Эксмо, 2007.
с. 305, 330)
2 См.: Ricaтdo. The Нigh Price of Bullion а Poof of the Depreciation of Bank Notes / /
Ricaтdo. Works. Ed. McCulloch. 2nd ed. London, 1852. Р. 263 ff. (Рикардо Д. Высокая цена слитков – доказательство обесценения банкнот //Рикардо Д. Соч. Т. II. М.: Госполит издат, 1955. С. 45-104.); idem. Poposals for an Economical and Secure Currency // Ibid. Р. 397 ff. (Рикардо. Предложения в пользу экономного и устойчивого денежного обращения// Рикардо. Соч. Т. II. М.: Госполитиздат, 1955. С. 179-254.) См. также выше, с. 320, и ниже, с. 465.
Увеличение запаса драгоценных металлов, обслуживающего нужды денежной системы, не улучшит положения членов общества, не увеличит степень удовлетворения их нужд, поскольку деньги могут выполнять свою функцию и при меньшем запасе. С другой стороны, если часть капитала и рабочей силы, которая могла бы быть задействована для производства других экономических благ, будет отвлечена на работы по добыче драгоценных металлов, для непосредственного удовлетворения потребностей людей останется меньшее количество средств производ ства. Даже если не принимать во внимание то воздействие, которое указанное перераспределение ресурсов оказывает на производство [эконо мических благ], то понижение благосостояния общества все-таки будет иметь место – вследствие того, что из-за роста ценности драгоценных металлов, вызванного исполнением ими их денежной функции, снизится запас, доступный для промышленного использования драгоценных металлов, так как какая-то часть этого запаса будет перераспределена из промышленности в денежную сферу. Это все становится совершенно очевидно, если мы представим себе экономическое сообщество, которое само не производит драгоценных металлов, но импортирует их. Тогда их затраты выражаются в количествах благ, от которых придется от казаться в пользу других стран, чтобы получить взамен дополнительные количества денежного металла. В стране, которая сама производит драгоценные металлы, в принципе, дело обстоит точно так же, един ственное различие состоит в способе подсчета потерь благосостояния, вызванных необходимостьюпожертвовать производством других видов продукции, предпочтя им добычу драгоценных металлов. Возможно, эта ситуация порождает менее ощутимые потери, но·в рамках теоретиче ского анализа она столь же очевидна. Дополнительный ущерб из-за от влечения металла для использования в качестве денег всегда выража ется количеством металла, изымаемого из других видов деятельности для использования в качестве денег.
Там, где используются декретные или кредитные деньги, этих причин для расширения методов платежа посредством клиринговой системы и использования фидуциарных средств обращения не возникает. В таких денежных системах единственный аргумент в пользу клиринговых систем и фидуциарных средств состоит в том, что оба эти института могут помочь избежать увеличения ценности денег. При этом, однако, данное соображение является решающим. Там, где используются эти институты, принципы создания и техника функционирования нацио нальной денежной системы при минимальных затратах должны реализовываться по-другому. Так, например, практической задачей должно стать изготовление бумажных банкнот с минимальными издержками. Разумеется, совершенно очевидно, что эта задача в количественном отношении является значительно менее важной, чем решение проблемы понижения спроса на драгоценные металлы. Как бы важна ни была проблема контроля затрат при изготовлении банкнот, ее важность никогда не приблизитсяк важности данной проблемы в том случае, если деньги изготавливаются из драгоценных металлов. Если принять во внимание, что при изготовлении банкнот для предотвращения подделок используются высококвалифицированный труд и специальное оборудование и что поэтому упор на снижение издержек в этом производстве может оказаться неоправданным, то и из этого следует, что проблема снижения издержек на функционирование механизма денежного обращения в случае декретных или кредитных денег имеет совершенно иную природу, чем в случае, когда используются товарные деньги. [Точно такой же вопрос о затратах на производство, который имеет место при изготовлении монет, встает и применительно к кредитным деньгам.
То, что на необходимость избегать излишних расходов при изготовлении де кретных и кредитных денег зачастую вовсе не обращают никакого внимания, общеизвестно. В качестве примера приведем испанскую денежную систему, где для изготовления кредитных монет используют дорогостоящие серебряные пла стины, тогда как для этих целей вполне подойдет значительно более дешевый никель или какой-то иной металл с аналогичными свойствами. Объяснить этот феномен можно только обратившись к истории. Свет на него проливает тот факт, что деньги этих типов возникли из товарных денег. Поэтому и в других странах, например в Англии и Германии, для изготовления разменной монеты крупных номиналов обычной используется серебро, из которого ранее изготовлялись на стоящие деньги, имевшие ту же материальную форму. Обыденные представления о деньгах и их ценности не видят в этих процессах ничего, заслуживающего внимания. Более того, эти взгляды, фиксирующие только внешне различимое, не видят никакой разницы между металлическими деньгами, с одной стороны, и де кретными и кредитными деньгами, а также разменной монетой, изготовленных в форме металлических монет – с другой. Понимание истинного положения ве щей распространяется в обществе чрезвычайно медленно.}
Чтобы делать обоснованные выводы относительно воздействия клирин говых методов платежей и фидуциарных средств обращения на дина мику спроса на деньги, необходимо прояснить природу изменений этого последнего.
Если речь идет об объективных факторах, воздействующих на спрос, то колебания спроса на деньги во всех обществах подчиняются одному и тому же закону. {Общий экономический закон действует прежде всех остальных.} Расширение практики обмена, опосредованного деньгами, увеличивает спрос на деньги, сужение косвенного обмена, т. е. возвратк натурмыюму обмену, понижает его. Однако помимо изменения степени распространенности косвенного обмена (фактор, сегодня являющийся совершенно незначимым) значительные изменения спроса на деньги вызываются факторами, относящимисяк общей экономической динамике. Увеличение населения и углубление разделения тру да, а также процесс расширения сферы меновой экономики, который сопровождает эти два процесса, увеличивают спрос на деньги, предъ являемый отдельными лицами и, следовательно, спрос на деньги со стороны общества, равный просто-напросто сумме спроса, предъявляемого отдельными лицами. Уменьшение населения и регресс меновой экономики вызывают сокращение спроса на деньги. Таковы факторы, формирующие долгосрочные тенденции, определяющие масштаб ные сдвиги спроса на деньги. В пределах действия этих долгосрочных тенденций мы обнаруживаем меньшие по масштабам периодические изменения спроса на деньги. В первую очередь здесь необходимо на звать изменения, порожденные торгово-промышленными колебания ми, сменой фаз бума и депрессии, свойственных современному типу экономического развития, сменой благоприятной и неблагоприятной деловой конъюнктуры1. Период между наивысшей и самой низкой точками волны экономического цикла всегда охватывает несколько лет. Но даже в пределах одного года, квартала, месяца, недели или да же дня имеются значительные колебания спроса на деньги. Трансак ции с использованием денег концентрируются в определенных точках временной оси, но даже в тех сферах, где это явление не имеет места, спрос на деньги отличается от момента к моменту вследствие того, что часть покупателей и продавцов практикует привязку своих сделок к определенным датам. Вероятно, на ежедневных рынках заметные от клонения спроса на деньги час от часу будут довольно редки. Периоди ческий рост и падение спроса на деньги более отчетливо проявляются на недельных, ежемесячных и ежегодных рынках. Схожие эффекты порождаются обычаем выплачивать заработную плату и жалование не ежедневно, а еженедельно, ежемесячно или ежеквартально. Внесение арендной платы, выплата процентов и основной суммы долга, как пра вило, привязаны к определенным датам. Счета портных, сапожников, мясников, булочников, книжных торговцев, врачей и т. п. часто оплачи ваются не ежедневно, но периодически. Тенденция к формированию такого рода соглашений весьма значительно усиливается коммерческой практикой установления особых дней исполнения сделок или расчетных дней. В этой связи особое значение приобретают середина и конец месяца, а среди множества последних дней месяца – последний день квартала. Помимо всего прочего, большая часть платежей, совершае мых в экономике в течение года, приходится на осень, что объясняется тем решающим обстоятельством, что в силу природных причин осень является главным периодом деловой активности в сельском хозяйстве. Все эти факты многократно и исчерпывающе иллюстрировались ста-
О проблеме зависимости экономических циклов от кредитной политики см.
с. 443 ел.
тистическими данными, и в настоящее время они представляют собой общее место во всех дискуссиях о природе банков и денег•.
Эластичности системы платежей часто приписывают свойство, в соответствии с которым посредством кредитной системы и беспрестанного прогресса банковского дела и совершенствования техники банковских операций располагаемый денежный запас может в любой момент адаптироваться к спросу на деньги без того, чтобы это хоть каким-то образом повлияло на меновое отношение между деньгами и другими экономическими благами. Говорится, что между количеством фидуциарных средств обращения и банковскими трансакциями или частными соглашениями, имеющими место при передаче денежных сумм, с одной стороны, и количеством денег, с другой стороны, не существует никакой фиксированной пропорции, которая ставила бы первые в жесткую зависимость от последних. Утверждается, что между деньгами и их заместителями, т. е. между денежным запасом и различными сделка ми и платежами, не существует жесткого соотношения, – напротив, наличие банковских институтов и кредитной системы сделали торгов лю в высшей степени независимой от количества имеющихся денег. Мы слышим, что современные денежная, кредитная и клиринговая системы компенсируют колебания количества денег, превращая их как бы в несуществующие, делая тем самым цены максимально независимыми от запаса денег. 2 Другие авторы приписывают эту способность (способность компенсировать колебания) только фидуциарным средствам обращения, т. е. непокрытым металлом банкнотам3 и депозитам, за которыми не стоит никакого обеспечения\
Прежде чем приступить к анализу этих утверждений, мы должны освободить их от неясностей, порождаемых смешением эффектов, по рождаемых клиринговыми системами, с одной стороны, и эффектов, по рождаемых эмиссией фидуциарных средств обращения – с другой. Эти группы явлений следует исследовать раздельно.
1 См.: Jevons. Investigation in Currency and Finance. Р. 8, 151 ff.; Palgrave. Bank Rate and the Money Market in England, France, Germany, Holland and Belgium 1844-1900. London, 1903. Р. 106 ff., 138; LaughlinJ. The Principles of Money. London, 1903. Р. 409 ff.
{Helfferich. Das Geld. 2. Aufl. Leipzig, 191О. S. 493 ff.}
2 См.: Spiethoff. DieQuantitatstheorie insbesondere in ihrer Verwertbarkeit als Haussetheorie // Festgaben für Adolf Wagner. Leipzig, 1905. S. 263 f.
3 См.: Helfferich. Studien iiber Geld– und Bankwesen. Berlin, 1900. S. 151 f.; Schu
macher. Die Ursachen der Geldkrisis // Weltwirtschaftliche Studien. Leipzig, 1911.
s. 5 ff.
4 См.: White. An Elastic Currency. New York, 1893. Р. 4.
Снижение спроса на деньги в широком смысле, которое имеет место вследствие распространения практики взаимозачетов с последующим сальдированием, ограничено прежде всего числом и суммами требований, относящихся к одной и той же дате. Объем взаимных требований, имеющихся у сторон и подлежащих взаимозачету, не может быть больше имеющегося у них объема на данную дату. Сфера, охватываемая взаимозачетами, может быть расширена, если вместо денежных платежей участники сделок передают другой стороне требования к третьим лицам, которые погашены должником индоссату, т. е. лицу, которому передаются требования, посредством предъявления требований к индоссату, держателем которых является должник. Клиринговые дома, которые уже сегодня имеются во всех значимых торговых центрах, способны помочь избежать технических и юридических сложностей при проведении описанных взаимных расчетов, обеспечив таким образом поистине гигантское расширение системы взаимных зачетов. Тем не менее клиринговая система способна на дальнейшее развитие. В настоящее время довольно значительное количество платежей, которые могли бы осуществляться посредством зачета взаимных требований, все еще осуществляется посредством физических денежных платежей.
Если мы представим себе, что клиринговая система полностью реализовала свой потенциал развития, так что все агенты при осуществлении своих платежей вначале пытаются провести их через систему взаимного сальдирования (все, включая, даже розничных торговцев на ежедневных рынках, что, учитывая практические трудности, представляется весьма непростой задачей), то мы столкнемся со вторым ограничением на пути расширения системы клиринга, и это ограничение в отличие от первого непреодолимо. Даже если экономика находится в стабильных условиях, когда отсутствуют какие-либо изменения относительного дохода и богатства индивидов и размера их резервов, то полный и всеобщий взаимозачет всех денежных платежей, которые должны быть осуществлены в данный момент, стал бы возможным, только если деньги, полученные индивидами, будут немедленно потрачены вновь, и никто не захочет держать денежные суммы в составе своих резервов для непредвиденных и неопределенных нужд. Но поскольку это условие никогда не выполняется (и на самом деле никогда не может быть выполнено), пока существует спрос на деньги как на общее средство обмена, то из этого следует, что существует жестко установленный максимум трансакций, которые могут быть исполнены при посредстве клиринговой системы. Спрос на деньги в широком смысле, предъявляемый в экономике в целом, даже при максимально возможной степени распространенности системы взаимных зачетов, не может быть уменьшен за пределы некоторого минимума, определяемого конкретными обстоятельствами.
Далее, фактически достигнутая степень распространенности клиринговой системы, в тех рамках, в которых это допускают особенности времени, зависит от соотношения между спросом на деньги и их запасом. Относительное снижение одного или другого само по себе ни прямо, ни косвенно не может повлиять на степень распространенности системы клиринговых расчетов. Эта степень всегда будет определяться специфическими причинами. Предположение, согласно которому рост числа сделок, осуществляемых при помощи взаимозачетов, понижает спрос на деньги ровно в той же мере, в какой расширение торговли увеличивает его, столь же обоснованно, как и предположение о том, что рост клиринговых операций никогда не будет опережать увеличения спроса на деньги. Истина состоит в том, что эти два фактора действуют совершенно независимо друг от друга. Связь между ними существует лишь в той мере, в какой попытки сознательного противодействия процессу увеличения меновой ценности денег посредством понижения спроса на деньги через расширение клиринговых процедур будут предприниматься с большей энергией в период роста цен (все это, разумеется, в предположении, что целью политики в области денежного обращения будет предотвращение повышения покупательной способности денег). Однако этот случай будет уже не автоматической коррекцией сил, воздействующих на объективную меновую ценность денег, а политическим экспериментом по такому воздействию, причем успех подобных усилий представляется весьма проблематичным.
Легко видеть, насколько мало обосновано приписывание клиринговой системе способности корректировать несоответствие, которое может возникнуть между запасом денег и спросом на них, без воздействия на объективную меновую ценность денег, тогда как это несоответствие может быть скорректировано только соответствующими ситуации автоматическими взаимными изменениями менового соотношения между деньгами и другими экономическими благами. Развитие клиринговой системы не зависит от других факторов, определяющих соотношение между предложением денег и спросом на них. Поэтому влияние, которое расширение или сжатие системы взаимозачетов оказывает на спрос на деньги, представляет собой независимо действующий фактор, который может с равным правдоподобием как укрепить, так и ослабить тенденции, оказывающие воздействие рынка на меновое соотношение между деньгами и товарами в силу совершенно иных причин. Представляется самоочевидным, что увеличение числа и объема платежей не может быть единственным фактором, определяющим спрос на деньги. Часть новых платежей будет производиться через клиринговую систему, по скольку она, при прочих равных, будет с этого момента расширяться, дабы доля взаимозачетов в общем объеме платежей сохранилась на прежнем уровне. Остальные платежи могут быть осуществлены посредством клиринговых процедур только в том случае, если произойдет расширение клиринговой системы по сравнению со сложившимся уровнем, но такое расширение никогда не может быть автоматически вызвано увеличением спроса на деньги как таковым.
Доктрина эластичности фидуциарных средств обращения, или, выра жаясь более корректно, их автоматического приспособления в любой данный момент времени к спросу на деньги в широком смысле, находится в самом центре сегодняшних дискуссий по вопросам банковской теории. Мы должны показать, что эта доктрина не соответствует фактам, или по крайней мере соответствует, но не в том виде, в каком она обычно излагается и понимается. Доказательство этого нашего утверждения позволит также отвергнуть один из самых важных аргументов противников количественной теории1.
Тук, Фуллартон, Уилсон и их первые последователи в Англии и Германии учили, что эмиссионные банки не в состоянии увеличивать или уменьшать свое банкнотное обращение. Они говорили, что количество банкнот в обращении определено спросом на средства обращения, имеющимся в данной экономике. Если число и объем платежей возрастают, то, утверждали они, количество средств обращения должно также увеличиваться в количестве и объеме, а если число и объем платежей сокращаются, то количество и объем средств обращения также должны сокращаться. Утверждалось, что расширение и сокращение количества банкнот в обращении никогда не являются причиной, но лишь следствием колебаний деловой активности. Из этого следовало, что поведение банков является пассивным, – они не воздействуют на факторы, определяющие совокупный объем обращения, но сами испытывают на себе их воздействие. Всякая попытка расширить эмиссию банкнот за пределы, установленные общими условиями производства и цен, немедленно подавляется оттоком избыточных банкнот, поскольку они не нужны для осуществления платежей. И наоборот, единственным результатом любой попытки произвольно уменьшить количество банкнот, выпущенных неким банком в обращение, является немедленное заполнение разрыва конкурирующим банком, или, если это невозможно, как это бывает, например, при законодательном ограничении банковской банкнотной эмиссии, торговля создаст для себя другие средства обращения, такие как векселя, которые будут обращаться вместо банкнот.
1 См. выше, с. 150.
2 См.: Tooke. An Inquiry into the Currency Principle. London, 1844. Р. 60 ff., 122 f.; Fullarton. Оп the Regulation of Currencies. 2nd ed. London, 1845. Р. 82 ff.; Wilson. Capi tal, Currency and Banking. London, 1847. Р. 67 ff.; Mill. Principles of Political Economy. London, 1867. Р. 395 ff. (Миллъ Дж. С. Основы политической экономии. М.: Эксмо, 2007. С. 549 ел.); Wagner. Geld– und Kredittheorie der Peelschen Bankakte. Wien, 1862.
S. 135 ff. Об отсутствии у Милля последовательной позиции по этой проблеме см.:
Wicksell. Geldzins und Guterpreise. Jena, 1898. S. 78 f.
334
Точке зрения теоретиков банковской школы, указывавших на наличие сущностных общих свойств у депозитов и банкнот, будет полностью соответствовать распространение того, что говорилось ими о банкнотах, также и на депозиты. Именно в этом смысле сегодня всеми понимается доктрина эластичности фидуциарных средств обращения1, именно в этом и только в этом смысле ее можно сегодня защищать, приводя в качестве ее обоснования лишь то, что только кажется таковым. Мы можем, далее, предположить, как это принято считать, что фидуциарные средства обращения возвращаются в эмиссионный банк не вследствие общественного недоверия к ним, вне зависимости от того, осуществляется ли это в форме предъявления банкнот к погашению наличными или в форме истребования денег с депозитных счетов. Это предположение также согласуется с тем, что писали Тук и его последователи.
Фундаментальная ошибка банковской школы состоит в непонимании природы эмиссии фидуциарных средств обращения. Когда банк учитывает вексель или предоставляет ссуду каким-либо иным образом, он обменивает настоящее благо на будущее благо. Так как эмитент создает настоящее благо, с которым он расстается, – фидуциарное средство обращения – практически из ничего, то говорить о существовании естественных ограничений фидуциарных средств можно только в том случае, если количество будущих благ, обмениваемых на кредитном рынке на настоящие блага, было бы ограничено некоторой фиксированной величиной. Но это никоим образом не так. В действительности количество будущих благ лимитировано внешними обстоятельствами, но это не относится к тем будущим благам, которые предлагаются рынку в форме денег. Эмитенты фидуциарных средств обращения могут вызвать рас ширение спроса на них, понизив запрашиваемый за них процент2 до уровней ниже естественной процентной ставки, т. е. ниже той ставки, которая установилась бы в соответствии со спросом и предложением, если бы реальный капитал ссужался в натуральной форме, без посредства денег:1. С другой стороны, спрос на фидуциарные средства обращения должен был бы полностью исчезнуть, как только ставка, запрашиваемая банком, поднимется до уровня, превышающего естественную. Спрос на деньги и денежные заместители, предъявляемый на кредитном рынке, в конечном счете представляет собой спрос на капитальные блага, или, если рассматривается рынок потребительских кредитов, на предметы потребления. Тот, кто стремится «занять денег», нуждается в них исключительно для того, чтобы приобрести на них другие экономические блага. Даже если он хочет лишь пополнить свои резервы, у него нет иной цели, кроме как сохранить возможность приобрести в обмен на них дру-
1 См.: Laughlin. The Principles of Money. London, 1903. Р. 442.
2 Имеется в виду процент по ссудам, выдаваемым банком эмитированными им фидуциарными средствами обращения. – Прим. -науч. ред.
3 См.: Wicksell. Geldzins und Guterpreise. Jena, 1898. S. v.
гие блага в нужный момент. То же верно, когда деньги нужны ему для осуществления платежей, срок которых наступил, – в этом случае лицом, которое хотело бы приобрести другие экономические блага на полученные деньги, является получатель платежа. {Дело обстоит точно так же, если есть потребность в искусственных деньгах, – спрос и на такие деньги будет предъявляться тольков связи с их покупательной способностью, т. е. в связи с другими благами, которые можно будет приобретать с помощью таких денег.}
Этот спрос на деньги и денежные заместители, определяющий меновое отношение между деньгами и другими экономическими благами, получает свое выражение только в поведении индивидов, покупающих и продающих другие экономические блага. Только когда деньги обмениваются, например, на хлеб, деньги и товар занимают свое место экономического блага на ценностных шкалах индивидов, являющихся сторонами этой сделки, шкалах, лежащих в основе их действий, – именно здесь определяется арифметически точное меновое отношение. Но когда то, на что предъявляется спрос, является денежной ссудой, за которую нужно уплатить, опять-таки, деньгами, эти соображения не имеют силы. Здесь во внимание принимается лишь разница между ценностью настоящего блага и ценностью будущего блага, и только она оказывает влияние на значение менового отношения, т. е. на процентную ставку.
По этой причине банковской школе не удалось доказать, что в денежное обращение не может быть выпущено больше фидуциарных средств, чем то количество, которое определяется неизменными факторами, не зависящими от желаний эмитента. Поэтому теоретики банковской школы сосредоточили свои усилия на доказательстве утверждения, согласно которому любое избыточное количество фидуциарных средств будет вытеснено из обращения обратно в эмиссионный институт. В отличие отденег, учит Фуллартон, фидуциарные средства обращения появляются на рынке не в качестве платежей, а как ссуды, – они должны автоматически вернуться в банк, когда ссуда будет погашена1. Это верно. Но Фуллартон упустил из виду возможность того, что должник может получить необходимое для погашения своего долга количество фидуциарных средств обращения, взяв новый кредит.
Приводя доводы, которые обнаруживаются уже у Фуллартона и других авторов его круга, а также стремясь выказать поддержку определенным институтам банковской системы в Англии и на континенте (которые, надо сказать, на практике имеют совсем не то значение, которое им приписывается), более поздняя литература по банковской теории делала упор на том исключительно важном значении, которое имеют для формирования эластичной кредитной системы краткосрочные товарные векселя. Говорилось, что система платежей должна будет обладать свойством совершенной адаптации к изменением спроса на платежи, если эти изменения будут связаны мгновенной причинно-следственной
1 См.: Fullarton. On the Regulation of Currencies. 2nd ed. London, 1845. Р. 64.
связью с изменениями спроса на средства платежа. Согласно Шумахеру, это может быть обеспечено только посредством банкнот, эмитированных против подтоварных векселей, количество которых увеличивается и уменьшается по мере изменения интенсивности экономической жизни. Через каналы бизнеса по учету векселей вместо подтоварных процентных векселей, которые имеют ограниченное обращение (по скольку их количество всегда различно, они имеют ограниченный срок, и платежеспособность по ним зависит от кредитоспособности многочисленных частных лиц), выпускаются банкноты, которые хорошо известные квазипубличные институты могут вбрасывать обращение в больших количествах и которые всегда представляют одни и те суммы вне зависимости от срока действия и, таким образом, гораздо больше при годны для обращения, что делает их сравнимыми с металлическими деньгами. Затем, по мере погашения учтенных векселей обмен разворачивается в противоположную сторону, – банкноты или, вместо них, металлические деньги притекают обратно в банк, уменьшая количество средств, находящихся в обращении. Считается, что если деньги определены правильно, т. е. как тратта, выписанная в качестве вознаграждения против потока услуг от поставленных благ, то банкнота, базой для которой служит акцептованный подтоварный вексель, в точности соответствует этому определению, – поскольку он тесно увязывает поток услуг от поставленных благ и вознаграждение за него, регулярно исчезая из обращения после погашения. Утверждается, что посредством такой органической связи между эмиссией банкнот и экономической жизнью, возникающей вследствие использования подтоварных векселей, количество платежных средств, имеющихся в обращении, автоматически подстраивается к изменениям потребности в платежных средствах. И чем полнее реализована эта логика, тем в меньшей степени нужно обращать внимание на то, что ценность денег сама подвержена изменениям, влияя на цены, и тем в большей степени цены будут определяться спросом и предложением на товарном рынке1. Анализируя эту аргументацию, мы должны прежде всего задаться вопросом – каким образом можно провести фундаментальное различие между банкнотами и другими денежными заместителями, а также между необеспеченными банкнотами и другими фидуциарными средствами обращения. Депозиты, против которых в любой момент можно выписывать чеки (если не принимать во внимание технические и юридическое тонкости, которые делают данный способ платежей неприменимым для использования в розничной торговле и в некоторых других случаях),
·'ф
1 См.: Schumacher. Weltwirtschaftliche Studien. Leipzig, 1911. S. 122 f. {В 1-м изд. Мизес ссылался на конкретные статьи: Schumacher. Die deutsche Geldverfassung und ihre Reform // Schmoller's Jahrbuch (Jahrbuch für Gesetzgebung, Verwaltung und Volkswirtschaft im Deutschen Reich. XXXII. Bd. (1908.). S. 1327 f.; idem. Die Ursachen der Geldkrisis von 1907. Dresden, 1908. S. 8 f.}
являются столь же хорошими денежными заместителями, как и банк ноты. С точки зрения экономической теории безразлично, как именно банк учитывает вексель – выплачивая банкноты или увеличивая оста ток на счете. Для должностного лица банка, по-видимому, с технической точки зрения более или менее важно, создает банк кредит, только учитывая векселя или предоставляя также и другие краткосрочные ссуды. Однако в свете экономической теории это не является такой уж фундаментальной проблемой. Вексель есть всего лишь разновидность долгового документа, обладающего некими особыми коммерческими и юридическими свойствами. Нет никакого отличия в экономической природе долгового требования в форме векселя и долгового требования с равной надежностью и тем же сроком погашения, существующего в какой-либо иной форме. Точно так же и подтоварный вексель лишь юридически отличается отдолга, оформленного как счет, который открывается в ходе исполнения кредитно-товарной сделки. Таким образом, в конечном счете совершенно все равно, говорим ли мы об эластичности банкнотного обращения, основанного на подтоварных векселях, или об эластичности обращения фидуциарных средств, возникших в результате уступки краткосрочного требования, появившегося как результат продажи в кредит., ·t,
Далее, количество продаж в кредит и степень, в которой они распространены, никоим образом не являются независимыми от кредитной политики банков, эмитирующих фидуциарные средства обращения. Если условия предоставления кредита ужесточаются, то количество сделок в кредит будет уменьшаться, если же эти условия облегчаются, количество сделок будет увеличиваться. Если распространена практика отсрочки платежа за приобретаемые товары, то продавать смогут только те продавцы, которые не испытывают потребности получить деньги не медленно, но в таком случае банковский кредит вообще не привлекается. Однако те, кому деньги требуются немедленно, могут осуществлять продажи в кредит, только если они рассчитывают, что будут в состоянии немедленно обернуть в деньги те требования, которые они получили в порядке платежа за свои товары. Обычные получатели кредитов могут предложить кредитному рынку только то количество настоящих благ, которое есть в их распоряжении. Но для банков это не так – ведь они умеют производить дополнительные настоящие блага, эмитируя фидуциарные средства обращения. Они в состоянии удовлетворить столько кредитных заявок, сколько к ним поступит. Но количество таких заявок зависит от установленных банками цен на кредиты. Если банки будут запрашивать процентную ставку на уровне ниже естественной (а они должны будут сделать это, если хотят вообще каким бы то ни было образом сделать бизнес с использованием вновь выпущенных фидуциарных средств обращения, – нельзя забывать, что они пытаются разместить на рыке дополнительный кредит), то количество кредитных заявок будет увеличиваться.
Когда наступает срок погашения по кредитам, выданным банком, тогда действительно соответствующие суммы фидуциарных средств возвращаются в банк, и их количество в обращении уменьшается. Но в это же время банк эмитирует новые кредиты, и в обращение поступают новые фидуциарные средства. Приверженцы теории товарных векселей возразят, что новая эмиссия фидуциарных средств может иметь место, только если появятся и будут предъявлены к учету новые подтоварные векселя. Это совершенно верно. Но вот появятся новые подтоварные векселя или нет, зависит от кредитной политики банков.
Давайте представим себе историю жизни подтоварного векселя или, что более правильно, цепочки подтоварных векселей. Торговец хлоп ком продал прядильной фабрике хлопок-сырец. Он выставил счет и получил трехмесячный вексель, акцептовал его и учел в банке (получив деньги с дисконтом, равным учетной ставке. – Науч. ред.). Через три месяца банк предъявил прядильной фабрике ее вексель, и она погасила его. Прядильная фабрика обеспечила себя необходимой наличностью, изготовив из хлопка пряжу и продав ее ткацкой фабрике за вексель, который был также учтен банком. Состоятся ли обе эти сделки купли продажи, теперь зависит только от учетной ставки банка. Продавцу (в одном случае это торговец хлопком, в другом – прядильная фабрика) деньги нужны немедленно. В условиях отсрочки платежа он может получить их немедленно только в том случае, если сумма, которую он получит по истечении трех месяцев, минус дисконт больше либо равна сумме, по которой он не склонен продавать свой товар. Дальнейшее пояснение важности учетной ставки, устанавливаемой банком, излишне. Этот пример доказывает наше утверждение точно так же, как если бы проданный товар попал к потребителям в течение этого трехмесячного периода, в течение которого обращается данный вексель, и оплачен ими без привлечения кредита. Потому что суммы, используемые потребителями для этих целей, попали к ним как заработная плата или прибыль от таких сделок, которые стали возможны только при условии предоставления кредита банками.
Когда мы видим, что в какие-то моменты количество подтоварных векселей, представленных к учету, увеличивается, а в какие-то уменьшается, мы не должны делать из этого вывод, что эти колебания должны объясняться изменениями спроса на деньги со стороны индивидов. Единственный приемлемый вывод состоит в том, что в условиях, сформированных банком к данному моменту, желающих взять кредит больше нет. Если эмиссионные банки приближают процентную ставку, которую они взимают, осуществляя свои сделки в качестве кредиторов, к естественной ставке процента, спрос на кредиты понижается. Если они понижают свои процентные ставки так, что она падает ниже естественной ставки процента, то спрос на кредиты растет. Причина колебаний спроса на кредит, предоставляемый эмиссионными банками, состоит ни в чем ином, как в той кредитной политике, которой они руководствуются.
Благодаря имеющимся у них возможностям предоставлять кредиты посредством эмиссии фидуциарных средств банки в состоянии до бесконечности увеличивать общее количество денег и денежных заместителей в обращении. Эмитируя фидуциарные средства, они могут увеличивать запас денег в широком смысле таким образом, что увеличение спроса на деньги, которое в противном случае привело бы к увеличению объективной ценности денег, нейтрализует действие факто ров, определяющих ценность денег. Ограничивая кредиты, они могут так уменьшить количество денег в широком смысле, находящихся в обращении, что это позволит избежать понижения объективной ценности денег, которое в противном случае имело бы место в силу тех или иных причин. Как уже говорилось, в определенных обстоятельствах такое может происходить. Но в общем и целом в механизме предоставления банковских кредитов и в самом способе создания фидуциарных средств обращения и их возврата туда, где они были эмитированы, нет ничего, что с необходимостью вело бы к такому результату. Например, вполне может случиться так, что банки увеличат эмиссию фидуциарных средств обращения в то самое время, когда уменьшение спроса на деньги в широком смысле или увеличение запаса денег в узком смысле приводит к уменьшению объективной ценности денег, и вмешательство банков усилит имеющуюся тенденцию к изменению ценности денег. В действительности в отличие от распространенной и ошибочной точки зрения обращение фидуциарных средств не является эластичным, если понимать под эластичностью обращения его способность автоматически приспосабливать спрос на деньги к запасу денег, не оказывая при этом воздействия на объективную меновую ценность денег. Оно эластично только в том смысле, что допускает любое расширение обращения, даже совершенно неограниченное, точно так же, как оно допускает и любое сжатие. Количество фидуциарных средств обращения не имеет естественных пределов. Если в силу неких причин принимается решение, что оно должно быть ограниченным, тогда оно должно быть ограничено каким-то сознательным вмешательством человека, т. е. посредством той или иной банковской политики.
Разумеется, все это верно только в предположении, что все банки эмитируют фидуциарные средства обращения в соответствии с каким то единообразным правилом, или в предположении, что существует только один банк, выпускающий фидуциарные средства. Отдельный банк, который ведет свои операции, конкурируя с множеством других банков, не в состоянии начать проводить независимую политику в области учета долговых инструментов. Если оглядка на поведение кон-
Под учетом долгового инструмента здесь и далее понимаются не правила, по которым он отражается в отчетности, а покупка долгового инструмента банком до наступления срока исполнения, с дисконтом (скидкой), равным учетной ставке. – Прим. 11. ауч. ред.
340
курентов удерживает его отдальнейшего понижения процентной ставки, взимаемой при выдаче кредитов, то, за исключением расширения своей клиентской базы, он сможет увеличить количество эмитируемых фидуциарных средств в обращении, только если спрос на них сохраняется даже в том случае, когда взимаемая процентная ставка не ниже, чем у его конкурентов. Таким образом, можно считать, что банки имеют некоторое отношение к колебаниям спроса на деньги. Они увеличивают и уменьшают их обращение наряду с колебаниями спроса на деньги, в той мере, в какой отсутствие координации банковской политики разных банков делает для них невозможным проводить независимую политику процентной ставки. Но поступая таким образом, они помогают стабилизировать объективную меновую ценность денег. Поэтому в этих пределах доктрина эластичности обращения фидуциарных средств верна, – она правильно освещает один из рыночных феноменов, хотя трактовка причин этого явления в рамках данной доктрины совершен но ошибочна. И ровно потому, что она кладет в основу объяснения наблюдаемых явлений полностью ошибочный принцип, эта доктрина на глухо закрывает возможность понимания второй рыночной тенденции, порождаемой использованием фидуциарных средств обращения. Сторонники этой доктрины упускают из виду, что в той мере, в какой банки действуют единообразно, должно иметь место постоянное увеличение количества фидуциарных средств в обращении, что вызывает падение объективной меновой ценности денег.
Германский закон о банках от 14 марта 1875 г. установил, что банкноты, выпускаемые сверх золотого обеспечения, должны быть обеспечены переводными векселями (на практике это положение закона понималось так, что в виду имеются подтоварные векселя). Реальное значение этого требования не соответствует широко распространенному мнению на этот счет. Выполнение установленного законом условия не сделало эмиссию банкнот эластичной. Оно даже не поставило ее, как это ошибочно считалось, в органическую связь с условиями формирования спроса на деньги, – это все тоже было иллюзиями, с которыми давно надо было бы расстаться. Равным образом, в отличие от того, что ему приписывалось, данное требование не имело никакого значения для поддержания обмениваемости банкнот (этот вопрос будет подробно рассмотрен ниже).
Установление ограничений на эмиссию банкнот, не обеспеченных металлом, т. е. установление ограничений на эмиссию фидуциарных средств обращения в форме банкнот, представляет собой фундаментальный принцип германского закона о банках, написанного по образцу закона Пиля. Среди многочисленных и многообразных средств, примененных для достижения этой цели, не последнее место занимают жесткие требования к вложениям в активы, против которых эмитируются банкноты. Эти активы должны состоять только из требований, причем выпущенных в виде векселей, которые обязаны иметь срок погашения, не превышающий трех месяцев, и которые должны иметь подписи, желательно трех лиц, но не менее двух, причем эти лица должны быть известны как платежеспособные. Таковы были условия, ограничивающие банкнотную эмиссию. Первое, что необходимо отметить в этой связи: вследствие принятия этого закона банки с самого начала оказались от сечены от значительной части ресурсов внутреннего кредита. Схожие последствия имело дальнейшее ужесточение, когда появилось требование ограничить покрытие только подтоварными векселями (законодатель недвусмысленно давал понять, что имеется в виду именно это, хотя в самом тексте закона это нигде не сказано, – видимо, свою роль сыграла невозможность дать подтоварному векселю строгое юридическое определение). Какое реальное воздействия эти ужесточения оказали на ограничение эмиссии фидуциарных средств обращения, лучше всего демонстрирует тот факт, что, когда закон о банках был принят, количество подтоварных векселей уже было ограниченным, а впоследствии, несмотря на существенное увеличение спроса на кредит, их количество уменьшилось до такой степени, что Рейхсбанк сталкивается с трудностями, когда пытается выбрать векселя только для целей инвестирования, без уменьшения количества выданных кредитов1.
1 См.: Prion. Dasdeutsche Wecheldiskontgeschiift. Leipzig, 1907. S. 120 ff., 291 ff.
Заявки на кредиты, которые подаются в банки, представляют собой за явки на получение не денег, а других экономических благ. Потенциальные заемщики находятся в поисках капитала, а не денег. Они ищут капитал в денежной форме, так только распоряжение деньгами позволяет приобретать на рынке реальный капитал, который им и нужен в действительности. Сейчас нам предстоит проанализировать один из самых сложных специфических моментов, понимание которого в течение более чем сталет оставалось самой сложной загадкой для экономистов. Этот момент состоит в том, что спрос на капитал, предъявляемый потенциальными заемщиками, удовлетворяется банками посредством эмиссии денежных заместителей. Очевидно, что здесь имеет место лишь некое условное удовлетворении спроса на капитал. Банки не могут извлекать капитал из воздуха. Если получение в банке фидуциарных средств обращения действительно удовлетворяет желание {заемщиковJ иметь капитал, т. е. если банки действительно обеспечивают заемщикам возможность распоряжаться капиталом, то мы должны прежде всего най ти источник предложения этого капитала. Обнаружить его не составит особого труда. Если фидуциарные средства обращения являются совершенными денежными заместителями и выполняют все то, что могут выполнять деньги, если они пополняют имеющийся в экономике запас денег в широком смысле, то их эмиссия должна сопровождаться соответствующим воздействием на меновое отношение между деньгами и другими экономическими благами. Издержки по созданию капитала для заемщиков, получающих кредиты фидуциарными средствами обращения, несут те, кто кому наносится ущерб вызванными этим изменениями объективной ценности денег, а прибыль от всей сделки в целом достается не только заемщикам, но и тем, кто эмитировал фидуциарные средства, хотя они и делят иногда эту выгоду с другими экономически ми агентами – в том случае, если держат депозиты, приносящие процент, или если государство имеет долю в прибыли банка.
Предприниматели, обратившиеся в банк за ссудой, испытывают не хватку капитала. Не нехватка денег в собственном смысле слова гонит их в банки, где они спешат предъявить к учету векселя, имеющиеся у них на руках. В одних обстоятельствах эта нехватка капитала может быть временной, в других случаях – постоянной. Для многих деловых предприятий, которые на постоянной основе, из года в год, пользуются краткосрочным банковским кредитом, эта нехватка капитала имеет перманентный характер.
Для решения интересующей нас проблемы конкретные обстоятельства, в связи с которыми часть предпринимателей испытывают нехват ку капитала, не имеют значения. Мы пока можем даже не касаться вопроса о том, идет здесь речь о нехватке капитала для инвестиций или о нехватке оборотного капитала (working capital), считая его не столь уж важным. Иногда можно услышать, что предоставлять капитал для ин вестиций посредством выдачи банковских кредитов неправильно, хотя и в меньшей степени, чем выдавать кредиты для пополнения оборотного капитала. Именно эти вопросы играли важную роль в недавних дискуссиях о банковской политике. Банки подвергались резкой критике на том основании, что значительную часть кредитов промышленным компани ям они направляли тем, кому был нужен не основной, а оборотный капитал, что угрожает ликвидности банков. Законодательство требовало от них, чтобы активы, формируемые против обязательств, возникающих вследствие эмиссии фидуциарных средств обращения, ограничивались ликвидными инвестициями. Эмиссия фидуциарных средств в форме де позитов должна была иметь обеспечение этого типа – точно так же, как ранее, под влиянием идей денежной школы, это требовалось при эмиссии банкнот. Мы уже касались реального значения таких требований к обеспечению и показали, как напомнит нам предстоящее обсуждение, что его единственный практический смысл, как и смысл всех подобных требований, состоит в том, что оно препятствует неограниченной кредитной экспансии.
Резервы наличности, которые поддерживаются любым деловым предприятием, также являются частью оборотного капитала. Если по какой-то причине предприятие чувствует, что оно должно увеличить свои резервы, это должно считаться увеличением его капитала. Если оно привлекает для этих целей кредит, то его действия не могут трак товаться как нечто отличное от спроса на кредит, порождаемого любой иной причиной – например, расширением завода или чем-то анало гичным.
Теперь мы должны перейти к анализу явления, который, пусть и не добавляя ничего нового к уже сказанному, поможет более ясно увидеть процессы, протекающие на рынке денег и капитала (money and-capital market). Здесь уже много раз говорилось о том, что коммерческая практика концентрирует все типы сделок на определенных днях года, так что повышенный спрос на деньги характерен для одних дат и не характерен для других. Сосредоточение сделок на днях, соответствующих концу недели, двухнедельного периода, месяца и квар тала, является фактором, который значительно увеличивает спрос на деньги (а тем самым, разумеется, и спрос на капитал) со стороны части деловых предприятий. Даже если предприниматель тщательно плани рует свои поступления – с тем чтобы к определенному дню они соответствовали падающему на эти дни погашению его обязательств, – он может использовать текущие поступления для оплаты обязательств лишь в крайне редких случаях. Техника платежей еще не достигла такой степени развития, при которой можно всегда пунктуально выполнять обязательства без того, чтобы заблаговременно обеспечить себе возможность свободно распоряжаться необходимыми денежными средствами именно в такие дни. Лицо, обязанное погасить вексель, который поступит в его банк 30 сентября, обычно предпринимает некие шаги с тем, чтобы это обязательство было обеспечено соответствующей суммой, до наступления указанной даты. В то же время те суммы, которые не могут попасть на его счет до наступления этого дня, как правило, бесполезны для этой цели. В конце концов, довольно непрак тичностараться использовать поступления за некоторый день для того, чтобы осуществлять выплаты на сторону, приходящееся на этот же день. Итак, дни исполнения сделок с необходимостью будут днями повышенного спроса на деньги со стороны части предпринимателей, спроса, который исчезнет так же быстро, как возник. Разумеется, и эта разновидность спроса на деньги представляет собой спрос на капитал. Догматически настроенные теоретики, следуя меркантилистам, обычно проводили резкое различие между спросом на деньги и спросом на капитал, – они противопоставляли спрос на краткосрочные кредиты, трактуя его как спрос на деньги, спросу на долгосрочный кредит, который они трактовали как спрос на капитал. Нет никаких причин, чтобы придерживаться этой терминологии, породившей столько путаницы. Нужно помнить, что то, что мы здесь называем спросом на деньги, есть не что иное, как спрос на реальный капитал. Если предприниматель привлекает краткосрочный кредит для пополнения своих запасов наличности, то и этот случай представляет собой настоящую кредитную сделку, так как здесь имеет место обмен будущих благ на настоящие блага.
Увеличение спроса на деньги и, следовательно, на капитал, состо роны предпринимателя, которое выпадает на дни исполнения сделок, выражается в увеличении заявок на ссуды, поступающих в банки, являющиеся эмитентами кредитов. В тех странах, где главным видом фидуциарных средств обращения являются не депозиты, а банкно ты, это выражается в увеличении количества векселей, поступающих в эмиссионные банки для учета, и – если эти векселя действительно учитываются – в увеличении количества банкнот в обращении1. Да лее, это регулярное повышение и понижение количества банкнот в обращении, сконцентрированное в окрестности дат исполнения сделок, никоим образом не могут объяснить увеличения имеющегося в экономике количества банкнот. Участники рынка не выписывают и в банки не передают для учетной операции никакие новые векселя, в частности никакие новые краткосрочные векселя. Банки учитывают вексе ля, имеющие обычный срок действия, вблизи дат погашения. До это го векселя лежат либо в портфелях небанковских учреждений, либо в портфелях банковс ограниченными возможностями эмиссии фидуциарных средств – как потому, что эти банки имеют узкую клиент скую базу, так и в силу законодательных ограничений. Спрос на деньги не увеличивается до тех пор, пока векселя не достигнут крупного эмиссионного банка. Очевидно, что считать, будто количество банкнот, эмитируемых центральными европейскими эмиссионными банками, органически связано с количеством векселей, выписанных в данной экономике, нет никаких оснований. Лишь некоторые векселя учитываются банками посредством эмиссии фидуциарных средств обращения, остальные погашаются без привлечения и возникновения банковского
Часть переучетных операций, производимых частными банками в Рейхсбанке непосредственно перед датами концентрации платежей, велика не потому, что банки испытывают нехватку капитала, а потому, что хотят освободиться от векселей с близ кими сроками погашения, передав их в Рейхсбанк, чтобы это погашение осуществил он, так как он может выполнить это их дешевле, чем они, поскольку имеет гораздо более развитую сеть отделений. См.: Prion. Das deutsche Wecheldiskontgeschaft. Leip zig, 1907. S. 138 ff.
кредита. Однако пропорция между количеством тех и других всецело зависит от кредитной политики, которой следуют банки, эмитирующие кредит.
Банковское законодательство обращает особое внимание на необы чайный рост спроса на деньги, концентрирующийся вокруг последних дней кварталов. Ст. 2 германского закона о банках (поправка к ней от 1 июня 1909 г.) расширяет обычную квоту эмиссии банкнот, освобож даемую от налога, с 550 млн до 750 млн марок для налоговой отчетно сти по состоянию на последний день марта, июня, сентября и декабря каждого года, санкционируя тем самым действия, которые банки при выкли осуществлять в течение десятилетий. Во всякий день испол нения сделок предпринимательский спрос на кредит увеличивается, поэтому увеличивается и естественная процентная ставка. Но банки, эмитирующие кредит, научились противодействовать увеличению процента по ссудам, – они либо вообще не увеличивают учетную ставку, либо не увеличивают ее до уровня, соответствующего увеличению естественной ставки процента. Разумеется, это с необходимостью ве дет к раздуванию количества их фидуциарных средств, имеющихся в обращении. Государственная политика, как правило, никак не препятствует этой практике, что, без сомнения, способствует стабилизации объективной меновой ценности денег. Германский закон о банках 1909 г. был первым законом, который направлен на поддержку этой практики.
Итак, автоматического приспособления количества фидуциарных средств в обращении к колебаниям спроса на деньги, которое бы не оказывало воздействия на объективную меновую ценность денег, не существует. Следовательно, вся аргументация, призванная оспорить практическое значение количественной теории ссылками на мнимую эластичность денежного обращения, несостоятельна. В условиях сво бодной банковской деятельности увеличение и уменьшение запаса фидуциарных средств обращения связаны, прямо или косвенно, неко ей стихийной, или естественной, закономерностью с ростом и падени ем спроса на деньги в широком смысле, не в большей и не в меньшей степени, чем увеличение и уменьшение запаса денег связаны с ростом или падением спроса на деньги в узком смысле слова. Такая законо мерность существует лишь в том случае, если кредитные банки созна тельно проводят соответствующую политику. В остальном единственная связь между этими двумя классами изменений, которые сами по себе не зависят друг от друга, подобна такой политике, когда, например, в период увеличения спроса на деньги в широком смысле слова стремятся увеличивать [предложение] фидуциарных средств обращения, рассчитывая нейтрализовать возрастание объективной меновой ценности денег, которое можно было бы ожидать в случае отсутствия таких действий. Поскольку измерить колебания объективной меновой ценности денег невозможно (это невозможно даже приблизительно), мы не в состоянии указать, совпадал ли темп увеличения количества фидуциарных средств обращения, которое в последние сто лет почти во всех странах имело место одновременно с увеличением количества денег в обращении, с темпом роста спроса на деньги, был он меньше его или больше. Все, в чем мы можем быть уверены, сводится к тому, что по меньшей мере часть увеличения спроса на деньги в широком смысле лишилась своего влияния на покупательную способность денег вследствие увеличения количества денег и фидуциарных средств в обращении.
{Мы не имеем никакой возможности узнать, в какой мере увеличение спроса на деньги удовлетворяется расширением и сокращением количества фидуциарных средств обращения. Что касается изменений в течение года, порождаемых неравномерным распределением платежей на протяжении этого периода, то здесь, как мы уже установили выше, удовлетворение возрастающего спроса на деньги удовлетворяется банками, имеющими привычку временно увеличивать количество фидуциарных средств в обращении. Гораздо более сложным является проблема соотношения между спросом на деньги в широком смысле и запасом денег в широком смысле, складывающемся в разных фазах экономического цикла – на стадии бума и на стадии спада. При этом вначале мы совершенно не касаемся вопроса о том, в какой мере на смену конъюнктуры влияют сами банки – эмитенты фидуциарных средств обращения, проводящие ту или иную кредитную политику, поскольку данная проблема будет рассмотрена нами поз же. Нет никаких сомнений в том, что колебания конъюнктуры, с одной стороны, объясняются причинами, вовсе не связанными с денежным обращением, и что поэтому изменение спроса на деньги в этом смысле не зависит от эмиссии фидуциарных средств обращения.
Привычный способ получения выводов на базе анализа статистических данных оказывается здесь совершенно непригодным. Сами по себе данные не позволяют даже приблизительно установить, что является причиной, что именно оказало воздействие. Никто не ставит под сомнение тот факт, что банки, эмитирующие фидуциарные средства обращения, задействованы в большей мере в период хорошей конъюнктуры, а также то, что спрос на деньги в период оживления деловой активности и высоких цен выше, чем в период затишья и низких цен. Однако все остальное остается неизвестным, – ничего из всего, что было написано о соотношении между спросом на деньги и денежным запасом в фазе роста и фазе спада экономического цикла, не смогло хоть сколько-нибудь способствовать ясному пониманию проблемы. Если бы запас денег в фазе подъема увеличивался медленнее спроса на деньги, но в фазе спада отставал бы от спроса на деньги, то это было бы следствием действия факторов, противодействующих понижению или повышению покупательной способности денег (в зависимости от фазы цикла) и отчасти блокирующих данный процесс. В противоположном случае, когда запас денег в фазе роста опережал бы спрос на деньги, а в фазе спада отставал бы от него, общая тенденция, характерная для соответствующих фаз, стала бы проявляться сильнее. По всей вероятности, можно утверждать, что будет реализована первая из двух названных возможностей, – на самом деле, невозможно понять, почему количество фидуциарных средств в обращении должно стать недостаточным именно тогда, когда спрос на деньги падает, и фидуциарные средства должны оказаться избыточными, когда спрос на деньги растет. Ничего более определенного по данному вопросу сказать нельзя.}
Нет ничего удивительного в том факте, что денежные заместители, будучи полностью ликвидными требованиями на деньги к лицам, чья способность погасить их не вызывает ни малейшего сомнения, ценятся так же высоко, как и те суммы, которые они замещают. При знаем, однако, что возникает вопрос, а существуют ли в принципе такие лица, чья способность оплачивать обязательства настолько вы сока, что является совершенно несомненной? Здесь можно было бы указать на то, что имеется немало примеров существования таких банков, платежеспособность которых никто не подвергал сомнению буквально за день до момента их позорного банкротства, и что до тех пор, пока события этого рода не исчезли полностью из памяти людей, будет существовать по крайней мере небольшая разница между оценкой денег, с одной стороны, и требований на них, погашаемых во всякое время – с другой, даже если сами эти требования, в той степени, в какой люди могут это предвидеть, считаются полностью обеспеченными.
Невозможно отрицать, что подобные вопросы об-разуют возможный источник определенного дефицита доверия к банкнотам и чекам, не доверия, которое с необходимостью должно выразиться в том, что денежные заместители будут иметь более низкую ценность, чем деньги. Однако, с другой стороны, имеются причины, которые могут побу дить людей ценить денежные заместители выше, чем деньги, даже если заявки на перевод денег в денежные заместители не всегда могут быть удовлетворены немедленно. Об этом мы поговорим несколько позже. Далее, вне зависимости от этих обстоятельств необходимо со всей определенностью указать на то, что сегодня подобные сомнения в качестве фидуциарных средств обращения вряд ли могут считаться разумными. В отношении денежных заместителей средних и мелких номиналов, в структуре которых подавляющая часть приходится на разменную монету, никакого сомнения в их природе не возникает во обще. Но и в случае денежных заместителей, обслуживающих нужды крупных сделок, возможность потерь тоже воспринимается как нечто невероятное при нынешних условиях. По крайней мере возможность потерь применительно к денежным заместителям, эмитируемым крупными центральными банками, осознается как реальная не в большей степени, чем опасность демонетизации, угрожающая держателям денег того или иного вида. >:·
Сегодня полная эквивалентность денежных сумм, с одной стороны, и обеспеченных требований, подлежащих немедленному погашению этими суммами, приводит к последствиям, которые исключительно важны для денежной системы в целом, а именно к возможности предлагать и принимать требования этого рода везде, где предлагаются и принимаются деньги. Обмен осуществляется посредством денег, – данный факт остается неизменным. Покупатели осуществляют покупки с помощью денег, продавцы отпускают товары за деньги. Однако сделки не всегда осуществляются путем фактической передачи сумм именно деньгами. Они могут осуществляться также посредством физической или документарной передачи требований на деньги. В наши дни требования на деньги, удовлетворяющие вышепе речисленным условиям, переходят из рук в руки без того, чтобы кто то, приобретая их, ощущал потребность их фактического погашения. Зачем получатели платежей в форме требований вообще предпринимают какие-то усилия по их погашению? Требование, оказавшее ся в обращении, остается в обращении, превращаясь в денежный заместитель. Ситуация, когда право, лежащее в основе денежного заместителя, реализуется путем предъявления банкнот или снятия денег со счетов, не возникает, пока сохраняется доверие к платежеспособности банка и пока банк не эмитирует денежные заместители больше того количества, которое требуется его клиентам для расчетов друг с другом (клиентом банка может считаться любой, кто принимает его денежные заместители вместо денег). Банк-эмитент может поэтому предположить, что его денежные заместители будут оставаться в обращении до тех пор, пока необходимость иметь дело с кем-то, кто не принадлежит к кругу его клиентов, не заставит держателей этих денежных заместителей предъявить их к обмену на деньги. На самом деле именно этот факт делает возможным само существование эмиссионного банка, позволяя ему выпускать в обращение денежные заместители без того, чтобы держать наготове сумму, которая была бы необходима для выполнения обязательства немедленного погашения, которое воплощают собой денежные заместители.
...
Тем не менее институт, эмитирующий фидуциарные средства обращения и несущий ответственность за поддержание их экви валентности денежным суммам, против которых они выпушены, должен быть в состоянии своевременно погашать те фидуциарные средства обращения, которые ему предъявляют их держатели для конвертации в деньги, – когда они должны осуществлять платежи лицам, не признающим данные фидуциарные средства за деньги. Именно с этим обстоятельством связан единственный способ, с помощью которого можно предотвратить возникновение разницы между ценностью денег, с одной стороны, и ценностью банкнот и де позитов – с другой.
Иногда можно слышать мнение, согласно которому, если эмиссионный институт хочет обеспечить сохранение эквивалентности между своими фидуциарными средствами обращения и деньгами, против которых они выпущены, ему нужно принять предупредительные меры, направленные на то, чтобы он был в состоянии погасить те фидуциарные средства, которые возвращаются к нему вследствие потери доверия со стороны части вкладчиков. С этим мнением невозможно согласиться, так как оно совершенно не принимает во внимание значение фонда погашения и цели, в которых он создается. Функцией фонда погашения не может быть обеспечение эмиссионного института средствами для погашения выпу щенных им фидуциарных средств погашения в то время, когда его кассы штурмуют потерявшие доверие держатели. Доверие к надежности обращения фидуциарных средств не есть индивидуальное явление, – оно либо разделяется всеми, либо его не существует вовсе. Фидуциарные средства обращения могут выполнять свою функцию только при усло вии, что они полностью эквивалентны суммам денег, против которых они выпущены. Эта эквивалентность перестанет соблюдаться, как только доверие к эмитенту будет подорвано, даже если это будет относиться только к части держателей. Неотесанный малый, предъявляющий банк ноту к погашению, чтобы убедиться в способности банка платить, представляет собой персонаж комиксов, которого банк совершенно спокойно может не опасаться. Для удовлетворения этого спроса банку не нужно прибегать ни к каким специальным схемам и принимать какие бы то ни было предупредительные меры. Но любой банк, эмитирующий фидуциарные средства обращения, вынужден будет приостановить свои платежи, если все начнут предъявлять его банкноты к погашению или заби рать деньги со счетов. Любой такой банк бессилен перед паникой, – ему не поможет никакая система и никакая политика. Это с необходимостью следует из самой природы фидуциарных средств обращения, которая возлагает на тех, кто их эмитирует, обязательство выплачивать денежные суммы, которыми они не располагают1.
История последних двух столетий содержит немало примеров по добных катастроф. Банки, павшие жертвой набега держателей банкнот и владельцев счетов, подвергались упрекам в том, что они породили
См.: Ricaтdo. Poposals for an Economical and Secure Currency with Observations on the Pofits of the Bank of England // Ricaтdo. Works. Ed. McCulloch. 2nd ed. London, 1852. Р. 406 (Ри-кардо. Предложения в пользу экономного и устойчивого денежного обращения// Ри-кардо. Соч. Т. II. М.: Госполитиздат, 1955. С. 195); Walтas. Etudes d'economie politique appliquee. Lausanne, 1698. Р. 365 f.
коллапс тем, что проводили непродуманную кредитную политику, тем, что допустили связывание своего капитала, тем, что предоставляли ссуды государству. Кроме того, исключительно тяжелые обвинения вы двигались против их директоров. В тех случаях, когда эмитентом фидуциарных средств обращения выступало государство, невозможность поддержания их обмена на деньги обычно объяснялась тем, что государство, осуществляющее эмиссию, игнорирует заповеди банковской практики. Очевидно, что все эти объяснения отражают непонимание сути вещей. Даже если бы банки держали все свои активы в краткосрочных [долговых] инструментах, т. е. в таких инструментах, которые можно бы стро реализовать на рынке, они все равно были бы не в состоянии удовлетворить спрос своих кредиторов. Это следует уже из того факта, что требования, принадлежащие банкам, могут быть проданы только после того, как они будут выставлены на продажу и на них найдется покупа тель, тогда как требования кредиторов к банку должны быть погашены по первому предъявлению. {Банк вполне в состоянии выдавать ссуды только при том условии, что он может в любой момент потребовать их возврата. Одна ко здесь все упирается в то, смогут должники банка раздобыть необходимые для этого наличные средства. Очевидно, что они будут не в состоянии это сделать, поскольку суммы, взятые ими в долг, они не держат в кассах в виде свободного остатка, а направляют эти суммы в некие производительные инвестиции, так что могут рассчитывать на их возврат по истечении более или менее продолжительного периода, в течение которого они не будут в состоянии погасить свою задолженность перед банком.} Таким образом, здесь мы имеем дело с неразре шимым противоречием, коренящемся в самой природе фидуциарных средств обращения. Их эквивалентность деньгам зависит от обещания их эмитентов, убедивших публику в том, что выпущенные ими фидуциарные средства обращения будут во всякое время погашены деньгами всякому лицу, которое их предъявит, а также в том, что для выполнения этого обещания были приняты все необходимые предупредительные меры. Однако – и в этом тоже состоит суть фидуциарных средств обращения – такое обещанное невозможно исполнить, поскольку банк никогда не сможет добиться полной ликвидности своих ссуд. Неважно, эмитированы фидуциарные средства в процессе банковских операций или нет – их немедленное погашение в случае утраты доверия держа телей невозможно ни при каких условиях.
Признание того факта, на который указывали еще до эпохи Рикардо, что не существует способа, с помощью которого эмитент фидуциарных средств обращения может защититься от последствий паники или не сделаться жертвой серьезного набега, может привести, если угодно, к требованию запрета эмиссии фидуциарных средств обращения. Данный подход характерен для многих авторов. Некоторые из них требовали запрета эмиссии банкнот, не имеющих металлического покрытия, другие – запрета всех клиринговых расчетов, кроме тех, у которых имеется полное покрытие металлом, третьи – и это является единственной логичной позицией – выдвигали комбинацию этих двух требований1. , 1н1·
Эти требования, в том виде, как они выдвигались, никогда не были выполнены. Нарастающее расширение денежной экономики привело бы к гигантскому спросу на деньги, если бы степень удовлетворения этого спроса не была бы в подавляющей части обеспечена созданными фидуциарными средствами обращения. Их эмиссия позволила избежать конвульсий в виде увеличения объективной меновой ценности денег и уменьшить издержки, связанные с функционированием механизма денежного обращения. {Таковы общеэкономические аспекты, которые нужно иметь в виду при рассмотрении обращения, основанного на фидуциарных средствах, – об аспектах, связанных с частной экономической деятельностью, нужно судить по иным основаниям.} Фидуциарные средства обращения открыли выгодный источник получения доходов от их эмиссии, – они обогащают и тех лиц, которые их эмитируют, и общество, которое ими пользуется. На заре современной банковской системы их роль ограничивалась тем, что они подкрепляли кредитную активность банков (которые в те времена едва ли стали бы прибыльными учреждениями, если бы вели дела только на свой счет), что позволило системе без потерь избежать труд ностей) связанных с этапом ее возникновения.
Запрет эмиссии каких бы то ни было банкнот, кроме полностью обеспеченных, а также запрет выдавать в виде ссуд средства с депозитов (каковая выдача является основой чековых и клиринговых операций), означали бы почти полное прекращение эмиссии банкнот и почти пол ное удушение чекового и клирингового бизнеса. Если бы, несмотря на запрет, банкноты все-таки эмитировались бы, а счета все еще открыва лись бы, то это бы означало, что должен найтись кто-то, кто готов нести соответствующие некомпенсируемые затраты. Эмитенты [фидуциарных средств] встречались бы весьма редко, хотя время от времени такое могло происходить. Соединенные Штаты выпускали серебряные сертификаты, чтобы освободить деловую активность от неудобств неуклю жей попытки чеканить серебряные монеты и ликвидировать одно из препятствий на пути расширения использования серебряного доллара, который, как считалось, необходимо поощрять по причинам, связанным с политикой в области денежного обращения. Аналогично, по этим же причинам были созданы золотые сертификаты, что позволяло стимули-
См., например: Tellkampf. Die Prinzipien des Geld– und Bankwesens. Berlin, 1867.
S. 181 ff.; idem. Erfordernis voller Metalldeckung der Banknoten. Berlin, 1873. S. 23 ff.;
Gеует. Theorie und Praxis des Zettelbankwesens. 2. Aufl. Munchen, 1874. S. 227.
ровать использование золота вопреки желанию публики, предпочитав шей бумажные деньги1. 1. , .... !– , , .;;, ... ю, . 1-, ·. щ1 Иногда по техническим причинам публика предпочитает использовать банкноты, чеки и безналичные переводы (жиро-переводы), даже если это влечет за собой определенную плату банку за соответствующие услуги. Иногда против физического использования монет, которые не вовлечены в передачу требований на положенные в банк деньги, раздаются возражения. Даже для индивидуального крупного торговца (а подчас и для обычного частного лица) хранение значительных сумм денег и страхование этих сумм от пожаров и наводнений, ограблений и краж подчас требуют значительных расходов. Находящиеся в обращении варранты, оплачиваемые по приказу (warrants рауаblе to order), и бланковые чековые книжки, листы которых не предполагают никаких действий до тех пор, пока они кем-то не подписаны, в меньшей степе
ни подвержены рискам злоупотреблений, связанных с ненадлежащим владением, чем монеты, гладкая поверхность которых не может рас сказать историю того способа, которым они были приобретены. Но да же банкноты, не привязанные в отличие от варрантов и чеков ни к кому персонально, сегодня легче защищены от разрушения и ограблений, чем груды металлических монет. Значительные запасы денег, хранящиеся в банках, представляют собой наиболее выгодный и поэтому наиболее привлекательный объект для криминальных действий, но в их случае можно обеспечить такие меры предосторожности, которые обеспечивают почти полную безопасность. Их также легче защищать от порчи в случае стихийных бедствий. Историей доказано, что изъятие банковских кофров из цепких рук тех, кто имеет политическую власть, представляет собой значительно более трудную задачу. Но даже эта задача, в конце концов, была решена, и сегодня внезапные захваты банков, подобные тем, что осуществлялись Стюартами и Даву, более не происходят2.
Еще один мотив осуществления платежей через банки связан с труд ностями взвешивания монет и определения чистоты монетного металла при повседневных расчетах. Именно это обстоятельство лежало наряду с желанием избежать проблем с испорченной монетой в основе создания
Амстердамского и Гамбургского банков. Комиссия в размере 1/ %, которая взималась при внесении и снятии денег со счетов в Амстердамском банке, была намного ниже тех преимуществ в виде в виде надежности
1 См.: НерЬитп. History of Coinage and Currency in the United States. New York, 1903. Р. 418.
2 Стюарты -имеется в виду английский король Карл I Стюарт, в 1640 г. рекви зировавший в форме принудительного займа запасы золота, которые частные лица хранили на Монетном дворе в лондонском Тауэре. Даву – имеется в виду наполео новский маршал Даву, по приказу которого в 1813 г. была захвачена касса Гамбург ского банка (в 1816 г. новое французское правительство компенсировало потери его вкладчикам). – Прим. науч. ред. , . , , _
при расчетах1, получаемых клиентами банка. Наконец, важным преимуществом банковских платежей является экономия на транспортных из держках и большем удобстве, что имело особое значение в странах с серебряным и медным стандартом. Так, в Японии богатые торговцы еще в середине XIV столетия выпускали банкноты, которые пользовались большим спросом, поскольку позволяли избежать значительных затрат и неудобств, связанных с перевозкой медной монеты2. Иногда расчеты этими банкнотами сопровождались даже премией, что позволяет объяснить возникновение межрегионального чекового и клирингового бизнеса и развитие системы почтовых переводов\
Очевидно, что запрет фидуциарных средств обращения ни в коем случае не стал бы смертным приговором для банковской системы, как это иногда считают. Банки по-прежнему вели бы кредитный бизнес, занимая деньги с целью выдачи их в виде ссуд. Причины, по которым фидуциарные средства обращения так и не были запрещены, объясняются не стремлением избежать последствий такого запрета для банков, а признанием влияния, оказываемого фидуциарными средствами обращения на объективную меновую ценность денег.
Лицо, являющееся держателем денежных заместителей, желающее совершить сделку с лицом, для которого эти денежные заместители неиз вестны и поэтому не могут быть приняты вместо денег, обязано обменять денежные заместители на деньги. Такой участник рынка идет в учреж дение, отвечающее за поддержание эквивалентности между денежными заместителями и деньгами, и приступает к погашению требований, воплощенных в денежных заместителях. Он предлагает к обмену банк ноты (или разменную монету, или аналогичное средство обращения) для погашения либо снимает деньги сосвоего депозита. Из этого следует, что эмитент денежных заместителей в принципе не может запустить в обращение больше того их количества, которое будет удовлетворять нуж ды его клиентов для осуществления деловых сделок между собой. Любая эмиссия, превышающая этот уровень, будет возвращаться к эмитенту, который будет обязан принимать их и выдавать в обмен на них деньги, если он не хочет подорвать доверие, на котором основан весь его бизнес. Учитывая то, что было сказано в предыдущем разделе, и принимая во внимание тот факт, что об этом будет сказано в последующем, можно было бы лишний раз не напоминать, что все это верно только в том слу-
·-1. 1. , ...
См.: DипЬат. Chapters on the Theory and History of Banking. 2nd ed. New York, 1907. Р. 99.
2 См.: Kiga. Das Bankwesen Japans. Leipziger Inaug. Diss. S. 9.
3 См.: Oppenheim. Die Natur des Geldes. Mainz, 1855. S. 241 f.
чае, если несколько банков, существующих одновременно, эмитируют денежные заместители, имеющие ограниченный круг хождения. Если бы существовал единственный банк, эмитирующий денежные заместители, и если бьr эти денежные заместители имели неограниченный круг хождения, то для распространения фидуциарных средств обращения не существовало бы никаких пределов. Аналогичное явление наблюда лось бы и в случае, если бы все банки исходили бы из общего понимания относительно эмиссии своих денежных заместителей, и расширяли бы их обращение, руководствуясь едиными принципами.
Таким образом, в предполагаемых обстоятельствах банк не может выпустить денежные заместители в количестве, превышающем то, которое могут использовать его клиенты, – все, что будет превышать это количество, будет возвращаться к нему же. Это не представляет никакой опасности до тех пор, пока дополнительная эмиссия осуществляется в форме денежных сертификатов, но избыточная эмиссия фидуциарных средств обращения имеет катастрофические последствия.
Поэтому главное правило, за соблюдением которого должен сле дить банк, осуществляющий кредитную эмиссию, формулируется ясно и просто: ему нельзя эмитировать фидуциарные средства обращения больше того количества, которое его клиенты используют в расчетах между собой. Необходимо признать, однако, что на пути практической реализации этой максимы имеются значительные трудности, так как не существует никакого способа определить меру, в которой клиенты выполняют это требование. В условиях отсутствия какого бы то ни было точного. знания на этот счет банк должен полагаться на неопределенные эмпирические процедуры, что может легко привести к ошибкам. Тем не менее дальновидные и опытные директора – а большинство банков управляются дальновидными и опытными директорами – довольно не плохо справляются с этими трудностями. ·н·, , -1r, ·
Лишь в исключительных случаях клиенты банков, осуществляющих кредитную эмиссию, выходят за государственные границы. Даже те банки, которые имеют отделения в разных странах, предоставляют им полную независимость в деле эмиссии денежных заместителей. В сегодняшних политических реалиях единообразное управление банкирскими фирмами, ведущими операции в разных странах, вряд ли возможно на практике. Этому препятствуют и сложности, связанные с техникой банковских операций, и банковское законодательство, и на конец, трудности, порождаемые особенностями денежного обращения. Кроме того, в некоторых странах имеется две разновидности кредитных банков. С одной стороны, здесь существуют привилегированные банки, имеющие монопольное или почти монопольное право эмиссии банкнот. Длительная история и финансовые возможности таких банков, а также, еще в большей мере, их исключительно высокий авторитет, известный всей стране, ставят такие банки в уникальное положение. С другой стороны, там существует ряд конкурирующих банков, не имеющих права
3$8
выпускать банкноты. Такие банки – вне зависимости от того, насколь ко устойчива их репутация и финансовая надежность, – не в состоянии конкурировать в отношении способности обеспечивать обращение своих денежных заместителей с привилегированными банками, за которыми стоит вся мощь государства. Политика этих двух разновидностей банковстроится на разных принципах. Для банков второй группы достаточно, чтобы для погашения тех денежных заместителей, которые возвращаются к ним, они имели наготове определенную сумму в форме активов такого вида, который позволит им получить в случае необходимости кредит центрального банка. Они расширяют обращение своих фидуциарных средств настолько, насколько смогут. Если в процессе такого расширения они расширяют объем эмиссии за пределы того количества, которое могут абсорбировать их клиенты, так что часть эмитированных ими фидуциарных средств обращения предъявляется к погашению, эти банки изыскивают необходимые ресурсы в центральном банке, предъ являя к учету векселя из своих портфелей или закладывая ценные бу маги. Таким образом, содержание политики, которую они должны про водить, чтобы поддерживать свой статус банков – эмитентов кредита, сводится к необходимости постоянно поддерживать в составе своих ак тивов значительные количества таких, которые центральный банк соч тет адекватным основанием для выдачи им кредита.
Центральные банки не имеют подобной поддержки в лице более мощного и заслуживающего доверие института. Они могут полагаться только на свои собственные ресурсы и должны соответствующим образом с, ::роить свою политику. Если они выпустят в обращение слишком большое количество денежных заместителей, так что держатели прибегнут к их погашению, у них нет никакого другого выхода, кроме как использовать свой фонд погашения. Следовательно, для них важно понимать, что они не выпустили в обращение больше фидуциарных средств обращения, чем то количество, которое требуется их потребителям. Как уже отмечалось выше, не существует никакого способа, с помощью которого можно было бы непосредственно оценить степень выполнения этого требования. Здесь возможны только косвенные оценки. Необходимо определить долю совокупного спроса на деньги в широком смысле слова, которую нельзя удовлетворить фидуциарными средства ми обращения. Это и будет тем количеством денег, которое необходимо для того, чтобы вести бизнес с лицами, которые не являются потребителями центрального банка, т. е. то количество денег, которое требуется для внешней торговли.
Спрос на деньги для международной торговли состоит из двух ком понент. Во-первых, он состоит из спроса на те суммы денег, которые вследствие изменений относительного объема и спроса на деньги в различных странах перевозятся из страны в страну, пока не восстановится положение равновесия, в котором объективная меновая ценность денег везде находится на одном уровне. Транспортировки денег, необходимых
по этой причине, избежать нельзя. Вообще говоря, можно представить себе учреждение международного депозитного банка, в который можно было бы поместить значительные денежные суммы, возможно, все деньги в мире, образующие основу для эмиссии денежных сертификатов, т. е. банкнот или остатков на счетах, полностью обеспеченных деньгами. Это вполне может привести к прекращению дальнейшего использования монет в их физической форме и при определенных может условиях привести к существенному снижению затрат, – вместо использовав шихся в прошлом монет пересылались бы банкноты или перемещение денег осуществлялось бы в банковских книгах. Но эти внешние отличия не изменили бы природы анализируемого процесса.
Второй мотив для международных потоков денег возникает вследствие существования [денежных] остатков, порожденных междуна родным обменом товарами и услугами. Он сопровождается движением денег в обратном направлении, и полное исчезновение таких остатков вследствие развития клиринговых процессов теоретически возможно.
В сделках с иностранной валютой и связанных с ними денежных трансакциях, которые в последние годы объединились с ними, имеется тонкий механизм, который ликвидирует почти все такие переводы денег. Сегодня только в виде исключения в море могут встретиться два судна, одно из которых везет золото из Лондона в Нью-Йорк, а другое доставляет золото из Нью-Йорка в Лондон. {Там, где нечто подобное встречается еще и сегодня, должно проявляться влияние каких-то внеэкономических факторов, как, например, в случае центральных банков, стремящихся к увеличению своих резервов золота даже ценой известных жертв, по той причине, что они стараются следовать неким популярным воззрениям.} Международные потоки денег управляются, как правило, только изменениями отношения между спросом на деньги и запасом денег. Среди таких изменений наибольшее практическое значение имеет процесс распределения вновь добытых драгоценных металлов по различным странам, процесс, в котором роль посредника играет главным образом Лондон. Если не считать этих потоков и предположить, что отсутствуют какие-то внезапные события, резко изменяющие относительный спрос на деньги в разных странах, то сколько-нибудь масштабные международные перевозки денег из страны в страну не особенно распространены. Можно предполагать, что изменения этого рода, как правило, не так велики, как изменения денежных запасов, вызванные добычей нового золота, или что они по крайней мере несильно превосходят эти последние. Если это так (а такое предположение подтверждается лишь грубыми оценками), то перемещение денег, необходимое для приведения покупательной способности денег к общему уровню, будет по большей части или полностью сводиться к изменению распределения по странам лишь дополнитмъных количеств денег.
На базе эмпирических оценок можно установить, что относительный национальный спрос на деньги, т. е. масштаб и интенсивность спроса на деньги в данной стране по отношению к масштабу и интенсивности спроса на деньги в других странах (это выражение следует понимать в расширительном смысле), в течение короткого периода не уменьшится в такой степени, чтобы вызвать понижение суммарного количества денег и фидуциарных средств в обращении, ниже определенной доли их первоначального количества. Конечно, такая оценка с необходимостью базируется на более или менее произвольной комбинации выбранных факторов, и, разумеется, никогда нельзя исключать, что все это может быть нарушено вследствие наступления каких-то непредвиденных событий. Но если это количество оценено весьма консервативно и если во внимание принимается тот факт, что состояние международной торговли может вызвать необходимость, пусть даже и временную, перемещения денег из страны в страну, то до тех пор, пока внутри страны количество фидуциарных средств обращения не увеличивается сверх пределов, которые можно оценить заранее, а также не эмитируется новых денежных сертификатов, создание специального фонда погашения может оказаться совершенно излишним. Пока эмиссия фидуциарных средств не выходит за эти пределы и в предположении, что оценки, лежащие в основе этой констатации, корректны, спрос на погашение фидуциарных средств обращения не может возникнуть. Например, если бы в обращении сегодняшней Германии количество банкнот, казначейских обязательств, разменной монеты и депозитов снизилось до сумм, лежащих в банковских сейфах в качестве обеспечения, то денежная и кредитная система не была бы никаким образом затронута этим обстоятельством. На способность Германии вести дела с другими страна ми посредством денег это бы никак не повлияло1. Характером фидуциарных средств обращения обладают лишь банкноты, депозиты и прочие инструменты, не имеющие денежного покрытия, – только они, а не обеспеченные деньгами инструменты, являются фактором, определяющим цены, т. е. факторы, установление которых и составляет предмет данной части настоящей книги. ·о ет , ,
Если количество фидуциарных средств в обращении, удерживается на уровне ниже предела, соответствующего предполагаемому максиму му заявок [на погашение] для нужд внешней торговли, то можно обой тись вообще без создания резервов погашения, если отвлечься от неких дополнительных обстоятельств. Таким обстоятельством может быть, например, следующая ситуация. Пусть имеется какое-то количество лиц, которым денежные суммы нужны для международных платежей и которые должны получить их, обменяв на них денежные заместители. Пусть, далее, они могут сделать это только посредством многочисленных обменных операций, сопровождающихся потерями времени и вся кими сложностями, так что вся эта процедура является для них весьма затратной. Тогда это будет определенным образом нарушать полную
Данный пример предполагает ситуацию, какой она была до 1914 г.
эквивалентность денежных заместителей и денег, порождая дисконт для денежных заместителей. Следовательно, если рассматривать только такую ситуацию, даже в том случае, когда количество денег, фактически находящихся в обращении, является достаточным для нужд внешней торговли, все же должен существовать некий фонд погашения. Это следует из того, что полностью обеспеченная банкнота и полностью обеспеченный депозит (что первоначально требовалось для того, чтобы публика привыкла пользоваться этими разновидностями денежных заместителей) сегодня смешиваются с внешне аналогичными, но по своей экономической природе совершенно отличными от них фидуциарными средствами обращения. Обращение, состоящее из банкнот и депозитов, которым вообще не соответствуют никакие деньги, т. е. наполненное только и исключительно фидуциарными средствами, остается до сих пор практически неосуществимым.
Если мы рассмотрим фонды погашения независимых банков, то обнаружим здесь значительное разнообразие и разнородность. Мы обнаружим, что вид и размеры покрытия денежных заместителей, в особенности тех, что имеют форму банкнот, регулируются рядом правил, основанных на разных принципах, принятых отчасти по соображениям коммерческой выгоды, отчасти установленным законодательно. В этой связи вряд ли правомерно говорить о различных системах. Этот многозначный термин плохо подходит для набора эмпирических правил, которые по большей части являются следствием рецепции ошибочных воззрений на природу денег и фидуциарных средств обращения. Имеет ся, однюю, одна идея, следы которой прослеживаются в каждом случае. В соответствии с этой идеей эмиссия фидуциарных средств обращения должна быть ограничена неким искусственным образом, поскольку никакого естественного предела здесь не существует. Таким образом, вопрос, лежащий в основе любой денежной политики, а именно нужно ли поощрять неограниченное увеличение количества фидуциарных средств обращения с неизбежным следствием в виде понижения объективной меновой ценности денег, имеет отрицательный ответ.
Как с научной, так и с практической точки зрения признание необходимости искусственных ограничений для обращения фидуциарных средств является результатом научных исследований, которые велись в первой половине XIX в. Их победа над другой точкой зрения ознаме новала окончание десятилетий дискуссий такого накала, который редко наблюдался в истории нашей науки, и одновременно завершила период поисков и экспериментов в области эмиссии фидуциарных средств обращения. За прошедшие с тех пор годы, положения, лежавшие в основе этой победы, подверглись критике, иногда плохо продуманной, иногда опиравшейся на обоснованные возражения. Однако банковское законодательство никогда не отвергало сам принцип ограничения эмиссии необеспеченных банкнот. И сегодня этот принцип продолжает оставаться важнейшим элементом банковской политики во всех цивилизованных странах, хотя то обстоятельство, что соответствующие ограничения применяются только к банкнотной эмиссии и не применяются к постоянно растущей эмиссии депозитов, несколько ослабляет его практическую значимость.
Ограничения эмиссии фидуциарных средств обращения служат важным элементом денежной и кредитной системы также в Индии, на Филиппинах и в тех странах, которые им подражают, хотя и в различной мере. Между фондом погашения, администрирование которого осуществляет государство, и количеством фидуциарных средств, имеющихся в обращении, не существует никакой фиксированной количественной пропорции, – любая попытка зафиксировать такую пропорцию столкнулась бы с техническими трудностями, даже если принять во внимание только невозможность при переходе к новому стандарту определить точное количество фидуциарных средств обращения. Одна ко государства зарезервировали за собой право дополнительной эмиссии фидуциарных средств обращения в форме эмиссии узаконенных средств платежа (в большинстве случаев для этого требуется издание специального закона) по образцу того, как во всех странах организована эмиссия разменной монеты и тому подобных инструментов обращения.
Выражения «платежеспособность» и «ликвидность», в тех случаях, когда их используют в контексте условий функционирования банков, не всегда употребляются корректно. Иногда их считают синонимами. Однако их ортодоксальное понимание предполагает, что они означают два разных состояния (при этом нужно признать, что обычно не делается попыток явным образом определить эти понятия, проведя различия между ними).
Банк может быть назван платежеспособным (solvent), если его активы организованы таким образом, что их распродажа (liquidation) с необходимостью приводит к полному удовлетворению всех его кредиторов. Ликвидность (liquidity) есть такое состояние активов банка, которое позволяет ему выполнять все его обязательства, не только по объему, но и во времени, т. е. без необходимости объявлять о чем-то, что по сути является мораторием на исполнение своих обязательств перед кредиторами. Ликвидность представляет собой частное проявление платежеспособности. Всякое предприятие (поскольку это верно для любого участника кредитных сделок), являющееся ликвидным, является также и платежеспособным, но, с другой стороны, не всякое платежеспособное предприятие. является одновременно и ликвидным. Лицо, которое не в состоянии исполнить свое долговое обязательство в тот день, когда наступает срок его погашения, не имеет статуса ликвидного, даже если нет никаких сомнений в том, что в течение трех-четырех месяцев оно будет в состоянии погасить весь долг с процентами и другими выплата ми, компенсирующими кредитору эту отсрочку.
Со времен античности торговое право налагало на каждого коммер санта обязанность поддерживать ликвидность в течение всего периода, когда он ведет дела. Это требование находило яркое отражение в коммерческой практике. Всякий, кто пытался получить у своего кредитора отсрочку по выплате долга, всякий, кто позволял довести свои дела до такого состояния, при котором его векселя опротестовывались, подвер гал риску свою деловую репутацию, даже если спустя какое-то время он мог полностью погасить все свои обязательства. На все деловbiе пред приятия распространялось правило, которое выше мы уже рассмат ривали применительно к кредитному банку. Согласно этому правилу предприниматель обязан принимать меры к тому, чтобы быть в состоянии вовремя и в полном объеме удовлетворить каждое требование, по которому наступил срок погашения1.
Для банков, осуществляющих кредитную эмиссию, следование этому фундаментальному правилу предусмотрительного поведения невозможно. Самая суть их существования состоит в том, что часть – причем значительная – выпущенных ими фидуциарных средств остается в обращении, и в том, что требования, соответствующие этой части эмиссии, не предъявляются к погашению или по крайней мере не предъявляются все одновременно. Как только будет подорвано доверие к их поведению и кредиторы начнут штурмовать их прилавки, эти банки должны будут разориться. -Таким образом, эти банки в отличие от всех других банков и деловых предприятий вообще не способны преследовать цель обеспечить ликвидность своих вложений, – в качестве цели своей политики они должны довольствоваться поддержанием платежеспособности.
Это часто упускают из виду, когда покрытие эмиссии фидуциарных средств обращения краткосрочными ссудами называют методом, соответствующим особенностям и природе таких банков, и когда в этой связи говорят о «специфическом банковском типе покрытия»2, поскольку по-
См. выше, с. 293 ел. Часто игнорируется, однако, то обстоятельство, что данный
«принцип адекватности банковского покрытия» распространяется не только на банки, но и на все остальные виды деловых предприятий. См., например: Schulze-Gaevernitz. Die deutsche Kreditbank // Grundriss der Sozialökonomik. V. Аbt. II. Teil. S. 240 ff.
2 См.: Wagner. System der Zettelbankpolitik. Freiburg, 1873. S. 240 ff. «Золотое пра вило» находит свое выражение в отношении операций кредитных банков в знамени том «Письме Банку Франции, направленном из Гавра 20 мая 1810 г. по приказу Его Высочества Императора при посредничестве графа Мольена, министра финансов»:
«Необходимо, чтобы любой банк поддерживал себя в таком состоянии, чтобы упла тить все свои долги в любой момент, в первую очередь держателям его векселей, продажей портфеля, и (после держателей векселей) акционерам путем распреде ления между ними долей капитала, внесенных каждым из них. Чтобы никогда не закрыться, банк должен бъ mъ всегда гоmовъ м закръ ться» («Note expediee du Havre
лагают, что последовательное применение общей трактовки ликвидности к специфическим условиям банков, эмитирующих кредит, показывает, что таким банкам соответствует именно этот вид инвестирования. В общем случае не имеет значения, состоят активы банков, эмитирующих кредит, из краткосрочных векселей или из ипотечных ссуд. Если банку немедленно нужны крупные суммы денег, он может получить их только в том случае, если имеет в своем распоряжении соответствующие активы, – в условиях, когда охваченная паникой публика осажда ет его кассы, требуя погашения банкнот и возвращения средств с депо зитов, вексель, срок погашения которого наступает через три месяца, столь же бесполезен, сколь и закладная, срок выплаты по которой на ступает через много лет. Все, что имеет значение в данный момент, сво дится к большей или меньшей торгуемости (negotiability) его активов. Но в определенных обстоятельствах долгосрочное или даже бессрочное требование можно реализовать легче, чем краткосрочное, – в период кризиса на государственные аннуитеты и ипотечные закладные покупатель может найтись скорее, чем на коммерческие векселя.
Выше уже отмечалось, что в большинстве стран имеется два типа банков, различных с точки зрения степени общественного доверия. Цент ральный эмиссионный банк, который обычно является единственным банком, имеющим право эмиссии банкнот, занимает уникальное поло жение, имея органы управления, полностью или частично состоящие из государственных служащих, осуществляющих строгий контроль над всеми видами его деятельности1. {За ним стоит авторитет государства, его поручителем является честь страны.} Он пользуется более солидной ре путацией, чем другие эмиссионные кредитные банки, которые не имели возможности вести такие простые операции, которые зачастую имели большие риски при осуществлении инвестиций, нацеленных на прибыль, чем они могли себе позволить, и которые осуществляли (по крайней ме ре в некоторых странах) другие виды деятельности, например участво вали в формировании торговых или промышленных компаний, выходя за пределы специфических для них собственно банковских операций, а именно предоставления кредитов и эмиссии фидуциарных средств обращения. При определенных обстоятельствах эти банки («банки вто-
\е 20 Мау 1810, а la Banque de France, раг ordre de S. M. l'Empereur, et раг l'entremise le comte Mollien, ministre du Tresor» (цит. по:Wolowski. La Question des Banques. Paris, 1864. Р. 83-87). С. 87). В то же время Мольен не сомневался в том, что банк, не выпу скающий банкноты иначе как «в обмен на надежные и действительные переводные векселя, сроком на два и три месяца», может изымать свои банкноты из обращения только «в течение трех месяцев» (Ibid. Р. 84).
1 В США, дореорганизации банковской системы в соответствии с Законом о Фе деральном резерве, отсутствие центрального банка во время кризисов компенсиро валось происходившей в этих случаях координацией банков-членов клиринговых
домов. (Эту задачу пытался решить закон Олдрича-Риланда от 30 мая 1908 г. (Aldrich-Vreeland Act, 190, !!).) iMi; , . , , •••. --, ►, •.
рого уровня») могут потерять доверие публики в условиях, когда центральный банк не испытывает никаких потрясений. В этом случае они могут поддержать свою ликвидность, взяв кредит в центральном банке от своего имени (что они и делают в других случаях, когда исчерпывают свои ресурсы) и таким образом выполнить свои обязательства вовремя и в полном объеме. Поэтому такие банки можно называть ликвидными, поскольку их обязательства в каждый момент, соответствующий сроку погашения, балансируются такими активами, которые центральный банк считает достаточным обеспечением для снабжения их кредитами. Хорошо известно, что некоторые банки не являются ликвидными даже в этом смысле. Центральные банки отдельных стран могут аналогичным образом поддерживать состояние ликвидности только в том случае, если их активы, противостоящие эмитированным ими фидуциарным средствам обращения, будут считаться пригодными для возможного инвестирования сестринскими зарубежными учреждениями, т. е. центральными банками других стран. Одновременное исчерпание доверия ко всем банкам неизбежно приведет к общему коллапсу.
Конечно, инвестирование в активы в виде краткосрочных ссуд дает банку возможность удовлетворять своих кредиторов в течение некоторого сравнительно короткого периода. Однако этого окажется достаточно только в том случае, если, ощущая утрату доверия, дер жатели банкнот и депозитов не обратятся в банк за немедленной вы платой полагающихся им денежных сумм все одновременно. Вероят ность того, что этого не произойдет, невелика, – либо утрата доверия вообще не имеет места, либо она является всеобщей. Есть только один способ, с помощью которого в специфических условиях, в которых работают банки, эмитирующие кредит, можно сохранить ликвид ность, по крайней мере формально. Если бы такие банки выдавали ссуды только при условии, что они могут в любой момент потребовать их погашения, проблема ликвидности, очевидно, была бы для них решена весьма просто. Но с точки зрения общества в целом это, конечно, является не решением проблемы, а лишь перекладыванием ее издер жек на других. Ликвидность банка в этом случае обеспечивается по терей ликвидности его заемщиков, поскольку они столкнутся точнос такими же неминуемыми трудностями. Должники банка не хранят позаимствованные суммы в своих сейфах, они используют их, вкла дывая в объекты производительного инвестирования, откуда изъять деньги без существенной отсрочки невозможно. Проблема, таким образом, не изменилась – она осталась неразрешимой. {Впрочем, конку ренция между банками, эмитирующими кредит, сделала для них невозможным такого рода поведение с заемщиками. Лишь малую часть своих ресурсов они могут выдавать в форме онкольных кредитов (от mоnеу at са//, или «ежедневных денег» от tagliches Geld. – Науч. ред.), т. е. таких ссуд, которые по решению любой из сторон могут быть погашены (должником) или затребованы к погашению (банком) в любое время и, как правило, с отсрочкой, не превышающей одного дня, поскольку по таким ссуды они могут устанавливать лишь самые минимальные проценты. Подавляющую часть своих ссуд банки выдают в фор ме займов на срок.}
Банки, эмитирующие кредит, при инвестировании отдают предпочте ние, как правило, краткосрочным ссудам. Часто их принуждает к этому законодательство, но в любом случае они вынуждены были бы поступать так под давлением общественного мнения. Однако значение этого предпочтения не имеет ничего общего с повышенной легкостью, с которой, как широко и ошибочно считается, такие вложения дают возможность погашать фидуциарные средства обращения. Верно, что такая политика в прошлом предотвращала большие потрясения банковской системы, верно и то, что пренебрежение этой политикой всегда мстило за себя. Однако причины этого совершенно отличны от того, что обычно выдви гается в качестве причин сторонниками краткосрочного покрытия.
Одной из таких причин, значение которой относительно невелико, является повышенная легкость, с которой можно судить об оправданно сти инвестиций, если они делаются в форме краткосрочных, а не долгосрочных ссуд. Разумеется, бывают такие долгосрочные ссуды, которые более оправданны, чем большинство краткосрочных инвестиций, одна ко, как правило, об обоснованности инвестиций можно судить с гораздо большей определенностью, если все, что требуется сделать, сводится к общему анализу рыночных условий и прогнозированию положения конкретного заемщика в течение ближайших нескольких недель или меся цев, а не лет и десятилетий.
Вторая и главная причина уже упоминалась нами выше1. Если предоставление кредита посредством эмиссии фидуциарных средств обращения ограничено ссудами, которые погашаются через короткий промежу ток времени, то имеется предел увеличения количества фидуциарных средств в обращении. {Это так, потому что спрос на краткосрочные займы в любом случае меньше, чем спрос на кратко– и долгосрочные займы всовокупности2• Ввиду того что законодательство в лучшем случае (хотя и это не везде имеет место) ограничивает эмиссию фидуциарных средств в форме банкнот, но разрешает его в других формах, тот факт, что установленные законом положения о нормах по крытия обязательств банка по депозитным счетам или соответствующие обычаи, соблюдаемые банками на практике, все же играет свою роль в деле сужения кру га объектов, пригодных для инвестирования, и вместе с этим в некоторой степени
См. с. 340 ел.
2{Разумеется, это не должно означать, что совокупный объем спроса на кредит всегда остается фиксированным, как это ошибочно считала банковская школа. См. выше, с. 341. J
. 365
ограничивает размеры эмиссии. Если бы базой для эмиссии фидуциарных средств были бы признаны ипотека и государственные пенсии, то эмиссия стала бы нео граниченной.} Правила, в соответствии с которым банки, эмитирующие кредиты, ограничиваются предоставлением только краткосрочных ссуд, представляет собой результат проб и ошибок, совершавшихся в течение столетий. Им суждено было оставаться понятыми неверно, но и при этом следование данным правилам имело важные последствия, способствуя ограничению эмиссии фидуциарных средств обращения.
Решение проблемы финансовой разумности для банков, эмитирующих кредит, является не более сложным, чем для банков, выступающих по средниками на кредитном рынке. Если фидуциарные средства обращения эмитируются только под хорошее обеспечение и если из акци онерного капитала банка для погашения убытков создан гарантийный фонд (в силу того что убытки неизбежны при сколь угодно расчетливом и опытном менеджменте), то банк оказывается в состоянии полностью погасить весь объем эмитированных им фидуциарных средств, хотя и не в те сроки, в которые он обещал это сделать.
Тем не менее, если речь идет о фидуциарных средствах обращения, надежность покрытия имеет лишь второстепенное значение. Оно может полностью исчезнуть, по крайней мере в определенном смысле, без какого-либо ущерба для способности фидуциарных средств участвовать в обращении. Фидуциарные средства обращения могут эмитироваться вообще без всякого обеспечения. Так происходит, например, когда государство выпускает разменную монету, не концентрируя образую щийся сеньораж в каком-либо фонде, предназначенном для погашения разменной монеты (при определенных обстоятельствах частичным обеспечением может служить металлическая ценность самих разменных монет{, а там, где ее не существует, как, например, в случае австрийских бумажных разменных монет, так называемых монетных квитанциях (Miinzescheinen), она равна нулю}; кроме того, государство, рассматриваемое как совокупность активов, представляет собой значительно большее обеспечение, чем может предложить любой специализированный фонд). С другой стороны, даже если фидуциарные средства обращения полностью обеспечены активами эмитента, так что может встать лишь вопрос сроков, но не са мого факта погашения, это не может оказать никакого воздействия на их способность к обращению, поскольку последняя зависит от ожида ний немедленного погашения их эмитентом.
Упускать это из виду означает совершать ту же ошибку, которая ле жит в основании всех предложений и экспериментов, которые имеют своей целью гарантировать эмиссию фидуциарных средств обращения
'··
3G6
фондами, состоящими из неликвидных активов, таких как закладные. Если те фидуциарные средства обращения, которые предъявляются к погашению, погашаются деньгами немедленно и полностью, то кроме денежных резервов, необходимых для погашения, для поддержания эк вивалентности между денежными заместителями и деньгами не нужно создавать запасов каких бы то ни было других благ. {В качестве денежных заместителей, трактуемых как полностью эквивалентные деньгам, в обращении могут находиться только такие требования на деньги, которые погашаются деньгами по предъявлении этих заместителей немедленно и безо всяких затруднений. Все другие требования на деньги либо могут находиться в обращении как само стоятельная разновидность денег, либо платежи ими будут приниматься не как деньги, а как требования, имеющие соответствующуюоценку в деньгах.} Однако если денежные заместители погашаются не полностъю и не немедлен но, то они не будут признаваться эквивалентными деньгам именно потому, что это будет означать, что где-то существуют какие-то блага, которые иногда будут использоваться для удовлетворения заявок, которые держатели денежных заместителей имеют право делать на основе требований, воплощенных в денежных заместителях. Они будут цениться ниже, чем денежные суммы, против которых они выпущены, поскольку их погашение вызывает сомнения и в лучшем случае может произойти лишь по прошествии какого-то времени. В результате они лишатся статуса денежных заместителей и если будут продолжать использоваться как средства обмена, то получат независимую оценку и, перестав быть денежными заместителями, станут кредитными деньгами.
Для кредитных денег, т. е. для требований, срок исполнения которых еще не наступил и которые используются как общее средство обмена, наличие «покрытия» в виде специального фонда также совершенно из лишне. Поскольку требования предлагаются и принимаются как деньги и таким образом приобретают меновую ценность, превышающую ту ценность, которая присуща им именно как требованиям, такой фонд не имеет ним отношения. Значение мер регулирования покрытия и фондов, созда ваемых для этой цели, как и в случае фидуциарных средств обращения, коренится в том факте, что такие меры косвенно устанавливают пределы количеству фидуциарных средств, которое может быть эмитировано1.
Поскольку целью создания фонда погашения является не обеспечение погашения тех денежных заместителей, которые возвращаются в банк вследствие отсутствия доверия к их доброкачественности,
1 См.: Nicholson. А Treatise on Money and Essays on Present Monetary PoЬ\ems. Edinburgh, 1888. Р. 67 f.
но лишь обеспечение клиентов банка средствами обмена, необходимы ми для ведения дел с лицами, которые не принадлежат к его клиен там, очевидно, что такой фонд может быть образован, по крайней мере в какой-то своей части, такими инструментами, которые, не будучи деньгами, могут быть использованы как деньги в сделках с внешними участниками. Эти инструменты включают в себя не только иностранные денежные заместители, но также и такие требования, которые образуют базу международногоклирингового бизнеса, т. е. в основном иностранные векселя, или векселя на определенные города в иностранных государствах. Эмиссия денежных заместителей не может превышать количества, заданного спросом на деньги в широком смысле со стороны потребителей, использующих их для расчетов с лицами, принадлежащими к клиентами этого же банка. Только расширение клиент ской базы прокладывает дорогу к расширению обращения [денежных заместителей, эмитированных данным банком]. Но для национального центрального эмиссионного банка такое расширение ограничено государственными границами и потому невозможно. Тем не менее, если часть фонда погашения инвестирована в иностранные векселя, чеки иностранных банков и депозиты до востребования в иностранных банках, в фидуциарные средства обращения может быть преобразована более высокая доля эмитированных банками денежных заместителей, чем в случаях, когда банк не держит наготове для международных сделок своих клиентов ничего, кроме денег. Действуя таким способом, банк, эмитирующий кредит, может даже трансформировать в фидуциарные средства почти все эмитированные им денежные заместители. Сегодня во многих странах частные банки весьма близко подошли к такой ситуации, – они стали обеспечивать немедленное погашение эмитированных ими денежных заместителей, формируя и сам резерв из денежных заместителей. Эмитируемые ими денежные заместители не приобретают характера фидуциарных средств обращения только в той мере, в какой денежные заместители в фонде погашения являются денежными сертификатами. И совсем недавно эту практику стали перенимать и центральные эмиссионные банки, допуская в свои фонды погашения иностранные денежные заместители и иностранные векселя. {Они будут осуществлять эти операции в постоянно увеличивающих ся масштабах, поскольку эти операции со всей очевидностью отвечают интере– сам банков. ·, !:' •. 7J·-Н
Есть еще одно важное обстоятельство, характерное для любых форм организации системы международных расчетов, которое всегда необходимо принимать во внимание, – осложнения, могущие возникнуть в случае войны. Вполне возможно, что во время войны воюющие или даже нейтральные страны по политическим мотивам могут отказаться выполнять обязательства по векселям, держа телями которых являются граждане какой-либо из стран, участвующих в войне. В 1870 г. из-за подобных опасений в течение некоторого, правда, довольно короткого, времени на Берлинской бирже невозможно было продать английские девизы1. Несмотря на то что положения Гаагской мирной конференции, запрещающие воюющим сторонам нарушать, временно лишать законной силы или объявлять временно неподсудными права и требования граждан страны-противника, до некоторой степени устранило затруднения в данных вопросах, нельзя отрицать известную обоснованность подобных опасений. И все же эти опасности не сле дует преувеличивать, – для того, чтобы государство оказалось в состоянии при менить эти средства и не нанести себе и своей репутации непоправимого вреда, должно совпасть наличие нескольких условий2.
Идея инвестирования части так называемого запаса наличности [имеется в виду то, что сегодня называется золотовалютными резервами. – Науч. ред.] в девизы усвоена легче в тех странах, в которых используются не международные товарные деньги, а национальные кредитные или декретные. Так как фонды погашения в этих странах не связаны обязательствами погашать предъявляемые к обмену фидуциарные средства обращения деньгами, имеющими международное хождение, то появляется возможность вложить в девизы подавляющую часть резервов международных товарных денег, накопленных данной страной на случай будущего перехода внутреннего обращения на эту валюту, без малейших опа сений за состояние внутреннего денежного обращения. То, насколько медленно пробивало себе дорогу мнение о допустимости подобных операций, ясно показывает, насколько сильны были предрассудки, которые необходимо было прео долеть. В конце концов, заинтересованность банков в прибыли от этих операций перевесила все сомнения.}
Точно так же как ювелиры начали ссужать часть денег, доверенных им для хранения, и центральные банки начали предпринимать шаги по инвестированию своих запасов металла в иностранные векселя и другие виды иностранных кредитов. Пример былподан Гамбургским жиро банком, который хранил часть своих резервов в векселях на Лондон. В последней четверти XIX в. за ним последовал ряд других эмиссионных банков. Банки начали применять эту систему в целях увеличения своей прибыли. {При этом они не ставили перед собой каких-то особых целей, лежавших в сфере денежного обращения или организации банковского дела.} Инвестирование части фонда погашения в иностранные векселя и другие иностранные активы, которые можно легко и быстро реализовать, использовалось как способ понизить издержки, связанные с поддержа нием фонда погашения. В некоторых странах центральные эмиссионные банки приобретают портфели иностранных векселей потому, что внут ренний рынок учета не обеспечивает им достаточного дохода3• Следует отметить, что этот способ экономии затрат использовался центральны-
'!, i. S•/!j't 1":•·,
{RieBer. Finanzielle Kriegsbereitschaft und Kriegsfiihrung. Jena, 1909. S. 26.}
2 {См.: Hertzka. Goldwahrung mit Papierumlauf. Jena, 1895. S. 48 ff. J
3 См.: Kalkmamn. Holland's Geldwesen im 19. Jahrhundert // Schmoller's Jahrbuch (Jahrbuch für Gesetzgebung, Verwaltung und Volkswirtschaft im Deutschen Reiche).
XXV. Bd. (1901.) S. 1249 ff.; Witten. DieDevisenpolitik der Nationalbank von Belgien // Ibid. Bd. 42. S. 625 ff.
ми эмиссионными банками и правительствами небольших и финансово слабых стран. После начала войны, сделавшей беднее весь мир, этой практике стали подражать очень многие страны. Очевидно, практика инвестирования всего фонда погашения в иностранные требования на золото не может получить всеобщего распространения. Если бы все страны мира перешлик золотодевизному стандарту и стали бы держать свои фонды погашения не в золоте, а в иностранных требованиях на золото, то для выполнения денежных функций золота не потребовалось бы вообще. В этом случае та часть его ценности, которая базируется на его использовании в качестве денег, совершенно исчезнет. Поддержание золотодевизного стандарта с фондом погашения, инвестированным в иностранные векселя, подрывает сам золотой стандарт. Мы вернемся к этой теме в главе 20.
{Множество авторов уделяли особое внимание значительному портфелю девизов и других требований к загранице, имевшихся у [центрального] австро венгерского банка. Обоснованность нашего утверждения о том, что требования к загранице включаются в резервы центральных банков, и нашей гипотезы об увеличении таких требований, может быть подкреплена на материале истории Австро-венгерского банка. Национальный банк Австрии держит весьма значи тельный портфель девизов уже с конца ·1850-х годов. Вместе с тем вплоть до 1887 г. на его увеличение были наложены ограничения, неизменно становив шиеся все более и более ощутимыми. В данном случае жестким ограничителем обращения банкнот, не обеспеченных металлом, стал Закон о банках Пленера1, скопированный с английского Банковского акта Р. Пиля, которым была установлена так называемая система жесткого контингентирования [банкнотной эмиссии]. Ограниченность средств банка, по сути, проистекавшая из ограничения его права эмитировать необеспеченные металлом банкноты максимальным пределом в 200 млн гульденов, вынуждала банк сокращать девизный портфель до объема, соответствовавшего спросу со стороны тех резидентов, которые выставляли свои требования [девизов] на банк. Если в 1859-1870 гг. банк был держателем девизов в пересчете на австрийские гульдены в размере 18, 7 млн (средний за период остаток на конец года), то в 1871-1887 гг. эта величина снизилась до 6, 8 млн гульденов. В 1888 г. система прямого контингентирования банкнот была заменена системой, скопированной с германского Банковского закона от 14 марта 1875 г. Одновременно с этим в соответствии с требования ми, которые давно уже выдвинул Вагнер2, банку разрешили включать (поскольку принудительный курс банкнот в обеих частях империи не был отменен) его портфель иностранных векселей на заграницу, в той мере, в какой эти векселя должны были погашаться настоящими металлическими деньгами, зачислять эти инструменты в пределах 30 млн гульденов в состав остатков его денежной
О Пленере см. прим. науч. ред. выше, с. 227. – Прим. -нау-ч. ред.
2{См.: Wagner. Die russische Papierwahrung. Riga, 1868. 5. 265 ff. (Вагнер. Русские бумажные деньги. Киев, 1871. С. 363); idem. 5ystem der Zettelbankpolitik. Freiburg, 1873. 5. 276 ff.}
наличности1• Принятие этого положения имело своей целью хотя бы отчасти заставить работать металлические запасы банка, с тем чтобы повлиять в благоприятную сторону на дивиденды по акциям и общую прибыльность органов государственного управления. При возобновлении хартии банка в 1899 г. банку было дано также право покупать и продавать иностранные чеки, исполнять за граничные поручения инкассо и осуществлять платежи по поручениям нерези дентов а также держать за границей активы, необходимые для осуществления этих прибыльных операций1. Все эти законодательные акты закладывали основы для развертывания операций банка с девизами. И так как они возникли из стремления понизить издержки хранения покрытия банкнот, то та степень, в которой банк прибегал к этим операциям, зависела от его общего состояния.
Начиная с 11 сентября 1892 г. Банк Австро-Венгрии обязывался приобретать за банкноты любой предлагаемый ему килограмм золота на сумму 3280 крон (за вычетом сбора за чекан монет, выдаваемых в обмен). Когда со второй поло вины 1890-х годов установился обменный курс, в общем и целом выгодный для государства, золото потекло в банк, что хотя и укрепило денежное обращение, улучшив ситуацию с покрытием банкнот, но одновременно с этим понизило эмиссионный доход. Количество банкнот, не покрытых металлом, в 1899 г. все еще составляло в среднем 372 млн крон. К 1902 г. оно уменьшилось до 87 млн (в среднем за год), а в 1903 г. оно несколько возросло (до 96 млн крон), несмотря на то что с 5 февраля 1902 г. по 20 октября 1905 г. банк поддерживал процентную ставку на необычно низком для Австрии уровне в 3, 5%, который не наблюдался никогда – ни раньше ни позже указанного периода. Эти условия, понизившие валовые дивиденды банка со 102 крон [на акцию] в 1899 г. до 56 крон в 1902 г., подтолкнули банк к увеличению его заграничных инвестиций, имевших целью получение прибыли. Вложения банка в девизы и активы заграницей выросли со 105 млн крон на конец 1900 г. до 317 млн крон на конец 1902 г.
Причины, по которым иностранные центральные банки, выпускавшие банк ноты, были вынуждены увеличивать свои иностранные инвестиции, полностью аналогичны вышеуказанным. Банк Нидерландов к середине 1880-х годов на столько сократил учет [внутренних] векселей, что вынужден был начать покупать заграничные. Это право было предоставлено ему законом от 7 августа 1888 г. 3 Тот же мотив экономии на издержках лежал в основе того факта, что резервы Индии, Филиппин и Стрейтс-Сеттлментс были полностью или частично вложены в инструменты, приносящие процент.
{Временное ограничение применения данного положения, действовавшее на период до требуемого по закону платежа наличными (который не был произведен в отличие от фактиче ского платежа наличными), устранено в новом уставе Банка 1911 г.}
(См. мою статью: Mises. Das Poblem gesetzlicher Aufnahme der Barzahlungen in Osterreich Ungarn // Jahrbuch für Gesetzgebung, Verwaltung und Volkswirtschaft (Schmollers Jahrbuch). Bd. 33:3. (1909). S. 998 ff.}
з {См.: Kalkmann. Holland's Geldwesen im 19. Jahrhundert // Schmoller's Jahrbuch (Jahrbuch für Gesetzgebung, Verwaltung und Volkswirtschaft im Deutschen Reiche.) XXV. Bd. (1901.) S. 1249 f., 1253; Palgrave. Bank Rate and the Money Market in England, France, Germany, Holland and Belgium 1844-1900. London, 1903. Р. 176.}
Когда практика инвестирования в девизы и другие требования на заграницу части или в конечном итоге всего фонда погашения [банкнот] станет всеобщей, падетпоследний барьер, который ещене взят обращением фидуциарных средств. Тогда все выпущенные банками денежные заместители превратятся в фидуциарные средства обращения, а такой инструмент, как денежный сертификат, из обращения исчезнет. Необходимость перевода части запаса денег (в широком смысле) из одной страны в другую, причиной которой являются изменения отношения между спросом на деньги (в широком смысле) и денежными запасами в отдельных странах, перестанет удовлетворяться, как это было ранее и как это почти повсеместно происходит сегодня, посредством переводов денег. Эту потребность смогут удовлетворять переводы девизов, выставленных на третью страну. Такая операция приведет к уменьшению фидуциарных средств в обращении страны-источника и к увеличению количества фидуциарных средств в обращении страны-получателя, а так как данное уменьшение и увеличение могут не сопровождаться никакими встречными к ним изменениями запаса денег в узком смысле, то уменьшение количества [фидуциарных средств обращения] приведет к увеличению соответствующего запаса денег в широком смысле, восстанавливая тем самым нарушенное равновесие. Таким образом можно полностью заме
нить фидуциарные средства, обращающиеся в международном масштабе, факт отсутствия которых мы констатировали выше.} '"-··' -<, . -.
itl/
а
;, :'(!f
,;:
. t. Я, .: f-)(, , 1!_";_{·,
, , .. i r,
Целью настоящей главы является исследование связи между количеством денег в обращении и уровнем процентной ставки. Мы уже показа ли, что изменение соотношения между количеством денег и спросом на них оказывает влияние на меновое отношение между деньгами и другими экономическими благами. Нам осталось установить, одинаковали мера воздействия порождаемых таким образом изменений в ценах товаров на цены благ первого порядка, с одной стороны, и цены благ более дальних порядков – с другой. До сих пор мы рассматривали только изменения менового отношения между деньгами и потребительскими благами, не принимая во внимание изменения менового отношения между деньгами и производственными благами. Это представляется оправдан ным, так как формирование цен на потребительские блага является первичным, а цены производственных благ формируются в зависимости от цен на потребительские блага. Капитальные, или производственные, блага получают свою ценность от ценности той продукции, которая будет производиться с их помощью. При этом ценность капитальных благ никогда не достигает ценности производимой с их помощью продукции, оставаясь, как правило, ниже нее. Разница между ожидаемой ценностью продукции, которая производится с помощью капитальных благ, и ценностью капитальных благ образует процент – его происхождение коренится в естественной разнице между настоящими благами и будущими благами1. Если изменения цен, вызванные монетарными факторами, воздействуют на цены потребительских и производственных благ в разной мере (а такое предположение нельзя отвергать с порога), то они должны приводить к изменению процентной ставки. Проблема, возникающая в связи с этим, аналогична другой проблеме (хотя обычно они исследуются по отдельности), а именно может ли процентная ставка подвергаться воздействию кредитной политики банков, эмити-
Тот факт, что в данной главе я следую терминологии и методу теории процен та Бём-Баверка, не означает, что я являюсь приверженцем этой теории или что я считаю ее удовлетворительным решением проблемы. Но в задачи данной работы не входит изложение моих собственных взглядов на проблему процента – это должно стать предметом самостоятельного исследования, которое, как я надеюсь, появится в не очень отдаленном будущем. В этих обстоятельствах у меня нет иного выхода, кроме как строить мои выводы на базе теории Бём-Баверка. Его величайшая заслуга состоит в том, что он заложил основы для работ тех, кто с момента выхода его труда и по настоящее время за·нимается проблемой процента, а также, возможно, и для тех работ, которые появятся в будущем. Он первым применил метод исследования, ведущий к пониманию этой проблемы. Он был первым, кто сделал возможным систематическое исследование связи между проблемой процента и проблемой ценности денег.
рующих фидуциарные средства? В состоянии ли банки все ниже и ниже опускать процентную ставку, взимаемую по тем ссудам, выдавать которые им позволяет их положение эмитента фидуциарных средств обращения, т. е. могут ли они понижать ее до тех пор, пока она не до стигнет предела, определяемого техническими затратами на ведение эмиссионно-кредитного бизнеса? Вопрос, который стоит здесь перед на ми, представляет собой широко обсуждавшийся вопрос о даровой природе банковского кредита.
Среди неспециалистовэта проблема считается давно решенной. День ги выполняют функцию общего средства обмена, позвал. я. я осуществлять продажи не только настоящих благ, но также и обменивать настоящие блага на будущие. Чтобы предприниматель, желающий получить в свое распоряжение капитальные блага и труд, требующиеся ему для начала процесса производства, был в состоянии приобрести указанные выше факторы производства, он должен иметь прежде всего деньги (еще на заре времен было не принято приобретать капитальные блага посредством прямого обмена). Капиталисты авансируют деньги производите лям, которые затем используют их для приобретения средств производства и выплаты заработной платы. Те предприниматели, которым не хватает собственного капитала, имеющегося в их распоряжении, предъ являют спрос не на производственные блага, но на деньги. Спрос на капитал принимает форму спроса на деньги, но это не должно заслонять от нас природу явления. То, что обычно называется изобилием денег или нехваткой денег, в действительности является изобилием и нехват кой капитала. Реальные изобилие или нехватка денег никогда не могут ощущаться в обществе непосредственно, т. е. эти состояния никогда не обнаруживают себя иначе, как оказывая воздействие на объективную меновую ценность денег и через изменения, происходящие вследствие этого воздействия. Поскольку полезность денег зависит исключительно от их покупательной способности, которая всегда должна быть такой, что совокупный спрос совпадает с совокупным предложением, общество всегда получает максимальное удовлетворение, которое можно извлечь из пользования деньгами.
Именно этого долго не понимали и в значительной степени не понимают даже сегодня. Предприниматель, который хотел бы расширить свой бизнес за пределы, определяемые состоянием рынка, склонен жа ловаться на нехватку денег. Каждое повышение учетной ставки сопровождается очередными причитаниями по поводу скупости банкиров и глупости законодателей, принимающих законы, которые ограничи вают возможности банкиров предоставлять кредит. В качестве универ сального средства для излечения всех недугов экономической жизни рекомендуется увеличение эмиссии фидуциарных средств обращения. Популярность инфляционистских предложений в значительной мере объясняется сходным образом мыслей. И этих взглядов придерживаются вовсе не одни только профаны. Несмотря на то что все специалисты единодушны в данном вопросе еще современ появления знаменитых доводов Давида Юма и Адама Смита1, каждый год на сцену выходят новые авторы, пытающиеся показать, что величина и структура капитала не оказывает воздействия на уровень процента, что процентная ставка определяется предложением кредита и спросом на него и что если бы банки не были обязаны повышать процентную ставку, стремясь выполнить требования регулятора, то они могли бы удовлетворить любой спрос на кредиты, которые они, не будь их руки связаны законодатель ными стеснениями, охотно выдавали бы всем желающим2.
Поверхностный наблюдатель, не обладающий проницательным умом, обнаружит множество признаков, которые, на первый взгляд, подтверждают как вышеизложенную точку зрения, так и другие анало гичные воззрения. Действительно, когда эмиссионные банки начинают повышать учетную ставку, опасаясь, что обращение выпущенных ими банкнот превысит разрешенное законом количество, то непосредственной причиной таких действий является необходимость соблюдения мер предосторожности, предписанных законодателем в порядке регулирования их права на эмиссию. Поэтому считается, что вина за повышение уровня процентной ставки так называемого денежного рынка, т. е. рынка краткосрочных инвестиций, каковое повышение имеет место (или по крайней мере должно иметь место) вследствие повышения учетной ставки, лежит на национальном банковском законодательстве, порож дающем такую политику (при этом кажется, что все внешние признаки подтверждают данное обвинение). Еще более поразительными являются действия центрального банка, который, полагая, что стимулировать желаемое общее удорожание на денежном рынке, просто поднимая ставку по своим кредитам частным банкам3, находится вне пределов его власти, осуществляет вместо этого некие шаги, непосредственной целью которых является повышение процентной ставки, взимаемой другими эмиссионными банками данной страны по их краткосрочным ссу дам. Банк Англии в таких случаях обычно продает на открытом рынке консоли\ германский Рейхсбанк предлагает покупателям приобрести
1 См.: Ните. Essays / Ed. Fowde. London. Р. 303 ff. (Юм. О проценте //Давид Юм. Иеремия Бентам / Библиотека экономистов. Вып. V. М., 1869. С. 36-52); Smith. The Wealth of Nations. Cannan's ed. London, 1930. Vol. 2. Р. 243 ff. (Смит А. Исследования о природе и причинах богатства народов. М.: Эксмо, 2007. С. 322 ел.); см. также: Mill. Principles of Political Economy. London, 1867. Р. 296 f. (Мил. лъ Дж. С. Основы политической экономии. М.: Эксмо, 2007. С. 663 ел.).
2 См., например: Schmidt G. Kredit und Zins. Leipzig, 1910. S. 38 ff.
3 Bank гаte – также ставка, по которой центральный банк переучитывает бумаги частных банков, в данном случае имеется в виду не конкретный механизм, который описан ниже, а общий инструмент политики центрального банка по снабжению частных банков кредитными ресурсами. – Прим. науч. ред.
Эти сделки осуществлялись путем продажи банком части принадлежащих ему консолей «за деньги» и их немедленного обратного выкупа в порядке погашения при-
с дисконтом казначейские облигации. Если рассмотреть эти меры сами по себе, не анализируя их воздействие на рынок, то вывод о том, что ответственность за повышение процентной ставки лежит на законодателе и эгоистической политике банков, кажется обоснованным. Непонимание сложных экономических взаимосвязей приводит к тому, что принятые законодателем меры предосторожности трактуются как меры, возна граждающие капиталистов в ущерб производящим классам'.
Однако и сторонники ортодоксальной банковской политики оказываются не более убедительными в своих построениях. Они не выказывают особой проницательности, анализируя проблемы, лежащие в основании лозунгов о «защите стандарта» и «контроле за чрезмерным размахом спекуляций». Их многословные дискуссии обильно уснащены статисти ческими данными, с помощью которых ничего доказать нельзя. При этом они с великим тщанием стараются избегать сложных теоретических вопросов, касающихся большинства главных аспектов анализируемых ими проблем. Нельзя не признать, что среди гор бесполезных публикаций по проблемам банковской политики, появившихся в последнее время, порой попадаются блестящие работы описательного плана, но равным образом нельзя не признать, что за весьма небольшим исключением их вклад в развитие теории несопоставим с работами, оставленными нам участниками великой дискуссии между денежной и банковской школами.
Старые английские авторы, писавшие по теории банковской системы, попытались решительно проникнуть в суть проблемы. Главным вопро сом, которому были посвящены их исследования, был вопрос о существовании пределов банковского кредитования – он совпадает с вопросом о даровой природе кредита, который теснейшим образом связан с проблемой процента. В течение первых сорока лет XIX столетия Банк Англии лишь в весьма незначительной мере мог регулировать объем предоставляемых кредитов, используя в основном изменение учетной ставки. Поскольку законодательное ограничение уровня процентной ставки сохранялось вплоть до 1837 г., он не мог поднимать учетную ставку выше пяти процентов и никогда не позволял ей падать ниже четырех процентов2. В те времена лучшим способом, которым Банк Англии располагал для того чтобы приводить свой портфель в соответствие с со-
читающейся суммы (оп account). При этом цена обратного выкупа была выше [цены продажи], поскольку она включала в себя значительную часть причитавшегося процента, рассчитанного приблизительно. Разница между этими ценами представляет собой компенсацию, которую банк уплачивал за денежную ссуду. Затраты, которые сопровождают эту операцию, компенсировались тем фактом, что после сделки банк получал дополнительную долю ссудного рынка. См.: Jaffe. Dasenglische Bankwesen.
Aufl. Leipzig, 1910. S. 250.
1 См., например: Arendt. Geld – Bank – Borse. Berlin, 1907. S. 19.
2 См.: Gilbart. The Нistory, Principles and Practice of Banking. Rev. ed. London, 1904. Vol. 1. Р. 98.
стоянием рынка капитала, было увеличение и уменьшение операций по учету краткосрочных бумаг. Этот факт объясняет, почему старые авто ры работ по теории банковской деятельности говорили в основном толь ко о расширении и сжатии банкнотного обращения, сформировав мане ру изложения, сохранявшуюся в течение многих лет после окончания периода времени, когда особенности той исторической эпохи оправды вали их склонность ограничиваться ссылками на увеличение и понижение учетной ставки. Но это не затрагивает сути дела – в рамках и той и другой проблемы единственным вопросом, который был предметом дискуссий, оставался вопрос, могут банки предоставлять кредит, выхо дящий за пределы доступного объема капитала, или нет1.
Обе стороны дискуссии между денежной и банковской школами были согласны в том, что ответ на этот вопрос является отрицательным. Это не удивительно. Старые английские авторы необычайно глубоко понимали природу экономической деятельности. Они сочетали превос ходное знание теоретической литературы своего времени и хорошее понимание реалий экономической жизни, основанное на собственных наблюдениях. Будучи хорошо подготовленными в области логики, они были в состоянии без труда отделять существенное от несуществен ного, что предохраняло их от ошибок, возникающих, когда поверх ностная шелуха скрывает ядро истины. Воззрения старых английских авторов на природу процента могли значительно различаться между собой – в действительности многие из них имели лишь смутное представление об этой важной проблеме, значение которой не понималось вплоть до последнего этапа развития науки, – но у них не было сомне ний в том, что на уровень процентной ставки, который определяется общими экономическими условиями, не может влиять увеличение или уменьшение количества денег или других платежных средств, имеющихся в обращении, если не принимать во внимание увеличение запаса благ, доступных для производительных целей, которое может иметь место вследствие уменьшения спроса на деньги.
Однако во всем остальном подходы двух школ расходились. Тук,
Фуллартон и их последователи категорически отрицали наличие у банков всякой возможности увеличивать количество своих банкнот в обращении сверх потребностей бизнеса. Согласно их точке зрения, платежные средства, эмитированные банками в каждый момент времени, сами собой приходят в соответствие с потребностями бизнеса, так что все платежи, которые должны быть сделаны с помощью этих платежных средств в данный момент и при данном уровне цен, будут произве дены при использовании существующего количества денег. Как только обращение насыщается, никакой банк, не важно, имеет он право эмис-
См.: Wicksell. Geldzins und Guterpreise. Jena, 1898. S. 74. На самом деле даже ав торы того периода часто имели дело с проблемой изменения процентной ставки, см., например: Tooke. An Inquiry into the Currency Principle. London, 1844. Р. 124.
сии или нет, не может продолжать предоставлять кредиты иначе, чем из своего капитала или из средств своих вкладчиков1. Эти воззрения были оспорены лордом Оверстоуном, Торренсом и другими авторами, начинавшими с предположения о наличии у банков возможности произ вольного расширения своей банкнотной эмиссии, и пытавшимися найти способы, посредством которых нарушенное равновесие на рынке могло бы восстановиться2. Денежная школа выдвинула завершенную теорию ценности денег и изучила воздействие, оказываемое предоставлением кредитов на товарные цены и процентную ставку. Доктрины денежной школы базировались на несостоятельной трактовке природы экономической ценности, а ее версия количественной теории была чисто меха нистической. Но это нельзя поставить в вину самой этой школе, так как ее представители не имели ни желания, ни возможности выйти за общие рамки экономико-теоретических доктрин своей эпохи. Если оценивать достижения денежной школы применительно к специфическому предмету ее интереса, нельзя не признать, что она добилась выдающихся успехов. В этом денежная школа заслуживает глубокой признательности со стороны тех, кто, придя позже, использовал заложенные ею теоретические основания. Такое признание особенно важно сегодня, когда мы сталкиваемся с попытками умалить ее влияние, прослеживаемыми почти в каждой работе, посвященной теории банковской деятельности. Недостатки, присущие денежной школе, представляют собой легкую мишень для критических атак ее оппонентов, и сторонники банковского принципа, несомненно, заслуживают похвалы за то, что не упустили эту возможность. Если бы это было все, что они сделали, если бы они объя вили себя не более чем критиками денежного принципа, то в отношении данного аспекта им можно было бы не возражать. Имеется, однако, ро ковая причина, по которой все влияние современных авторов остается поистине пагубным. Этой причиной является их претензия на создание всеобъемлющей теории денежной и банковской систем и убежденность современных критиков старой денежной школы в том, что такую теорию образуют их obiter dicta:!, механически собранные в одном месте. Заслу га старых теоретиков денежной школы состоит в том, что они заменили разрозненные гипотезы, которые не всегда были сформулированы яв ным образом и часто противоречили одна другой, системой положений классической школы, ошибки которой, конечно, нельзя игнорировать, но в то же время нельзя отрицать и ее логическую изобретательность
1 См.: Tooke. An Inquiry into the Currency Principle. London, 1844. Р. 121 ff.; Ful larton. On the Regulation of Currencies. 2nd ed. London, 1845. Р. 82 ff.; Wilson. Capital, Currency and Banking. London, 1847. Р. 67 ff. Вагнер следует этим авторам в:Wagner. Geld– und Kredittheorie der Peelschen Bankakte. Wien, 1862. S. 135 ff. ,
2 См.: Тоттепs. The Principles and Practical Operation of Sir Robert Peel's Act of 1844 Explained and Defended. 2nd ed. London, 1857. Р 57 ff.; Overstone. Tracts and Other PuЬlications on Metallic and Paper Currency. London, 1858. Passim.
3 Случайные наблюдения (лат.). – Прим. науч. ред.
и глубокое понимание сложных экономико-теоретических проблем. Тем самым они проложили дорогу для тех методов анализа проблем денежной сферы, которые оставались общепринятыми в нашей науке в течение всего периода до того, как свои плоды стали приносить работы Кар ла Менгера1.
Фатальной ошибкой Фу ллартона и его последователей было то, что они упустили из виду то обстоятельство, что и погашаемые золотом банкноты постоянно остаются в обращении и тем самым могут вызвать избыток фидуциарных средств, последствия которого аналогичны последствиям увеличения количества денег в обращении. Даже если, как утверждал Фул лартон, банкноты, эмитированные для выдачи кредитов, автоматически притекают обратно в банк после окончания срока, на который был выдан кредит, без ответа остается возражение, согласно которому банк в состо янии поддерживать их обращение, многократно продлевая ссуду. Пред положение, лежащее в основании позиции банковской школы, а именно утверждение о невозможности для банка ввести в обращение и постоян но поддерживать в нем большее количество банкнот, чем то, на которое публика предъявляет спрос, несостоятельно, так как спрос на кредит не является фиксированной величиной – он растет, если процентная ставка снижается, и сокращается при повышении процентной ставки. Но процентная ставка, которую банки взимают по ссудам, выданным фидуциарными средствами обращения, созданными именно для этой цели, может быть понижена банками ниже значения, соответствующего предельной полезности капитала, используемого в банковском бизнесе, т. е. практически до нуля. Это обрушивает всю теоретическую постройку, возведенную школой Тука. {Ее не смогли защитить и показания банкиров-практиков, допро шенных парламентской комиссией1.}
В нашу задачу не входит написание исторического очерка дискуссии между двумя знаменитыми английскими школами, каким бы соблазни тельным нам это ни казалось. Мы должны ограничить себя и лишь еще раз подчеркнуть, что работы денежной школы, подвергшейся гораздо более многочисленным нападкам, содержат значительно больше полезных идей и плодотворных положений, чем это обычно признается, в особенности в Германии, где об этой школе, как правило, узнают в основном из работ ее оппонентов, таких как книга Тука и Ньюмарча «History of Prices», или «Основы политической экономии» Джона Стюарта Мил ля, а также из изложений немецкой версии банковского принципа с их неадекватным пониманием самой сути проблемы, которую они берутся освещать.
Перед тем как приступить к исследованию влияния, оказываемого созданием фидуциарных средств обращения на объективную меновую
1 См.: Wicksell. Geldzins und Güteгpгeise. Jena, 1898. S. 1 ff.
{Об особой ценности выступлений провинциальных банкиров см.: Wickse/f. Geldzins und Guterpreise. Jena, 1898. S. 76.}
ценность денег и уровень процентной ставки, мы должны посвятить не сколько страниц проблеме связи между изменениями количества денег и изменениями процентной ставки.
Изменения отношения запаса денег к спросу на деньги неизбежно должны также воздействовать и на процентную ставку. Однако это воздействие осуществляется способом, который отличается от того, который обычно люди воображают себе под влиянием популярных объяснений. Между процентной ставкой и количеством денег у индивидуальных держателей, являющихся участниками рыночных трансакций, не существует непосредственной связи. Здесь имеется лишь косвенная связь, которая реализуется окольным путем, через изменение структуры и перераспределение доходов и богатства между членами общества. Эти процессы перераспределения имеют место вследствие изменений объективной меновой ценности денег.
Изменение отношения между запасом денег и спросом на деньги, и соответственно изменение менового отношения между деньгами и другими экономическими благами, может оказывать непосредственное воздействие на процентную ставку только в случае полностью металлического обращения. В этом случае имеют значение изменения количества металла, доступного для промышленного использования. Увеличение или уменьшение количества металла, используемого для немонетарных нужд, означает увеличение или уменьшение национального запаса средств существования и как таковое воздействует на уровень процентной ставки. Вряд ли нужно подробно объяснять, что практические последствия таких изменений пренебрежимо малы. Так, легко понять, насколько мало по сравнению с ежедневным накоплением капитала было увеличение фонда средств существования, вызванное, например, открытием месторождений золота в Южной Африке, или даже такое увеличение этого запаса, которое имело бы место, если бы весь объем дополнительно добытого драгоценного металла был использован только в промышленности. Но вне зависимости от масштаба такого яв ления, нам важно показать, что оно связано только с немонетарным использованием металла.
Далее, если речь идет о деньгах, нет необходимости в пространных доказательствах утверждения, согласно которому здесь все определяется тем, насколько единообразно дополнительное количество денег расходуется на приобретение производственных и потребительских благ. Если дополнительное количество денег увеличило спрос на оба класса благ (на потребительские блага и блага более дальних порядков) в одной и той же пропорции или если изъятие некоторого количества денег из обращения понизило спрос на те и другие блага в одинаковой мере, то никакого вопроса о постоянном воздействии таких изменений на уровень процентной ставки возникнуть не может.
Мы видели, что перераспределение дохода и собственности является существенно важным следствием колебаний объективной меновой ценности денег. Но всякое изменение в распределении дохода и собственности порождает также и изменения процентной ставки. Для интересующей нас проблемы имеет значение то, как распределен доход. Одно дело, если 1 млн крон распределен среди тысячи индивидов так, что сот ня индивидов имеет по 2800 крон каждый, а остальные девятьсот – по 800 крон. Совсем другое дело, если каждый из тысячи индивидов будет иметь по 1 тыс. крон. Общее правило гласит, что лица с более высокими доходами склонны в большей мере заботиться о будущем, чем лица с низкими доходами{, при условии что и те и другие руководствуются исключительно экономическими мотивами при использовании своих доходов}. Чем ниже доход индивида, тем выше та премия, которую он готов платить за настоящие блага по сравнению с будущими благами. И наоборот, увеличение благосостояния влечет за собой более высокую склонность заботиться о будущем и более высокую оценку будущих благ1.
Изменение соотношения между запасом денег и спросом на деньги может оказывать постоянное воздействие на процентную ставку только через инициируемый им процесс перераспределения собственности и дохода. Если первоначальное распределение дохода и собственности изменяется таким образом, что увеличивается возможность сбереже ний, то в конце концов соотношение между ценностью настоящих и будущих благ должно будет измениться в пользу последних. В действительности один из факторов, способствующих установлению того или иного уровня процентной ставки, – величина национального запаса средств существования – с необходимостью изменяется под влиянием сбережений. Чем больше совокупный запас средств существования общества, тем ниже процентная ставка2. Из этого немедленно следует, что конкретные изменения отношения между запасом денег и спросом на деньги не могут всегда оказывать один и тот же эффект на уровень процентной ставки. Например, невозможно полагать, что увеличение запаса денег вызывает падение процентной ставки, а его уменьшение – ее рост. Какое именно следствие будет иметь данная причина, всегда зави сит от того, является ли новое распределение собственности более или менее благоприятным для накопления капитала. Но это обстоятельство разнится от случая к случаю в соответствии с относительными весами
См.: Fisher. The Rate of lnterest. New York. 1907. Р. 94 f.
2 См.: Böhm-Bawerk. Kapital und Kapitalzins. S. 622 (Б м-Бавер-к О. Капитал и про– це т. Т. 2-3. Челябинск: Социум, 2010. С. 545). ма·-:; ч·
отдельных факторов, составляющих его в совокупности. Без знания конкретных данных об этом нельзя сказать ничего определенного. {По жалуй, в большинстве случаев изменения, вызванные увеличением запаса денег при неизменном спросе на них, вызывают небольшое уменьшение [процентной ставки], которое проявляется в некотором уменьшении запаса денег при неизменном спросе и ведет к плавному обратному росту процентной ставки. Однако такая цепочка событий не имеет характера наступающих с необходимостью последствий увеличения денежного запаса при постоянном спросе на деньги.}
Существуют также долгосрочные эффекты, вызванные воздействи ем на процентную ставку изменений отношения между совокупным спросом на деньги и их суммарным запасом. Эти долгосрочные эффекты возникают вследствие перераспределения дохода и собственности, вы званного отклонениями объективной ценности денег, и являются столь же постоянными, как и эти отклонения. Однако в переходный период имеют место другие изменения процентной ставки, изменения, имеющие временную природу. Мы уже упоминали, что общие экономические последствия изменения меновой ценности денег отчасти имеют своей причиной то обстоятельство, что данные изменения не происходят по всеместно, одновременно и единообразно, но начинаются в определен
·ной точке и лишь постепенно распространяются по всему рынку. Имен но этот процесс порождает то, что на рынке наблюдаются приращения прибыли и убытков его участников, которые являются причиной изменений в распределении дохода и собственности. Как правило, первыми этот процесс затрагивает предпринимателей. Если объективная меновая ценность денег падает, предприниматель выигрывает – поскольку он все еще в состоянии осуществлять часть своих производственных расходов по ценам, еще не выросшим до нового уровня, в то время, как, с другой стороны, он может отпускать свою продукцию по ценам, которые установились вследствие удешевления денег, т. е. по повы шенным против прежнего уровня. Если объективная меновая ценность денег растет, то предприниматель теряет, поскольку он может продавать свою продукцию только по ценам, соответствующим новому, более низкому уровню, тогда как свои производственные расходы он должен оплачивать по старым – все еще высоким – ценам. В первом случае в течение переходного периода доходы предпринимателей растут, во втором – падают. Это не может не сказаться на величине процентной ставки. Тот предприниматель, который получает более высокую прибыль, будет готов, в случае необходимости, уплачивать и более высокую процентную ставку, и конкуренция между другими потенциальными заемщиками, имеющими те же виды на увеличение прибылей, сделает необходимой уплату процентов по повысившейся ставке. Предприниматель, чей бизнес идет хуже, чем раньше, будет готов платить лишь более низкую процентную ставку, и конкуренция между потенциаль ными кредиторами заставит их выдавать кредиты по ставке, более низ кой, чем ранее. Таким образом, падение ценности денег сопровождается повышением процентной ставки, а повышение ценности денег – ее понижением. Этот процесс продолжается до тех пор, пока продолжается движение объективной ценности денег. Когда оно прекращается, процентная ставка возвращается в уровню, определяемому общей экономической ситуацией1.
Итак, изменения процентной ставки не происходят в порядке непо средственного следствия изменений соотношения между спросом на деньги и их запасом – они порождаются только в ходе общественного процесса перераспределения собственности, который сопровождает колебания объективной меновой ценности денег, вызываемые изменениями соотношения между спросом на деньги и их запасом. Более того, часто задаваемый вопрос о наличии точной связи между изменениями объективной ценности денег и изменениями процентной ставки говорит о наличии прискорбного смешения понятий. Изменение относительных оценок настоящих и будущих благ не представляет собой явления, которое существует отдельно от изменений объективной меновой ценности денег. Оба они являются элементами единого процесса трансформации существующих экономических условий и в конечном счете определяются одними и теми же факторами. Уделив им здесь то внимание, которого они заслуживают, мы восполнили пробел в нашей аргументации, приведенной во второй части книги.
Увеличение запаса денег в широком смысле, вызванное эмиссией фидуциарных средств обращения, предполагает перераспределение в пользу эмитента собственности, имеющейся у членов общества. Если фидуциарные средства эмитируются банком, то такое перераспределение особенно благоприятно для процесса накопления капитала, поскольку в этом случае эмиссионный институт использует прирост получаемо го им богатства исключительно в производительных целях: либо непо средственно – инициируя и осуществляя процесс производства, либо косвенно – выдавая кредиты производителям. Таким образом, падение процентной ставки на ссудном рынке, которое является наиболее близ ким следствием увеличения производства настоящих благ, имеющим место вследствие эмиссии фидуциарных средств производства, как правило, должно иметь более или менее постоянный характер, т. е. не обращаться вспять в ответ на уменьшение собственности в руках других лиц. Существует высокая вероятность того, что расширение эмиссии фидуциарных средств банками является сильным импульсом накопле-
1 См.: Fisherand Bown. The Purchasing Power of Money. New York, 1911. Р. 58 ff.
(Фишер И. Покупательная сила денег. М.: Дело, 2001. С. 69 ел.)
ния капитала и, следовательно, вносит свой вклад в падение процентной ставки.
На этот счет необходимо сделать одно замечание, проясняющее суть дела. Не существует никакой прямой арифметической связи между, с одной стороны, увеличением или уменьшением эмиссии фидуциарных средств обращения и, с другой стороны, понижением или повышением процентной ставки, которое имеет место вследствие косвенного воздействия, оказываемого на нее общественным процессом перераспределения собственности. Это следует из того простого факта, что не существует ни какой непосредственнойсвязи между перераспределениемсобственности и различиями в техспособах, с помощью которых члены общества используют совокупный запас благ. Процесс перераспределения собственности побуждает индивидов, являющихся субъектами экономической деятельности, принимать разнообразные решения, которые отличаются от тех, которые былибы приняты в условиях отсутствия перераспределения. Они начинают иначе распоряжаться принадлежащими им благами, в частности меняют пропорцию между текущим (потребительским) и будущим (производительным) использованием благ. Это может привести к изменению величины национального запаса средств существования, если изменения в способе использования, для которых отложены блага, не компен сируют друг друга, а имеет место перевес в ту или иную сторону. Данное изменение величины национального запаса средств существования является наиболее непосредственной причиной тех изменений, которые пре терпевает процентная ставка. И поскольку, как было показано выше, это совершенно определенно не зависит от масштаба и направления изменения запаса денег в широком смысле, но определяется всей общественной структурой и перераспределительными процессами в обществе, между изменениями запаса денег в широком смысле и изменениями ставки процента нельзя установить никакой непосредственной связи. Очевидно, что как бы велико ни было увеличение запаса денег в широком смысле, не важно, порождается оно увеличением количества фидуциарных средств обращения или увеличением запаса денег в узком смысле, процентная ставка никогда не может упасть до нуля. Это может произойти только в том случае, если имевшее место перераспределение увеличит нацио нальный запас средств существования до таких размеров, при которых все возможности увеличения производства путем применения все более
«окольных» методов будут исчерпаны. Это будет означать, что во всех от раслях перестанет приниматься во внимание время, проходящее между началом производства и получением продукции, и производство будет осуществляться только до тех пор, пока цены на продукцию обеспечивают равную доходность первичных факторов по каждому из направлений их использования. В частности, если речь идет о благах длительного пользования, это будет означать, что их количество и срок службы должны неимоверно увеличиться, т. е. увеличиться до такого уровня, при котором цены на их услуги упадут так низко, что будут обеспечивать лишь покрытие амортизации сделанных инвестиций. Невозможно вообразить, до каких масштабов должно вырасти предложение, скажем, жилых домов, чтобы годовая арендная плата за жилье упала до такого уровня, который обеспечил бы суммарный доход, способный к моменту окончания их дли тельного срока службы компенсировать лишь первоначальные затраты на их строительство. Если срок службы блага может быть увеличен почти до бесконечности в условиях снижающихся затрат, то в результате их услуги станут практически бесплатными благами. Нам кажется, что вряд ли удастся построить строгое доказательство возможности увеличения до таких масштабов размера национального запаса средств существования, порожденного перераспределением собственности. Но и без строгого доказательства мы вполне можем оценить соответствующие величины. Что касается масштабов перераспределения, вызываемого увеличением обращения фидуциарных средств, то нам представляется, что мы можем пойти еще дальше и вынести осторожное суждение, согласно которому ни при каких обстоятельствах оно не может быть очень значительным. Хотя мы никак – ни дедуктивно, ни индуктивно – не можем доказать этого, такое утверждение тем не менее представляется вполне обоснованным. Этим мы и ограничимся – поскольку в наши намерения не входит даль нейшее развитие аргументации, основанной на предположениях, реальность которых нельзя продемонстрировать в принципе.
Теперь перейдем к следующему вопросу. Не подлежит сомнению, что банки способны понизить процентную ставку по предоставляемым ими кредитам до сколь угодно низкого уровня, превышающего лишь их производственные затраты (например, затраты на изготовление банкнот, жалованье своим служащим и т. п.). Если они поступят таким образом, силы конкуренции заставят других кредиторов последовать их приме ру. Соответственно исключительно во власти банков будет уменьшить процентную ставку до этого предела в предположении, что, поступая таким образом, они не приводят в действие силы, которые автоматически восстановят значение процентной ставки, определяемое реалиями рынка капитала, т. е. того рынка, на котором настоящие и будущие блага обмениваются друг на друга. Проблему, которая встает перед нами, обычно характеризуют с использованием звучного выражения «да ровая природа кредита». Это – главная проблема банковской теории
{и одна из сложнейших проблем экономической теории}.
Огромное теоретическое и практическое значение этой проблемы часто упускается из виду. Главной причиной этого является то, что ее не всегда удачно формулируют. Сегодня проблема даровой природы банковского кредита не представляется проблемой, имеющей большое практическое значение, а так как вопросы чистой теории вряд ли могут привлечь внимание современных экономистов, в наши дни она никого не интересует. Однако стоит только подвергнуть формулировку этой проблемы незна чительной модификации, как необоснованностьтакого ее восприятия ста нет очевидной даже для тех, кого не интересуют проблемы, выходящие
за пределы повседневных потребностей. Как мы показали выше, эмиссия фидуциарных средств обращения косвенным образом воздействует на изменения процентной ставки, инициируя в обществе процесс перерас пределения доходов и собственности. Но дополнительные фидуциарные средства обращения, поступающие на ссудный рынок, оказывают на процентную ставку также и прямое воздействие. Они представляют собой дополнительное предложение настоящих благ и, следовательно, склон ны вызывать понижение процентной ставки. Взаимосвязь между этими двумя эффектами не является очевидной. Существуют ли силы, которые порождают взаимную согласованность этих процессов? В высшей степени вероятно, что увеличение предложения фидуциарных средств обращения на рынке, где будущие блага обмениваются на настоящие блага, поначалу оказывает более сильное воздействие, чем процесс перерас пределения, начинающийся вследствие этого увеличения предложения фидуциарных средств. Останутся ли все обстоятельства рынка теми же самыми на данной стадии? Является ли окончательным немедленное снижение процентной ставки, которое несомненно последует за увеличением количества фидуциарных средств обращения?
До сих пор решение этой проблемы осложнялось тем, что занимав шиеся ею экономисты-теоретики не осознавали ее подлинного значе ния. Большинство из них не понимали ее сути, а когда проблема с самого начала поставлена некорректно, естественно ожидать, что последующие попытки ее решения не могут быть успешными. При этом даже те экономисты-теоретики, которые правильно формулировали эту проблему, впадали в ошибки в ходе своих исследований.
Одна группа авторов полагала, что данная проблема не представляет особой сложности. Из того обстоятельства, что банки, осуществляя эмиссию кредитов, могут понижать процентную ставку до предела, диктуемого операционными издержками, эти авторы делали вывод, что такие кредиты в принципе могут быть даровыми, или, точнее, почти даровыми. Этот вывод основан на доктрине, неявно отрицающей существование процента. Она трактует процент как компенсацию за временный отказ отденег в широком смысле. Эта точка зрения исключительно наивна. Ученые, критиковавшие ее, совершенно заслуженно относились к ней с долей презрения – она едва ли заслуживает даже упоминания. Вместе с тем нельзя не отметить, что эта доктрина, ошибочно трактую щая природу процента, играет важную роль в популярных представле ниях и что именно она постоянно предлагается в качестве основы для конкретных мер банковской политики1.
См., например, новейшую литературу по банковской реформе в Германии, в частности цитировавшуюся выше книгу Шмидта (см. выше, с. 375, сн. 2). Для того, чтобы установить, в какой степени пионерами и приверженцами этой доктрины являются Ло, Цешковский, Прудон, Маклеод и другие авторы, понадобилось бы про водить целое историческое исследование.
Столь же необоснованной является ортодоксальная точка зрения, распространенная среди ученых. Ортодоксальные теоретики следуют здесь примеру, поданному сторонниками банковской школы, – они под вергают сомнению самый факт существования такой проблемы. На са мом деле иначе и быть не могло. Если теоретик считает, что количество фидуциарных средств в обращении никогда не может превысить спроса (в вышеприведенном смысле), то из этого с необходимостью следует, что банки не в состоянии предоставлять даровой кредит. Разумеется, они могут не требовать какого-либо вознаграждения или компенсации, превышающей непосредственные издержки, связанные с предоставлением кредитов. {Влияние уровня процентной ставки может, однако, проявляться лишь в ограниченном масштабе, так как эмиссия фидуциарных средств обращения вся кий раз воздействует на увеличение предложения на ссудном рынке лишь в жестко ограниченных пределах.} Но это не изменяет фундаментальной природы проблемы: единственным изменением является то, что прибыль от эмиссии фидуциарных средств обращения, которую они удержали бы в противном случае, теперь достается их заемщикам. А поскольку согласно этой точке зрения банки не в состоянии произвольно увеличивать количество фидуциарных средств в обращении, наличие пределов этого количества оставляет весьма малое пространство для такого явления, как воздействие учетной политики банков на общий уровень процент ной ставки. Из этого следует, что разница между процентной ставкой, взимаемой банками, эмитирующими кредиты, и процентной ставкой по другим кредитным сделкам, определяемой общими экономическими условиями, может быть лишь незначительной.
Мы уже имели возможность указать на ошибку в этих рассуждени ях. Было показано, что количество фидуциарных средств, вбрасывае мых банками в обращение, ограничено количеством и объемом заявок научет долговых ценных бумаг, подаваемых в банки. Но количество и объем таких заявок не являются величинами, независимыми от кредитной политики, проводимой банками, – понижая процентную ставку, взимаемую по своим ссудам, банки могут до бесконечности увеличивать общий спрос на кредит. И поскольку банки в силах удовлетворить все кредитные заявки (а этого не могут отрицать даже самые ортодоксальные последователи Тука и Фулллартона), они способны произвольно увеличивать свою эмиссию фидуциарных средств обращения. По очевидным причинам отдельный банк не может поступать так, пока его конкуренты ведут себя прямо противоположным образом, но, как нам представляется, не существует причин, по которым такое поведение не может быть реализовано всеми эмитирующими кредит банками одной страны или всеми банками мира, проводящими однотипную политику. Представим себе изолированную экономику, в которой операции ве дет только один банк, эмитирующий кредит. Сделаем еще одно, весьма естественное предположение, согласно которому фидуциарные средства, эмитируемые этим банком, пользуются доверием публики, так что
они свободно обращаются как денежные заместители. В этих предполо жениях слабость аргументации ортодоксальных теоретиков становится наиболее очевидной. В такой ситуации единственными ограничениями увеличения эмиссии фидуциарных средств обращения являются ограничения, устанавливаемые самим этим банком.
Однако и в рамках денежной школы мы не находим удовлетвори тельного подхода к решению данной проблемы. Как представляется, авторов денежной школы интересовали в первую очередь последствия инфляции фидуциарных средств обращения в условиях, когда в мире сосуществуют несколько банковских групп, причем эти авторы начинают с предположения, в соответствии с которым банки не следуют одновременно некой единообразной кредитной политике (нужно оговориться, что подробное историческое исследование, возможно, приведет к другому выводу относительно их главного интереса). В первой половине XIX в. ситуация общего увеличения количества фидуциарных средств обращения не представляла собой проблемы, требующей немедленного практического решения и не была включена авторами денежной школы в круг исследуемых явлений. Их внимания не привлек даже самый важный аспект этой проблемы. Исследование, которое необходимо осуществить, чтобы распутать эту задачу, до сих пор не проведено, поскольку даже попытка Викселя, в наибольшей степени заслуживающая внимания, не достигла своей цели. Однако его заслугой стала по крайней мере корректная постановка проблемы.
Виксель провел различие между естественной процентной ставкой (natйrliche Kapitalzins), т. е. такой процентной ставкой, которая определялась бы спросом и предложением реальных капитальных благ, если бы они предлагались в качестве ссуд без посредства денег, и денежной ставкой процента (Geldzins), т. е. такой ставкой, которая запрашивается и уплачивается по ссудам, выдаваемым деньгами или денежными заместителями. Денежная процентная ставка и естественная процентная ставка не обязательно совпадают, поскольку банки имеют возможность увеличивать эмиссию своих фидуциарных средств обращения до любо го количества, какого они пожелают, что позволяет им увеличивать давление на процентную ставку в сторону понижения, доводя ее до уровня, определяемого их операционными затратами. Тем не менее денежная процентная ставка, несомненно, рано или поздно должна вернуться к уровню естественной ставки процента, и вся проблема, как принято считать, состоит в том, чтобы указать механизм, посредством которого должно реализоваться это необходимое совпадение1. До этого момента Виксель излагает все правильно, но приводимая им затем аргументация приводит к противоречию.
Согласно Викселю, в каждый момент времени и для всех возможных экономических условий существует уровень средней денеж-
1 См.: Wicksell. Geldzins und Güterpreise. Jena, 1898. S. v ff. р. ,;;
ной процентной ставки, при котором общий уровень товарных цен не стремится к новому положению, т. е. не растет и не падает. Он называет ее нормальной процентной ставкой и считает, что ее уровень определяется преобладающей естественной ставкой процента, хотя по причинам, которые нас пока не интересуют, эти две процентные ставки не обязаны точносовпадать. Он пишет, что когда по тем или иным причинам средняя процентная ставка опускается хоть сколько нибудь ниже нормальной ставки процента и остается на этом уровне, должен начаться значительный и ускоряющийся рост цен, «который естественным образом рано или поздно заставляет банки поднять процентную ставку, , 1. Поскольку речь идет о ценах вообще, с этим можно было бы согласиться. Но совершенно непонятно, почему общее повы шение товарных цен должно побуждать банки поднимать процентную ставку. Очевидно, что мотив таких действий как-то связан с регулированием, законодательным или определяемым торговыми обычаями, которое ограничивает обращение фидуциарных средств, либо необходимо предположить, что другие банки, руководствуясь аналогичными соображениями, проводят такую же политику, порождающую те же последствия. Но если мы используем в качестве отправного предположения то, которое использовал Виксель, а именно что в обращении имеются только фидуциарные средства, количество которых никак не ограничивается законодательно, так что банки совершенно свободно могут увеличивать их эмиссию, то невозможно понять, почему расту щие цены и увеличившийся спрос на ссуды должен побуждать банки увеличивать процентную ставку, взимаемую ими по выдаваемым кредитам. Даже Виксель не смог придумать никакой инойпричины, кроме того, что по мере роста спроса со стороны бизнеса на золотые монеты и банкноты, вызванного увеличением общего уровня цен, банки не получают обратно все суммы, которые они выдали в качестве ссуд, так как часть этих сумм остается на руках у публики, и тогда банки, ввиду исчерпания ресурсов при увеличении своих обязательств, естественно должны повышать процентную ставку2. Однако данный довод Викселя противоречит отправному предположению его исследования. Сообра жения, касающиеся резервов наличности и их связи с обязательства ми, порождаемыми эмиссией фидуциарных средств обращения, не могут рассматриваться описываемым им гипотетическим банком. Он как бы внезапно забыл о своем первоначальном предположении, согласно которому обращение целиком состоит только из фидуциарных средств, предположении, которому он придавал вначале (причем совершенно оправданно) столь большое значение.
См.: Ibid. S. v ff., III; см. также: Wicksell. The Influence of the Rate of Interest on Prices // Economic Journal. Vol. 18 (1907). Р. 213 ff.
2 См.: Wicksell. The Influence of the Rate of Interest on Prices // Economic Journal.
Vol. 18 (1907). Р. 215.
IU
Виксель мимоходом упоминает о втором типе ограничений количества фидуциарных средств в обращении. Он считает, что банки, взима ющие более низкую процентную ставку, чем та, которая соответствует среднему уровню естественной ставки процента, сталкиваются с ограничением, определяемым объемом промышленного использования дра гоценных металлов. Если покупательная способность денег слишком низка, то она оказывает дестимулирующее воздействие на добычу золота, но, при прочих равных, увеличивает его промышленное потребление. Нехватка золота, которая возникнет, как только потребление золота начнет превышать его добычу, должна будет покрываться из банковских резервов1. Это совершенно верно при условии использования металлических денег – увеличение количества фидуциарных средств обращения должно быть прекращено до того, как вызванное им уменьшение объективной меновой ценности денег понизит ценность монетарного использования металла. Когда объективная меновая ценность денег упадет ниже ценности использования денег в промышленных целях, всякая дальнейшая потеря меновой ценности денег (которая, разумеется, в какой-то степени затронет и покупательную способность денежных заместителей) будет направлять всех, кому металл нужен для промышленного использования, к окошкам банков, которые пре вратятся в наиболее дешевый источник металла. Банки окажутся не в состоянии расширять свою эмиссию, так как это даст их клиентам возможность получать прибыль, просто обменивая фидуциарные средства обращения на деньги, и все фидуциарные средства обращения, эмити рованные сверх определенного предела, будут немедленно возвращаться обратно в банки2.
Продемонстрировав ошибочность выводов, сделанных Викселем, мы, однако, ни на шаг не приблизились к решению нашей проблемы. Механизм, посредством которого продолжение эмиссии фидуциарных средств обращения останавливается, как только падение объективной меновой ценности материала, из которого сделаны деньги, достигает уровня, определяемого промышленным применением этого материала, является эффективным только в условиях товарных денег. В случае кредитных денег он дает результат, только если в основе соответству ющих требований лежат товарные деньги. И он никогда не приводит к желаемому результату в случае декретных денег. Большее значение имеет другой фактор – предел [на пути расширения эмиссии} находится на некотором временном удалении, так что даже если в конце концов он достигается, то все же для увеличения эмиссии фидуциарных денег остается достаточное пространство. Однако, как мы попытаемся показать ниже, из этого ни в коей мере не следует, что банки, в условиях та-
См.: Wicksell. Geldzins und Güterpreise. Jena, 1898. S. 104 f.
См.: Walras Etudes d'economie politique appliquee. Lausanne, 1898. Р. 345 f.
кого широкого лимита, могут снижать процентную ставку по своим ссу дам так сильно, как они того пожелают.
tф ·'bl!'
Если предположить, что банки, эмитирующие кредит, ведут себя единообразно, то они способны наращивать эмиссию фидуциарных средств обращения до бесконечности. В их власти оказывается стимулирование спроса на капитал посредством снижения процентной ставки по своим ссудам, и, за исключением вышеописанных случаев, они способны до вести процентную ставку до уровня, определяемого их затратами на предоставление кредитов. Действуя таким образом, они заставляют своих конкурентов на ссудном рынке, к которым принадлежат все те, кто не выдает кредиты фидуциарными средствами, созданными ими самими, также снижать свои процентные ставки. Таким образом, вначале процентная ставка по ссудам, выдаваемым банками, эмитирую щими кредит, может быть доведена почти до нуля. Разумеется, все это верно только в предположении, что фидуциарные средства обращения пользуются доверием публики, так что если имеют место заявки на погашение их банками, подаваемые из расчета на немедленное погашение наличными (а именно это и составляет суть фидуциарных средств обращения), то это происходит не из-за того, что их держатели испытывают какие-либо сомнения в платежеспособности банков. При этих условиях единственной возможной причиной изъятия вкладов или предъявления банкнот к погашению является спрос клиентов того или иного банка на деньги для платежей тем лицам, которые не принадлежат к кругу кли ентов данного банка. Банкам не нужно удовлетворять такие требования, выплачивая непременно деньги, поскольку эту потребность своих кли ентов банк может удовлетворить, выдавая им фидуциарные средства обращения, эмитированные теми банками, в адрес клиентов которых клиент данного банка должен осуществить свой платеж. Таким образом, для банков исчезает всякая необходимость держать фонд погаше ния, состоящий из денег. Его место могут занять резервы, состоящие из фидуциарных средств обращения, эмитированных другими банками. Если предположить, что все кредитные ресурсы мира сконцентрирова ны в едином банке, то из этого будет следовать, что в такой ситуации не будет существовать ни предъявления банкнот, ни изъятия средств со вкладов – в действительности спрос на деньги в узком смысле полностью исчезнет. Такое предположение не является совершенно необоснованным. Выше мы уже показали, что обращение фидуциарных средств возможно только в том случае, если эмиссионные учреждения пользуются полным доверием публики, поскольку даже первые проблески не доверия незамедлительно ведут к коллапсу карточного домика кредит ного обращения. Далее, мы знаем, что все банки, эмитирующие кредит, пытаются распространить обращение своих фидуциарных средств как можно шире, и сегодня единственным препятствием для этого выступают законодательные ограничения и обычаи делового оборота, требующие обеспечения банкнот и депозитов, а вовсе не сопротивление состо роны какой-то части публики. Если бы на систему кредита вообще не налагалось никаких искусственных ограничений и если бы отдельные банки, эмитирующие кредит, согласились осуществлять единообразные действия, то полное прекращение использования денег стало бы вопро сом времени. Таким образом, анализ в рамках сделанного выше предположения вполне оправдан. , . , . f:···. ,
Далее, если зто предположение принимается и если мы пренебрежем пределом, применимость которого, как было установлено выше, исчер пывается случаем металлических денег, то в системе вообще не будет существовать практически никакого ограничения на эмиссию фидуциарных средств обращения. Процентная ставка по банковским ссудам и уровень объективной меновой ценности денег будут ограничены толь кооперационными расходами банков, неким минимумом, который, кста ти говоря, исключительно мал. Облегчая условия предоставления кредитов, банки смогут расширять эмиссию своих фидуциарных средств обращения почти до бесконечности. Такая политика должна сопровождаться падением объективной меновой ценности денег. Процесс обес ценения, которое является следствием эмиссии банками фидуциарных средств обращения, до некоторой степени будет отличаться от обесце нения, которое имеет место при увеличении запаса денег в узком смыс ле слова, а также от обесценения, которое имеет место, если эмитентами фидуциарных средств обращения выступают не банки. Однако главное содержание этого процесса останется тем же самым – поскольку без различно, начинается обесценение объективной меновой ценности денег с владельцев месторождений золота, или с правительства, эмитирующего декретные деньги, кредитные деньги или разменную монету, или с деловых предприятий, получающих дополнительно эмитированные фидуциарные средства в виде кредитов.
Мучительные размышления над тем, могут ли в действительности фидуциарные средства обращения увеличиваться до бесконечности, не вызвав при этом недоверия публики, не только бессмысленны, но и излишни. В свете интересующей нас теоретической проблемы этот вопрос едва ли имеет какое-либо значение. Мы предприняли наше исследование не для того, чтобы показать, что объективная меновая ценность денег и процентная ставка по ссудам могут быть уменьшены почти до нуля. Нашей целью было вскрыть последствия расхождения между денежной и естественной процентными ставками (возникновение это го расхождения, как мы установили, вполне реально). Именно по этой
причине дл. я нас не имеет значения, что, как было установлено выше, при денежном стандарте, основанном на товарных деньгах, количество фидуциарных средств обращения не может увеличиваться после того, как объективная меновая ценность денег понизится до уровня, определяемого промышленным использованием денежного металла.
Если банки, эмитирующие кредит, могут понизить процентную ставку по своим ссудам ниже уровня, соответствующего общей экономической ситуации, сложившейся к данному моменту (naturliche Kapitalzins, или естественная ставка процента, в терминах Викселя), то возника ет вопрос о практических последствиях такого падения. Останется ли ставка на этом уровне или существуют некие силы, автоматически приводимые в движение указанной разницей между двумя процентными ставками? Поразительно, но этой проблемой, которая уже при первом взгляде на нее кажется исключительно интересной и которая при более внимательном рассмотрении оказывается одной из важнейших для понимания многих процессов современной экономической жизни, до сих пор вообще никто серьезно не занимался.
Мы не будем больше говорить здесь о последствиях увеличения эмиссии фидуциарных средств обращения для объективной меновой ценности денег – эта взаимосвязь уже исследована нами с исчерпы вающей полнотой. Нашей задачей станет выяснение общих экономических последствий любого ощутимого расхождения между естественной и денежной процентными ставками при единообразных действиях банков, эмитирующих кредит. Нам, разумеется, необходимо рассмотреть только случай, когда банки понижают процентную ставку ниже естественной ставки. Противоположный случай, когда ставка по ссудам, вы даваемым такими банками, повышается до уровня выше естественной процентной ставки, можно не рассматривать; если бы банки вели себя подобным образом, они были бы просто вытеснены с рынка ссуд конку ренцией и такая их политика не оказала бы никакого воздействия.
Уровень естественной процентной ставки ограничен продуктивностью того удлинения периода производства продукции, которое является экономически оправданным, и дополнительного удлинения этого периода, которое является экономически неоправданным, поскольку процент на единицу капитала, от использования которой зависит это удлинение, должен всегда быть не ниже предельной доходности оправ данного удлинения периода производства и не выше предельной доход ности неоправданного удлинения. Определяемый таким образом период производства должен иметь такую длину, чтобы ровно весь имеющийся фонд средств существования был бы необходимым и достаточным для выплаты заработной платы работникам на протяжении процесса производства. Поскольку если бы этот период был короче, то в течение времени, пока длится период производства, все работники не были бы обеспечены средствами существования в течение всего этого периода и возникшее вследствие этого экстренное высвобождение производ-
ственных факторов тут же трансформировало бы всю экономическую структуру1. Далее, если процентная ставка по ссудам искусственно снижена до уровня, более низкого, чем естественная ставка процента, определяемая свободной игрой рыночных сил, то предприниматели смогут и должны будут применять более длительные производственные процессы. Конечно, более длительные и более окольные производственные процессы могут обеспечивать более высокую абсолютную результа тивность производства, чем более короткие, но их отдача будет относительно ниже, так как, хотя до определенного момента постоянное удлинение капиталистического процесса производства ведет к постоян но увеличивающейся относительной отдаче, но по достижении некоей точки сами приросты начинают уменьшаться2. Таким образом, перейти к более длительному процессу производства можно только в том случае, если эта меньшая дополнительная продуктивность все еще возна граждает предпринимателя. Коль скоро процентная ставка по кредиту совпадает с естественной ставкой, она не оплачивает его – переход к более длительному процессу производства означает убытки. С другой стороны, понижение процентной ставки по кредитам с необходимостью ведет к удлинению среднего периода производства. Да, новый капитал может быть задействован в производстве, только если начинаются новые окольные процессы. Но каждый начинаемый новый окольный процесс производства должен иметь более высокую степень косвенности, чем те, что уже начаты, – новые косвенные процессы, которые короче тех, что уже начаты, недоступны, так как капитал, разумеется, всегда инвестируется в самый: короткий из имеющихся окольных процессов производства, поскольку он обеспечивают более высокую отдачу. Капитал направляется в более длительные процессы производства только тогда, когда все короткие окольные процессы производства уже задей ствованы.
Однако удлинение периода производства осуществимо лишь в том случае, когда либо средства существования увеличились в достаточной мере, чтобы поддерживать работников и предпринимателей в течение более длительного периода производства, либо когда существенно сокращаются потребности производителей, позволяя им довольствоваться тем же количеством средств существования в течение более долгого времени. Далее, увеличение фидуциарных средств обращения действительно запускает процесс перераспределения богатства вследствие воздействия на объективную меновую ценность денег. Это перераспре деление, скорее всего, выразится в увеличении сбережений и снижении уровня жизни. Обесценение денег в условиях металлического обращения может также непосредственно привести к тому, что в составе
См.: Böhm-Bawerk. Kapital und Kapitalzins. S. 611 ff. (Бём-Баверк О. Капитал и процент. Т. 2-3. Челябинск: Социум, 2010. С. 537 ел.)
2 Ibid. S. 151 ff. (Там же. С. 154 ел.): , 'l •·
запаса благ, куда входят и металлы, произойдет высвобождение части металла, выполняющего денежные функции, и его перераспределение в пользу промышленного использования. Если принять во внимание эти факторы, то в случае необходимости можно было бы показать, что увеличение обращения фидуциарных средств вызывает и понижение самой естественной процентной ставки. Но нам нужно исследовать другой случай. Нас интересует не понижение естественной процентной ставки вследствие увеличения эмиссии фидуциарных средств обращения как таковое, а снижение денежной процентной ставки по ссудам, выдаваемым банками, эмитирующими кредит, которой по необходимости следу ют и другие участники ссудного рынка, до уровней ниже естественной ставки. Эта способность банков была продемонстрирована выше.
Дело обстоит следующим образом. Несмотря на тот факт, что производство промежуточной продукции не увеличилось и возможности увеличения среднего периода производства отсутствуют, на ссудном рынке устанавливается такая процентная ставка, которая соответствует более продолжительному периоду производства. Таким образом, хотя в конечном счете это оказывается одновременно и ошибочным, и неосу ществимым, в течение какого-то времени удлинение периода производства представляется выгодным. Не может существовать ни малейших сомнений в том, к чему это ведет. Рано или поздно наступает такой момент, когда средства существования, доступные для потребления, потреблены, а капитальные блага, задействованные в производстве, еще не преобразованы в потребительские блага. Этот момент должен на ступить тем раньше, чем в большей степени падение процентной ставки ослабляет мотивацию для сбережений, замедляя тем самым темпы накопления капитала. Выясняется, что средств существования недо статочно для поддержания работников на протяжении всего периода развернутого производства, от его начала и до окончания. Поскольку производство и потребление представляют собой непрерывные процессы, так что ежедневно одни процессы производства инициируют ся, а другие завершаются, эта ситуация не означает, что человечеству грозит уничтожение из-за того, что внезапно обнаружится полное отсутствие потребительских благ. Она выражается лишь в уменьшении количества благ, доступных для потребления, и последующем ограни чении потребления. Цены на потребительские блага растут, цены на производственные блага падают.
Таков один из способов, посредством которого на ссудном рынке вос станавливается равновесие, нарушенное вмешательством банков. Уве личение производства, инициированное тем, что банки начали предоставлять кредиты по ставке, более низкой, чем естественная ставка процента, вначале приводит к росту цен на производственные блага. Це ны потребительских благ тоже растут, хотя и умеренно, точнее говоря, темпы их роста не превышают темпов роста заработной платы. Таким обJ?азом, тенденция к падению процентной ставки по ссудам, порожденная политикой банков, поначалу лишь усиливается. Но вскоре начи нается обратное движение – цены потребительских благ растут, цены производственных благ падают. Это означает, что процентная ставка по ссудам опять увеличивается, двигаясь обратно – вверх, по направлению к естественной процентной ставке.
Это встречное движение усиливается вследствие того, что увеличение запаса денег в широком смысле слова, сопровождающее увеличение количества фидуциарных средств в обращении, понижает объективную меновую ценность денег. Далее, как показано выше, поскольку имеет место указанное обесценение денег, процентная ставка по ссудам должна повыситься сверх того уровня, который запрашивался бы банками и уплачивался бы кредиторами, если бы объективная меновая ценность денег оставалась неизменной1.
Вначале банки могут пытаться противодействовать обеим этим тенденциям, действующим в направлении, противоположном проводимой ими политике, постоянно понижая процентную ставку по своим ссу дам и вбрасывая новые фидуциарные средства в обращение. Но чем больше они увеличивают запас денег в широком смысле, тем быстрее падает ценность денег и тем больше этот процесс противодействует понижению процентной ставки. Какие бы усилия ни прилагали банки к расширению обращения средств, эмитированных ими в порядке пре доставления кредита, они не в состоянии остановить повышения процентной ставки. Даже если бы они были готовы увеличивать количество фидуциарных средств обращения до крайних пределов, за которыми дальнейшее увеличение оказывается невозможным (либо, в случае металлического стандарта, потому что используемые деньги были металлическими и достигался предел, ниже которого падение покупательной способности денежно-кредитной единицы не могло бы продолжаться без приостановления банками обмена банкнот и депозитов на наличные, либо снижение процентной ставки по ссудам достигло бы предела, за данного операционными затратами банков), они не смогли бы достичь желаемого результата. Нет никаких сомнений в том, что лавина фидуциарных средств обращения, которой не видно конца, должна обвалить объективную меновую ценность денежно-кредитной единицы и вызвать всеобщую панику2. Тогда – в схожей мере и схожим образом – должна будет вырасти процентная ставка.
Тот факт. что эти изменения идут в противоположных направлениях и взаимно погаwаются, особо подчеркивался Миллем (Mill. Principles of Political Economy. Lon don, 1867. Р. 391 ff. (Ми. ллъ Дж. С. Основы политической экономии. М.: Эксмо, 2007)}. Его целью было показать, что повышение процентной ставки, вызванное инфляцией, уравновешивалось бы тем обстоятельством, что дополнительноеколичество банкнот, если бы оно было эмитировано банками (и дополнительное количество золота, если оно было продуктивно использовано), оказывало бы понижающее воздействие на банковскую процентную ставку.
2 См. выше, с. 257-258. R1
Таким образом, банки неизбежно должны будут отказаться от попы ток сдвинуть вниз естественную процентную ставку. Соотношение между ценами благ первого порядка и ценами благ более дальних порядков, определяемое состоянием рынка капитала, которое было искажено именно описанными выше банковскими интервенциями, восстановится почти до исходного, и единственным следом его нарушения станет общее увеличение объективной меновой ценности денег, вызванное действием чисто денежных факторов. Установление точно таких же ценовых соотношений между потребительскими и производственными благами, какими они были ранее, невозможно; с одной стороны, потому что банковские интер венции привели к перераспределению собственности и, с другой стороны, потому что автоматическое восстановление ссудного рынка предполагает кризис, выражающийся в убытках, связанных с обесценением части капитала, инвестированного в избыточно длительные окольные производ ственные способы. Переместить все производственные блага, оказавшиеся убыточными, высвободив их из старых производственных процессов и задействовав в новых, практически невозможно – часть таких благ не может быть изъята из прежних сфер применения, и поэтому им суждено остаться неиспользованными, или, во всяком случае, они будут использоваться с меньшей экономической эффективностью. И в том и в другом случае имеет место утрата ценности. Пусть, например, искусственное расширение банковского кредита привело к созданию предприятия, которое может приносить только 4% чистой прибыли. Пока процентная ставка составляет 4, 5%, никто не стал бы создавать такого производства. Предположим, что такая возможность появляется, когда процентная ставка – вследствие расширения эмиссии фидуциарных средств обращения – снижается до 3, 5%. Предположим далее, что начинается процесс, описанный выше. Процентная ставка по банковским ссудам опять повышается до 4, 5%. Продолжать производство, приносящее 4%-ную прибыль, становится невыгодно. Чтобы с ним ни случилось – остановит его предприниматель полностью или решит продолжать производить, удовлетворяясь меньшей прибыльностью, – в любом случае будет иметь место утрата ценности, причем не только с точки зрения индивида, но и с точки зрения общества в целом. Экономические блага, способные удовлетворять более важные потребности, использовались для удовлетворения менее важных, – в такой ситуации убытков можно избежать лишь постольку, поскольку совершенные ошибки можно исправить посредством переключения этих благ на другие направления использования.
·t"·;•'.. d'•. e:i• Г:
{Разработка теории экономических кризисов не входит в задачи настоящей работы. Мы будем рассматривать эту теорию лишь в той мере, в какой кризисные явления могут порождаться механизмом функционирования денег и фидуциар-
ных средств обращения. Истоки кризисов совершенно определенно не следует искать только лишь в том, что если бы в экономике наличествовал только прямой обмен, между производством и потреблением могли бы периодически возникать (и должны были бы возникать) диспропорции. Научное осмысление проблемы кризисов было сильно осложнено недостаточнострогим разграничением, которое проводилось между отдельными видами кризисов со своими специфически ми причинами. Мы хотели бы избежать этой ошибки. Наше краткое изложение относится лишь к одной причине кризиса, которую мы усматриваем в предостав ленной банкам возможности посредством увеличения количества фидуциарных средств в обращении снижать процентную ставку, делая ее ниже той, которая соответствует сложившейся ситуации на рынке капитала.
Важно заметить, что здесь мы имеем дело лишь с одной причиной кризиса,
которая действует наряду с другими, как правило, уступая им по своей значи мости. Весьма вероятно, что в условиях господствующего сегодня строя экономической жизни и при нынешней экономической политике, первый импульс к экономическому буму может исходить не отдействий банков – эмитентов фидуциарных средств обращения, а проистекать от других причин, и что лишь в ходе дальнейшей повышательной динамики конъюнктуры в качестве движущего момента начинает выступать политика фидуциарного кредита. Банки, эмитирующие фидуциарные средства в состоянии понижать процентную ставку посредством эмиссии фидуциарных средств. Тот факт, что они имеют для этого все полномо чия, сегодня связан (помимо того, что эта возможность предоставляется им законодательными нормами, регулирующими, как правило, лишь эмиссию банкнот) с воззрениями представителей бизнеса о допустимости увеличении количества фидуциарных средств в обращении. Общественное мнение осуждает спорадиче ское увеличение количества фидуциарных средств обращения, и руководители солидных банковских учреждений, которые в качестве базового принципа руко водствуются стремлением скрупулезно следовать рутине и проводить консерва тивную банковскую политику, тщательно обдумывают осторожные шаги, – с тем, чтобы их действия и их нежелательные последствия не стали объектом критики1. Подобная робкая сдержанность старых осмотрительных учреждений полностью блокирует одержимость нововведениями отдельных лиц, наделенных энергией и отвагой. Никакой банк, действующий самостоятельно, и никакая группа из не скольких банков никогда не решатся на проведение какой-то иной политики. По нижение процентной ставки ниже уровня, которого требуют другие банки, сразу же направило бы к ним многочисленных клиентов. Но эти клиенты тут же попы таются предъявить к погашению предоставленные в их распоряжение фидуциарные средства, чтобы полученными от этой операции деньгами погасить ссуды, взятые в других банках и у клиентов этих других банков.
Ситуация становится иной только в период бума, в который вовлекаются и самые холодные головы. Когда процент на капитал повышается (главный признак повышения конъюнктуры), со всех сторон раздаются призывы проводить поли-
_.. , , . – ', >– '.
.
{Об этом же проницательно пишет Виксеnь, см.: Wickse/1. Geldzins und Guterpreise. Jena, 1898. s. 109 f.}
тику дешевых денег, и банки отвечают на эти призывы лишь слабым сопротивле нием. Они идут на уступки, пусть и не сразу и не в той мере, в какой этого требу ют массы желающих получить кредит. Однако затем наступает момент, когда они больше не хотят идти навстречу, когда имбольше не кажется благоразумным осуществлять новые эмиссии, поскольку они начинают чувствовать приближение окончания периода возникшей по иным причинам ажиотажной спекуляции. Тем, что они начинают проявлять сдержанность, банки лишь ускоряют общий крах.
Только таким образом можно представить себе, как в сегодняшних условиях проявляется действие причин кризисов – причин, связанных с политикой фидуциарного кредита, – они всегда реализуются не самостоятельно, а только в качестве обстоятельств, сопутствующих другим причинам. Мы считаем, что так можно объяснить некое противоречие, которое можно усмотреть между нашей концепцией и фактами. Мы нашли, что признаком повышательной траектории конъюнктуры является понижение процентной ставки по ссудам, а признаком понижательной траектории – ее повышение и рост цен на потребительские товары. Эти утверждения легко можно счесть ошибочными. Во избежание непо нимания необходимо указать, что мы говорим не о фактических изменениях процентной ставки, а о соотношении между естественным уровнем ставки процента на капитал и рыночной процентной ставкой по ссудам, которая формируется под влиянием kредитной политики банков, эмитирующих фидуциарный кредит. Лег ко видеть, что в период роста естественной ставки процента фактическая процентная ставка отстает от нее, и, наоборот, в период, когда естественная ставка падает, фактическая ставка приближается к ней, что является вполне обоснованным. Консервативная политика банков вполне согласуется с тем, что они не склонны повышать фактическую процентную ставку в той же мере, в какой повы шается естественная ставка процента, и что при понижении этой последней раз ница между ней и фактической рыночной ставкой будет уменьшаться. При этом необходимо отметить, что рост цен на потребительские блага следует понимать как относительный – т. е. только как изменение соотношения между динамикой цен на них и на производственные блага, так что при понижении цен на производственные блага можно говорить об относительном росте цен на потребитель ские блага и в тех случаях, когда они хотя и понижаются, но медленнее, чем цены на блага более дальних порядков. Известно, что общее падение товарных цен, равно как и процентных ставок, есть признак депрессии. Это не может иметь ни какого иного объяснения, кроме того, что цены на потребительские блага снижаются медленнее, чем цены на производственные.}
Наша теория банковской деятельности, так же как и теория банковской деятельности денежной школы, неизбежно подводит нас к теории экономических циклов. Верно, что в рамках денежной школы не было осуществлено глубокого исследования самой этой проблемы. Авторы этого направления не задавались вопросом о том, какие последствия имеет неограниченное расширение кредита со стороны банков, эмити рующих кредит. Они не выяснили даже, в состоянии ли эти банки постоянно понижать естественную процентную ставку. Эта школа ставила перед собой более скромные цели и довольствовалась тем, что стремилась понять, что произойдет, если банки одной страны увеличат эмиссию фидуциарных средств обращения в большей мере, чем банки в других странах. Следуя именно по этому пути, данная школа пришла к своей концепции «утечки за границу» и к своей версии объяснения кризисов в Англии, имевших место до середины XIX столетия.
.
Если наша теория кризисов предназначена для того, чтобы иметь отношение к более недавней истории, то необходимо заметить, что в рас ширении кредита и увеличении эмиссии фидуциарных средств обращения банки никогда не заходили так далеко, как могли бы. Они всегда останавливались задолго до этого предела либо в силу собственных страхов или страхов тех, кто еще не забыл предыдущие кризисы, ли бо потому что они должны были соблюдать ограничения законодательства, установившего максимальные пределы обращения фидуциарных средств. Таким образом, кризисы разражались до того момента, когда они должны были случиться в силу естественного хода вещей. Мы можем интерпретировать распространенное утверждение о том, что причиной экономических кризисов, или по крайней мере тем механизмом, который их провоцирует, являются все же ограничения на выдачу ссуд, только в том смысле, что банки в состоянии все дальше и дальше откладывать коллапс рынка только в том случае, если они могут продолжать снижать процентную ставку по своим ссудам. Если упор делается на слове оm'КЛадыватъ, то с этой констатацией можно спокойно согла ситься. Конечно же банки способны отложить наступление коллапса, но тем не менее как было показано выше, рано или поздно этот момент все равно наступит – когда никакое дальнейшее расширение эмиссии фидуциарных средств обращения станет невозможным. В этот момент и происходит экономическая катастрофа, и ее последствия будут тем разрушительней, а реакция рынка против «бычьих» настроений тем более резкой, чем дольше длился период, в течение которого процентная ставка оставалась ниже естественной, и чем в большей мере получали распространение окольные способы производства, не соответствующие состоянию рынка капитала.
Со времен денежной школы политика в отношении эмиссии фидуциарных средств обращения, проводившаяся государствами Европы и Америки, в общем и целом основывалась на идее, согласно которой на банки должны налагаться некие ограничения – с тем чтобы не позволить им расширять эмиссию фидуциарных средств обращения, вызывая тем самым повышение цен, которое рано или поздно завершится экономическим кризисом. Однако последовательное проведение такой политики постоянно срывалось из-за попыток достичь противоположных целей. Предпринимались попытки обеспечить понижение процентной ставки средствами кредитной политики, ее целями провозглашались «дешевые деньги» (т. е. пониженная ставка) и «обоснованные» (т. е. высокие) цены. С начала ХХ столетия интенсивность попыток достижения именно этих целей заметно возросла, а в период во время войны и сразу после ее окончания указанные цели стали преобладающими.
Странные зигзаги кредитной политики нельзя понять, если не иметь в виду действительные задачи, которые должны решаться с ее помощью и которые будут решаться с ее помощью в будущем. Хотя сами по себе проблемы остаются все теми же, их форма претерпевает изменения. И по той же самой причине, по какой нашей задачей является сорвать с них скрывающий их покров, вначале мы должны изучить те одежды, в которые они рядились в разные времена. После этого мы отдельно рас смотрим то, как заявляли о себе эти проблемы до войны и в период сразу после ее окончания1• – -:, 1-. -. , , А
Закон Пиля и идеи, лежащие в его основании, до сих пор образуют стандарт, которым, в конечном счете, и сегодня руководствуется кредитная
Часть проблем, которые возникли позже послевоенного периода были названы выше, см. с. 10-16. -Прим. англ. перев.
2 См. предисловие редактора английского перевода, с. 8-9. – Прим. ашл. перев.
политика. Даже те страны, которые не последовали примеру законодательства, регулирующего деятельность Банка Англии, или не следовали ему так же неукоснительно, как другие, не могли не испытывать его влияния. Здесь мы имеем дело с поразительным явлением. Несмотря на то что в экономической литературе всех стран велась самая сильная и яростная атака на систему фиксированных квот, ограничивающую банкнотную эмиссию, не обеспеченную металлом, несмотря на то что люди неустанно клеймили закон Пиля, называя его несчастным плодом ошибочной теории, несмотря на то что принцип денежного обращения, установленный денежной школой, продолжал подаваться как давно опровергнутая система ошибочных гипотез, законодательные органы одной страны за другой предпринимали шаги к тому, чтобы ограничить эмиссию необеспеченных банкнот. И весьма примечателен тот факт, что данные шаги, предпринимаемые теми или иными правительства ми, не вызывали практически никакого осуждения со стороны тех, кто, придерживаясь вполне определенных взглядов на теорию банковской деятельности, логически должны были принадлежать к лагерю наибо лее суровых критиков закона Пиля. Отправляясь от так называемого банковского принципа, отрицавшего возможность избыточной эмиссии банкнот и считавшего «эластичность» их существенной характеристикой, они с необходимостью должны были прийти к выводу о том, что любое ограничение эмиссии банкнот, вне зависимости от того, обеспече ны они деньгами или нет, должно быть вредным, поскольку такое ограничение препятствует выполнению банкнотной эмиссии, изобретенной для того, чтобы согласовывать запас денег и спрос на них, не порождая изменений в объективной меновой ценности денег, ее главной функции. Последователям Тука вполне могло показаться желательным, чтобы в отношении той части банкнотного обращения, которая не обеспечена металлом, производилось бы резервирование, нологически они должны были бы осуждать требование поддерживать определенное соотношение между запасом денег и количеством банкнот в обращении. Однако между теоретической аргументацией этих авторов и практическими выводами, которые они делают на ее основе, существует неустранимое противоречие. Почти каждый автор, заслуживающий серьезного отношения, отваживался выдвинуть предложения, принятие которых могло основательно подорвать те или иные системы ограничения эмиссии не обеспеченных банкнот, но ни один из них никогда не требовал явным образом, чтобы эти системы были в конце концов упразднены совсем. Ни что не может лучше проиллюстрировать внутреннюю противоречивость современной банковской теории, а также неуверенность и отсутствие независимости у ее адептов, чем это отсутствие цельности. То, что банк нотную эмиссию каким-то образом следует ограничивать для предот вращения серьезнейших бедствий, и сегодня воспринимается как суть государственной мудрости, а наука, берущаяся доказать обратное, на против, в конечном счете признает эту догму, которую сегодня никто не в состоянии доказать и которую каждый считает себя способным опро вергнуть. Консерватизм англичан мешает им внести изменения в закон, являющийся памятником многолетним спорам, в которых участвовали лучшие умы своего времени, и этот пример поведения главного банка мира оказывает влияние на все остальные банки. Выводы двух поколе ний экономистов-теоретиков пока что не сумели поколебать широкого консенсуса, являющегося, как считается, результатом практического опыта банковской деятельности.
Положения денежной школы содержат в себе множество серьезных ошибок. Самая большая ошибка состоит в неспособности приверженцев этой школы осознать принципиальную эквивалентность банкнот и банковских счетов1. Оппоненты денежной школы, проявив недюжинную проницательность, обнаружили данную слабость предложенной ею системы, направив острие своей критики именно на этот пункт2. Но теория денежной школы не становится верной или неверной в зависимости от ее точки зрения на роль чеков и депозитов. Положения денежной школы достаточно скорректировать в данном конкретном пункте (нужно взять утверждения, относящиеся к эмиссии банкнот, и распространить их на процесс открытия депозитных счетов), чтобы ответить на заме чания критиков из числа сторонников банковской школы. Тот факт, что данная ошибка денежной школы не имеет большого значения по срав нению с ошибками банковской школы, едва ли нуждается в дальнейшем обсуждении. Во всяком случае эта ошибка не представляется непрости тельной, если принять во внимание относительную неразвитость системы депозитов даже в Англии в те годы, когда были заложены основы классической теории банковской деятельности, и если также принять во внимание ту легкость, с которой экономико-теоретические ошибки порождаются чисто юридическими различиями между платежами с помощью банкнот и платежами с помощью чеков.
Однако, поскольку речь идет о законе Пиля, именно недостатки теории, лежащие в основе данного закона, обернулись его достоинствами. Именно они обусловили тот факт, что в конструкции закона нашел место предохранительный клапан, без которого он не мог бы справиться с растущими требованиями со стороны деловых людей. Фундаментальный порок системы Пиля, который присущ и всем другим системам, предполагающим ограничение банкнотной эмиссии, состоит в том, что она не предусмотрела расширение квоты на выпуск банкнот, не обеспеченных металлом, в ответ на рост спроса на деньги в широком смысле. Если говорить о прошлом, закон Пиля санкционировал создание определенного количества фидуциарных средств обращения, оказав тем самым воздействие на факторы, определяющие объективную меновую
См.: Torrens. The Principles and Practical Operation of Sir Robert Peel's Act of 1844 Explained and Defended. 2nd ed. London, 1857. Р. 8 ff.
2 См.: Tooke. An Inquiry into the Currency Principle. London, 1844. Р. 23 ff.
ценность денег – он никак не противодействовал последствиям того выпуска фидуциарных средств обращения1. Но в то же самое время, для того чтобы оградить рынок капитала от потрясений, он закрыл все перспективы полного или частичного удовлетворения будущего спроса на деньги путем эмиссии фидуциарных средств обращения, уменьшив или полностью блокировав тем самым возможность увеличения объективной меновой ценности денег. Этот закон есть попытка радикального излечения недуга, по сути своей мало отличающаяся от предложений, выдвигавшихся сторонниками прямого запрета фидуциарных средств обращения.
Тем не менее теоретики денежной школы упустили нечто важное. Они не поняли, что по своей природе необеспеченные депозиты суть те же необеспеченные банкноты, и не распространили на них положения закона, принятые в отношении банкнот. В той мере, в какой процесс создания фидуциарных средств обращения зависел от банкнот ной эмиссии, закон Пиля полностью ограничивал этот процесс, но в той мере, в какой он зависел от открытия депозитных счетов, данный закон вообще никак не препятствовал созданию фидуциарных средств обращения. Это привело к тому, что техника операций английской банковской системы развивалась в направлении, уже до некоторой степени заданном тем обстоятельством, что право эмитировать банк ноты в Лондоне и его окрестностях было исключительной привилеги ей Банка Англии, а именно депозитная система развивалась в ущерб развитию банкнотной системы. С точки зрения общества в целом это было все равно, поскольку депозиты выполняли те же функции, что и банкноты. Таким образом, закон Пиля не достиг своих целей или, по крайней мере, достиг их не в той степени и не в том виде, как это было задумано его авторами, – фидуциарные средства обращения, эмиссия которых ограничивалась в банкнотной форме, продолжали эмитиро ваться в форме депозитов.
Германские авторы считали возможным обнаружение фундаментальных различий между банкнотами и депозитами. Однако им не уда лось показать, в чем состоят эти различия, и в действительности они даже не пытались сделать это. Ни в каком пункте внутренние слабо сти немецкой теории банковской деятельности не обнаруживают себя с такой очевидностью, как в данном частном вопросе противопоставления банкнот чекам, который в течение многих лет был центральным вопросом их дискуссий. Всякий, кто, подобно немецким авторам, усвоил из положений английской банковской школы, что между банкнотами и чеками нет никаких фундаментальных различий, и имел привычку
.. , . , _, ! – i, t. '.. ,
Речь идет о накопленной эмиссии и покрытых, и не покрытых металлом банк нот, имевшейся к моменту принятия закона Пиля, оставленной этим законом без какого бы то ни было изменения в сторону уменьшения. – Прим. -науч. ред.
постоянно это подчеркивать1, должен быть готов по крайней мере к то му, чтобы представить детальное доказательство утверждения о том, что банкнотная система представляет собой «более раннюю и более примитивную стадию развития кредитной экономики», чем депозитный банк и чеки с их системой текущих счетов, безналичным кредитом и клиринговыми домами2. Разумеется, доказательством истинности это го утверждения не может служить простая ссылка на Англию и Соеди ненные Штаты, да еще раздающаяся из уст решительных противников закона Пиля в частности и ограничений банкнотной эмиссии вообще, поскольку невозможно отрицать, что огромное увеличение значимо сти депозитной системы и относительное падение значимости банкнот ванглосаксонских странах стало прямым результатом принятия данного закона. Одним из следствий такого положения является и то, что немецкая литература по теории банковской деятельности полна совершенно невероятных внутренних противоречий:1.
Подавленное развитие банкнотной эмиссии, имевшее место в Ан глии (в Соединенных Штатах это было обеспеченно иными способами и виных целях, хотя и основывалось на тех же фундаментальныхидеях), и соответствующее увеличение значения депозитов, а также то обстоятельство, что при учреждении депозитных банков от них не требовалось такой степени финансовой обеспеченности, какая могла бы позволить им пользоваться необходимым доверием публики во время опасных кризисов, привели к серьезным потрясениям. И в Англии, и в Соединенных Штатах в период кризисов неоднократно повторялось одно и то же: публика отказывалась доверять тем банкам, которые снабжали обращение фидуциарными средствами в форме депозитов, тогда как доверие к банкам, делавшим это в форме банкнот, поддерживалось на высоком уровне. Методы, которыми власти пытались избежать последствий кол лапса части национального бизнеса, хорошо известны. В Англии была предпринята попытка восполнять дефицит средств обращения, возни кавший вследствие дефицита фидуциарных инструментов, путем го товности Банка Англии увеличить обращение своих собственных банк нот. В США, где законодательстводелало этот способневозможным, той же цели служили сертификаты клиринговой палаты•. В обеих странах были предприняты попытки оформить эту практику законодательно. Однако билль Лоуи (Lowe's Bill) не прошел в английском парламенте, да
См.: Wagner. Banknote // Rentzsch. Handwörterbuch der Volkswirtschaftslehre. Leipzig, 1866. S. 91.
2 См.: Wagner Kredit // Rentzsch. Handwörterbuch der Volkswirtschaftslehre. Leipzig, 1866. S. 201.
3 См. критику данного противоречия Шумахером: Schumacheт. Weltwirtschaftli che Studien. Leipzig, 1911. S. 62 ff.
См.: Cannon. Clearing-Houses: Their Нistory, Methods and Administration. New York, 1900. Р 79 ff.
и в США закон Олдрича-Риленда (Aldrich-Vreeland Act) имел лишь ограниченный успех1.
Ни одна из множества систем ограничения банкнотного обращения так и не смогла воздвигнуть непреодолимых препятствий на пути создания добавочных количеств фидуциарных средств обращения. Это равным образом относится и к закону Пиля, который полностью запре тил дополнительную эмиссию фидуциарных средств обращения в фор ме банкнот, и к законодательным актам других стран, в соответствии с которыми сохранялись некоторые возможности новых выпусков банк нот, не обеспеченных деньгами. На первый взгляд кажется, что в этом отношении между законом Пиля, принятым в 1844 г., и законом, принятым в Германии в 1875 г., имеется фундаментальное различие – ведь первый жестко и навсегда установил разрешенную к обращению кво ту банкнот, не обеспеченных металлом, тогда как второй, требуя лишь, чтобы определенная доля банкнотного обращения была обеспечена металлом, установил налог на остальную часть, что дает возможность в будущем увеличивать, в определенных пределах, количество необеспе ченных банкнот в обращении. Однако все зависит от степени, в которой реализуется возможность увеличения эмиссии фидуциарных средств обращения. Если бы эта степень была достаточно велика для того, чтобы допустить увеличение обращения непокрытых банкнот в ходе свобод ной игры рыночных сил, то законы Германии (впрочем, это же верно не только для Германии и других стран, законодательство которых базируется на аналогичном принципе, как, например, законы Австрии, но и для стран, : в которых законодатель стремится ограничить обращение банкнот иными способами, как, например, воФранции) имели бы фундаментально иные последствия, чем английское законодательство. Но так как в действительности они ставят лишь весьма узкие пределы увеличению банкнотной эмиссии, то и различия между законами разных стран касаются лишь степени, но не существа дела. Все они ограничили эмиссию фидуциарных средств обращения в форме банкнот, никак не ограничивая ее в форме депозитов. Тот факт, что в этих странах преимущественное развитие получили депозитные счета, связан с тем, что указанные законы затруднили эмиссию банкнот. Для развития кредит ной системы этот процесс не является совершенно незначимым. Банкно ты имеют технические преимущества перед депозитами для небольших и средних платежей – во многих случаях, в которых роль денежных заместителей играют банкноты, чеки и клиринговые переводы не могут использоваться, и в этих случаях ограничения на эмиссию фидуциарных средств обращения в форме банкнот являются и ограничениями на эмиссию фидуциарных средств вообще. В соответствии с законодательством Соединенных Штатов Америки, эмиссия фидуциарных средств
Принятый впоследствии Закон о Федеральном резерве обеспечил США законо дательную основу для эмиссии банкнот с целью противодействия панике.
в форме депозитов также ограничивается, но, так как данная норма применяется лишь к некоторым банкам, а именно к национальным банкам, она оказывается недостаточной для того, чтобы между депозитным бизнесом в Соединенных Штатах и в других странах, где нет подобных ограничений, образовались значительные различия.
Реальное препятствие для неограниченной эмиссии фидуциарных средств обращения установлено не законодательными актами, ограничивающими банкнотную эмиссию, которые затрагивают лишь одну конкретную разновидность фидуциарных средств, но отсутствием все мирного центрального банка, а также отсутствием единообразия в том, как ведут дела банки, эмитирующие кредит. Пока банки не достигнут соглашения о расширении кредита, количество фидуциарных средств обращения может на практике медленно увеличиваться, но этот рост не приобретает разрушительного скачкообразного характера. Каждый отдельный банк может сделать лишь незначительный шаг в этом направлении, а затем ему нужно ждать, пока его примеру последуют остальные банки. Каждый банк обязан проводить кредитную политику, соответствующую кредитной политике других банков.
Наиболее темные и ошибочные концепции сегодня имеются в отношении учетной (дисконтной) политики центральных эмиссионных банков. Часто утверждается, что главной задачей банков является защита своих резервов наличности. как если бы решением именно этой задачи оправдывались бы жертвы. приносимые банками. Однако не менее распространенной является точка зрения, в соответствии с которой банк обязан проводить учетную политику, соответствующую учетной политике, проводимой другими банками, просто в силу требований законодательства, а идеал в виде дешевых денег (в обоих смыслах слова – и в смысле низкой покупательной способности денег, и в смысле низкой процентной ставки) может быть достигнут простой отменой устаревших законодательных норм.
Тратить много времени на опровержение этих воззрений нет никакой необходимости. После всего, что было здесь сказано относительно природы денег и фидуциарных средств обращения, вряд ли могут оставаться какие-то неясности по поводу целей учетной политики банков. Каждый банк, эмитирующий кредит, должен устанавливать процентную ставку, которую он взимает по своим ссудам, в определенном соответствии с процентными ставками других банков, эмитирующих кредит. Став ка не может быть значительно ниже этого уровня, так как в противном случае денежные суммы, необходимые быстро увеличивающемуся множеству клиентов для осуществления платежей клиентам других банков, будут расти такими темпами, что это поставит под угрозу платежеспособность банка. Банк обеспечивает свою способность платить именно посредством повышения учетной ставки. Эта цель достигается, конечно же, не хранением фонда погашения, невысокая значимость которого для поддержания ценности фидуциарных средств обращения показана выше, но тем, что банк избегает искусственного расширения обращения фидуциарных средств, которое могло бы иметь место, если бы данный банк запрашивал более низкую ставку, чем другие банки. Тем самым банк избегает и увеличения потребности в поддержании значительного по объему фонда погашения фидуциарных средств обращения. Банки будут вынуждены придерживаться вышеописанной учетной политики даже в том случае, если не будет существовать никаких законодательных требований в отношении покрытия банкнот.
В Германии имела место дискуссия по вопросу о том, чем диктуются шаги, предпринимаемые Рейхсбанком: факторами, связанными с состоянием скорее внутреннего или скорее международного денежного рынка. В той форме, в какой этот вопрос ставился обычно, он не имеет смысла. Мобильность капитальных благ, которая сегодня практически не подвергается ограничениям (за исключением требования уплатить установленные законом пошлины и выполнить некоторые другие требования), привела к образованию единого мирового рынка капитала. Чи стая учетная ставка на рынках ссуд в странах, участвующих в междуна родной торговле, определяется не национальными, но международными факторами. Ее уровень устанавливается в зависимости не от естественной процентной ставки данной страны, но от естественной процентной ставки везде где угодно. Точно так же, как меновое отношение между деньгами и другими экономическими благами одно и то же во всех местах, и меновое отношение между благами первого порядка и благами более дальних порядков одинаково во всех местах. В случае ограничения мобильности капитальных благ изменилась бы вся система современной международной торговли. В Германии особенно велико число тех, кто требует запрещения или по меньшей мере ограничения инвестирования капитала за рубежом. В наши задачи не входят ни демонстрация того, что шансы на успех у такой политики ничтожно малы, ни напоминание о том, что прошло то время, когда страна в одностороннем порядке могла решать, принимать ей участие в международной торговле или нет. Однако постольку поскольку страна участвует в международной торгов ле, ее национальный рынок является лишь частью мирового, и цены на нем определяются не на национальном, а на мировом уровне. Тот факт, что процентная ставка в Германии может повыситься не вследствие изменений в пределах страны, но из-за неких изменений, происходящих, скажем, в Соединенных Штатах, сегодня должен удивлять не больше, чем увеличение цен на зерно в ответ на ситуацию с урожаем зерновых, складывающуюся в других странах.
Приспособить экономическую политику к расширению национальных рынков и их включению в мировой нелегко. Сопротивление, оказываемое в XIX-XX вв. новому этапу экономического развития, превос ходит тот уровень сопротивления, который имел место столетия назад, когда отдельные городские экономики объединялись в рамках форми рующихся национальных экономик. Сегодня отсутствует то ощущение однородности, которое прежде позволяло преодолеть противодействие, вызванное ущемлением региональных интересов. Громко провозглаша емая констатация наличия национальных антагонизмов, являющаяся главной чертой современной политики, вполне может стать препятстви ем экономическому объединению даже в тех случаях, когда интересов, которые, как считается, оказываются при этом ущемленными, не существует вовсе. С точки зрения производителя низкие цены являются величайшим из зол, и в каждой стране те производители, которые не могут выдержать конкуренции, используют все возможные средства, чтобы не допустить на внутренний рынок более дешевые товары миро вого рынка. Однако преуспеют они в этом или потерпят неудачу в каждом конкретном случае в значительной мере зависит от степени политического влияния, которым обладают противоположные интересы, поскольку для каждого конкретного товара заинтересованности производителей в высоких ценах противостоит заинтересованность потребителей, требующих открыть внутренний рынок для того, чтобы иностранная конкуренция сделала товары на нем дешевле. Итоговый результат формируется только в ходе конфликта двух этих групп. Однако когда мы переходим к обсуждению свободы трансакций на рынке капитала, участвующие здесь силы распределены по-другому. Мы уже установи ли, что при столкновении с интересами должников интересы кредиторов всегда оказываются в проигрыше. При осуществлении мер денежной политики интересы капиталистов едва ли вообще принимаются в рас чет. Никто никогда не возражал против импорта зарубежного капита ла на том основании, что это ведет к понижению процентной ставки на внутреннем рынке и снижает доходы капиталистов. Дело обстоит ровно наоборот – повсеместно распространенное мнение состоит в том, что в интересах общества в целом процентная ставка должна быть настоль ко низкой, насколько это возможно. В тех европейских странах, обла дающих значительными ресурсами капитала, которые, поскольку речь идет о международных трансакциях с капиталом, считаются не должни ками, а чистыми кредиторами, эта политика реализуется в стремлении воздвигнуть препятствия на пути иностранных инвестиций. Разумеет ся, это не единственная точка зрения, которая имеется в этих странах по поводу экспорта капитала. Имеются и другие соображения, одни из которых говорят в пользу экспорта капитала, другие – против. Например, если платежи за ввозимые товары нельзя осуществлять в рассроч ку, при которой продавец за отдаваемые им настоящие блага может получить только будущие блага, то экспорт товаров зачастую становится физически невозможным, Наличие лишь одной этой причины влечет за собой необходимость способствовать экспорту капитала или по крайней мере не препятствовать ему'. Тем не менее мы будем настаивать на том, что политика, принятая этими странами в отношении экспорта капитала, направляется, наряду с другими пожеланиями, стремлением удерживать процентную ставку внутреннего рынка на низком уровне. С другой стороны, эти же соображения заставляют бедные капиталом страны, являющиеся в силу этого положения вещей международными заемщиками, поощрять импорт капитала.
Попытки понизить процентную ставку национального рынка посредством распространения на нее воздействия международных потоков капитала реализуется, в частности, через операции на так называемом денежном рынке, т. е. на рынке краткосрочных инвестиций. На так называемом рынке капитала, т. е. на рынке долгосрочных инвестиций, существует относительно меньше возможностей достичь каких-то целей с помощью интервенций, и вовсяком случае любые возможные операции на денежном рынке дают более быстрый эффект, чем на долгосрочном рынке капитала. Соответственно мы наблюдаем большую склонность воздействовать на процентную ставку по краткосрочным ссудам денежного рынка, чем на ставку по долгосрочным кредитам рынка капитала. Однако наиболее значимая причина, вызывающая непрестанное желание воздействовать на денежный рынок, связана с общераспространен ными ошибками в отношении природы фидуциарных средств обращения и банковского кредита. Когда относительно небольшой отток золота заставляет могущественный центральный эмиссионный банк богатой страны поднимать учетную ставку, люди обычно склонны полагать, что для предотвращения утечки золота должно быть употреблено какое то иное средство, не заставляющее общество терпеть то, что считается губительными последствиями повышения процентной ставки. Люди не понимают, что происходящее есть автоматическое приведение нацио нальной процентной ставки в соответствие с мировой процентной ставкой, т. е. имеет место процесс, обусловленный формой участия данной страны в международной торговле. Из виду совершенно упускается то обстоятельство, что страна не может устраниться от участия в между народных капитальных трансакциях, полагаясь только и исключительно на меры банковской и валютной политики. Это позволяет понять, как в крупной стране-экспортере одни и те же лица одновременно и требу ют принять меры к «удешевлению кредита», и являются теми, кто получает основной доход от экспортной торговли. Если бы те производители, для которых любое повышение учетной ставки, могущее быть связанным с событиями за рубежом, является поводом лишний раз потребовать модификации банковской системы, сводящейся к ликвидации обязанности центрального эмиссионного банка предоставлять по первому требованию золото для экспорта, осознали, что повышение процентной
'•lji, _':t. , '...
См.: Sartorius van Walterhausen. Das volkswirtschaftliche System der Kapitalan lage im Auslande. Berlin, 1907. S. 126 ff.
ставки можно по-настоящему заблокировать только ценой запрета экс порта капитала и полного исключения страны из международной торговли, они вскоре переменили бы свое мнение. Нам представляется, что подобные соображения уже начали, в какой-то мере, доходить до умов, даже если буквальное изложение данной проблемы может и не содержать каких-то конкретных мер. В Германии и в Австрии «изоляции» денежного обращения требовали только те, кто требовал изоляции на ционального рынка.
Продолжать разъяснения нет необходимости. Тем не менее не будет излишним проанализировать меры, рекомендуемые теми, кто выступа ет за низкую процентную ставку, с тем чтобы понять, в какой степени данные меры способны обеспечить достижение ожидаемых от них ре зультатов.
Рассмотрим вначале те системы, относительно которых считалось, что они могут обеспечить поддержание учетной ставки на внутреннем денежном рынке на более низком уровне, чем тот, который определялся состоянием внутреннего рынка, посредством создания препятствий и/или удорожания процесса получения золота [держателями денежных заместителей]. Среди таких систем наиболее известной и значимой является политика золотой премии, реализуемая Банком Франции.
Ввиду того обстоятельства, что серебряный пятифранковик и сегодня является законно обращающейся монетой, Банк Франции, уполномоченный производить погашение своих банкнот, может по своему выбору менять их либо на золото, либо на вышеупомянутые серебряные монеты. Иногда он пользовался этими полномочиями, чтобы затруднить получение золота для экспорта. Как правило, он не чинил никаких препятствий тем, кто хотел получить банкноты в обмен на золото. Он также охотно выдавал пятифранковые серебряные монеты в обмен на золото, хотя и не был обязан это делать. Осуществляя данную операцию, он сообщал серебряным пятифранковикам характер денежных заместителей. Естественно, эти возможности лишь в малой мере использовались для целей внутреннего бизнеса. Банкноты и серебряные монеты пользовались неограниченным доверием общества. так что их функциони рование в качестве денежных заместителей ни в малейшей мере не ставилось под вопрос. Но если некто хотел получить у банка золото для целей экспорта, банк не обязательно осуществлял соответствующее погашение. Как правило, Банк Франции без оговорок и задержек отпускал золото тем, кому оно требовалось для «обоснованных» торговых сделок, т. е. тем, комуонобыло нужно для оплаты импортируемых товаров, в осо-
См. выше, с. 8-9. – Прим. англ. перев.
бенности зерна и хлопка. Но тем, кому оно было нужно для осуществления спекуляций, основанных на разнице между процентными ставками на внутреннем рынке и за рубежом, банк практически не отпускал золота. По этой причине банк вообще не производил чекан наполеондоров, французских золотых монет, а слитки и иностранные золотые монеты отпускались им только с дополнительной комиссией, составлявшей от 4 до 8% к 3437 франкам, которые Банк Франции по закону обязан был погашать одним килограммом чистого золота. Установить точный размер этой «золотой премии» не представляется возможным, так как данные о ней официально никогда не публиковались•.
Целью политики золотой премии было отложить настолько, насколь ко возможно, наступление момента, когда состояние международного денежного рынка вынудит Банк Франции поднять учетную ставку для предотвращения оттока золота. Поддержание учетной ставки на низком уровне занимает важное место в системе мер французской финансовой политики. В интересах тех классов общества, которые поддерживают такую политику, правительство Третьей республики обязано избегать всего, что может затронуть высокие ставки ре-нт, являющихся главной разновидностью инвестиций данных классов. Даже временное повы шение учетной ставки всегда несет с собой опасность для рынка рент, поскольку может побудить некоторых держателей рент расстаться со своими облигациями, с тем чтобы инвестировать высвободившиеся средства в инструменты, сулящие большую доходность. Потрясения на рынке, которые может повлечь за собой этот процесс, могли бы приве сти к непропорционально большим опасным последствиям для котиров ки рент. Не подлежит сомнению тот факт, что цель, которая ставилась перед политикой золотой премии, до некоторой степени была достигну та, хотя сама эта политика вовсе не имела такого значения, которое ей ошибочно приписывалось.
Прежде всего ошибочным было считать причиной низкого уровня учетной ставки во Франции вышеописанную процедуру погашения денежных заместителей. Если учетная ставка во Франции стояла ниже, чем в других странах, это было следствием совершенно иных причин. Франция была самой богатой капиталом страной мира, но ее жителям не было свойственно действовать под влиянием духа предприниматель ской инициативы2• Соответственно капитал вынужден был покидать страну. Далее, в стране – экспортере капитала (даже если не принимать во внимание премию за риск, являющуюся компонентой валовой процентной ставки) процентная ставка по ссудам должна быть ниже,
1 См.: Rosendoтf f. Die Goldpramienpolitik der Banque de France und ihre deutschen Lobredner // Jahrbücher für Nationalökonomie und Statistik. Bd. 21. (1901.). S. 632 ff.; DипЬат. Chapters on the Theory and History of Banking. 2nd ed. New York, 1907. Р. 147 ff.
.
2 См.: Kaufmann. Das franzosische Bankwesen. Tüblngen, 1911. Р. 35 ff.
чем в стране, импортирующей капитал. При сопоставлении уровней до ходности внутренних и внешних инвестиций капиталисты под действи ем ряда психологических факторов при прочих равных отдают предпочтение первым по сравнению с последними. Этого достаточно, чтобы объяснить, почему долгосрочные и краткосрочные инвестиции приносят во Франции стабильно меньший процент, чем в других странах, например в Германии. Причина имеет общеэкономический характер – на ее природу не могут оказать влияния меры банковской и валютной политики. Проводя политику золотой премии, Банк Франции не может в течение сколько-нибудь длительного времени отклонять отношение между процентной ставкой во Франции и процентными ставками за ру бежом от того значения, которое определяется общей экономической ситуацией. Банк Франции не является более могущественным, чем законы, управляющие ходом экономического развития. Фиксация уровня его учетной ставки не освобождает Банк Франции от необходимости уделять должное внимание уровню естественной ставки процента. Как и любой другой банк – эмитент кредита, оказывающий воздействие на внутренний рынок, он должен прилагать усилия к тому, чтобы удерживать процентную ставку по внутренним краткосрочным инвестициям на уровне, при котором иностранные инвестиции не стали бы настолько привлекательными для отечественных капиталистов, чтобы это начало угрожать платежеспособности данного банка. Как и любой другой банк, Банк Франции может эффективно предотвратить утечку золота един ственным способом – подняв свою учетную ставку1. Использование мер из арсенала политики золотой премии может помочь не больше, чем попытка отложить на какое-то время момент повышения учетной ставки, когда ситуация на международном денежном рынке делает такое повы шение необходимым. Премия приводит к удорожанию экспорта золота, снижая тем самым прибыльность операций процентного арбитража. Когда было широко распространено мнение, согласно которому разница между процентными ставками во Франции и за рубежом, похоже, изменяется в пользу Франции – вследствие падения зарубежных ставок, дилеры арбитражных операций вообще не осуществляли экспорта золота, поскольку их и так незначительная прибыльность слишком сильно снижалась из-за существования золотой премии. Таким образом, Банк Франции мог время от времени избегать повышения учетной ставки, которое он в противном случае должен был бы осуществлять на неко-
Об этом см.: Rosendorf /. Die Goldpramienpolitik der Banque de France und ihre deutschen Lobredner // Jahrbücher für Nationalökonomie und Statistik. Bd. 21. (1901.)
S. 640 ff., и фрагменты, приведенные в статье «Die neue Richtung in der Goldpolitik der Bank von Frankreich» (Bank-Archiv. Bd. 7. (1907.) Р. 72 ff.), представляющие собой цитату из заявления Банка Франции, в котором по поводу повышения учетной ставки говорилось: «... seul moyen connu de defendre l'encaisse» {«единственно известный сnосрб защитить кассу»). -щ'. 1.. t:
торое время. Но каждый раз, когда разница между процентными ставками была достаточно велика для того, чтобы краткосрочные инвести ции обещали прибыль, несмотря на повышенные – вследствие наличия премии – издержки по получению золота, и каждый раз, когда итогам арбитражных сделок не угрожала близкая перспектива понижения процентных ставок за рубежом, то даже Банк Франции не мог избежать повышения учетной ставки.
Утверждалось, что центральный банк в состоянии проводить политику последовательного повышения золотой премии, с тем чтобы полностью заблокировать экспорт золота, постоянно отклоняя золотую точку или пределы экспорта, требуемые для падения обменного курса1. Это, несомненно, верно. История знает неоднократные случаи использования этого приема – он известен как приостановка платежей наличными. Тот банк, который использует данный прием, лишает свои фидуциарные средства обращения качеств денежных заместителей. Если они про должают функционировать как общие средства обмена, то они при этом выступают в роли кредитных денег. Их ценность начнет оцениваться независимым [от золота] образом. В этом случае у банка появляется возможность проводить совершенно ни от чего не зависящую учетную политику – теперь он может понижать взимаемую им процентную ставку до сколь угодно низкого уровня, не неся риска оказаться неплатежеспособным. Но при этом неизбежно обнаружатся последствия, аналогичные последствиям банковской политики, состоящей в стремлении так рас ширить эмиссию фидуциарных средств обращения, чтобы процентная ставка упала до уровня ниже естественной ставки процента. Все это уже было детально изложено выше, а применительно к данному случаю имеет значение другой очень важный момент. Если [центральный] банк осуществляет вмешательство, которое ведет к искусственному падению процентной ставки ниже того уровня, который задан условиями между народного рынка, то капиталисты – по мере того как будет расти раз рыв между внутренней и внешней процентными ставками – еще в большей мере будут стремиться инвестировать свои капиталы за рубежом. Спрос на общепринятые иностранные средства обмена будет расти, так как иностранные капитальные блага будут становиться все более желанными, а отечественные – все менее. И при этом не будет существовать никакого механизма, посредством которого падение обменного курса будет автоматически приводить в действие силы, направленные на восстановление такого обменного курса между банковскими деньгами и золотом (мировыми деньгами), который существовал ранее, когда банкноты и депозиты банка были не кредитными деньгами, а полноцен ными денежными заместителями. Денежная система стремится к установлению менового отношения между двумя разновидностями денег на таком «естественном» уровне, который определяется меновым отно-
'. См.: Landesbeтgeт. Wahrungssystem and Relation. Wien, 1891. S. 104.
шением между каждой из этих разновидностей и остальными благами. Но в данном случае мы имеем дело с естественным меновым отношени ем как таковым, которое сдвигается в направлении, неблагоприятном для страны, отказавшейся выдавать золото в обмен на свои денежные заместители. «Автономная» политика процентной ставки с необходимостью ведет к прогрессирующему обесценению национальной валюты.
Множество сторонников политики золотой премии и не пытаются от рицать, что ее реализация в той форме, в какой она задумана, неизбеж но ведет к переходу на денежный станда рт, основанный либо на кредитных, либо на декретных деньгах, с последующим быстрым падением объективной меновой ценности денежной единицы. На самом деле они склонны видеть в данном обстоятельстве определенные положительные моменты, поскольку все они являются, в той или иной степени, инфляционистами 1.
Тем не менее это определенно не тот способ, которым Банк Франции реализует свою политику золотой премии. Он следил за верхней грани цей золотой премии, за пределы которой он не допускал роста премии ни при каких обстоятельствах. Восемь процентов было, пожалуй, мак симальным значением, которое когда-либо запрашивал Банк Франции. И это, конечно же, не было его ошибкой – банк исходил из сути дела. По мнению французского правительства и контролируемой им администрации Банка Франции, обесценение (банкнот и депозитов] в масшта бах, превышавших 8%, не было чем-то недопустимым. Но ввиду возможной непредсказуемой реакции со стороны публики правительство и администрация банка полагали, что лучше избегать более значительного обесценения. Таким образом, политика золотой премии, проводив шаяся Банком Франции, не предотвращала экспорт золота, а лишь от кладывала его на короткое время. Даже если не принимать во внимание ситуацию, когда разница между процентными ставками мала и неста бильна настолько, что никакой необходимости поднимать учетную ставку не возникает, лишь один этот факт вызывает понижение процентной ставки по ссудам. Но это понижение полностью перекрывалось повы шением процентной ставки в те периоды времени, когда зарубежные ставки были сравнительно низкими. Когда процентные ставки за ру бежом падали настолько низко, что капиталистам могло бы показаться выгодным направлять капиталы во Францию, они тем не менее никогда не шли на это, опасаясь, что когда и если данное положение вещей пере менится (т. е. разница между ставками станет не такой значительной), репатриация капиталов будет возможна только со значительными из держками. Таким образом, политика золотой премии не только не затрудняла утечку золота, но и препятствовала его притоку во Францию. В определенные моменты эта политика понижала процентные ставки по
Ibid. Р 105, и Landesbeтgeт. tlber dieGoldpramienpolitik der Zettelbanken. Wien, 1892. S. 28.
ссудам, но в другие моменты -увеличивала их. Верно, что эта политика не приводила к полному исключению страны из международного рынка капитала, а лишь затрудняла операции на нем, но эти затруднения распространялись в обе стороны. Последствия политики золотой пре мии, значение которых не нужно преувеличивать, выражались, глав ным образом, в том, что процентные ставки по краткосрочным инвести циям были во Франции более стабильными, чем в других европейских странах. Они, например, никогда не опускались так низко, как в Англии, но никогда и не поднимались так высоко, как в этой стране. Это вполне ясно следует из сопоставления динамики процентных ставок в Лондоне и Париже.
С течением времени становилось все более очевидным, что политика золотой премии не может достичь тех результатов, которые ей припи сываются. Голоса тех, кто поначалу считал ее лекарством от всех неду гов, постепенно смолкали.
В тех странах, которые до недавнего времени придерживались полно ценного золотого стандарта, законодательные условия, позволявшие Банку Франции проводить политику золотой премии, отсутствовали. Там, где к золотым монетам не добавляются никакие денежные заместители, декретные деньги или кредитные деньги, которые обладают свойством служить неограниченным узаконенным средством платежа для любого плательщика, включая центральный банк, эмитирующий кредиты, фидуциарные средства обращения должны погашаться деньгами строго по номиналу, безо всякой дополнительной премии1. Но фактическая ситуация состояла в том, что эти банки также проводили такую политику, которая отличалась от вышеописанных процедур, принятых Банком Франции, лишь количественно, но не качественно.
В большинстве стран вслед за принятием банковского законодательства, аналогичного английскому, центральному эмиссионному банку вменялось в обязанность только погашение своих банкнот золотыми монетами своей страны, являющимися здесь узаконенным средством платежа. В соответствии с природой современных денежных систем
Даже тогда, когда талер имел свойство неограниченного узаконенного средства платежа и тем самым занимал то же положение в денежной системе, какое во Фран ции занимала серебряная пятифранковая монета, германский Рейхсбанк никогда не прибегал к политике золотой премии французского образца, хотя ему это часто рекомендовали. Это может объясняться не столько сравнительно незначительным количеством талеров в обращении, сколько распространенностью в Германской им перии идей Бамберrера. Согласно общему мнению, открытое нарушение принципов банl\_овской и денежной реформы 1870-1871 гг. было совершенно исключено.
и конечными целями денежной политики эта обязанность понималась также и как обязательство отпускать экспортерам золотые слитки по установленному законодательством паритету или, во всяком случае, по такой цене, которая делала бы получение в обмен на банкноты слитков более выгодным, чем золотых монет. Так, вплоть до 1889 г. Банк Англии в одностороннем порядке принимал на себя дополнительные обязательства по погашению своих банкнот путем отпуска по первому требованию слитков ценностью, равной ценности сдаваемых в банк банкнот в полно весных золотых монетах. Он удовлетворял соответствующие запросы посредством фиксации цены золота в слитках на постоянном уровне
2
77 шиллингов 101/ пенса за унцию стандартного золота1. В течение не
которого времени этому примеру следовали и эмиссионные банки стран континентальной Европы. Но вскоре они перешли на другие правила, а затем и Банк Англии также отказался от своей политики и стал следовать практике континентальных банков.
Банк Англии и германский Рейхсбанк, являющиеся, наряду с Банком Франции, самыми влиятельными центральными эмиссионными банками мира, практиковали отпуск золота для экспортных нужд только в форме изношенных золотых монет, имеющих пониженную ценность. Соверены, отпускавшиеся Банком Англии для экспорта, обычностои ли на 2-3% меньше, чем соверены, только что отчеканенные. Вес монет достоинством 25 марок, получаемых лицом для экспортных нужд, в соответствии с оценками экспертов, составлял в среднем 7, 943 г, тогда как стандартный вес этой монеты составлял 7, 965 г, т. е. монеты для экс порта были примерно на четверть процента меньше своего монетного номинала2. Иногда Банк Англии вовсе отказывался отпускать золотые слитки, а иногда отпускал их только по цене, превышающей 77 шиллингов 101/ пенса, которая была единственной официальной ценой слитков
2
до 1889 года. В ряде случаев Банк Англии увеличивал отпускную цену слитков для экспорта до 77 шиллингов 11 пенсов3.
О пределах и последствиях этих мер нечего добавить к тому, что было сказано выше о политике золотой премии, проводимой Банком Фран ции. Как уже отмечалось, разница между этими мерами и «чистой» политикой золотой премии имеет не качественный, а количественный характер'.
' См.: Koch. Der Londoner Goldverkehr. Stuttgart, 1905. Р. 708.
2 Ibid. P. 81.
' См.: Сlате. А Money Market Primer and Кеу to the Exchanges. 2nd ed. London, 1893. Р. 22.
Розендорф (см.: Rosendoтf f. Die Goldpramienpolitik der Banque de France und ihre deutschen Lobredner // Jahrbücher für Nationalökonomie und Statistik. Bd. 21 (1901). S. 636), похоже, ошибся, когда усмотрел разницу между правилами, которых придерживаются при погашении банкнот золотом Банк Англии и Рейхсбанк, с одной стороны, и политикой золотой премии, проводимой Банком Франции, – с другой. Он аргументирует свою точку зрения, указывая, что если последний вообще отказыва-
Прочие «тонкие механизмы», которые также используются с целью затруднить экспорт золота, имеют совершенно те же последствия. При мером таких «тонких механизмов» может служить практика периоди ческого запрета со стороны Рейхсбанка (который вводил такой запрет, ссылаясь на букву ст. 18 германского Закона о банках) выдавать золото для экспортных нужд где бы то ни было, кроме Берлина. Последствия этого сводятся к удорожанию экспорта на величину, равную сумме пре мии за риск и дополнительных затрат по перевозке золота из Берлина к месту, куда оно экспортируется1.
Вернемся к Банку Франции и рассмотрим неоднократно делаемые заяв ления о том, что политика золотой премии непосредственно направлена только против тех, кто хочет получить в банке золото исключительно для целей спекуляции. При этом говорится, что банк никогда не ставит преград перед теми, кому он отпускает золото для удовлетворения обоснованных потребностей французской торговли2. При этом никакого определения тому, что понимается под «обоснованным спросом» и про тивоположным ему понятием «необоснованного спроса», не дается.
Очевидно, идея, лежащая в основе данного различения, состоит в том, что торговля товарами и сделки с капиталом представляют собой две совершенно разных и не связанных между собой разновидно-
·; , . t д,
ется отпускать французскую золотую монету и, таким образом, теоретически может поднимать комиссию до бесконечности, то Банк Англии и Рейхсбанк, в отличие от Банка Франции всегда погашавшие свои банкноты строго по номиналу имеющими хождение золотыми монетами и никогда не пытавшиеся отказывать в отпуске золота, в состоянии повышать цены продаж слитков только на величину издержек на чекан и компенсацию износа. Розендорф, начиная с довода о том, что Банк Франции
«теоретически» может увеличивать комиссию добесконечности, противоречит тому, что он пишет в остальных разделах своей книги. В действительности Банк Франции
-не может так поступать, и совершенно не потому, что этого в том числе не позво ляет законодательство, но потому, что если он будет поступать таким образом, он совершенно изменит этим характер французской денежной системы. Мы не можем ожидать, что французское правительство и обе палаты парламента санкционируют переход к кредитно-денежному стандарту, что придется сделать в этом случае.
1 По сравнению с затратами по перевозке золота из того места на территории Германии, которое является наиболее удобным для экспорта, в ту или иную страну, например из Гамбурга в Англию или из Франкфурта во Францию. – Прим. -науч. ред.
Так, в «Compte rendu» за 1898 г. (с. 12 f.) говорится: «Если мы стараемся сохранить большие металлические запасы и распорядиться ими наилучшим образом, мы не должны терять из виду интересы коммерции и лишать ее платежных средств, о которых она настойчиво просит ради удовлетворения своих наиболее обоснованных потребностей, т. е. ради насыщения французского рынка».
418
сти экономической деятельности, и в том, что можно ограничить одну из них, не оказывая воздействия на другую. Согласно этой идее, отказ выдать золото для арбитражных операций не увеличит расходы на получение товаров из-за рубежа, если импортер не встречает никаких препятствий в получении в свое распоряжение сумм, необходимых для оплаты его закупок.
При ближайшем рассмотрении этот аргумент нельзя признать основательным. Даже если полностью отвлечься от того факта, что сделки
с капиталом представляют собой лишь одну из форм общего процесса обмена благами, и ограничиться рассмотрением технических проблем получения золота, ясно, что центральный банк не может достичь своих целей, дискриминируя какие-то виды требований на золото. Если экс порт золота не расценивается как выгодный вследствие наличия раз ницы в процентных ставках, импортируемое сырье будет оплачено, полностью или частично, экспортируемыми товарами. Импортер небу дет стремиться к тому, чтобы получить золото в банке, он отправится на рынок и купит векселя, выписанные французскими экспортерами. Если золото поставлено импортеру банком без всякой премии, а обменный курс вырос вследствие наличия премии, взимаемой с участников рынка арбитражных сделок, и приблизительно на эту же величину, это будет выгодно импортерам и при некоторых условиях, возможно, также и потребителям, хотя окончательный итог полностью зависит от конкурен ции между импортерами. Но так или иначе обменный курс претерпевал бы изменения, чего Банк Франции стреми. лея избежать. Верхняя золотая точка окажется зафиксированной на слишком высоком уровне, превышающем естественный на величину премии.
Необходимо, наконец, указать на то, что на практике невозмож но провести границу между обоснованным и необоснованным спросом на экспорт золота. Можно назвать обоснованным спрос на золото, которое нужно для оuлаты поставок импортных товаров, а необоснованным – спрос на золото, нужное для покупки иностранных векселей в порядке инвестиций на срок, делаемых в расчете на разницу между процентными ставками. Однако останется еще множество случаев, которые невозможно однозначно отнести ни к одной из этих катего рий. Допустимо ли, чтобы Банк Франции затруднял получение золота с депозитных счетов иностранных государств, местных органов власти и компаний, открытых для хранения остатков по ссудам? Допустимо ли, чтобы Баю< Австро-Венгрии, неоднократно обвинявшийся в том, что он отказывает в праве эмитировать векселя тем лицам, которые намерены осуществлять сделки процентного арбитража, затруднял проведение спекулятивных сделок по скупке зарубежными покупателями облига ций, выпущенных австро-венгерскими эмитентами?1
См. мою статью: Mises. Das РгоЬ!еm gesetz\icher Aufnahme dег Barzahlungen in (?sterreich-Ungarn // Jahrbuch für Gesetzgebung, Verwaltung und Volkswirtschaft
\ 419
Стремление центральных эмиссионных банков формировать макси мально возможные резервы золота заставляло их использовать такие инструменты, которые порождают результаты, прямо противополож ные тем, которые порождаются политикой золотой премии и сходными с ней мерами. Повышая цены, по которым они оплачивают импорт золота, центральные банки старались понизить издержки ввоза золота импортером, понижая тем самым нижнюю золотую точку.
К числу таких инструментов принадлежала практика предоставления беспроцентных или низкопроцентных ссуд импортерам золота. Эта практика не была чем-то неслыханным в Англии, Франции и Германии1. Существовала также практика покупки золота не только главной конто рой центрального банка, но и его отделениями, расположенными вбли зи государственных границ1. Возможно, самым интересным из таких инструментов была покупка определенных количеств золотых монет по ценам, превышающим их слитковую стоимость. Если банк отпускал
(Schmollers Jahrbuch). Bd. 33:3. (1909.) S. 1017. Если бы Банк Австро-Венгрии про водил ту же политику, что и Банк Франции, в той или иной ее версии, он достиг бы прямо противоположных результатов, чем те, которые были достигнуты француз ским учреждением. Действия Банка Австро-Венгрии, как и действия Банка Фран ции, ограничивали бы не только утечку, но и приток золота. Для Франции, страны кредитора, эта политика вела к совершенно иным последствиям, чем те, к которым она привела бы для Австрии, страны-заемщика. Для Франции ограничения импорта капитала (который имел место лишь в незна чимых объемах и ввозился лишь эпизо дически) были допустимы. Для Австрии, страны, сильно зависящей от постоянного притока капитала из-за рубежа, эти ограничения порождали бы совершенно иные эффекты. Тот факт, что инвесторы могут столкнуться с трудностями при репатриации капиталов, означал бы, что для того чтобы капитал стал притекать в Австрию, должна существовать повышенная разница между процентными ставками в Вене и за рубежом, превышающая ту разницу, которая сложилась бы в отсутствие такой политики, что означало бы устойчиво более высокие процентные ставки в Австрии. Этот негативный фактор не компенсируется тем обстоятельством, что в таком случае и экспорт краткосрочного капитала из Австрии не будет достаточно прибыльным, так как в те моменты, когда между ставками за рубежом и в Австрии существовала бы положительная разница, она была бы ниже, чем в отсутствие такой политики, поскольку экспорт капитала из Австрии в западные страны представляет собой чрез вычайно редкое явление.
1 См.: Koch. Der Londoner Goldverkehr. Stuttgart, 1905. S. 79; Die Reichsbank 1876-1900. Berlin, 1901. S. 146.
См.: Obst. Banken und Bankpolitik. Leipzig, 1909. S. 90 f.; Heтtz. Die Diskont und Devisenpolitik der osterreichisch-ungarischen Bank // Zeitschrift f(ir Volkswirtschaft, Sozialpolitik und Verwaltung. Bd. 12. (1903.) S. 494.
экспортеру золота не слитки и монеты своей страны, а монеты страны, в которую планировалось поставить золото, он мог требовать за такое золото более высокую цену, чем та, которая соответствовала золото му содержанию, поскольку экспортер золота в таком случае экономил расходы на переплавку и чекан и избегал потерь, связанных с тем, что монеты его собственной страны имели определенную степень изношенности. Таким образом, банки соглашались на цену, превышающую цену золотого содержания в монетах, обращающихся в тех странах, куда на правлялся экспорт золота 1.
Все эти инструменты можно с полным основанием считать орудиями противодействия политике золотой премии, проводившейся иностран ными [центральными]банками, и аналогичным приемам. Если центральный банк страны А стремился увеличить значение верхней золотой точки экспорта золота из страны А в страну В, то центральный банк страны В предпринимал шаги к тому, чтобы понизить ее. Если в стране А для нужд экспорта золото отпускалось только в виде изношенных монет, то эта мера становилась бесполезной, когда в стране В за монеты страны А уплачивалась цена, превышающая цену золотого содержания. Весьма вероятно, что эти механизмы, противодействующие один другому, по большей части взаимно компенсировали друг друга, так что увеличение расстояния между золотыми точками, к которому должно было бы приводить вмешательство центральных банков, фактически вообще не имело места.
В Германии, где до войны доля сделок с оплатой золотом была намного выше, чем в других странах, все время предпринимались попытки из влечь его из обращения. Средством сосредоточения золота в подвалах Рейхсбанка служили меры по расширению чековых и клиринговых трансакций. Цель соответствующей пропагандистской кампании, как она была сформулирована в письме старшин берлинской Торговой палаты от 2 мая 1907 г., виделась в следующем: «Причины, по которым процентная ставка в Германии стоит так высоко, в значительной мере сводятся к тому обстоятельству, что немецкий народ в большей степени, чем в других странах, склонен использовать для платежей, необходимость в которых возникает в процессе делового оборота, наличные средства обращения (золото и серебро) и не привык к процедурам, способным за-
См.: Koch. Ор. cit. S. 79 ff.; Heтtz. Ор. cit. S. 521; Spitzmulleт. Valutareform und Wahrungsgesetzgebung // Osterreichischen Staatswбrterbuch. 2. AufJ. Bd. 2. S. 300.
w
менить золото, серебро, а также банкноты и казначейские ноты, используемые в качестве средств обращения, а именно недостаточно приучен к расчетам с помощью чеков и систем зачета встречных платежей. Если бы существенная часть платежей могла бы осуществляться путем пере водов со счета на счет посредством чеков, то это позволило бы сэконо мить значительные количества средств обращения, как в форме золота и серебра, так и в форме банкнот. Эти сэкономленные средства обращения могли бы затем аккумулироваться в составе резервов эмиссионных банков, в особенности, в Рейхсбанке. Чем большее развитие получит эта система, тем меньше будет спрос на наличные, который должен удовлетворять Рейхсбанк, и тем значительнее будут резервы наличности Рейхсбанка, что внесет существенный вклад в понижение процентной ставки, взимаемой Рейхсбанком, и в понижение процентных ставок по всей стране»1.
Это заявление красноречиво демонстрирует слабость теоретической мысли, лежащей в основании современной банковской политики. Утверждается, что уровень процентной ставки зависит от спроса на средства обращения. Увеличению резервов наличности в центральном эмиссионном банке приписывается способность вызывать понижение процентной ставки по всей стране, причем понижение заметное. И это не частное мнение того или иного лица, а позиция высокоуважаемого учреждения, каким является берлинская Торговая палата, – позиция, разделяемая, как это хорошо известно, всеми вообще лидерами герман ской экономической политики. Кажется, что все партии, как бы дале ко они ни расходились в оценке других экономических явлений, в этом единственном пункте полностью сходятся. Но даже если временно про игнорировать эту фундаментальную ошибку, невозможно не увидеть слабостей вышеизложенной доктрины и прежде всего присущих ей внутренних противоречий. Процент покрытия банкнот Рейхсбанка, законодательно установленный в 1В70-е годы, соблюдается как святая святых. Возможность изменения этой пропорции с нынешней 1 / до 1/
0
или 1 / никогда не рассматривалась в качестве сколько-нибудь реаль
ной перспективы. Буква закона подлежала неукоснительному соблю дению. тогда как предположения, положенные в ее основание, изменялись. Когда количество денежных заместителей в форме депозитов увеличивается без всякого резервирования в виде денежного покрытия, количество фидуциарных средств обращения растет. Это служит еще одной иллюстрацией того обстоятельства, что даже в той части, в какой аргументация банковской школы была теоретически корректной, она не оказывала никакого влияния на фактически проводившуюся политику. Тук и Фуллартон неоднократно указывали, что между банкнотами и депозитами (последние они именовали чеками) не существует ника-
См. также: Pтoebst. Die Grundlagen unseres Depositen– undScheckwesen. Jena, 1908. s. 1 ff..
422
кого фундаментального различия. Их современные последователи не сделали логического вывода из данного неопровержимого факта – вме сто этого они стали по-разному трактовать фидуциарные средства обращения, в зависимости от того, представлены они в форме банкнот или в форме депозитов1.
Если бы часть золота и банкнот, находившихся в обращении в Германии, была замещена фидуциарными средствами в форме депозитов, это могло бы привести к уменьшению процентной ставки только в той мере, в какой золото, оказавшееся избыточным, было использовано для получения капитальных благ из-за рубежа. В этом смысле заме щение банкнот, не обеспеченных металлом, депозитами, не имеющи ми мета. , лического обеспечения, не порождает никаких последствий. Увеличение количества фидуциарных средств в обращении за счет тех денежных сертификатов, с помощью которых высвобожденное золото направлялось бы на экспорт в другие страны, имело бы место только в том случае, если бы банкноты, обеспеченные металлом, замещались депозитами, не имеющими металлического покрытия. Однако тот же результат достигается путем уменьшения доли покрытия банкнот. Тем не менее этот значительно более простой способ обычно считался непри емлемым – несмотря на тот факт, что он ровно в той же мере безопасен и ровно в той же мере опасен, как и любой другой. Если золото, высво божденное с помощью этого способа, экспортировано, то соответственно увеличивается запас других экономических благ, находящихся в распоряжении германского государства. Это может привести к уменьшению процентной ставки, хотя оно будет пренебрежимо мало, если предположить, · что золото, вывезенное из Германии, было абсорбировано за рубежом в условиях общего падения объективной меновой ценности денег. Однако, выдвигая свои предложения, немецкие пропагандисты рас ширения использования чеков и клиринговых систем не думают об этом. Они рекомендуют увеличить обращение фидуциарных средств в форме депозитов, поскольку считают, что это позволит уменьшить количество и масштаб заявок на кредиты, которые Рейхсбанк предоставляет в фор ме банкнот. Они надеются, что это приведет к понижению процентной ставки по ссудам. Такая концепция содержит в себе серьезную ошибку. Уровень процентной ставки по ссудам не зависит ни от количества денег в широком смысле, имеющихся в стране, ни, разумеется, от количества фидуциарных средств обращении. Рейхсбанк проводит учетную политику, которая предотвращает любое возможное напряжение, которое может быть вызвано взаимовлиянием естественной процентной ставки и учетной ставки процента, не потому что к этому его принуждает законодательство, устанавливающее требования к покрытию, а потому что он стремится обеспечить собственную платежеспособность, которая не-
Воззрения на этот предмет, бытующие среди наиболее влиятельных специали стов, начали медленно изменяться лишь в самое последнее время.
423
избежно окажется под угрозой в случае неадекватных действий в этой сфере.
Во всех странах, где денежное обращение организовано на началах так называемого единого резерва, когда запас денег, потребный для погашения по первому требованию денежных заместителей, находится под управлением центрального банка, к которому в чрезвычайных ситуациях должны обращаться в конечном счете все банки, осуществляющие кредитную эмиссию, именно директора центрального банка являются первыми, кто замечает отток золота за рубеж. И именно они должны первыми предпринимать шаги, для того чтобы остановить этот процесс – поскольку уже первые его последствия направлены против института, за который они несут ответственность. Таким образом, повы шение учетной ставки центральным банком, как правило, предшествует ужесточению условий кредитования – как на открытом рынке, так и в сделках между частными банками и их клиентами. С этого пункта по верхностные критики делают логический прыжок и совершают ошибку, принимая «после того» за «вследствие того» (post hoc ergo popter hoc). Ничто не может быть дальше от истины. Даже если отвлечься от опе раций центрального эмиссионного банка, частные банки и иные учреж дения, осуществляющие денежные выплаты, должны приспосабливать свою политику процентной ставки к тем значениям ставки, которые сло жились на мировом рынке. Клиенты могут изымать свои деньги для целей процентного арбитража и из этих банков, и из центрального банка. В действительности, если на движение капиталов не налагается ограни чений, центральный эмиссионный банк любой отдельно взятой страны не в состоянии проводить кредитную политику, которая была бы полностью независимой.
Современная система косвенного обмена, воплощенная в институтах денеги фидуциарных средств обращения, никоим образом не удовлетворяет всем требованиям, которые могут быть предъявлены ей с экономических позиций. Воля участников обмена, направленная в конечном счете не на приобретение денег, а на приобретение других экономических благ, с помощью этой системы реализуется не всегда. Деньги, которые в качестве посредника при обмене включаются в товарное обращение наряду с другими товарами, не являются только лишь нейтральным промежуточным звеном в цепи актов обмена, ведущей от производителей к потребителям – они существенно изменяют положение сторонна рынке. Средство обмена является экономическим благом, таким же, как и любое другое экономическое благо. Поэтому его ценность подвержена независимым изменениям, и если покупатель и продавец не принимают их в расчет или ес лиценность средства обмена изменяется в направлении, противоположном их ожиданиям, то успех, к которому стремились стороны, достигнут не будет. Это же верно и для наиболее важной разновидности средств косвенного обмена, когда товаром-посредником является общее (универсальное) средство обмена. Способ, которым организован обмен, включает в себя наличие такого механиз ма, который в состоянии, при определенных обстоятельствах, изменять меновое отношение между обмениваемыми благами. Это относится и к рынку, на котором обмениваются настоящие блага, и также к такому рынку, на котором обмениваются настоящие блага и будущие блага. Оба эти рынка могут порождать помехи нормальному течению хозяйственной жизни только и исключительно вследствие дефектов функционированиямеханизма обмена.
Этот изъян достаточно серьезен, и преодолеть его не сможет никакая мыс лимая организация косвенного обмена. Поскольку косвенный обмен с необходимостью присущ всякой продуктивной экономике, основанной на обмене и разделении труда, то и его дефекты оказываются связанными с ней неразрывной связью. Устранить их не способна никакая реформа. Идеал в виде денег с неизменной внутренней меновой ценностью недостижим и никогда не станет достижимым – все эти дефекты возникают именно потому, что покупательная способность денег подвержена изменениям. При заключении кредитных сделок, т. е. сделок, в которых настоящие блага обмениваются на будущие, в качестве средства обмена предлагалось использовать не одно-единственное благо, как мы это делаем сегодня, а некий стандартный набор, в который входило бы большинство благ – можно представить себе даже такой вариант (совершенно нереализуемый на практике), когда в такой набор входят все экономические блага. Когда в обмене участвуют только настоящие блага, то средством обмена, как и ранее, должны служить деньги. Но вот при кредитных сделках будущий платеж, указанный в договоре, вместо своего номинального размера должен быть про изведен посредством уплаты суммы, имеющей ту же покупательную способность в момент исполнения договора, которую сумма, фигурирующая в договоре, име ла в момент его заключения. Если за время между этими моментами объективная меновая ценность увеличилась, то уплачиваемая сумма уменьшается, а если уменьшилась, то уплачена должна быть большая сумма1. Ошибочно считать, что реализация этих предложений способна устранить вышеназванные дефекты или хотя бы смягчить их действие. Очевидно, они совершенно не затрагивают последствий, которые имеют изменения внутренней объективной меновой ценности денег для рынка настоящих благ. Но даже если не принимать это во внимание и допустить то, что должно быть совершенно исключено, а именно что можно преодолеть все трудности составления таблицы с ценами, которая должна была бы стать основой дnя расчета происшедших изменений объективной меновой ценности денег, то и тогда невозможно будет достичь цели, поставленной перед собой автором этого предложения. Если при построении сводного индекса цены
{Jevons. Money and the Mechanism of Exchange. 13th ed. London, 1902. Р. 327 ff. (Джевонс. Деньги и механизм обмена. Челябинск: Социум, 2007); Laughlin. The Principles of Money. London, 1903. Р. 46 ff.; Laves. Die Warenwahrung als Erganzung der Edelmetallwahrung. Leipzig, 1890. 5. 18 ff.}
различных экономических благ будут входить в него без учета соотношений между количествами этих благ, то дефекты, которые составители индекса стремятся изжить, проявят себя еще с большей силой. Если изменениям цен на такие товары, как пшеница, рожь, хлопок, уголь и железо, придать то же значение, что и таким товарам, как перец, опиум, каракуль, бриллианты, никель, то введение этого та бличного стандарта должно исказить содержание долгосрочных договоров еще в большей мере, чем это случается сегодня. Если в расчете индекса используются так называемые средневзвешенные величины1, когда отдельные блага участвуют в расчете сводного индекса в соответствии с их значимостью для формирования сводного индекса ценности, мы имеем схожие эффекты, как только изменяется соотношение между производством и потреблением. Оценочные суждения, которые люди выносят в отношении различных экономических благ, подвержены постоянным изменениям (точно так же, как это обстоит с производственными отношениями); это обстоятельство невозможно устранить посредством вычисления индекса, поскольку он должен быть неизменным, дабы обеспечить привязку индексного числа к какому-то периоду времени.
Все последствия изменений покупательной способности денег исчезли бы только в том случае, если бы мы были в состоянии распознавать эти изменения, предугадывать и учитывать их во всех своих актах обмена. Но так как у нас отсутствуют всяческие основания для этого, мы должны рассматривать эти последствия как неразрывно связанные с любой мыслимой разновидностью организации экономики обмена. Поэтому мы должны прекратить попытки вновь и вновь совершенствовать рыночную систему и ограничиться достигнутым (или, лучше сказать, попытаться сохранить достигнутое), что не так легко, как могут подумать те, кто все свое внимание направил на дальнейшее улучшение механизмов обмена, не замечая тех опасностей, которые угрожают их поддержанию на нынешнем уровне совершенства.
[См. ниже в этой главе на с. 446, абзац, начинающийся со слов «Было бы ошибкой полагать... »]
В политике ценности денег утвердился фундаментальный принцип, согласно которому необходимо по возможности избегать всякого вмешательства. Фиду циарные средства обращения по своей сути почти не отличаются отденег – на рынке они функционируют в качестве предложения денег совершенно так же, как настоящие деньги, а изменения запаса фидуциарных средств обращения влияют на внутреннюю объективную меновую ценность денег точно таким же образом, как и изменения запаса денег. Стремление к тому, чтобы и для функционирования фидуциарных средств обращения стали применяться те же принципы, что действуют в случае денег, является вполне логичным, и здесь тоже нужно стремиться
1 {См.: Walsh. The Measurement of General Exchange-Value, а. а. О. S. 80 ff.;Liiek. Diestatistischen MitteJwerte. Leipzig, 1908. S. 183 ff.}
к тому, чтобы максимально исключить возможность произвольного человеческого воздействия на меновое отношение между деньгами и другими экономическими благами. К этому же должны были бы подталкивать опасности, связанные с возможностью при помощи эмиссии фидуциарных средств обращения на время изменять меновые отношения между благами более дальних порядков и благами, более близко расположенными к потребительскимблагам, и гибельные последствия этого изменения, связаные с расхождением между естественной ставкой процента и рыночным процентом на капитал. Выясняется, что исключить произвольное человеческое воздействие на функционирование фидуциарных средств обращения можно, только запретив их дальнейшую эмиссию. Необходимо вернуться к основной мысли, заложенной в Банковском акте Роберта Пиля, и посредством прирав нивания избыточного количества фидуциарных средств недостаче, т. е. хищению денег из кассы, осуществить законодательный запрет – в полном смысле этого слова – на новые эмиссии, как это в свое время было сделано в Англии.
[См. ниже в этой главе на с. 444-445, три абзаца: начинающийся со слов «Постепенно растет признание... » и два следующих за ним.]
Никто из тех, кто пытается осмыслить тенденции нашей экономической жизни, не может пройти мимо факта набирающего силу процесса, сводящегося к объединению предпринимателей в картели и тресты. Долгое время полагали, что речь идет лишь о временных явлениях. Считалось, что этот процесс можно остановить посредством законодательного вмешательства. Но когда появилось осознание того факта, что государство с экономикой, организованной на началах индивидуализма, здесь бессильно, требования подавления картелей уступили место требованиям ликвидации их пороков. Однако эти предполагаемые пороки представляют собой не что иное, как то обстоятельство, что широкая картелиза ция устанавливает на рынке монополию, получая тем самым все преимущества, связанные с этим положением.
Проблема картелей относительно проста, пока концентрация предпринима телей не стала тотальной и пока можно рассчитывать на появление новых конку рентов. Проблему картелирования легко решить, пока оно не пересекло нацио нальные границы. Однако все учения о картелях предусматривают, что в конце концов процесс картелирования завершится созданием закрытого мирового картеля. Мы приближаемся к этому пункту каждый день, и никто не знает, не до стигнем ли мы его уже в ближайшее время. Тогда в качестве продавцов на рынке будут действовать одни монополисты. Им будет противостоять какая-нибудь столь же закрытая организация потребителей (такое развитие событий вполне возможно), т. е. на рынке и сторона покупателя будет представлена монополи стом. Сейчас невозможно предугадать, каковы будут те новые и непредвиденные проблемы, которые в этом случае будут поставлены перед экономической политикой будущего.
Этот переворот будет иметь наиважнейшее значение также и для функциони ррвания денег и фидуциарных средств обращения. На формирование внутренней объективной меновой ценности денег он окажет двоякое влияние. Понача лу получат сильное распространение всякие разновидности мнимой фиксации цен продавцами, а покупатели будут тем в большей мере склонны соглашаться на запрашиваемые повышенные номинальные цены, чем в большей степени на других рынках они будут выступать в качестве продавцов-монополистов, объе динившихся в картель, и соответственно чем больше у них будет оснований рас считывать компенсировать там те убытки, которые они несут здесь. Тенденция к быстрому понижению внутренней объективной меновой ценности денег, которая и так возникнет при данном типе отношений между участниками рынка, испытает исключительное усиление вследствие процесса концентрации банков, эмитирующих фидуциарные средства обращения, который должен будет уско риться в связи с общим процессом монополизации в форме образования картелей и трестов. Единственный мировой банк – эмитент фидуциарных средств или всемирный картель таких банков получит возможность неограниченно увеличи вать количество фидуциарных средств в обращении. Вполне может случиться так, что лежащие в этой сфере проблемы подведут систему производства и потребления, основанную на началах индивидуализма, к новым, возможно коллек тивистским формам организации общественного хозяйства.}
Где бы инфляция ни погружала денежную систему в состояние дезор ганизации, первейшей целью политики в области денежного обращения было добиться прекращения работы печатного станка. Как только это
Нами использован данный вариант перевода термина gold-exchange standard на русский язык, поскольку он более точно передает суть дела, чем термин «золотова лютный стандарт» (вариант «золотообменный стандарт» является ошибкой, характерной для непрофессиональных переводов). Основаниями такого выбора являются:
традиция, давно сложившаяся в русскоязычной литературе по данной тематике;
смысл немецкого термина «девизы», которым обозначают инструменты иностран ного происхождения (иностранные банкноты, векселя и чеки). Именно этот смысл вкладывался в статьи немецкого закона о Рейхсбанке от 30 августа 1924 г.. в соответствии с которыми банкноты Рейхсбанка на 40o/r·обеспечивались золотом и девизами. Это требование к покрытию банкнотной эмиссии является «более конституирующим» признаком денежного стандарта, чем обязательство Рейхсбанка обменивать свои банкноты по первому требованию на золото или (по усмотрению банка) иностранную валюту – положение, давшее основание некоторым специалистам называть такой стандарт золотовалютным. – Прим. нау-ч. ред.
' Напомним читателю, что эта часть была написана в 1924 г. – Прим. ред.
англ. изд.
удавалось сделать, как только наконец приходило понимание того, что даже политика повышения объективной меновой ценности денег име ет нежелательные последствия, и как только становилось очевидно, что главной задачей является стабилизация ценности денег, то сразу после этого начинали предприниматься усилия по как можно более скорому установлению золотодевизногостандарта. Это то, что произошло, например, в конце 1922 г. в Австрии, когда в этой стране был зафиксирован (и продолжает оставаться таковым и сейчас) курс доллара. Но в сегодняш них условиях неизменность курса доллара означает также и неизменность цены золота. Таким образом, в Австрии установлен долларовый и тем самым – косвенно – золотодевизный стандарт. Это именно та денежная система, переход к которой должен будет стать, как нам представляется, ближайшей целью в Германии, Польше, Венгрии и многих других европейских странах. Сегодня все устремления европейцев в сфере организации денежного обращения ограничиваются восстанов лением золотого стандарта. Это вполне понятно, так как прежде золотой стандарт функционировал совершенно удовлетворительно. Конечно, он не обеспечивал реализации недостижимого идеала – денег с неизменной объективной меновой ценностью, – но он защищал денежную систему от вмешательства государства и стремления реагировать на изменения политической ситуации путем такого вмешательства.
Но перед войной система золотого стандарта уже была подорвана. Первым шагом на этом пути стало прекращение физического использования золота при осуществлении платежей физических лиц и концентрация запасов золота в сейфах самого влиятельного эмиссионного банка страны. Следующим шагом явился переход ряда стран к практике хранения золотых резервов центрального банка (или выполнявше го их роль фонда погашения) не в виде физических количеств золота, но в разного рода иностранных требованиях на золото. Таким образом сложилась ситуация, при которой все большая часть золотого запаса, использовавшегося в монетарных целях, постепенно сосредоточилась в немногих крупнейших эмиссионных банках, которые тем самым пре вратились в центральные эмиссионные резервные банки мира – точно так же, как до этого центральные эмиссионные банки стали резерв ными банками в отдельных странах. Не война запустила эти процессы, она лишь незначительно ускорила их. Однако этот процесс еще не до стиг той стадии, когда все вновь добываемое золото, за исключением используемого в промышленности, концентрируется в едином центре. Банк Англии и центральные эмиссионные банки других стран все еще контролируют значительные запасы золота – пока что его годовую до бычу абсорбируют несколько таких банков. В то же время сегодняшние колебания цены золота в существенной мере зависят от политики, про водимой Советом управляющих Федерального резерва. Если бы Соеди ненные Штаты не сконцентрировали у себя такого количества золота, которое они сконцентрировали фактически, цена золота упала бы, а цены товаров, выраженные в золоте, соответственно повысились. Следо вательно, пока доллар представляет собой фиксированное количество золота и пока Соединенные Штаты принимают избыток золота и отдают за него товары в неограниченном объеме, быстрого падения ценности золота удается избежать. Но Соединенные Штаты, несущие вследствие этой политики значительные экономические жертвы, в один прекрасный день могут отказаться ее продолжать. При этом будут инициирова ны изменения цены золота, и другие страны, денежные системы которых базируются на золоте, будут вынуждены задуматься над тем, а не лучше ли отвязать денежный стандарт от золота – для предотвращения дальнейшего роста цен. Страны, имеющие сегодня золотой стандарт или стремящиеся вернуться к нему, могут поступить аналогично тому, как поступала Швеция, когда она пыталась на некоторое время поднять курс кроны выше ее золотого паритета посредством прекращения че кана золотых монет. Это вызовет дальнейшее падение ценности золота и дальнейшее снижение степени его использования в денежных целях. Если не принимать во внимание спрос на деньги в странах Азии, мы уже сейчас без большого преувеличения можем заявить, что золото пере стало быть товаром, изменение цен на который не зависит от влияния со стороны государства. Изменения цены золота сегодня в значительной мере зависят отдействий одного государства, а именно от Соединенных Штатов1.
Единственная деталь этого длительного эволюционного процесса, которую нельзя было предугадать, состоит в том, что цена золота стала зависеть от политики, проводимой единственным государством. Тот факт, что Соединенные Штаты смогли достичь такой степени экономического доминирования, которая достигнута ими сегодня, и то, что это единственная страна с развитой экономикой, сохраняющая золотой стандарт, тогда как все остальные (Англия, Франция, Германия, Россия и другие) вышли из него (по крайней мере временно), явилось следствием происходившего во время войны. Но в общем и целом ситуация не сильно отличалась бы от фактически сложившейся и в том случае, если бы цена золота зависела не только от политики Соединенных Штатов, но и от политики, проводимой еще четырьмя или пятью государства ми. Те поборники золотодевизного стандарта, которые рекомендуют его в качестве всеобщей денежной системы, а не только денежной системы, полезной для бедных стран, упускают этот факт из виду. Они не отдают себе отчета в том, что золотодевизный стандарт предполагает лишение золота тех его характеристик, которые являются наиболее важными для денежной политики – независимости изменений ценности золота от воздействия государства. Золотодевизный стандарт никогда не рекомендовался и никогда не принимался как средство свержения золота с занимаемого им места. Все, чего добивался Рикардо, сводилось к
1.. _rr·1-: -1·.
1 См.: Keynes. А Tract on Monetary Reform. London, 1923. S. 163 ff.
уменьшению издержек функционирования денежной системы. Во мно гих странах, которые, начиная с последнего десятилетия XIX в. и по наше время, стремились уйти от серебряного стандарта или стандарта, основанного на кредитных деньгах, главной причиной выбора золотоде визного стандарта вместо золотого стандарта с фактическим золотым денежным обращением было стремление предотвратить ситуацию, когда возникновение дополнительного спроса на золото приводит к росту цен на него и к падению товарных цен, выраженных в золоте. Однако вне зависимости от мотивов, которыми руководствуются поборники золотодевизного стандарта, нет никаких сомнений в том, каковы будут ре зультаты его растущей популярности.
Если будет установлен золотодевизный стандарт, рано или поздно возникнет идея, которая будет сформулирована приблизительно сле дующим образом: а не лучше ли заменить золотодевизный стандарт на стандарт, основанный на кредитных деньгах? (Поскольку колебания ценности кредитных денег представляются более контролируемыми, чем колебания ценности золота.) Этот вопрос возникнет потому, что если изменения цены золота в значительной мере представляют собой следствие политического вмешательства, то непонятно, почему нужно ограничивать действия государства, а не полностью развязать ему руки. Ведь нынешних ограничений недостаточно для того, чтобы удерживать в узких пределах способность государства формировать цену золота по своему произволу. К тому же, раз исполнение золотом роли денег не приводит больше к независимости мировой денежной системы от государственного вмешательства, можно будет сэкономить на издержках по добыче, транспортировке и тому подобных операциях с золотом, которые в мировых масштабах весьма велики и вызваны к жизни его денежной функцией.
Если такая степень государственного контроля не является желанной целью, остается единственный вариант: нужно постараться вернуться от золотодевизного стандарта к фактическому использованию золота в качестве денег.
Можно со всей определенностью утверждать, что возврат к фактиче скому использованию золота породит такие последствия, которые вряд ли можно будет назвать желательными. Он вызовет рост цены золота, или, что то же самое, падение товарных цен. Мы уже отмечали тот факт, что этот процесс не является желательным, и анализировали его причины. Мы можем с высокой степенью уверенности предположить, что указанное падение цен породит такое же недовольство, какое возникло в процессе исключения золота из обращения. Не нужно обладать какой то особой проницательностью, чтобы понять – не пройдет много времени, как на золотой стандарт опять будет возложена ответственность за неблагоприятное состояние дел. Золотой стандарт опять будет об винен в падении цен и повышении процентной ставки. Опять появятся предложения, в которых будет содержаться требование так или иначе «модифицировать» золотой стандарт. Ввиду неизбежной перспективы появления возражений этого рода целесообразность возвращения к золотому стандарту требует самого тщательного изучения.
Рекомендовать отказаться от золотодевизного стандарта и восстано вить золотое обращение позволяет уже одно то, что именно это необходимо для того, чтобы сделать рецидив инфляционистской политики если не невозможным, то как можно более затруднительным. С конца XIX в. и по нынешнее время этатисты отденежной политики стреми лись ограничить фактическое обращение золота по трем причинам. Во-первых, потому что это позволяло им осуществлять инфляцию посредством концентрации золотого резерва в центральном эмиссионном банке, не нарушая при этом действующее банковское законодательство. Второй причиной было то, что правительства стремились аккумулировать золото для финансирования военных расходов. В третьих, этатисты хотели отучить людей от использования золотых монет, видя в этом действенный метод запуска инфляции, т. е. такой денежной политики, которую они считали необходимой политикой надвигающейся Великой войны.
Все признают, что, критикуя эту политику как таковую, предотвра тить войну и инфляцию невозможно. Предложение Канта запретить увеличивать государственный долг в целях финансирования военного бюджета является в высшей степени наивным1, но еще более наивным было бы предложение включить в предлагаемую схему также и фидуциарные средства обращения. Войны может остановить только широкое распространение либерального мировоззрения, в соответствии с которым война не представляет собой ничего, кроме процесса разрушения и уничтожения. Оставаясь в рамках этого мировоззрения, развязывание войн невозможно потому, что даже победителям они приносят один лишь вред. Когда такое мировоззрение станет преобладающим, никаких войн не будет. Но там, где имеются и другие точки зрения на выгодность и безвредность войн, никакие правила и нормы регулирования, какими бы продуманными они ни были, не в состоянии сделать войну невозмож ной. Если война расценивается как нечто приносящее пользу, никакие законы в области денежного обращения не остановят сползания к войне. В первый же день любой войны будут отменены все законы, возводя щие преграды военным приготовлениям, точно так же, как в 1914 г. во всех странах, вовлеченных в конфликт, законодательство, регламен-
-
См.: Kant. Zum ewigen Frieden // Kant. Werke. Bd. 5. (Insel-Ausgabe.) S. 661 f. (Кант. К вечному миру// Трактаты о вечном мире. СПб.: Алетейя, 2003. С. 207– 208.)
тирующее денежное обращение, полетело к черту, причем без единого возгласа протеста со стороны кого бы то ни было. Стараться противо действовать политике подготовки будущих войн посредством принятия законодательства в области денежного обращения просто глупо. Тем не менее следует признать, что при обсуждении вопроса о том, следует или не следует в будущем отказаться от фактического наличия золота в денежном обращении, нельзя пренебрегать аргументацией в пользу принятия мер, затрудняющих развязывание войн. Если бы народы привыкли к фактическому использованию монетарного золота в повсе дневной жизни, они оказали бы более жесткое сопротивление политике инфляции, чем это сделало в 1914 г. население европейских стран. Правительствам не удалось бы так легко списать на обстоятельства войны свое вторжение в денежную систему– они должны были бы обосновать свою политику. Не приходится сомневаться в том, что поддержание системы фактического золотого обращения влечет за собой значительные издержки для каждой отдельной страны и поначалу выразится в значительном общем снижении цен. Но если отденежной системы требу ется не помощь в подготовке войн, революций и иных разрушительных мероприятий, а способность служить иную службу, со всеми этими тя готами нужно смириться.
Именно с этой точки зрения следует рассматривать проблематику деноминации банкнот. Если эмиссия банкнот, достоинство которых по меньшей мере кратно не превышает самую мелкую золотую монету, за прещена, то в сделках повседневного оборота должны будут использоваться золотые монеты. Такое положение дел проще всего обеспечить на базе международного соглашения о денежном обращении. Заставить страны присоединяться к такому соглашению будет довольно просто, введя штрафные санкции в виде повышенных таможенных пошлин, которые взимались бы с не присоединившихся к данному соглашению стран.
События последних лет вновь поставили в повестку дня проблемы, которые считались давным-давно решенными. К таким проблемам относится и проблема свободной банковской деятельности, вопрос о которой сегодня невозможно продолжать причислять к решенным вопросам, несмотря на то что в течение десятилетий он считался именно таковым. Неудачные опыты с банкнотами, терявшими всякую ценность, как только они переставали погашаться деньгами, вызвали к жизни введение ограничений на право эмиссии банкнот, которая стала разрешаться немногим привилегированным учреждениям. Но опыт государственного регулирования эмиссионных банков оказался несравненно более неудачным, чем опыт неконтролируемых частных предприятий, действо вавших в этой сфере. Известные в истории случаи банкротства эмисси онных банков и клиринговых домов – ничто по сравнению с коллапсом всей банковской системы Германии. Все аргументы, приводившиеся в обоснование установления контроля над банковской системой, мер кнут в свете тех возражений, которые сегодня можно привести против государственного регулирования банкнотной эмиссии. Аргументация этатистов, когда-то выдвинутая против свободной эмиссии банкнот, уже не является убедительной – в банковской сфере, как и во всех других, этатизм полностью провалился.
Защитные конструкции, воздвигавшиеся либеральным законодательством XIX в. для предотвращения ущерба, который государство, злоупотребляющее своей властью, может нанести системе эмиссионных банков, раз за разом взламывались, оказываясь тем самым неадек ватными. Нарушить законодательные нормы, призванные защищать золотой стандарт, ничего не стоило. Все правительства, даже самые слабые и беспомощные. многократно проделывали это без малейших затруднений. Их банковская политика позволила им прийти к такому положению вещей, ради предотвращения которого и задумывался золотой стандарт – политическая власть оказывает прямое воздействие на ценность денег. И будучи самой этой властью, правительства употре били ее таким образом, который породил самые худшие последствия. Однако, учитывая фактически сложившиеся комбинации политических сил и принимая во внимание действие идеологических факторов, мы не можем считать, что свобода в отдельно взятой сфере банковской дея тельности сама по себе могла бы породить положение вещей, которое принципиально отличалось бы от сложившегося фактически.
Предположим, что в Европе свобода банковской деятельности име ла бы место на протяжении жизни двух поколений, вплоть до начала Великой войны. Предположим, что банкноты не получили бы статуса узаконенного средства платежа. Предположим, что при приеме: эмити рованных частным образом банкнот тщательно контролировалась бы не только подлинность соответствующих бумажных знаков, но и степень их обеспеченности и что банкноты неизвестных банков-эмитентов не принимались бы – в этом случае имели бы хождение только те банк ноты, которые выпущены хорошо известными банковскими домами, и их обращение было бы столь же свободным, каким было фактиче ское обращение банкнот, выпускавшихся центральными эмиссионными банками в период, когда эти их банкноты не имели статуса узако ненного средства rutameжa. Предположим далее, что опасности организации мирового банковского картеля не существовало и банки не мог ли бы – ввиду необходимости обеспечивать постоянный обмен своих банкнот на наличные – заходить слишком далеко в своем стремлении увеличить эмиссию, взимая пониженную процентную ставку, или, по крайней мере, риск такого поведения был не больше, чем при законодательном регулировании банкнотной эмиссии. Словом, предположим, что до самого начала войны система работала не хуже и не лучше, чем она работала фактически. Но наш вопрос состоит в том, чем именно система свободной банкнотной эмиссии отличалась бы в лучшую сторону от фактически существовавшей системы после 28 июля 1914 i. Нам представляется, что верный и точный ответ на данный вопрос состоит из одного слова – ничем. Правительства воюющих (да и нейтральных) стран уничтожили всю систему банковского законодательства одним росчерком пера. Они могли поступить точно так же и в том случае, если бы банковское дело было организовано на началах свободной банковской деятельности. Им не понадобилось бы при этом прибегать к эмиссии казначейских обязательств. Они просто предписали бы банкам предоставлять кредиты государству и обеспечили бы им физическую возможность выполнить это предписание, придав их банкнотам статус узаконенного средства платежа и приостановив действие положений, обязывающих банки погашать свои банкноты. Конечно, между тем, как этобыло сделано фактически, и тем, как этобыло бы сделано в условиях свободной банковской деятельности, имеются различия, но эти разли чия касаются второстепенных технических решений. Последствия этих действий в обоих случаях были бы одинаковыми, поскольку то, что позволило правительствам разрушить банковскую систему, не сводилось к наличию у этой системы каких-то дефектов технического, юридического или экономического плана, но состояло в наличии у правительств власти сделать это – власти, которой их наделил широкий общественный консенсус, одобрявший и этатизм, и войну. Правительства смогли овладеть денежной системой потому, что общественное мнение выда ло им моральную санкцию на эти действия. «Необходимость превыше закона» – таков был принцип, которым оправдывались любые меры, принимавшиеся любым правительством, а отнюдь не только правительством Германии, которое удостоилось максимально возможных обвине ний – видимо, потому, что оно проводило указанный принцип в жизнь со своеобразной простодушной непосредственностью.
Из сказанного выше понятно, что максимум того, что можно сделать для работающего, хотя и ограниченного противодействия будущим эта тистским атакам на банковскую систему, состоит в запрете эмиссии банкнот низких номиналов. Иными словами, решение состоит не в том, чтобы свобода от государственного регулирования была распростране на на предпринимательство в банковской сфере, а, наоборот, во вмешательстве в свободу банкнотной эмиссии. Вполне возможно, что кроме этого единственного запрета законодателю не потребуется наделять выпуск банкнот вообще никакими привилегиями, в частности банкно там не нужно будет придавать статус узаконенного средства платежа. Ясно тем не менее, что свобода банковской деятельности per se [сама по себе] не в состоянии гарантировать невозможность возврата к политике масштабной инфляции.
Помимо необходимости подготовки государственных финансов к вой не все остальные аргументы в пользу централизации, монополизации и установления государственного контроля над эмиссионными банками вообще и над банками, эмитирующими кредит, в частности, не имеют достаточных оснований. За последние 20-30 летлитература по банковскому делу настолько погрязла в технических деталях коммерческой практики, настолько оторвалась от экономического содержания и в такой степени оказалась подверженной влиянию неприкрыто этатистских доводов, что для выявления сути выдвигающихся в этой литературе предложений по ограничению свободы банков необходимо вернуться к тем идеям, которые доминировали в литературе и политике два или три поколения назад. Тогда основным мотивом регулирования эмиссионных банковсчиталась необходимость защитить бедных и невежественных простых людей, с тем чтобы банковские крахи не влекли за собой потери для тех, кто не имеет образования и не искушен в деловых вопро сах – наемных работников, мелких служащих, чиновников, крестьян и т. п. Считалось, что такие частные лица не обязаны принимать банкно ты, установить ценность которых они не в состоянии, – самой формулировки этого аргумента достаточно для того, чтобы убедиться в его непри менимости сегодня. Никакая политика в банковской сфере не могла бы наносить больший ущерб простым людям, чем нынешний этатизм.
Однако аргумент, который в то время был сочтен решающим, был выдвинут денежной школой. Эта доктрина исходила из того, что любая банкнотная эмиссия, не обеспеченная золотом, является опасной, и для того чтобы избежать повторения экономических кризисов, такая эмиссия должна ограничиваться. Нам нечего добавить к тому, что уже было сказано о теоретическом значении этого положения, о фактической эффективности средств, предлагавшихся денежной школой для дости жения этой цели, и об их потенциальной эффективности, а также о том, являются ли эти средства эффективными и сегодня. Мы уже показали, что опасности, которые денежная школа стремилась предотвратить, существуют только в случае проведения единообразной политики частью эмиссионных банков, причем не в национальных границах, а в мировом масштабе. Имеющая место сегодня монополизация эмиссионного дела в каждой отдельно взятой стране не только не является помехой такого рода единообразию, но делает егофизически возможным.
Главный мотив, провозглашавшийся на протяжении жизни нынешнего поколения вплоть до самой войны, по которому ограничивалась свобода банковской деятельности, полностью противоречил мотиву, вы двинутому денежной школой. Перед войной единственной целью государственного регулирования банковской деятельности было искусственное понижение процентной ставки на внутреннем рынке до более низких уровней по сравнению с теми, которые сложились бы, если бы государства хотели обеспечить возможность погашения банкнот при полностью свободном поведении банков. Были предприняты попытки упразднить обязанность банков погашать свои банкноты наличными, т. е. именно ту обязанность, которая представляет собой краеугольный камень любой системы эмиссионных банков, достатуса ничего не значащего пустяка. Таковы были цели, преследовавшиеся при всех конкретных изменениях регулирования, каждое из которых, взятое по отдельности, казалось неважным, но совокупность которых породила вполне определенные последствия (хотя и распределенные во времени), и каковая совокуп ность затем и стала называться банковской политикой. Единственное намерение, которое имелось при этом в виду, можно выразить в одном предложении: не так, так этак, но понизить учетную ставку. Для преодоления естественных и законодательных ограничений, препятствующих понижению банковской процентной ставки ниже естественной ставки процента, были пущены в ход все мыслимые уловки. Фактически цель всей этой банковской политики состояла в том, чтобы избежать необходимости проводить какую бы то ни было политику учетной ставки. Надо сказать, что данная цель не могла быть достигнута в полной мере до тех пор, пока разразившаяся война не позволила государствам беспрепят ственно развязать масштабную инфляцию.
Если исследовать аргументацию, приводившуюся за и против государственного регулирования эмиссионных банков и системы фидуциарных средств обращения, без этатистской предрасположенности к регулированию и запретам, нельзя не прийти к выводу, к которому пришел один из последних защитников принципа свободы банковской деятельности: «Имеется лишь одна опасность, специфичная для эмиссии банк нот, состоящая в том, что данный вид деятельности будет изъят из действия норм общего права, в соответствии с которыми от всякого лица, принявшего на себя обязательство, требуется, чтобы оно всегда и везде выполняло его. Эта опасность бесконечно более масштабна и значитель на в случае существования монополиИ>>1.
Чем в большей мере восстанавливается понимание того, что объяснение колебаний общей деловой активности должно быть связано с кредитной политикой банков, тем более активными становятся поиски способов предотвращения чередования бумов и депрессий в экономике. Денежная школа рекомендовала установление максимального предела эмиссии необеспеченных банкнот, видя в этом средство достижения именно этой цели – предотвратить периодическое возвращение экономических кризисов. Следующим шагом здесь является восполнение пробела, оставленного этой теорией и, следовательно, не устраненного
См.: Horn. Bankfreiheit. Stuttgart, 1867. S. 376 f.
практиками, следовавшими ее рекомендациям. Ликвидация этого про бела сводится к установлению пределов эмиссии фидуциарных средств обращения в любой форме, а не только в форме банкнот. Если это будет сделано, банкам, эмитирующим кредит, не удастся опускать процентную ставку ниже равновесного уровня и вбрасывать в обращение новые количества фидуциарных средств. вызывая тем самым появление искусственных стимулов для бизнеса, что неизбежно заканчивается опас ным экономическими кризисом.
Будет ли сделан этот шаг на практике, в конечном счете зависит от того, какого рода кредитную политику будут проводить в ближайшем будущем банки вообще и влиятельные центральные эмиссионные банки в частности. Выше было показано, что ни отдельно взятый банк или не сколько банков, ни все банки отдельной страны или группы стран не в состоянии увеличивать количество фидуциарных средств обращения, если все остальные банки не делают то же самое. Наиболее эффективным сдерживающим фактором, противодействующим крайностям кредитной политики, в последнее время являлось то обстоятельство, что молчаливо подразумеваемое соглашение между всеми банками – эмитентами кредита было достигнуто лишь с великими трудностями, и даже после этого привело лишь к незначительному увеличению кредита. Но все еще нель зя сказать, какая ситуация в этой сфере сложится в будущем1. Если окажется, что банкам – эмитентам кредита сегодня стало легче расширять кредитование посредством эмиссии, то эта неудача в деле установления предела эмиссии фидуциарных средств обращения породит величай шую опасность для экономической стабильности.
В годы, непосредственно предшествовавшие Великой войне, про должалось непрерывное падение объективной меновой ценности золота. Начиная с 1896 г. уровень товарных ценнепрерывно повышался. Эта динамика, которая должна объясняться. с одной стороны, увеличением добычи золота, а с другой – расширением использования в обращении фидуциарных средств, после начала войны стала даже более заметной. В ряде стран с большим населением золото исчезло из обращения, оно перетекло в менее многолюдные страны, в которых оно продолжало, как и прежде, выполнять роль денег. Разумеется, это выразилось в падении покупательной способности золота. Цены росли не только в странах с инфлированной валютой, но также и в тех странах, которые остались в рамках золотого стандарта. Если страны, денежная система которых сегодня основана на бумажной валюте, вернутся к золоту, объективная меновая ценность золота начнет расти, а цены товаров и услуг, выра женные в золоте, падать. Этот эффект может быть модифицирован, если вместо золотого будет принят золотодевизный стандарт, но если рас ширится географическая зона, в которой золото обращается как деньги, то последствия этого невозможно будет преодолеть полностью. Потен-
Напомним. что это написано в 1924 г. – Прим. ангд. перев.
циал этих изменений будет полностью исчерпан только тогда, когда все страны опять примут золотой стандарт. Тогда, вероятно, возобновится падение ценности золота, которое мы наблюдали в течение последних 30 лет.
Эта перспектива не особенно приятна. Поэтому неудивительно, что теоретики и политики проявляют особый интерес к предложениям, целью которых является не более и не менее как создание денег с макси мально возможной стабильностью покупательной способности.
Фундаментальная идея схемы Фишера, предложенной им для ста билизации покупательной способности денег, состоит в замене золотого стандарта тем, что он назвал «товарным стандартом» (commodity standard). Предшествующие предложения по установлению такого стандарта трактовали его как дополнительный по отношению к стандарту, основанному на драгоценных металлах. Их целью было установление такого порядка, при котором денежные обязательства, выраженные в деньгах, срок по которым не наступает в течение некоторого времени, либо посредством общего закона, обязательного к исполнению, либо посредством соглашения, заключенного сторонами, погашались бы не но минальной суммой денег, но такой суммой, покупательная способность которой в момент выплаты совпадала бы с покупательной способностью, которую деньги имели в момент займа. В остальном эти предложения исходили из того, что драгоценные металлы продолжают служить деньгами – табличный стандарт (tabular standard) применялся бы только для отсроченных платежей. Проект Фишера является гораздо более амбициозным. Его товарный стандарт претендует не на то, чтобы всего навсего служить дополнением к золотому, но на то, чтобы полностью заменить этот последний. Этой цели планируется достичь посредством хитроумного сочетания золотодевизного стандарта с табличным.
Денежные заместители, находящиеся сегодня в обращении, погашаются либо золотом, либо векселями на те страны, которые имеют золотой стандарт. Фишер хочет сохранить размен на золото, но так, чтобы денежная единица не обменивалась более на такое количество золота, которое имеет фиксированный вес, но обменивалась на такое его количество, которое соответствует покупательной способности денежной единицы на момент введения схемы в действие. В соответствии с под готовленным Фишером проектом модельного закона для США доллар перестает быть фиксированным количеством золота переменной покупательной способности и становится переменным количеством золота постоянной покупательной способности. Индексное число, указывающее, насколько выросла или упала покупательная способность долла ра по сравнению с предыдущим месяцем, будет определяться в ходе расчетов на базе помесячной статистики цен. Затем количество золота, представляющее собой доллар, будет увеличиваться или уменьшаться в соответствии с изменением ценности денег. Данное расчетное значение и будет тем количеством золота, которым банки, удостоенные этой чести, будут обязаны осуществлять погашение, выплачивая его за каждыйдоллар всякому, кто этого потребует.
План Фишера амбициозен и при этом довольно прост. Вероятно, нет нужды пояснять, что он не имеет никакого отношения к его теории денег, неадекватность которой в ряде решающих моментов уже была про демонстрирована выше1.
Нет необходимости здесь возвращаться к критике схемы Фишера, указывая на сомнительность научной обоснованности индексов и со мнительность возможности учесть существование на практике таких непреднамеренных модификаций долгосрочных контрактов, которые порождаются изменениями ценности денег2• В соответствии со схемой Фишера индексное число призвано служить индикатором изменения покупательной способности денежной единицы от месяца к месяцу. Мы позволим себе предположить, что для определения изменений ценности денег в течение столь краткого периода (а в сегодняшних усло виях месяц совершенно точно может быть признан весьма кратким периодом) индексные числа могут использоваться для практических приложений с достаточной точностью. Но даже если мы сделаем такое предположение, мы все же должны будем заключить, что схема Фи шера даже в том случае, если она будет реализована на практике, ни коим образом не сможет смягчить социальные последствия изменения ценности денег.
Однако прежде чем продолжить обсуждение, мы должны изучить вопрос об изменениях практики делового оборота, которые предполагает реализация данной схемы.
Если считать, что последствия, которые изменения ценности денег порождают для долгосрочных кредитных соглашений, компенсируются изменениями процентной ставки, то принятие товарного стандарта, основанного на индексах и дополняющего золотой стандарт, должно быть признано излишним. Однако этого нельзя сказать о постепенных изменениях ценности денег, ни масштаб, ни даже направление которых нельзя предвидеть, – обесценение золота, происходившее с конца XIX в., едва ли вообще хоть как-нибудь отразилось на изменениях процентной ставки. Таким образом, если бы было можно найти при емлемое решение проблемы измерения изменений ценности денег, то переход на табличный стандарт для долгосрочных кредитных согла шений (решение, при котором вопрос об используемом индексе оста ется на усмотрение сторон) нельзя было бы считать излишним. Однако
'1. , , :. п:
См. выше, с. 144. Фишер сам ссылается на указанную независимость его схемы и его теории (см.: Fisher. Stabllizing the Dollar. New York, 1929. Р. 19). Об этом же пишет и Андерсон, хотя в своей к11иrе «The Value of Money» (1917) он подверrфишеровскую версию количественной теории жесточайшей критике (см.: Апdетsоп. The Fallacy of
«The Stabilized Dollar». New York, 1920. Р. 6 f.
2 См. выше, с. 188 ел. и 204 ел.
встающие на этом пути технические сложности являются непреодоли мыми. Научная неадекватность любых методов исчисления индексных чисел означает, что среди них не существует «правильного» и, таким образом, заслуживающеговсеобщего признания. Выбор между множеством методов, являющихся одинаково неадекватными с позиций чистой теории, совершенно произволен. Далее, поскольку каждый метод ведет к своему собственному результату, мнения относительно этих методов, имеющиеся у кредиторов и у должников, также будут разли чаться. Различные решения, принимаемые по мере возникновения тех или иных проблем законодателем или административным органом, от вечающим за расчет индексов, вносят свой вклад в неопределенность условий долгосрочных кредитных договоров, каковая неопределенность может оказывать более сильное воздействие на их параметры, чем изменения ценности золота.
Все это справедливо в отношении схемы Фишера, если речь идет именно о долгосрочных кредитных сделках. Если же речь идет о крат косрочных кредитных сделках, то необходимо подчеркнуть, что даже в рамках нынешней версии организации денежной системы будущие изменения ценности денег отнюдь не игнорируются. Сложность учета будущих изменений ценности денег в долгосрочных кредитных сделках связана с невозможностью знать наперед направление и меру долгосрочных изменений, даже относительных. Но для более коротких периодов, порядка нескольких недель или даже нескольких месяцев, динамику уровня товарных цен в принципе можно предсказать до не которой степени уверенно, и эта динамика учитывается во всех сделках, предусматривающих краткосрочное кредитование. Процентная ставка денежного рынка, как называют процентную ставку, складыва ющуюся на рынке краткосрочных кредитов, помимо прочего выражает мнение делового мира в отношении неизбежных изменений товарных цен. Она растет, если деловой мир ждет увеличения цен, и падает, если ожидается их падение. Нет никаких сложностей с тем, чтобы внести необходимые технические поправки в соответствии со схемой Фише ра в те коммерческие договора, в которых процент учитывается яв ным образом – единственная поправка, которую нужно будет сделать в новых условиях, состоит в том, чтобы устранить из расчетов будущих значений процентной ставки всякое воздействие, оказываемое на нее изменением уровня товарных цен. Но дело становится несколько более сложным в случае таких сделок, в которых процентная ставка не фигурирует явным образом, а имплицитно учитывается в иных усло виях договоров.
Пояснить данный момент можно с помощью следующего приме ра кредитного соглашения. Предположим, что индексное число растет в арифметической прогрессии, увеличиваясь каждый месяц на один процентный пункт на протяжении пяти месяцев подряд:
Месяц | Индексное число | Количество золота, выдаваемое в обмен на один доллар, сотые грамма | ||
1 | 100 | 160, 0 | ||
2 | 101 | 161, 6 | ||
3 | 102 | 163, 2 | ||
- | 103 | 164, 8 | ||
5 | 104 | 166, 4 |
Лицо, купившее товар в феврале на условиях трехмесячной отсроч ки (что означает предоставление продавцом трехмесячного кредита), должно выплатить в мае 0, 048 г чистого золота на каждый доллар сверх золотого содержания, которое было у долларов в момент заключения сделки. Далее, в соответствии с нынешней практикой, в договор, заклю ченный в феврале, будут внесены оговорки, предусматривающие по правку на ожидаемое общее повышение цен. Таким образом, в покупке, определенной в соответствии с этим договором, ожидания покупателя и продавца в виде оценки ими вероятности будущих цен, сделанных ими в момент заключения соглашения, будут уже учтены. Далее, по скольку в соответствии с планом Фишера цена покупки должна быть по-прежнему оплачена определенным количеством долларов, этот рост цен будет учтен повторно. Очевидно, это не будет делаться. Иными словами, нынешнюю обыкновенную коммерческую практику покупок в кредит и совершения других кредитных сделок нужно будет модифи цировать.
Все, что после внедрения товарного стандарта должно будет сделать лицо, которое приобрело товар в январе на условиях трехмесячного кредита в размере 105 долларов, соответствующих обычному золото му стандарту, это иным образом учесть ожидаемое изменение ценности золота – чтобы не купить дороже, чем он купил бы за золотые доллары. Если покупатель верно предвидел эти изменения, составившие три доллара, то он должен соглашаться на цену, составляющую только
l60xl05
---– =101, 94 долл. Предложение Фишера делает необходимым при-
164, 8
менение в коммерческих расчетах иной техники, и нельзя сказать, что бы эта техника была проще той, которая применяется в условиях чистого золотого стандарта. И при реализации плана Фишера, и без нее, продавцы и покупатели должны учитывать изменения общего уровня цен, равно как и изменения цен конкретных товаров, которые они покупают и продают. Единственная разница состоит в методе, с помощью которого они формулируют итоги своего спекулятивного суждения.
Таким образом, мы можем понять, в чем состоит ценность схемы Фишера, поскольку речь идет о последствиях, которые изменения ценности денег имеют для кредитных сделок. Для сделок долгосрочного кредито вания, для которых схема Фишера не дает преимуществ по сравнению с давно обсуждающимся табличным стандартом, никогда не реализовывавшемся на практике из-за своих дефектов, использование товарного стандарта в дополнение к золотому неосуществимо вследствие фундаментальной неадекватности любых методов исчисления индексных чи сел. Для сделок краткосрочного кредита, при которых изменения ценности денег уже учитываются своими способами, она является излишней. Однако изменения объективной меновой ценности денег имеют и другие социальные последствия, проистекающие из того факта, что они не проявляются все одновременно и единообразно для всех товаров и услуг. Схема Фишера никак не защищает от последствий этого рода – в действительности сам он нигде не говорит о таких последствиях изменений ценности денег, и нам кажется, что он вообще осознает существование лишь таких эффектов, которые связаны с расчетами по долговым договорам, заключаемым в деньгах.
Какой бы метод расчета ни применялся, индексное число есть всего лишь средняя величина изменений всех цен. Будут существовать цены, которые изменяются сильнее индекса и которые изменяются слабее ин декса. Будут существовать даже цены, которые изменяются в противоположном направлении. Все, кто заключает сделки с товарами, цены на которые изменяются не в соответствии с изменениями в среднем, испытает воздействие изменений объективной меновой ценности золота так, как это было описано выше (см. часть II, глава 12, разделы 3 и 4), и коррекция ценности доллара в зависимости отдинамики товарных цен в среднем, выраженной посредством выбранного индекса, ни в коей мере не повлияет на это обстоятельство. Когда ценность золота падает, появляются такие участники рынка, которые выгадывают от того, что рост цен на те товары, которые они продают, начался раньше, чем рост цен на те товары, которые они покупают. С другой стороны, найдутся и такие, чьи интересы по страдают вследствие того, что они должны будут продолжать продажу товаров по пониженным ценам, соответствующим прошлым условиям рынка, тогда как закупать они должны те товары, которые уже успели подорожать. Даже в том случае, если предложения Фишера будут реализованы, это не приведет к одновременному и единообразному изменению ценности денег по отношению ко всем другим экономическим благам.
Схема Фишера представляет собой характерную примету определенной тенденции в сфере денежной политики, а именно нарастающей антипатии по отношению к золоту. В Америке и англосаксонском мире имеется некая общая склонность к переоценке значения методов исчисления ин дексов. В этих странах совершенно упускается из виду, что данные ме тоды, научная обоснованность которых проблематична, могут породить лишь такой результат, который в лучшем случае будет лишь грубо при ближенным, и что вопрос о том, какой из различных методов исчисления индекса является предпочтительным, в принципе не может быть решен с помощью науки. Вопрос о выборе наиболее предпочтительного метода всегда представляет собой политическое суждение. Питать иллюзии относительно способности методов, предлагаемых теоретиками, специализирующимися на денежной теории, и статистиками, изучающими денежное обращение, дать однозначный результат, позволяющий установить ценность денег и не зависящий от политических решений правящихпартий, означает совершать серьезную ошибку. Денежная система, в рамках которой изменения ценности денег и товарных цен контроли руются показателем, рассчитанным по данным статистики цен, ни в малейшей степени не зависит от влияния правительства в меньшей мере, чем любая другая денежная система, в рамках которой правительство обладает средствами воздействия на ценность денег.
Нет никаких сомнений в том, что нынешнее состояние рынка золота делает неотвратимой необходимость выбора одного их двух возможных вариантов: придется либо вернуться к фактическому использованию золота по образцу английского золотого стандарта XIX в., либо переходить к стандарту, базирующемуся на декретных деньгах, покупательная способность которых регулируется в зависимости от значений индексных чисел. В этом смысле золотодевизный стандарт может трактоваться как возможная основа денежной системы будущего только в том случае, если в соответствии с неким международным соглашением каждое государство будет обязано поддерживать золотой запас в размерах, соответствующих его экономическим возможностям. Золо тодевизный стандарт с фондом погашения, который вложен в основном в иностранные векселя, выраженные в обеспеченных золотом валютах, в долгосрочном плане не является работающим решением проблемы.
Первое немецкое издание этой книги, опубликованное в 1912 г., завер шалось попыткой оценить перспективы развития денег и кредита. При ведем здесь некоторые важные выводы, которые были сделаны тогда.
«Постепенно растет признание фундаментального принципа денежной политики, в соответствии с которым необходимо в максимально возможной степени избегать вмешательства в денежную систему. Фидуциарные средства обращения по своей природе почти неотличимы отденег – их предложение влияет на рынок точно так же, как предложение собствен но денег, а изменение их количества оказывает такое же воздействие на объективную ценность денег, как и изменение количества денег в собственном смысле слова. Следовательно, на фидуциарные средства обращения должны распространяться те же принципы, которые действуют и в отношении собственно денег, и для предотвращения [внеэкономи ческого] влияния человеческого фактора на меновое отношение между деньгами и другими экономическими благами должны предприниматься те же шаги. Аналогичный вывод должен быть сделан и в отношении возможности вызывать временные отклонения меновых отношений между благами более ближних и более дальних порядков посредством эмиссии фидуциарных средств обращения, и в отношении пагубных последствий этих отклонений в виде расхождения между естественной и денежной ставкой процента. Далее, очевидно, что единственным способом не допу стить, чтобы человеческий фактор оказывал [внеэкономическое] влияние на кредитную систему, является полный запрет любой новой эмиссии фидуциарных средств обращения. Необходимо восстановить базовый принцип, в свое время положенный в основу закона Пиля, причем этот принцип должен быть реализован в более полной мере, чем это было тогда сделано в Англии, а именно законодательный запрет должен быть распространен и на безналичную кредитную эмиссию, осуществляемую путем увеличения остатков на счетах.
Поначалу может показаться, что такие радикальные меры приведут к увеличению объективной меновой ценности денег. Но это совершенно не обязательно. Вполне возможно, что добыча золота и дополнительная эмиссия банковского кредита увеличиваются сегодня намного быстрее, чем растет спрос на деньги, что приводит к постепенному уменьшению объективной ценности денег. Не может быть сомнений в том, что схожие результаты имеет односторонняя фиксация цен продавцами, – процесс, последствия которого в виде уменьшения ценности денег уже подробно исследован нами выше. Продолжающие раздаваться уже в течение дли тельного времени жалобы на общее вздорожание жизни могут служить подтверждением правильности этого предположения, которое невозможно ни подтвердить, ни опровергнуть с помощью статистики. Таким образом, ограничение на увеличение запаса денег в широком смысле не обязательно приводит к автоматическому увеличению покупательной силы денежной единицы – указанные факторы могут полностью или частично компенсировать эффект падения ценности денег, который в случае отсутствия этих факторов проявил бы себя в полной мере.
Нельзя исключать, что в ходе реализации будущей денежной и кредитной политики будут предприняты попытки контролировать любое дальнейшее падение объективной меновой ценности денег. Многочисленные классы населения – получатели заработной платы и жалования – ощущают продолжающееся падение ценности денег как несправедливость. Более чем вероятно, что любое предложение, включающее в себя обещание что-то с этим сделать, встретит самую горячую поддержку. Сейчас трудно предвидеть, в чем будет состоять это предложение и насколько далеко оно будет заходить. Но, с другой стороны, экономисты и не должны вести себя так, как будто они являются пророками».
В ходе того изложения все время подчеркивалась бессмысленность попыток установить новый – табличный – стандарт и даже попыток улучшить с его помощью существующую денежную систему.
Мы должны оставить всякие попытки изменить организацию рынка, пусть даже такие попытки предпринимаются с целью ее совершен ствования. Необходимо сосредоточиться на том, что уже достигнуто, или даже на том, чтобы постараться удержать достигнутое. Это не так просто, как представляется тем, кто был в большей мере озабочен совершенствованием техники обмена, не обращая внимания на опасности, связанные с поддержанием уже достигнутого уровня его совершенства.
«Было бы ошибкой полагать, что современная нам организация обмена будет гарантированно существовать. Она несет в себе зачатки свое го разрушения – расширение практики использования фидуциарных средств обращения с необходимостью должна привести к ее распаду. С того момента, когда разные банки – эмитенты кредита согласуют свою политику в области выдачи кредитов в форме средств обращения или множество банков, эмитирующих кредит, будут замещены единым мировым банком, для эмиссии фидуциарных средств обращения не останется больше никаких ограничений. Поначалу увеличивать эмиссию фидуциарных средств обращения можно будет только до тех пор, пока объективная меновая ценность денег не понизится до уровня, который определяется альтернативными способами использования денежного металла. Но для декретных и кредитных денег такого предела не существует, и даже для товарных денег он не является гарантированно непреодолимым. Поскольку как только использование денежных заместителей вытеснит фактическое хождение [металлических] денег в меновых сделках, совершаемых на деньги (а мы, без сомнения, весьма близко подошли к этой стадии), момент времени, когда наличие ограни чений, не позволяющих исполнить обязательства по погашению денежных заместителей станет явным, будет отодвинут в будущее, и переход к банковским кредитным деньгам может быть легко осуществлен. Тогда единственным ограничением на пути эмиссии станут технические из держки ведения банковского бизнеса. В любом случае последствия увеличения эмиссии фидуциарных средств обращения начнет остро ощу щаться задолго до того, как этот предел будет достигнут».
За время, прошедшее с момента написания вышеприведенных слов, мы пережили достаточно неожиданный коллапс денежной системы в целом ряде европейских стран. Инфляция времен войны и послево енного периода превысила все мыслимые масштабы и породила бес прецедентный хаос. Сейчас мы пытаемся обуздать этот хаос, выбирая новую организацию денежной системы, которая будет тем лучше, чем в меньшей мере она будет отличаться от той, которая действовала перед войной.
Та организация обменов, которая будет построена в итоге, будет иметь ровно те же недостатки, о которых так много говорилось на страницах этой книги. Создание надежных преград, не позволяющих правительствам осуществлять инфляционистские злоупотребления денежной системой, а банкам увеличивать обращение фидуциарных средств, составляет задачу не сегодняшнего, но завтрашнего дня.
Однако сами по себе эти ограничения не могут полностью устранить опасности для мирного исполнения деньгами и фидуциарными средствами обращения своей функции – способствовать обмену. Деньги представляют собой элемент целостного механизма свободного рынка, существующего в рамках общественного порядка, основанного на частной собственности на средства производства. Разработка и реализация политики, целью которой является обеспечение максимально возможной стабильности объективной меновой ценности денег, возможны только там, где политические силы не являются противниками частной собственности на средства производства.
Эта часть была написана в 1952 г. и впервые появилась в американском издании 1953 г. (Yale University Press).
Концепция твердых денег (sound money)1, лежавшая в основе монетарных доктрин и денежной политики XIX в., возникла в ходе развития классической политической экономии. Эта концепция была важной частью либеральной программы, выдвинутой социальными философами XVIII в., т. е. той программы, которой в следующем столетии придерживались все наиболее влиятельные политические партии как в Европе, так и в Америке.
В рамках либерализма рыночная экономика трактуется как наилучшая и даже единственно возможная экономическая система организации общества. Частная собственность на средства производства порождает тенденцию перехода управления процессом производства в руки тех, кто наилучшим образом подходит для этой деятельности, что обеспечивает всем членам общества наиболее полное удовлетворение их нужд. Этот процесс вручает потребителям власть выбирать таких поставщиков, которые наиболее экономичным образом поставляют те товары, спрос на которые является наиболее настоятельным, что ставит предпринимателей и владельцев средств производства (т. е. капиталистов и землевладельцев) под контроль широких масс покупателей. Этот процесс делает граждан и целые страны свободными, в изобилии обеспечивая постепенно увеличивающееся население необходимыми средствами к существованию.
Будучи системой мирного сотрудничества, развивающейся в условиях разделения труда, рыночная экономика не может функционировать без институтов, которые предоставляют гражданам защиту от внутренних бандитов и внешнего [военного] противника. Противодействие агрессивному насилию может обеспечить только вооруженное сопротивление и сдерживание. Обществу необходим аппарат защиты – государство, правительство, полицейские формирования. Для обеспечения непрерывной готовности к отражению агрессии необходимо их бесперебойное функционирование. Однако в связи с этим возникает новая опасность. Каким образом можно сохранить контроль над теми людьми, которым доверено управление аппаратом государства, в том случае, если они повернут оружие против тех, кому они призваны служить? Главная проблема политики состоит в том, чтобы предотвратить превращение правителей в деспотов,
Нам не удалось найти адекватный перевод прилагательного sound, которое используется для характеристики денег, денежной политики, а также денежной системы и, шире, системы денежного обращения. Поэтому мы были вынуждены сделать русский эквивалент контекстно зависимым. Применительно к деньгам был выбран вариант «твердые деньги»; применительно к денежной политике – «разумная», применительно к денежной системе и денежному обращению соответственно «основанная» или «основанная на принципе твердых денег». – Прим. науч. ред.
обращающих граждан в рабов. Защита свободы личности от посягательств тиранического государства является сквозным элементом, присутствующим на всех отрезках истории западной цивилизации. Характерной чертой Запада является стремление его народов к свободе мотив, неизвестный в странах Востока. Все поразительные достижения западной цивилизации представляют собой плоды Древа свободы.
Значение идеи разумной денежной системы невозможно осознать, если не понимать, что эта система была разработана как инструмент защиты гражданских свобод, призванный противодействовать деспотичным посягательствам определенных сил в составе тех или иных правительств. Идеологически этот инструмент принадлежит к тем же институтам, что конституции государств или билли о правах. Выдвижение требований конституционных гарантий прав и свобод и запрос на такие политические институты, как билль о правах, стали реакцией на произвол государей и несоблюдение ими старинных обычаев. Доктрина разумной денежной системы первоначально возникла как ответ на практиковавшуюся государями порчу монеты. Позже – и под влиянием опыта, полученного в ходе экспериментов с американскими «континентальными банкнотами»1, бумажными деньгами Французской революции
Континентальные деньги (continental currency) – бумажные деньги периода американской войны за независимость, эмитировались Континентальным конгрессом для финансирования войны за независимость начиная с июня 1775 г. О масштабах эмиссии можно судить по тому, что денежная масса в обращении, оцениваемая на начало войны в 12 млн долл., уже к концу 1775 г. увеличилась на 6 млн долл. Все го за пять лет '(1775-1779) чистая эмиссия континентальных денег составила 225 млн долл. Следствием этой политики стал рост цен в бумажных долларах и сильное обесценение последних. В конце 1777 г. их курс составлял 3 континентала к 1 серебряному доллару, в декабре 1779 он упал до 42 1. Весной 1781 г. континентальные деньги практически обесценились (курс составлял 168: 1), в тот же период появилась поговорка «не стоит и континентала».
Эмиссия бумажных денег Французской революции (ассигнатов) была инициирова на группой депутатов Учредительного собрания, которое приняло соответствующий закон 19 декабря 1789 г. Первоначально предполагалось, что бумажные ассигнаты, которыми оплачивалось продаваемое в частные руки имущество духовенства, будут свободно обращаться наряду с полноценными деньгами. Однако этого не произошло, и революционное правительство установило принудительный курс ассиrнатов к золоту, после чего стало финансировать военные расходы путем эмиссии ассигнатов. В результате фактический курс этих бумажных денег Французской революции снизился с 90% в начале 1791 г. до 22% в 1794 г., после чего, к концу 1795 г., рухнул до 1/833 номинала (т. е. за 1 ливр металлом давали 833 ливра ассигнатами). Сменявшие друг друга революционные правительства пытались бороться с последствиями инициированной ими инфляции путем установления максимумов цен, сперва на ограниченный, а затем на весь круг товаров, что привело к отказу продавать продукцию, прежде всего со стороны крестьянства, и переходу к реквизициям продовольствия и норми рованию его потребления. Ассигнации, разрушившие денежную систему Франции и спровоцировавшие социальные потрясения и гражданскую войну, были изъяты из обращения в феврале 1796 г. – Прим. науч. ред..
и британскими фунтами периода приостановки обмена на золото – эта доктрина была тщательно проработана и усовершенствована.
Современные адепты пещерного деспотизма, безосновательно присвоившие себе имя либералов, с бранью набрасываются на концепцию негативной свободы. Однако их критические аргументы являются ложными, поскольку сводятся к претензиям по адресу грамматических форм выражения идеи, и не принимают во внимание тот факт, что гражданские права могут быть сформулированы как негативно, так и позитивно. Они являются негативной концепцией, если они задуманы для того, чтобы избежать зла, а именно всемогущества полицейской власти, если они должны предотвращать перерождение государства в тоталитаризм. Они позитивны, если призваны обеспечивать беспрепятственное функционирование системы частной собственности, единственной общественной системы, способной породить то, что называется цивилизацией.
Таким образом, принципы разумной денежной системы имеют два аспекта. Они позитивны в том смысле, что благо, сообща используемое в качестве средства обмена, утверждается в этой позиции в процессе рыночного выбора. Они негативны, поскольку противостоят поползновениям государства осуществить вмешательство в систему денежного обращения.
Принципы разумной денежной политики базируются не столько на экономико-теоретическом анализе рыночной системы, осуществленном экономистами классической школы, сколько на их интерпретации исторического опыта. Сам этот опыт был актуальным достоянием куда более широких масс, чем узкий круг лиц, сведущих в вопросах экономической теории. Именно поэтому идея твердых денег стала одним из самых популярных элементов либеральной программы. И друзья либерализма, и его противники считали эту идею одним из столпов либеральной экономической политики.
Твердые деньги означают металлический стандарт. На самом деле стандартные монеты должны быть ничем иным, кроме определенного количества стандартного металла, в точности соответствующего требованиям национального законодательства. Лишь стандартные монеты должны служить неограниченным узаконенным средством платежа. Разменная монета и все виды бумаг, подобных деньгам, должны по первому требованию и без задержек обмениваться на соответствующие за– конам стандартные деньги.
До этих пор между сторонниками твердых денег наблюдалось полное единодушие. Но с этого пункта между ними начинались разногласия по поводу различных стандартов, переросшие в настоящие битвы. Поражения сторонников серебряного стандарта и в принципе неосуществимого биметаллизма в конце концов привели к тому, что принцип твердых денег стал означать золотой стандарт. К концу XIX в. деловые люди и политики всего мира выказывали полное единодушие в отношении неотменяемости золотого стандарта. Страны, денежное обращение которых базировалось на декретных деньгах (бумажные деньги, не подлежащие обмену на металл) или на серебре, рассматривали переход к золотому стандарту как ближайшую и наиболее важную цель своей экономической политики. Те, кто оспаривал господство золотого стандарта, были заклеймены как шарлатаны теми, кто представлял официально господствующую доктрину – профессорами, банкирами. государственными деятелями, редакторами главных газет и журналов.
Взяв на вооружение эту тактику, сторонники принципа твердых денег совершили серьезную ошибку. С идеологией – с любой идеологией, какой бы глупой и противоречивой она ни была, – нельзя обращаться высокомерно и бесцеремонно. Даже та доктрина, которая содержит явные ошибки, должна быть отвергнута только по итогам тщательного анализа, на базе которого подразумеваемые заблуждения будут вскры ты. Обоснованная доктрина может победить, только если иллюзии ее противников будут развеяны.
Главные принципы, образующие основу доктрины твердых денег, являются неопровержимыми. Однако научная поддержка, оказываемая ей учеными в последние десятилетия XIX столетия, была довольно со мнительного качества. Попытки продемонстрировать обоснованность этой доктрины теми, кто оставался на позициях теории ценности классической школы, были не слишком успешными и потеряли смысл после того, как данная теория ценности была отвергнута. Но и сторонники новой, субъективной теории ценности, в течение последних 50 лет ограничивались исследованиями эффектов прямого обмена, отдав денежно банковскую тематику на откуп несведущим в экономической теории рутинерам. Появлявшиеся экономико-теоретические трактаты каталлактического направления лишь случайно и очень кратко затрагивали денежную проблематику, а книги по денежной и банковской системам не содержали ни малейшей попытки интегрировать эти предметы в каталлактическую систему1 В конце концов появилась и получила распространение идея, согласно которой современная теория ценности, с ее субъективизмом и принципом предельной полезности, не способна решить проблему покупательной способности денег2.
Легко понять, как в сложившихся таким образом обстоятельствах даже наименее убедительные возражения сторонников инфляционистской политики [против доктрины твердых денег] остаются без ответа. Золотой стандарт утратил популярность, потому что в течение очень долгого времени не предпринималось никаких серьезных попыток показать его преимущества и вскрыть ошибки в аргументации его противников.
См.: Mises. Human Action. New Haven, Yale University Press, 1949. Р. 204-206.
(Мизес. Человеческая деятельность. Челябинск: Социум, 2005. С. 192-193.)
2 См. выше, с. 118-123.
Совершенство системы золотого стандарта можно уяснить через тот факт, что он делает процесс определения покупательной способности денежной единицы независимым отдействий правительств и линии политических партий. Более того, он не дает правителям возможности ускользнуть от контроля законодательных собраний в части финансовых и бюджетных прерогатив. Парламентский контроль за финансами действенен только в том случае, если правительство не в состоянии осуществлять несанкционированные расходы посредством увеличения количества денег в обращении. Если посмотреть на дело с этой точки зрения, золотой стандарт предстанет неотъемлемым элементом конституционных гарантий, позволяющим функционировать всей системе представительного правления.
Когда в 1850-е годы в Калифорнии и Австралии существенно увеличилась добыча золота, золотой стандарт подвергся нападкам как инфляционный механизм. В те дни Мишель Шевалье в своей книге «Возможное обесценение золота» рекомендовал отказ от золотого стандарта, а Беранже высказался в том же духе в одном из своих стихотворений. Однако впоследствии эта критика сошла на нет. Золотой стандарт больше не обвиняли в том, что он является инфляционистским институтом – наоборот, ему стали ставить в вину то, что он способствует дефляции. Даже самые фанатичные поборники инфляции стали маскировать свои истинные намерения и провозглашать, что они хотят всего лишь компенсировать то сжатие, которое экономика может испытать вследствие предполагаемого дефицита предложения золота.
В то же время очевидно, что на протяжении жизни нескольких последних поколений преобладала тенденция к росту всех товарных цен и ставок заработной платы. Мы можем не рассматривать экономические последствия общей тенденции товарных цен и ставок заработной платы к снижению1, поскольку нет никаких сомнений в том, что на протяжении последних нескольких сотен лет мы имели дело с последствиями прямо противоположной динамики, а именно долгосрочной тенденции падения покупательной способности денежной единицы. Эта тенденция иногда прерывалась на короткие периоды времени, соответствующие фазе, следующей за крахом, наступавшим после окончания бума, сознательно вызванного политикой кредитной экспансии. Долгосрочная тенденция состояла в том, что золото по отношению к товарам дешевело, а не дорожало. То, к чему стремились противники золотого стандарта вовсе не состояло в развороте тенденции ценообразования обратно,
Об этой проблеме см.: Mises. Human Action. New Haven, Yale University Press, 1949. Р. 463-468. (Мизес. Человеческая деятельность. Челябинск: Социум, 2005. с. 435-439.)
но лишь в существенном ускорении уже имевшегося тренда в динамике цен и заработной платы. Они просто хотели, чтобы покупательная способность денежной единицы падала с возрастающей скоростью.
Такая политика радикального инфляционизма является, безусловно, исключительно популярной. Однако эта популярность в значительной мере вызвана ошибочным пониманием последствий такой политики. На самом деле запрос со стороны публики состоит в том, чтобы увеличивались цены на те товары и услуги, которые они продают, а цены на покупаемые ими товары и услуги оставались неизменными. Фермер, выращивающий картофель на продажу, мечтает о росте цен на картошку. Он не стремится к росту других цен. Если цены на эти другие блага начнут расти раньше, чем цены на картофель, или будут расти быстрее, он потерпит ущерб. Если политик, выступая на митинге, провозгласит, что правительство должно проводить политику роста цен, его слушатели, скорее всего, встретят эти слова аплодисментами. Правда, все они будут полагать, что речь идет о росте разных цен.
Начиная с древнейших времен инфляцию рекомендовали как средство облегчения положения бедных, но достойных должников за счет богатых и жадных кредиторов. При капитализме, однако, типичными должниками являются не бедняки, а вполне обеспеченные владельцы недвижимости, деловых компаний, акций, люди, которые должны банкам, страховым компаниям и держателям облигаций. Типичные кредиторы тоже вовсе не принадлежат к богачам, но являются людьми среднего достатка, владельцами облигаций и сберегательных счетов или полисов страхования, приобретенных у страховых компаний. Если простые люди поддерживают меры, направленные против кредиторов, они делают это потому, что не понимают, что кредиторами являются они сами. Идея, согласно которой жертвой политики дешевых денег являются миллионеры, представляет собой предрассудок, восходящий к незапамятным временам.
Для наивного ума в эмиссии декретных денег содержится нечто чудесное. Волшебное слово, произнесенное государством, создает из ничего вещь, которая может быть обменена на любой товар, который только может пожелать человек. Насколько тусклым представляется ремесло колдунов, ведьм и магов по сравнению с министерством финансов! «Правительство, – разъясняют нам профессора, – может получить деньги, которые ему нужны, напечатав их»1. Налоги в качестве источника государственных доходов, поведал нам председатель Федерального резервного банка Нью-Йорка, – это старомодно2. Как замечательно! И какими злобными человеконенавистниками являются те упертые сторонники устаревшей экономической ортодоксии, которые просят правительства балансировать государственные бюджеты и покрывать все расходы из налоговых поступлений!
См.: Lетпет А. В. The Economics of Contol. New York, 1944. Р. 307-308.
2 См.: Ruml В. Taxes for Revenue Are Obsolete // American Affairs. Vol. 8. 1946. Р. 35-36.
Эти энтузиасты не понимают, что работа механизма инфляции в качестве своего условия требует неведения публики и что инфляция прекращается, как только многим людям становятся известны последствия, которые инфляция имеет для покупательной способности денежной единицы. В нормальные времена, т. е. когда государства не вмешиваются в денежный стандарт, люди не интересуются проблемами устройства денежной системы. Они наивно полагают, что тот факт, что покупательная способность денежной единицы является «стабильной», гарантирован от природы. Они обращают внимание на изменения денежных цен товаров. Им хорошо известно, что меновые отношения разных благ изменчивы. Но они не осознают того факта, что меновое отношение между деньгами, с одной стороны, и всеми товарами и услугами – с другой, также изменяется. Когда неизбежные последствия инфляции выходят наружу и цены взмывают вверх, люди считают, что товары стали дороже. Они не понимают, что это деньги стали дешевле. На ранних стадиях инфляции лишь немногие замечают, что происходит, и начинают вести дела в соответствии с тем, что говорит им их интуиция, сознательно пожиная плоды в виде экономической выгоды от инфляции. Подавляющее большинство оказываются слишком глупы, чтобы правильно интерпретировать происходящее. Они продолжают действовать в соответствии с привычками, сформировавшимися в период до начала инфляции. Полные возмущения, они атакуют тех, кто быстрее ухватил суть причин, вы звавших ажиотаж на рынках, упрекая их в «погоне за прибылью» и стараясь возложить на них вину за постигшие их неудачи. Это невежество публики и образует необходимую основу инфляционистской политики. Инфляция продолжается, пока домашняя хозяйка думает: «Мне очень нужна новая сковородка. Но сейчас цены так высоки. Подожду, пока они опять упадут». Инфляции приходит быстрый конец, когда люди догадываются, что она будет продолжаться, что именно она является причиной роста цен и что поэтому цены будут расти бесконечно – достигая заоблачных высот. Критический момент наступает, когда домохозяйка думает: «Сейчас новая сковорода мне не нужна. Она понадобится мне через год или через два. Но я куплю ее сейчас, потому что позже она будет намного дороже». После этого наступление катастрофических событий, которые положат конец инфляции, уже не за горами. На этой стадии домохозяйка думает: «Мне не нужен второй стол. И он не понадобится мне никогда. Но будет более предусмотрительно купить стол, чем держать на руках бумагу, которую правительство называет деньгами».
Отойдем от вопроса, является лицелесообразным класть в основание системы государственных финансов сознательный обман подавляющего большинства граждан страны. Достаточно указать на то, что подобная политика, основанная на обмане, обречена на провал. Здесь применимо знаменитое выражение Линкольна: «Но невозможно все время дурачить всех»1. В конце концов массы начинают понимать, как работают схемы их правителей, после чего хитроумно составленные планы инфляции терпят крах. Что бы ни утверждали услужливые правительственные экономисты, политика инфляции не является монетарной политикой, которая могла бы считаться альтернативой политике твердых денег. Она представляет собой лишь паллиатив. Главная проблема политики инфляции – это проблема того, как ее прекратить до того момента, когда массы поймут, в чем состоят фокусы их правителей. Открыто рекомендовать такую денежную политику, которая может проводиться, только пока публика игнорирует ее главные особенности, очень наивно. Метод индексов является очень грубым и несовершенным инструментом для «измерения» изменений покупательной способности денежной единицы. Поскольку в жизни общества не существует постоянных соотношений между величинами, никакое измерение здесь невозможно, и экономическая теория никогда не будет количественно определенной наукой2. Однако, вне зависимости от своей неадекватности, метод ин дексов играет важную роль в понимании людьми сути инфляции, к которому они приходят по мере ее развертывания. Когда использование индексных чисел становится общепринятым, правительство вынуждено замедлить темп инфляции и убедить людей в том, что политика инфляции представляет собой временную меру, которая необходима в течение периода опасного развития событий, но вскоре будет прекращена. Правительственные экономисты еще превозносят инфляцию в качестве постоянного элемента денежной политики. а правительства уже вынуждены принимать меры по ее ограничению.
Политику намеренной инфляции можно назвать бесчестной, по скольку те результаты, которых, как провозглашается, можно достичь с ее помощью, могут быть достигнуты только при условии, что правительствам удастся держать значительное большинство граждан в неве дении относительно ее последствий. Многие сторонники вмешательства государства в экономику не особенно стесняются в отношении такого обмана – по их мнению, государство не может делать ничего непра вильного. Но их высокомерное игнорирование морального аспекта никак не помогает им опровергать аргументы, выдвигаемые против инфляции экономической теорией. С экономико-теоретической точки зрения инфляция плоха не тем, что она аморальна, а тем, что политика инфляции может проводиться, только если она весьма ограничена по своим мае-
Заключительная часть высказывания, приписываемого 16-му президенту США Аврааму Линкольну. Полностью фраза звучит так: «Можно все время дурачить не которых, можно какое-то время дурачить всех, но невозможно все время дурачить всех» («You can fool some of the people all the time, and all of the people some of the time, but you cannot fool all of the people all the time»). – Прим. науч. ред.
2 См. выше главу 11, а также: Mises. Human Action. New Haven, Yale University Press, 1949. Р. 55-57, 347-349. (Мизес. Человеческая деятельность. Челябинск: Социум, 2005. с. 55-56, 329-331.) ', •• • ''·"" -". '
штабам и проводится в течение очень ограниченного периода времени. Поэтому попытки прибегнуть к инфляции, считая ее альтернативой постоянному денежному стандарту, каким является золотой стандарт, нельзя воспринимать всерьез.
Пропаганда инфляционистов сегодня особенно упирает на тот факт, что золотой стандарт обрушился якобы сам собой и что он никогда не восстановится потому, что страны больше не намерены соглашаться на игру в золотой стандарт и нести все те издержки, которые несет за собой его сохранение.
Прежде всего необходимо напомнить о том, что золотой стандарт об рушился не сам собой. Государства запретили его с тем, чтобы открыть дорогу инфляции. Для того чтобы разрушить золотой стандарт, был задействован весь государственный аппарат жестокого подавления и вмешательства – полиция, таможенная стража, суды по уголовным делам, тюрьмы, а в некоторых странах даже палачи. Были нарушены все торжественные клятвы, новым законам была придана обратная сила, были открыто попраны положения конституций и биллей о правах. Толпы сервильных авторов превозносили то, что было сделано правительствами, и славили зарю нового тысячелетия – тысячелетия декретных денег.
Однако наиболее примечательное в этой якобы новейшей денежной системе сводится к тому, она потерпела полный крах. На самом деле на внутреннем рынке она заменила систему твердых денег системой декретных денег, что было сделано для обеспечения материальных интересов одних лиц и групп за счет других. Кроме того, она внесла значительный вклад в распад международной системы разделения труда. Но она не смогла сместить золото с его позиции международного (мирового) стандарта. Если взглянуть на страницу, посвященную финансовым делам, любой газеты, немедленно обнаружится, что именно золото все еще представляет собой мировые деньги, а не пестрая продукция разнообразных государственных печатных дворов. Эти клочки бумаги оцениваются тем выше, чем более стабильна их цена, выраженная в цене унции золота. Сегодня о тех, кто отваживается указать на возможность возврата стран к золотому стандарту в качестве основы внутреннего денежного обращения, громко кричат как о сумасшедших. Этот своеобразный терроризм может продолжиться какое-то время. Но позиции золота как основы международного денежного стандарта непоколебимы. Политика выхода из золотого стандарта не освобождает денежные власти страны от необходимости принимать во внимание цену денежной единицы, выраженную в золоте.
Не вполне ясно, что имеют в виду авторы, пишущие о правилах «игры в золотой стандарт». Разумеется, золотой стандарт не может удовлетворительно функционировать в условиях, когда покупка, продажа и хранение золота остаются нелегальными операциями, а толпы судей, полицейских и доносчиков без устали трудятся над принуждением к соблюдению законодательства. Но золотой стандарт не является игрой – он представляет собой рыночный феномен и как таковой является общественным институтом. Его сохранение не зависит от соблюдения каких-то специальных правил. Он не требует ничего, кроме того, чтобы государства перестали сознательно препятствовать ему. Называть это условие правилом некой игры не более обоснованно, чем заявлять, что сохранение жизни Павла зависит от соблюдения правил игры под названием «жизнь Павла» на том основании, что Павел должен будет умереть, если кто-нибудь нанесет ему смертельное ранение.
То, что враги золотого стандарта с презрением отвергают как его главный порок, является именно тем, что его сторонники считают его главным достоинством. Речь идет о несовместимости золотого стандарта с политикой кредитной экспансии. Источником всех потоков ненависти, изливаемой авторами и политиками, является ложная экспансионистская доктрина.
Сторонники экспансионистской доктрины не понимают, что процент, или, иными словами, скидка (дисконт) на будущие товары против товаров, имеющихся в настоящем, является первичной категорией процесса оценивания, которая присутствует в любой разновидности человеческой деятельности и как таковая не зависит от общественных институтов. Экспансионисты не понимают того, что никогда не существовало и ни при каких условиях не может существовать человеческих существ, которые присваивали бы яблоку, которое можно получить только через год или через сто лет, ту же ценность, что и яблоку, которое можно иметь сей час. По их мнению, процент, созданный несправедливыми институтами для удовлетворения корыстных устремлений заимодавцев, препятствует расширению производства и тем самым увеличению благосостояния людей. Они утверждают, что процент представляет собой цену, которую люди вынуждены уплачивать за то, что берут в долг. Таким образом, его величина зависит от величины предложения денег. Если бы законы не налагали искусственных ограничений на создание дополнительных количеств денег, процентная ставка упала бы в конечном счете до ну ля. «Ограничивающее давление» исчезло бы – больше не существовало бы недостатка в капитале и можно было бы реализовывать множество бизнес-проектов, которым препятствует «рестрикционизм» золотого стандарта. Для того чтобы все процветали, нужно всего лишь отменить «правила игры в золотой стандарт», соблюдение которых представляет собой главную причину всех наших экономических недугов.
Эта абсурдная доктрина производит огромное впечатление на невежественных политиков и демагогов, когда они составляют коктейль националистических лозунгов. Только приверженность золотому стандарту мешает нашей стране полностью воспользоваться всеми преимуществами политики низкой процентной ставки, восклицают изоляционисты. Наш центральный банк вынужден поддерживать учетную ставку на высоком уровне, соответствующем условиям международного денежного рынка и учетной ставке центральных банков зарубежных стран. Потому что в противном случае «спекулянты» начнут изымать средства из нашей страны для краткосрочных инвестиций за рубежом, и последующий за этим отток золота вызовет падение золотых резервов нашего центрального банка до уровней, при котором цена золота окажется ниже официальной. Если бы наш центральный банк не был обязан погашать свои банкноты золотом, не было бы и его оттока и ставки на нашем денежном рынке не нужно было бы приводить в соответствие со ставками международного денежного рынка, подчиненного охватывающей весь мир монополии золота.
Самый поразительное в этой аргументации состоит в том, что она по явилась в странах-должниках, для которых операции на международном денежном рынке и международном рынке капитала означают при ток средств из-за рубежа и соответственно возникновение тенденции к падению процентных ставок. Эта доктрина была популярна в Германии и еще более популярна в Австрии в 1870-1880-х годах, но она не воспринималась всерьез в те годы ни в Англии, ни в Нидерландах, банки и банкиры которых осуществляли кредитование Германии и Австрии в значительных масштабах. Она появилась в Англии только после Первой мировой войны, когда Великобритания утратила статус мирового банковского центра.
Разумеется, сама по себе эта аргументация является несостоятельной. Неизбежный в конечном счете крах всякой попытки осуществлять кредитную экспансию имеет своей причиной вовсе не хитросплетения международного ссудного рынка. Он является следствием того обстоятельства, что декретные деньги и банковский фидуциарный кредит не могут заменить отсутствующие капитальные блага. Поначалу кредитная экспансия вызывает экономический бум. Однако этот бум неизбежно завершается экономическим крахом и депрессией. Именно повторяющиеся попытки правительств и управляемых ими банков расширить кредит, чтобы облагодетельствовать бизнес дешевыми процентными ставками, и порождают повторение периодических экономических кризисов1.
Инфляционистская, или экспансионистская, доктрина имеет несколько разновидностей. Однако ее главное содержание всегда остается неизменным.
Часть 3 настоящей книги полностью посвящена изложению теории экономического цикла, иногда называемой денежной теорией или теорией, основанной на фидуциарном кредите, а иногда австрийской теорией [цикла]. См. также: Mises. Human Action. New Haven, Yale University Press, 1949. Р. 535-583, 744-794. (Мизес. Чело веческая деятельность. Челябинск: Социум, 2005. С. 502-547, 732-751.)
Старейшая и наиболее наивная версия этой доктрины сводится к указаниям на якобы имеющееся недостаточное предложение денег. Мой бизнес не идет, говорит бакалейщик, потому что моим покупателям (фактическим и потенциальным) не хватает денег для того, чтобы увеличивать свои покупки. До этих пор он прав. Но когда он добавляет, что все, что нужно сделать для того, чтобы его бизнес начал процветать, это увеличить количество денег в обращении, он ошибается. На самом деле он имеет в виду увеличение количества денег в карманах его фактических и потенциальных покупателей, при том что количество денег в карманах других людей останется неизменным. Он требует специфической разновидности инфляции, а именно такой, при которой дополнительные деньги вначале вливаются в остатки наличности определенной группы лиц, его покупателей, и таким образом позволяют ему удержать инфляционный выигрыш. Разумеется, каждый сторонник инфляции требует ее именно потому, что полагает, будто уж он-то наверняка окажется среди тех, кто выиграет от того, что цены на товары и услуги, которые они продают, вырастут раньше и в большей мере, чем цены на товары и услуги, которые он покупает. Никто не защищает политику инфляции, при которой он окажется в противоположном лагере.
Философия этого воображаемого бакалейщика была раз и навсегда опровергнута Адамом Смитом и Жаном-Батистом Сэем. В наши дни ее возродил лорд Кейнс, и под именем доктрины полной занятости она стала одним из столпов экономической политики всех стран, не попавших под полную власть Советов. Правда, Кейнсу не удалось выдвинуть ни каких убедительных аргументов, опровергающих закон Сэя. Его ученики и толпы экономистов (псевдо– и нет), населяющие офисы различных правительств, ООН и тысяч других международных или национальных контор, преуспели не больше своего учителя. Ошибочные аргументы, лежащие в основе доктрины полной занятости Кейнса, представляют собой переодетые в новую одежду старые аргументы, давным-давно разбитые Смитом и Сэем.
Ставки заработной платы представляют собой рыночный феномен, будучи ценами, уплачиваемыми за определенное количество труда определенного качества. Если человек не может продать свой труд по той цене, которую он хотел бы получить, он должен понизить запрашиваемую цену – в противном случае он останется безработным. Если правительство или профсоюзы фиксируют ставки зарплаты выше того уровня, который установился бы на рынке, свободном от вмешательства, и если они силой принуждают к выполнению принятых ими законов о минимальной заработной плате, тогда часть тех, кто хотел бы найти работу, останутся безработными. Такая институциональная безработица есть неизбежный результат методов, которыми действуют сегодня правительства, провозгласившие себя прогрессивными. В этом состоит реальный результат применения тех мер, которые лицемерно провозглашаются мерами, направленными на защиту человека труда.
Существует лишь один действенный метод, ведущий к росту реальных ставок заработной платы и улучшению жизненных условий лиц, живущих на заработную плату: рост капиталовооруженности, т. е. увеличение инвестированного капитала в расчете на одного занятого. Это то, что создается капитализмом, действующим в режиме laissez faire, если его развитию не препятствуют правительства и профсоюзы.
Нам совершенно ни к чему пускаться в изыскания, чтобы ответить на вопрос, знают ли об этом современные нам политики. В большинстве университетов студентов не принято информировать об этом. Книги, в которых излагается точка зрения, отличная от официальной, неохотно покупаются библиотеками и включаются в учебные программы. Осведомленные об этом издатели не решаются издавать такие книги. Таким образом, политики могут вполне искренне считать, что они обеспечивают «социальный выигрыш» для «простых людей» и что увеличение безработицы представляет собой порок, внутренне присущий капитализму и никоим образом не связанный с той политикой, которой они так гордятся. Как бы там ни было, очевидно, что репутация и престиж тех, кто сегодня руководит странами, не принадлежащими к советскому блоку, вместе с их союзниками из числа экспертов и журналистов, настолько тесно связаны с прогрессистской доктриной, что они вынуждены держаться за нее изо всех сил. Если они не хотят отказываться от своих политических амбиций, они должны упорно отрицать тот факт, что их собственная политика делает массовую безработицу постоянным явлением, и стараться возложить на капитализм ответственность за нежелательные последствия своих собственных действий.
Наиболее характерная черта доктрины полной занятости состоит в том, что она не снабжает нас указанием на способ, посредством которого ставки зарплаты устанавливаются на рынке. Для «прогрессистов» обсуждение высоты заработной платы является табу. Когда они обсуждают безработицу, они не говорят о ставках заработной платы. Они понимают дело так, что ставки заработной платы никак не связаны с безработицей и не должны упоминаться в связи с ней.
Если где-то имеется безработица, говорят нам сторонники прогрессистской доктрины, то правительство должно увеличивать количество денег в обращении до достижения полной занятости. Будет серьезной ошибкой, предупреждают они, называть увеличение денег в обращении, имеющее место в данных условиях, инфляцией. Это просто «политика полной занятости».
Мы, пожалуй, воздержимся от выражения неодобрения по поводу этих смешных терминологических трюков. Главное состоит в том, что каждое увеличение количества денег в обращении порождает тенденцию роста цен и зарплат. Если в отличие от товарных цен ставки заработной платы не растут или их рост происходит с запаздыванием относительно роста товарных цен, количество тех, кто не может устроиться на работу из-за слишком высоких ставок заработной платы, уменьшится. Это уменьшение будет иметь место именно потому, что такое соотношение между ростом товарных цен и зарплаты означает падение ставок заработной платы в реальном выражении. Но для достижения этого результата совсем не обязательно прибегать к увеличению количества денег в обращении. Снижение минимального уровня ставок зарплаты, навязанного правительством и давлением профсоюзов, будет иметь те же последствия, но без всех тех отрицательных эффектов, которые по рождает инфляция.
Вспомним, что в 1930-е годы в некоторых странах возвращение к политике инфляции не сопровождалось немедленным ростом ставок заработной платы, зафиксированных правительствами и профсоюзами, что было равносильно падению ставок реальной заработной платы, в свою очередь обернувшему снижением безработицы. Но это оказалось лишь временным явлением. Уже тогда, когда в 1936 г. лорд Кейнс провозгла сил, что действия работодателей по пересмотру в сторону понижения ставок заработной платы коллективных договоров натолкнутся на гораздо более сильное сопротивление, чем постепенное и «автоматическое» понижение зарплаты вследствие роста ценt, он отставал от хода событий, который опроверг его построения. Массы уже начали понимать, в чем состоит фокус с инфляцией. Проблемы покупательной способности и индексов [инфляции] заняли важное место в ходе переговоров профсоюзов о ставках зарплаты при заключении новых коллективных договоров. Аргументы и положения в пользу инфляции, выдвигаемые с использованием доктрины полной занятости, устарели в тот самый момент, когда Кейнс и его последователи провозгласили их в качестве фундаментальных принципов прогрессивной экономической политики.
Все экономико-теоретические доводы в пользу инфляции несостоятельны. Ложность соответствующих построений неопровержимо доказана давным-давно.
В пользу инфляции существует, однако, политическая аргументация, которая заслуживает специального анализа. Эта аргументация до вольно редко встречается в книгах, статьях и речах политиков. Она не выставляется на всеобщее обозрение такого рода, но идея, лежащая в ее основе, играет важную роль в системе взглядов политиков и историков. Сторонники этой аргументации полностью поддерживают концепцию твердых денег. Они не совершают тех ошибок, которые характерны для
См.: Keynes. The General Theory of Employment, Interest and Money. London, 1936. Р. 264.
инфляционистских шарлатанов. Они отдают себе отчет в том, что политика инфляции разрушает самое себя, неизбежно приводит к экономическим потрясениям и что все ее якобы благотворные последствия даже с точки зрения тех, кто ее проводит, являются более нежелательными, чем те недуги, которые они намерены излечить с помощью инфляции. Будучи убежденными во всем вышеизложенном, они тем не менее полагают, что бывают ситуации настолько опасные, что они императивно требуют или по крайней мере оправдывают обращение к инфляционной политике. Стране, говорят они, могут угрожать бедствия, несопоставимо более разрушительные, чем последствия инфляции. Если ценой временного отказа от политики твердых денег можно избежать полного уничтожения свободы страны и ее культуры, то против соответствующих действий нельзя выдвинуть никаких разумных возражений. Мы просто-напросто выбираем меньшее зло.
Чтобы дать правильную оценку значимости этой апелляции к опасностям и бедствиям, необходимо осознать, что инфляция ничего не добавляет к мощи страны и ее способности к сопротивлению – ни к ее материальным ресурсам, ни к ее моральной или духовной силе. Есть инфляция или нет – в любом случае материальные ресурсы, необходимые вооруженным силам, должны быть изысканы путем ограничения потребления до минимального уровня жизненно необходимых благ, интенсификации производства и увеличения на этой основе выпуска продукции, а также путем проедания капитала, накопленного до войны. Все это можно сделать, если большинство граждан страны исполнены твердой решимости сопротивляться изо всех сил и готовы приносить эти жертвы во имя сохранения своей независимости и культуры. Тогда для достижения этих целей законодательные органы смогут использовать налогообложение. Они произведут то, что называется экономической мобилизацией, перейдя к экономике военного времени, без вмешательства в денежную систему. Великим опасностям можно противостоять и не прибегая к инфляции.
Однако ситуация, из которой исходят те, кто оправдывает инфляцию военного времени, является совершенно иной. Ее характерная черта состоит в наличии неразрешимого антагонизма между тем, что считает правильным правительство, и мнением большинства народа. Правительство, поддержанное в данном вопросе меньшинством, считает, что наличествует некая грозная опасность, вызывающая необходимость резкого увеличения государственных расходов и соответствующее затягивание поясов в частных домохозяйствах. Однако большинство народа с этим не согласно. Оно не считает обстановку такой грозной, какой ее изображает правительство, или полагает, что защита соответствующих ценностей не стоит тех жертв, которые необходимо будет принести. Нет никакой необходимости поднимать вопрос о том, кто же прав – правительство или большинство народа. Возможно, право правительство. Мы, однако, анализируем не содержание конфликта, а методы, избираемые правителями для его разрешения. Они отвергают демократический способ, убеждения большинства. Они узурпируют власть и присваивают себе моральное право игнорировать волю людей. Они стремятся заручиться лояльностью народа, вводя его в заблуждение относительно издержек, связанных с предлагаемыми ими мерами. При сохранении видимости соблюдения конституционных процедур и принципов представительного правления они ведут себя не как избранные должностные лица, а как опекуны народа. Избранный глава государства более не воспринимает себя как лицо, уполномоченное народом, – он превращается в фюрера. Опасность, порождаемая инфляцией, состоит в следующем: весь на род или его большинство не готовы нести издержки политики, проводимой их правителями. Они поддерживают ее только в той мере, в ка кой они полагают, что ее проведение не влечет за собой никаких тягот. Так, люди голосуют только за такие налоги, относительно которых они полагают, что их будут платить другие, а именно богачи – потому что люди думают, что такие налоги не уменьшают их материального благополучия. Реакция правительств на такое умонастроение в стране, по крайней мере иногда, определяется искренним желанием наилучшим образом служить тому, что правительство считает истинными интересами народа. Однако если правительство, руководствуясь этим мотивом, прибегает к инфляции, оно использует способы, противоречащие природе народного представительства, хотя формально при этом могут быть соблюдены все требования буквы закона. Правительство, проводящее политику инфляции, пользуется невежеством масс и обманывает избирателей, вместо того чтобы убеждать их.
Далеко не случаен тот факт, что в наше время инфляция стала обще принятым методом проведения денежной политики. Инфляция – это фискальный подарок для этатистских и деспотических правительств. Она представляет собой важнейший элемент сложной системы институтов и действий, постепенно ведущих к тоталитаризму.
Свобода Запада не сможет удержать своих позиций перед лицом бешеного натиска рабского Востока, если люди не осознают, что именно поставлено на карту, и не будут готовы к величайшим жертвам во имя идеалов своей цивилизации. Прибегнув к инфляции, правительство может обеспечить себя таким объемом денежных средств, который оно ни когда не смогло бы получить от налогообложения и от заимствований, которые оно могло бы сделать из сбережений граждан, поскольку этому воспротивится народ и его выборные представители. Тратя вновь созданные декретные деньги, правительство будет в состоянии финансировать необходимые вооруженным силам закупки. Но страна, не готовая идти на материальные лишения, необходимые для победы, никогда не выкажет требуемой ментальной энергии. Успех в битве за свободу и цивилизацию гарантирует не наличие материальных ресурсов, но прежде всего дух, который вдохновляет тех, кто держит в руках оружие. Этот героический дух не покупается инфляцией.
Главной чертой, характерной для всех разновидностей золотого стандарта и всех золотодевизных стандартов, существовавших к началу Первой мировой войны, является наличие золотого паритета национальной денежной единицы, точное числовое значение которого было фиксировано законом, принятым и опубликованным надлежащим образом. Все понимали, что этот паритет не изменится никогда. В соответствии с законом о паритете единица национальной системы денежного обращения фактически была определенным количеством золотого металла. Не важно, обладали банкноты статусом узаконенного средства платежа или нет, это не влекло за собой никаких последствий. Они обладали статусом обмениваемости на золото, и центральные банки действительно погашали их золотом – в полной мере и по первому требованию.
В ту эпоху различие между стандартом, который позже получил название ортодоксального, или классического, и золотодевизным стандартом имело не качественный, а количественный характер. В рамках классического золотого стандарта в составе остатков наличности отдельных граждан и фирм присутствовали золотые монеты, которые использовались – наряду с банкнотами, чеками и разменной монетой – в повседневных коммерческих сделках. В рамках золотодевизного стандарта золото не использовалось в сделках на внутреннем рынке. Но центральный банк продавал золотые слитки и иностранную валюту за отечественную валюту по курсу, который не превышал установленный законом паритет больше чем на величину [технической] надбавки, которая сложилась бы в операциях с золотом при классическом золотом стандарте. Тем самым страны, придерживавшиеся золотодевизного стандарта, были интегрированы в систему международного золотого стандарта не в меньшей мере, чем страны, придерживавшиеся классического золотого стандарта.
Гибкий стандарт, получивший развитие в период между Первой и Второй мировыми войнами, ведет свое происхождение от золотодевизного стандарта. Его главные черты сводятся к следующему:
1) золотой паритет национальной денежной единицы зафиксирован не законом, а всего лишь актом правительственного агентства, уполномоченного проводить денежную политику;
2) этот паритет подвержен резким изменениям, осуществляемым без заблаговременного уведомления публики. Он является гибким. Однако эта гибкость на практике всегда используется для понижения ценности внутренней валюты – как против золота, так и против тех иностранных валют, которые не падают относительно золота. Если единовременные скачки вниз паритета имеют заметный масштаб, их называют девальвацией. В том случае, если понижательная тенденция реализуется лишь постепенно, принято говорить о слабости национальной валюты;
3) единственным способом, позволяющим предотвратить падение меновой ценности такой валюты ниже выбранного паритета, является безусловное погашение любого предъявленного количества [соответствующих банкнот]. Однако само звучание термина «погашение» порождает в сознании самопровозглашенных «неортодоксальных» государственных деятелей неприятные коннотации. Оно напоминает им о прошлом, когда держатель банкноты обладал законным правом на ее погашение по номиналу. Современные бюрократы предпочитают пользоваться термином «поддержание, или привязка [курса]» (pegging). На самом деле в данном аспекте и поддержание курса, и погашение означают одно и то же. Оба слова предполагают, что рассматриваемая валюта защищена от падения ниже определенного уровня тем фактом, что агентство, отвечающее за погашение или за поддержание валюты, купит по данной цене любые ее объемы, предложенные держателями к продаже.
Разумеется, эта точка (соответствующая паритету) в системе гибкого стандарта не является фиксированной законодательно, и агентство сво бодно в том, чтобы отказаться покупать тот объем, который был предложен по данной цене. После этого цена иностранной валюты начинает расти выше данного паритета. Если правительство не собирается принимать стандарт со свободно колеблющейся валютой, привязка вскоре будет подтверждена, но на более низком уровне, т. е. цена иностранной валюты в единицах внутренней валюты теперь станет выше. Иногда такое событие называют увеличением цены золота;
4) в одних странах проведение операций по поддержанию курса валюты возложено на центральный банк, в других – на специальное агентство, называемое «счет стабилизации валютного курса» (foreign exchange equalization account) или каким-то сходным названием1.
Если государство при выпуске дополнительных количеств кредитных или декретных денег соблюдает ограничения и если общественное мнение полагает, что инфляционистская политика будет вскоре полностью
О причинах, ведущих к учреждению счетов стабилизации валютного курса, см.: Mises. Human Action. New Haven, Yale University Press, 1949. Р. 458-459. [См. наст. изд., с. 634-635.]
прекращена, то инфляционная система денежного обращения может успешно просуществовать в течение ряда лет. Страна ощутит на себе все последствия обращения валюты, единица которой постоянно колеблется по своей ценности относительно международного золотого стандарта. Принимая во внимание эти последствия, система с постоянно колеблющейся валютой может быть названа плохой валютой. Однако эта система денежного обращения может существовать в течение более или менее продолжительного времени и не обязательно приводит к неотвратимому коллапсу.
Характерной чертой свободно колеблющейся валюты является тот факт, что держатель любого ее количества не имеет никаких требований к казначейству, [центральному] банку или какому бы то ни было иному агентству. Погашения не существует ни де-юре, ни де-факто. Бу мажки являются не денежными заместителями, а деньгами в собственном смысле слова.
Иногда случалось так, в частности в 1920-е годы, во время периода высокой инфляции в европейских странах, что правительство, на пуганное быстрым падением цены на внутреннюю валюту, выраженной в золоте или иностранной валюте, старалось противодействовать этому падению, продавая на рынке за внутреннюю валюту некоторое количество золота и иностранной валюты. Это было довольно бессмысленной операцией. Намного проще и намного эффективнее было бы, если бы правительство вообще не эмитировало те количества внутренней валюты, которые оно позже выкупало на рынке обратно. Эти действия не могли изменить ход событий. Единственная причина, по которой их следует упомянуть, состоит в том, что правительства часто называли указанную практику «поддержанием валюты», «при вязкой валюты».
Сегодня замечательным примером свободно колеблющейся валюты служит доллар США, доллар Нового курса. Он не погашается ни золотом, ни какой-либо иностранной валютой. Денежная администрация США привержена инфляционистской политике, все больше и больше увеличивая количество банкнот в обращении и объем банковских депозитов, против которых можно выписывать чеки. Если бы Министерству финансов США было разрешено действовать так, как это рекомендуют его советники, доллар давным-давно последовал бы той же дорогой, которой пошла германская марка в 1923 г. Однако ожесточенные протесты со стороны немногочисленных экономистов дошли до публики и заставили Министерство финансов придерживаться известных ограничений. Темпы инфляции замедлились. Одна ко [в долгосрочном плане] перспективы доллара ненадежны и зависят от превратностей непрекращающейся борьбы между и немногочисленным меньшинством американских экономистов, с одной стороны, и массой невежественных демагогов и их «неортодоксальных» союзников – с другой.
Иллюзорный стандарт основан на ложной концепции. Государство из дает указ, которым устанавливается паритет между внутренней валю той и золотом или иностранной валютой. Государство полностью отдает себе отчет в том, что курсовые соотношения, установившиеся на рынке, будут ниже, чем тот иллюзорный паритет, который оно имело счастье установить своим распоряжением. Оно отдает себе отчет в том, что для того, чтобы иллюзорный паритет стал паритетом фактическим, не было предпринято никаких шагов. Оно знает, что погашаемости не существует. Но государство настаивает на своей выдумке и запрещает все сделки [с иностранной валютой], заключаемые по курсу, отличающемуся от государственного фиктивного курса. Все, кто продает или покупает полюбому иному курсу, виновны в совершении преступления и подлежат суровому наказанию.
Последовательное принуждение к выполнению такого указа приводит к полному прекращению всех денежных сделок с иностранной валютой в данной стране. Поэтому государство делает следующий шаг в том же направлении. Оно экспроприирует всю иностранную валюту, принадлежащую гражданам этого государства, и компенсирует потери от экспроприации тем, что уплачивает гражданам такое количество внутренней валюты, которое, согласно вышеупомянутому указу, является эквивалентом остатков конфискованной иностранной валюты. Эти конфискационные мероприятия обеспечивают государству монополию на совершение операций с иностранной валютой внутри данной страны. Оно становится теперь единственным продавцом иностранной валюты в стране. Согласно своему собственному указу, государство должно про давать иностранную валюту по официальному курсу.
На рынке, не испытывающем искажающего влияния государства, складывается тенденция, в рамках которой формируется и поддер живается такой обменный курс между внутренней (А) и иностранной валютой (В), при котором безразлично, покупаются и продаются товары за А или за В. До тех пор, пока можно получать прибыль, поку пая какой-нибудь товар за В и продавая его за А, будет существовать специфический спрос на валюту В, обязанный своим происхожде нием торговцам, продающим какие-то количества валюты А. Этот специфический спрос исчезнет только тогда, когда нельзя будет из влечь никакой прибыли из несовпадения цен на один и тот же товар, выраженных в единицах каждой из этих двух валют. Рыночный курс поддерживается тем обстоятельством, что ни для кого больше не является выгодным платить за иностранную валюту более высокую цену. Покупка А за В или В за А по цене (выраженной в первом случае в валюте В, а во втором – в валюте А), превышающей рыночную, не даст никакой прибыли, связанной именно с этой операцией. При этой цене арбитражные операции начнут останавливаться. Именно этот процесс описывает теория паритета покупательной способности иностранной валюты.
Политика, получившая претенциозное название валютного кон троля, в своих попытках противодействовать действию принципа па ритета покупательной способности обречена на бесславный провал. Конфискация иностранной валюты с уплатой компенсации по курсу ниже рыночного эквивалентна введению экспортной пошлины. Это приводит к снижению экспорта, уменьшая тем самым количество иностранной валюты, могущей оказаться в распоряжении государства. С другой стороны, продажа иностранной валюты по курсу ниже рыночного эквивалентна субсидированию импорта и тем самым увеличению спроса на иностранную валюту. Иллюзорный стандарт и его главный инструмент – валютный контроль приводят к ситуации, которую называют (совершенно неадекватным образом) «нехваткой иностранной валюты».
«Нехватка» является сущностным свойством любого экономического блага. Блага, не являющиеся дефицитными по отношению к спросу на них, представляют собой не экономические, а свободные блага. Челове ческая деятельность не принимает их во внимание, экономическая теория не имеет с ними дела. За такого рода свободные блага не уплачивают никаких цен, в обмен на них нельзя получить ничего. Констатировать то обстоятельство, что золота или долларов не хватает, означает сформу лировать трюизм.
Состояние дел, которое пытается описать тот, кто толкует о не хватке долларов, состоит в следующем. При фиктивном паритете, произвольно установленном государством, которое бросило всю мощь своего аппарата принуждения на то, чтобы заставить людей считать его настоящим, спрос на доллары превышает их предложение, т. е. количество, предлагаемое к продаже. Таковы неизбежные последствия любых попыток, предпринимаемых правительством или иным государственным агентством, принудить максимальную цену остаться на уровне ниже того, на котором она установилась бы на ничем не ограниченном рынке.
Руританцы хотели бы потреблять больше импортных товаров, чем они могут себе позволить, направляя на их закупку выручку от экспорта руританских товаров. Искусственной и нелепой выглядит попытка представить эту ситуацию таким образом, что руританцы страдают отдефицита иностранной валюты. Их положение есть следствие того факта, что они не производят большего количества товаров приемлемой цены и качества – как для экспорта, так и для внутреннего потребления. Если на свободном рынке за доллар можно купить 100 руританских ру ров, а государство зафиксирует курс на искусственном уровне 50 руров и начнет принуждать использовать именно его посредством мер валют ного контроля, ситуация станет еще хуже. Руританский экспорт упадет, а спрос на иностранную валюту вырастет.
Разумеется, правительство Руритании обратится тогда к уже разра ботанным мерам «улучшения платежного баланса». Однако, как бы оно ни старалось, «нехватка» долларов не исчезнет.
Сегодня валютный контроль представляет собой прежде всего механизм фактической экспроприации иностранных инвестиций. Он раз рушил международный рынок капитала и мировой денежный рынок. Он является главным инструментом политики, имеющей своей целью прекращение всякого импорта и поэтому приводящей к экономической изоляции стран друг от друга. Таким образом, валютный контроль представляет собой один из наиболее значимых факторов упадка западной цивилизации. Детально этот процесс должны будут изучить будущие историки, В контексте оценки фактически проводимой в наши дни денежной политики достаточно указать на ее полную бесплодность,
'!'.: )'\ ·•Т•. i·
, . J '
Во всех без исключения странах нынешнее состояние дел в денежной сфере оценивают как совершенно неудовлетворительное. Не менее единодушно общественное мнение в том, что перемены в этой сфере считаются чрезвычайно желательными. Вместе с тем повсюду наблюда ется значительное разнообразие мнений – как по поводу содержания реформ, считающихся необходимыми, так и по поводу целей, которые должны быть при этом поставлены. Часто можно услышать довольно путаные рассуждения о стабильности покупательной способности денежной единицы и о том, что желательно иметь такой денежный стандарт, который не должен быть ни инфляционным, ни дефляционным. Неопределенность используемых терминов маскирует тот факт, что люди все еще привержены ложным и внутренне противоречивым док тринам, использование которых уже само по себе ответственно за нынешний хаос в денежной сфере. ·•q:
Разрушение порядка в денежной сфере стало результатом сознательных действий, предпринимавшихся правительствами некоторых государств. Инструментами, использовавшимися в процессе дезорганизации и разрушения монетарных институтов, были центральные банки, контролируемые правительствами (в Соединенных Штатах – контролируемая федеральной администрацией Федеральная резервная система). До сих пор все без исключения программы реформирования системы денежного обращения наделяют государство неограниченными полномочиями в этой сфере и полны фантастических проектов создания грандиозных супербанков, наделенных небывалыми сверхпривилегиями. Даже очевидная бессмысленность идеи Международного валютного фонда не позволила ее авторам отказаться от того, чтобы предаться пустым мечтам о мировом банке, который наводняет страждущее человечество потоками дешевого кредита.
Бессмысленность всех этих планов и программ отнюдь не случайна. Она является логическим следствием той социальной философии, которой придерживаются их авторы.
Деньги представляют собой средство обращения, используемое сообща. Они являются рыночным феноменом. Сферой, в которой они действуют, являются коммерческие сделки, осуществляемые индивидами и их группами в рамках общественного устройства, базирующегося на частной собственности на средства производства и разделении труда. Этот способ экономической организации, называемый рыночной экономикой, или капитализмом, сегодня единогласно осуждается правительствами и политическими партиями. В образовательных учреждениях – от университетов до детских садов, – в прессе, на радио, в драматических театрах и игровом кино, а также в издательствах почти всецело доминируют люди, по мнению которых капитализм является самым жутким из всех зол. Цель предлагаемых ими мер экономической политики – заменить декларируемый хаос рыночной экономики тем, что они называют «планированием». Этот термин означает, разумеется, централизованное планирование, осуществляемое властями и проводи мое в жизнь средствами полицейского принуждения. Такое планирование предполагает уничтожение права каждого гражданина планировать свою собственную жизнь. Оно превращает отдельных граждан в заложников схем верховного комитета по планированию, безотносительно к тому, называется он Политбюро, Имперское министерство народного хозяйства или как-то иначе. Система планирования экономики ничем не отличается от систем, которые Маркс пропагандировал под названиями
«социализм» и «коммунизм». Такая система передает контроль над всей производственной деятельностью в руки правительства, полностью устраняя таким образом рынок. Там где нет рынка, нет также и денег.
Несмотря на то что преобладающие сегодня тенденции в экономической политике ведут к социализму, Соединенные Штаты и некоторые другие страны все еще сохраняют характерные свойства рыночной экономики. Сегодня сторонники государственного контроля над бизнесом еще не достигли успеха в преследовании своей конечной цели.
В программе « Честная сделка»1 имеется требование обязать правительство решать, какие цены, ставки заработной платы и рентабельность являются справедливыми, а какие нет, и затем принуждать к соблюдению соответствующих параметров с помощью полиции и судов. Сторонники этой программы настаивают также на том, чтобы правительство включило в состав своих функций удержание процентной ставки на справедливом уровне посредством кредитной экспансии. Наконец, в программе утверждается необходимость определения в качестве цели системы налогообложения полного уравнивания доходов и богатства. Полное удовлетворение уже только либо первого, либо последнего пункта этой программы, означает установление социализма. Но в этой стране дела еще не зашли так далеко. Сопротивление сторонников эко-
Fair Deal – c 1948 г. так стали называть впервые выдвинутую в 1945 г. программу президента Трумена, 21 пункт которой в совокупности предусматривал юридическое закрепление существовавших и создание новых институтов вмешательства государства {прежде всего федерального правительства) в экономику и частную жизнь. Эта программа демократической партии, обрастая все новыми и новыми положениями, никогда не была принята, но некоторые ее фрагменты позже были реализованы другими президентами-демократами. В частности, в программе Fair Deal фигурировала реформа здравоохранения, осуществленная позже при президенте Л. Джонсоне (1963-1968). – Прим. науч. ред.
номической свободы еще не сломлено до конца. Здесь еще существует оппозиция, которая мешает установить постоянный контроль над все ми ценами и всеми ставками заработной платы и устроить тотальную конфискацию всех доходов, превышающих уровень, провозглашенный справедливым теми, у кого они ниже. По эту сторону «железного зана веса» исход битвы между друзьями и врагами тоталитарного всеохват ного планирования еще не ясен.
В ходе этого великого конфликта сторонники государственного кон троля не могут не позвать на подмогу инфляцию. Инфляция нужна им, так как она позволяет финансировать их безудержные расходы и ще дрой рукой субсидировать избирателей, покупая их лояльность. Рост цен, это неприятное, но неизбежное следствие инфляции, предоставляет им удобный повод установить регулирование цен, позволяя таким образом шаг за шагом реализовать схему тотального планирования. Они обращаются с иллюзорной прибылью, образующейся вследствие фаль сификации экономического учета в период инфляции, как с прибы лью реальной: облагая налогом то, чему они дают ошибочное название
«сверхприбыль», они конфискуют часть инвестированного капитала. Способствуя распространению в обществе недовольства и протестных настроений, инфляция порождает условия, благоприятствующие опас ной пропаганде самозванных сторонников благосостояния и прогресса. Спектакль, вот уже два десятка лет идущий на политической сцене, поистине удивителен. Правительства без всякого стеснения прибегают к масштабной инфляции, а правительственные экономисты провоз глашают государственные расходы, порождающие дефицит бюджета и экспансионистскую денежную и кредитную политику, надежнейшим средством, позволяющим обеспечить процветание, неуклонный прогресс и рост экономики. Но те же самые правительства и их приверженцы об виняют бизнес в неизбежных последствиях инфляции. Превознося вы сокие цены и ставки зарплаты как панацею и восхваляя администрацию за то, что она «увеличивает национальный доход» (измеряемый, конечно же, в обесценивающейся валюте) до беспрецедентной величины, они обвиняют частных предпринимателей в том, что те в «поисках наживы» устанавливают «чудовищно завышенные» цены на свою продукцию. Целенаправленно ограничивая производство сельскохозяйственной продукции, для того чтобы обеспечить высокие цены, политики имеют наглость утверждать, будто капитализм порождает дефицит, и что, если бы не существовало вредительских махинаций большого бизнеса, все имели бы всё в изобилии. И миллионы избирателей глотают этот бред.
Необходимо отдавать себе отчет в том, что экономическая политика самопровозглашенных поборников прогресса не может обойтись без инфляции. Они не могут принять и никогда не примут политику стабильных денег. Они не в состоянии отказаться ни от расходов, возможных только при дефиците государственного бюджета, ни от своей антикапиталистической пропаганды, позволяющей им маскировать неизбежные последствия инфляции. Да, на словах они за то, чтобы скорее покончить с инфляцией. Но то, что они при этом имеют в виду, является не прекращением политики увеличения количества денег в обращении, а введением регулирования цен, т. е. тщетной попыткой избежать опасностей, являющихся неизбежным следствием их собственной политики.
Восстановление денежной системы, включая прекращение инфляции и возвращение к политике стабильных денег, не сводится к проблемам финансовой техники, которые можно решить без глубоких изменений общей экономической политики. Система здорового денежного обращения не может существовать в идеологической среде, в которой доминирует враждебность к сохранению экономической свободы. Зацикленные на идее разложения рыночной экономики, правящие партии, разумеется, не согласятся на такие реформы, которые лишают их наиболее грозного оружия – инфляции. Восстановление денежной системы предполагает полный и безусловный отказ от политики, претендующей на то, чтобы называться прогрессивной, которая в Соединенных Штатах получила название Нового курса и Честной сделки.
Здоровая денежная система сегодня означает то же самое, что она означала в XIX в., – золотой стандарт.
Достоинство золотого стандарта коренится в том факте, что он обеспечивает независимость покупательной способности денежной единицы от мероприятий, осуществляемых государством. ·Он вырывает из рук «экономических царей» их самое грозное оружие. Он делает невозможным для них развязывание инфляции. Вот почему золотой стандарт подвергается таким яростным нападкам со стороны всех тех, кто ожидает выгод от щедрот кажущегося бездонным государственного кошелька.
В первую очередь нужно добиться от правителей, чтобы они трати ли только то, что собрали в виде налогов, установленных надлежащим образом принятыми и обнародованными законами. Должно ли государство вообще прибегать к заимствованиям и если должно, то в какой ме ре, – эти вопросы не имеют значения в контексте монетарных проблем. Главным здесь является то, чтобы государство не было в состоянии увеличивать количество денег в обращении и количество денег в виде че ковых книжек, не полностью (т. е. не на 100%) покрытых деньгами, вне сенными публикой на депозитные счета. Для инфляции не должно быть оставлено никакой лазейки. Никакие чрезвычайные обстоятельства не должны быть поводом для возврата к инфляции. Инфляция не может обеспечить страны ни оружием, используемым для защиты независи мости, ни капитальными благами, необходимыми для реализации любо го проекта. Она не излечивает от неудовлетворительных условий. Она всего-навсего помогает правителям, политика которых привела к ката строфе, отвести обвинения от себя.
Одна из целей предлагаемой реформы состоит в том, чтобы подорвать и навсегда ликвидировать всеобщую убежденность в том, что государство и банки способны сделать страну и всех жителей богаче по мановению руки и без того, чтобы кто-либо стал беднее. Наивный наблюдатель видит лишь теобъекты, которые государство возвело на дополнительно созданные деньги. Он не понимает, что при этом не реализовались какие-то другие проекты – именно в силу того способа, которым государство изыскало средства для успеха своих собственных начинаний. Он не в состоянии понять, что инфляция не создает дополнительных благ, но лишь перераспределяет богатство и доход от одних групп на селения к другим. Наконец, он не видит косвенных и вторичных последствий инфляции: ошибочных инвестиций и проедания капитала.
Несмотря на активную пропаганду, которую ведут инфляционисты разного толка, число тех, кто понимает необходимость прекращения инфляции и отдает себе отчет в таком прекращении для роста народного благосостояния, все время растет. Кейнсианцы утрачивают престиж даже в университетах. Несколько лет назад правительства всех стран кичились тем, что для увеличения «национального дохода» они используют такие «неортодоксальные» методы экономической политики, как дефицит государственного бюджета и накачка экономики бюджетными деньгами. Сегодня они больше не хвастаются тем, что применяют эти методы, но при этом они продолжают использовать именно их. Время от времени они признают даже то, что сбалансированный бюджет и ста бильная денежная единица – это не так уж плохо. Шансы на изменение политики и возвращение к здоровой денежной системе по-прежнему невелики, но сегодня они безусловно выше, чем в любой другой период после 1914 г.
Большинство сторонников твердых денег не хотят идти дальше прекращения использования инфляции в фискальных целях. Они стремятся предотвратить любые государственные заимствования у банков, которые осуществляются посредством эмиссии банкнот или кредитования заемщика путем открытия ему чековых счетов. Но они настроены против ограничений, налагаемых на эти заимствования, ес лицелью последних является кредитование бизнеса. Реформа, которую они имеют в виду, по большому счету представляет собой возврат к ситуации, сложившейся до начала инфляции во время Первой мировой войны. Их концепция твердых денег – та же самая концепция, которая царила в XIX в., со всеми заблуждениями британской банковской школы. Они все еще держатся мертвой хваткой за ту самую схе му, которая привела к коллапсу банковской системы и системы денежного обращения в Европе и дискредитировала рыночную экономику, поскольку генерировала регулярно повторяющиеся периоды экономической депрессии.
Здесь нет необходимости добавлять что-либо новое к сказанному в трех предыдущих частях этой книги, а также в моей работе « Челове ческая деятельность». Если есть желание избежать повторения экономических кризисов, нужно избегать кредитной экспансии, порождающей бум, который неизбежно оборачивается резким экономическим спадом.
Даже если в порядке дискуссии не принимать во внимание эти вопросы, необходимо осознать, что сегодня больше не существует тех условий, из которых исходили сторонники банковской кредитной экс пансии XIX в.
Государственные деятели и авторы той эпохи считали государственные нужды главной и практически единственной угрозой для платеже способности привилегированного банка или коммерческих банков. Исто рический опыт многократно продемонстрировал, что государство может использовать и использует принуждение, с тем чтобы заставить банки кредитовать государственные расходы. Приостановка погашения банк нот и принятие декретов об узаконенном средстве платежа преврати ли «твердые» валюты многих стран в сомнительные бумажные деньги. Логический вывод, которые можно сформулировать по итогам анализа этих фактов, мог бы состоять в том, что необходимо раз и навсегда по кончить с привилегированными банками и распространить на все банки нормы общего права и положения обычных торговых кодексов, обязы вающих каждого исполнять договоры в точном соответствии с данным словом. Свободная банковская деятельность позволила бы миру обой тись без многих экономических кризисов и катастроф. Этому, однако, помешала трагическая ошибка банковской школы XIX в., полагавшей, что страну осчастливит понижение процентной ставки ниже того уровня, который она имела бы в случае рынка, свободного от вмешательства, и что кредитная экспансия представляет собой подходящее средство для достижения этой цели. Так сформировалась характерная двой ственность банковской политики. Центральный банк и частные банки не должны кредитовать правительство, но должны оставаться свободными – в определенных границах – для расширения кредитов бизнесу. Идея состояла в том, что таким образом функционирование центрального банка будет независимо от правительства.
Эта конструкция предполагает, что правительство и бизнес представляют собой две независимые сферы ведения дел. Правительство устанавливает и собирает налоги, но оно не вмешивается в ведение дел отдельными предприятиями. Если правительство вмешивается в бизнес центрального банка, его целью является получение займа для казны, а не принуждение центрального банка к тому, чтобы он выдавал больше кредитов бизнесу. Сделав банковские ссуды правительству незаконны ми, руководство [центрального] банка получает возможность привести практику кредитования в соответствие со спросом, предъявляемым только со стороны бизнеса.
Вне зависимости отдостоинств и недостатков, которые эта точка зрения имела в прежние времена1, очевидно, что сегодня от нее не осталось и следа. В наши дни главным мотивом инфляционистов является необходимость обеспечить так называемую полную занятость, а вовсе не предоставление министерству финансов возможности пополнять свои опустевшие сейфы из таких источников, которые не сводятся к банковским кредитам. Денежная политика считается – разумеется, ошибочно – инструментом поддержания ставок заработной платы на уровне, превышающем тот, который сложился бы на рынке труда, свободном от государственного вмешательства. Сегодняшняя кредитная экспан сия – прислужница профсоюзов. Семьдесят или сто лет назад правительства западных стран все как одно взяли бы сторону банков и рас строили бы этот заговор. Но в течение многих лет кредитная экспансия, осуществляемая с целью «создания рабочих мест» почти не получала отпора. На самом деле политика «создания рабочих мест» состоит в обеспечении предпринимателей деньгами, необходимыми им для выплат своим работникам по таким ставкам заработной платы, которые поддер живаемые правительствами профсоюзы принудили предпринимателей гарантировать своим работникам. Никто не обратил внимания на предо стерегающие голоса, когда Англия в 1931 г., а США в 1933 г. начали про водить политику, которую лорд Кейнс спустя несколько лет попытался оправдать в своей «Общей теории». Никто не оказал противодействия и тогда, когда Блюм в 1936 г. заставил французских работодателей принять так называемое Матиньонское соглашение и приказал Банку Франции без всяких условий выдать бизнесу ссуды, необходимые ему для удовлетворения требований профсоюзов2.
Фундаментальная ошибка этой концепции разбирается выше, см. гл. 19 на стоящей работы.
2 Матиньонское соглашение, The Matingon Agreement (англ.), Accords de Matingon (фр.)– подписанное 7 июня 1936 г. трехстороннее соглашение между конфедерацией союзов французских предпринимателей CGPF, профсоюзным объединением CGT и государством в лице коалиционного правительства Леона Блюма (название – по дворцу Hotel Matingon, в котором размещается резиденция премьер-министра). В соответствии с Матиньонским соглашением, которому предшествовала победа На родного фронта на выборах и серия всеобщих забастовок, последняя из которых началась за день до дня его подписания, сопровождавшихся насильственным захватом предприятий, все стачки объявлялись законными, ликвидировались все ограничения на создание профсоюзов, вводился запрет на увольнение лидеров заводских проф союзных организаций, избранных тайным голосованием, заработная плата для всех работников единовременно повышалась на 7-12%, а для отдельных категорий, прежде всего низкооплачиваемых, – в 2-3 раза, устанавливались обязательные еже годные оплачиваемые нанимателем 14-дневные отпуска; позже в развитие Матинь онских соглашений, которые левыми во Франции были названы «Великая Хартия труда», были приняты и другие поправки в трудовое законодательство. Соглашение выполнялось путем увеличения количества денег в обращении, и в феврале 1937 г. Блюм был вынужден девальвировать франк. – Прим. науч. ред.
Инфляция и кредитная экспансия представляют собой способ скрыть то фундаментальное обстоятельство, что миром правит природный закон редкости, в соответствии с которым количество материальных благ, пригодных для удовлетворения человеческих потребностей, ограниче но. Главной заботой частного капиталистического предприятия является максимально возможное уменьшение степени этой редкости, что в конечном счете воплощается в постепенном улучшении жизненного стандарта увеличивающегося населения. Историки подтвердят, что политика laissez faire и бескомпромиссный индивидуализм обернулись беспрецедентными успехами в деле обеспечения простого человека продовольствием, жилищем и многими другими благами. Однако каким бы впечатляющим ни было это улучшение условий жизни, всегда будут существовать жесткие пределы количества потребляемых благ, выйти за которые без уменьшения капитала, необходимого для продолжения, а тем более для расширения производства, невозможно.
Социальные реформаторы прошлого полагали, что все, что необходимо предпринять для улучшения материальных условий жизни бед нейших слоев общества, сводится к конфискации излишка благ у бо гатых и распределения конфискованного среди тех, кто имеет меньше. Ложность этой формулы (а она является ложной – несмотря на то что до сих пор служит идеологическим основанием современной системы налогообложения) больше не оспаривается ни одним разумным челове ком. Можно не подчеркивать тот факт, что такое распределение лишь в самой ничтожной степени увеличит доходы подавляющего большин ства населения. Главный аргумент состоит в том, что общий объем благ, произведенных в стране или даже во всем мире в течение определен ного периода времени, не является величиной, не зависящей от способа организации экономики. Угроза конфискации значительной или даже подавляющей части дохода, получаемого индивидом от его собственной деятельности, ослабляет усилия, направляемые им на создание своего богатства, что уменьшает национальный продукт [по сравнению с си туацией без конфискации. – Науч. ред.]. Марксисты когда-то любили предаваться фантазиям на тему грандиозного увеличения богатства, которое ожидалось ими от перехода к социалистическому способу производства. Истина, однако, состоит в том, что всякое посягательство на право собственности и всякое ограничение свободы предпринимательства снижает производительность труда. Одна из самых настоятельных забот всех партий, враждебных экономической свободе, состоит в том, чтобы утаить эту истину от избирателей. Множество разновидностей социализма и интервенционизма не были бы популярны в такой степени, в какой они популярны сегодня, если бы люди осознали, что меры, провозглашаемые способствующими социальному прогрессу, в действительности угнетают производство и ведут к проеданию капитала. Одна из услуг, которые инфляция оказывает так называемой прогрессивной политике, состоит в том, чтобы скрыть все это от публики. Именно инфляция является настоящим опиумом для народа, поставляемым ему антикапиталистически настроенными партиями и правительствами.
По сравнению с Соединенными Штатами или Швейцарией, Руритания представляет собой довольно бедную страну. Средний доход руританца меньше среднего дохода американца или швейцарца.
Когда-то в прошлом в Руритании действовал золотой стандарт. Однако государство выпустило отпечатанные в типографии маленькие кусочки бумаги и присвоило им статус узаконенного средства платежа, установив, что один бумажный рур равен одному золотому руру. Всех резидентов Руритании обязали принимать любое количество бумажных руров в качестве эквивалента того же номинального количества золотых руров. Только государство не подчинялось этому правилу, установленному им самим. Оно не обменивало бумажные руры на золотые один к одному. Поскольку оно увеличивало количество бумажных руров, это привело к эффектам, описываемым законом Грешэма. Золотые руры исчезли из обращения. Они были либо тезаврированы руританцами, ли бо проданы за рубеж.
Почти все страны на земле проводили ту же политику, что и власти Руритании. Однако темпы инфляционного увеличения количества их национальных декретных денег были различными. Осуществляя эмиссию дополнительных количеств денег, некоторые страны были более умеренными, некоторые менее. Результатом этого явился тот факт, что обменные курсы между различными национальными валютами, существующими в форме неразменных декретных денег, более не соответствовали обменным курсам, сложившимся до того, как эти страны вышли из золотого стандарта. В те далекие дни 5 золотых руров равня лись одному золотому доллару. Хотя сегодня доллар более не является эквивалентом определенного веса золота, которое он представлял при золотом стандарте, т. е. до 1933 г., для того чтобы купить один из этих обесценившихся долларов, необходимо отдать 100 бумажных руров. Со всем недавно один доллар можно было купить за 80 бумажных руров. Если сегодняшние темпы инфляции в США и в Руритании не изменят ся, бумажный рур будет продолжать падать относительно доллара.
Руританскому правительству хорошо известно, что все что оно должно делать для предотвращения дальнейшего падения бумажного рура против доллара, это снизить темпы финансирования дефицита [государственного бюджета] посредством продолжающейся инфляции. В действительности, чтобы поддерживать стабильный обменный курс к доллару, оно не обязано даже совсем прекращать инфляцию. Оно должно лишь уменьшить ее темпы до тех, что характерны для американской инфляции. Однако, говорят государственные чиновники, для Руритании это невозможно, поскольку, будучи бедной страной, она не может сбалансировать свой бюджет при темпах инфляции, меньших, чем сейчас. Ведь такое снижение темпов инфляции приведет к необходимости уничтожить некоторые результаты социального прогрес са и вернуться к условиям «социальной отсталости», характерной для США. Государство национализировало железные дороги, телеграфные линии, телефонные компании, оно занимается производством, управляя множеством заводов, шахт и производств в других отраслях как нацио нальными предприятиями. Каждый год состояние дел, складывающее ся почти на всех государственных предприятиях, порождает дефицит, который необходимо покрывать налогами, собираемыми с уменьшающейся базы в лице компаний и бизнесов, которые еще не подверглись национализации или муниципализации. Частный бизнес представляет собой источник доходов казны. Национализированные производства представляют собой важнейшее направление государственных расхо дов. Но этих средств Руритании не хватит, если она перестанет увеличивать их, прибегая к инфляции все в большей и большей мере.
С точки зрения техники денежной политики стабилизация курса обмена национальной валюты на валюты других стран, менее подверженные инфляции, или на золото, является довольно простым делом. Предварительным шагом является отказ от всякого дальнейшего увеличения количества внутренней валюты. Вначале это остановит дальнейший рост цены золота и курсов иностранных валют. После некоторого периода колебаний сформируется более или менее стабильный обменный курс, уровень которого будет зависеть от паритета покупательной способности. При этом курсе больше не будет существовать разницы, за ка кую валюту, А или В, покупать или продавать товары.
Но эта стабильность не может длиться вечно. В то врем. я как за рубе жом продолжает увеличиваться добыча золота или эмиссия долларов, Руритания теперь имеет валюту, количество которой жестко ограничено. В этих условиях больше невозможно поддерживать точное соответствие между динамикой товарных цен на рынках Руритании и за рубежом. Если цены в золоте или долларах растут, то рост цен в рурах будет отставать от этого роста или цены в рурах будут даже падать. Это означает, что паритет покупательной способности меняете. я. Появится тенденция к росту цены рура в золоте или долларах. Когда этот тренд станет заметным, наступит подходящий момент для завершения реформы. Сложившийся к этому моменту рыночный обменный курс нужно объявить новым законным паритетом покупательной способности между руром и золотом или долларом. С этого момента фундаментальным принципом новой денежной системы должна стать неограниченная прямая и обратная конвертируемость каждой бумажной банкноты в рурах в доллар и золото.
Таким образом, реформа состоит из двух мероприятий. Во-первых, посредством возведения непреодолимого препятствия на пути дальнейшего увеличения количества внутренней валюты должна быть остановлена инфляция. Во-вторых, нужно предотвратить относительную дефляцию внутренней валюты против иностранных валют, которую породит, после некоторого периода времени, первая мера (поскольку предложение иностранной валюты не подвержено таким же жестким ограничениям, как предложение внутренней валюты). Как только будет осуществлен второй шаг реформы, любое количество руров без задержки может быть обменено на золото или доллары, а любое количество золота или долларов можно будет обменять на руры. Агентство, безотносительно к его названию, которое в соответствии с законодательством о [денежной] реформе уполномочено производить вышеописанные обмены, в силу технических причин нуждается в определенном небольшом количестве резервов золота и долларов. Однако его главной заботой – по крайней мере на начальной стадии его функционирования – является обеспечение наличия достаточного количества руров, необходимых для обменов на золото или иностранную валюту. Для того чтобы агентство могло выполнить эту задачу, ему должно быть дано право эмитировать дополнительное количество руров – против полно го, т. е. 100-процентного покрытия золотом или иностранной валютой, купленных у публики.
Политически мудрым будет не обременять указанное агентство ни какими другими обязанностями и не делать его ответственным ни за что другое, кроме того, что сводится к покупке и продаже золота и иностранной валюты по официальному паритету. Его задачей является сделать этот официальный паритет фактическим реальным рыночным курсом (effective real market rate), предохраняя рур – посредством его безусловного погашения – от падения его рыночной цены ниже его офи циального паритета, и – посредством неограниченной покупки золота или иностранной валюты -от роста цены рура выше официального паритета.
В самом начале его операций этому агентству, как уже было сказа но, нужно иметь определенный резерв золота и иностранной валюты. Этот резерв может быть получен им в виде ссуды от правительства или центрального банка, на которую не начисляются проценты и которая не подлежит возвращению. Кроме этой начальной ссуды, между правительством и банком или институтом, зависящим от правительства, с одной стороны, и данным агентством – с другой, не должно быть ни каких сделок1. Совокупное количество руров, эмитированное к началу нового денежного режима, не должно увеличиваться никакими операциями, осуществляемыми от имени правительства, – только агентство может свободно эмитировать новые руры, будучи жестко связанным при этом правилом, согласно которому каждый из вновь выпущенных руров должен быть на 100% покрыт золотом или иностранной валютой, уплаченной публикой в обмен на руры.
1 О единственном исключении из этого правила см. следующий абзац.
Государственный монетный двор может продолжать чекан монеты и выпускать столько частично обеспеченной или разменной монеты, сколько, как ему кажется, требует публика. Для предотвращения злоупотреблений со стороны государства, сводящихся в использовании его монополии на чекан для того, чтобы пуститься в инфляционные авантюры и наводнить рынок огромным количеством таких жетонов под предлогом удовлетворения спроса людей на «разменную монету», совершенно необходимо принять два законоположения. Этим частично обеспеченным деньгами монеты статус узаконенного средства платежа должен быть ограничен в части всех платежей в адрес всех получателей кроме государства. Только в отношении платежей государству эти монеты должны обладать статусом неограниченного средства платежа. Более того, государство должно погашать любое количество предъявленных монет без отсрочек и издержек, возлагаемых на плательщика, будь это частное лицо, коммерческая фирма, инкорпорированная компания или государственный орган. Статус неограниченного средства платежа должен быть установлен в отношении всех банкнот начиная с банкноты в 1 рур и выше, выпущенных дореформы, а те банкноты, которые будут эмитированы после начала реформы, должны иметь пол ное покрытие золотом или иностранной валютой.
Помимо обмена частично обеспеченных монет на обладающие статусом узаконенного средства платежа руры, агентство должно осуществлять сделки только и исключительно с публикой, но ни в коем случае не с государством и его органами, ни даже с институтами, зависящими от государства, ни, в частности, с центральным банком. Агентство обслуживает публику и осуществляет сделки только с той его частью, которая пожелает воспользоваться его услугами. Но это агентство не должно иметь никаких привилегий. У него не должно быть монополии на сделки с золотом и иностранной валютой. Рынок должен оставаться полностью свободным от всякого вмешательства. Каждый свободен покупать и продавать золото и иностранную валюту. Не существует никакой централизации этих операций. Никого нельзя принудить про давать этому агентству золото или иностранную валюту или покупать их у него.
Как только все эти меры будут реализованы, Руритания окажется в условиях либо золотого, либо золотодевизного стандарта. Она стабилизирует свою валюту либо против золота, либо против доллара. Для начала этого будет достаточно. В данный момент нет необходимости развивать этот подход дальше. Страна, которой больше не угрожает крах ее валюты, может спокойно выжидать, наблюдая за тем, как в других странах развивается ситуация в денежной сфере.
Такая реформа лишит правительство Руритании возможности по тратить хоть один рур сверх тех сумм, которые собираются через систему налогообложения, и тех, которые получаются в ходе внешних и внутренних заимствований. Когда этот результат будет достигнут, призрак неблагоприятного платежного баланса исчезнет. Если руританцы захо тят приобретать иностранные товары, они должны будут экспортировать те товары, которые производятся в их стране. Если они не будут экспортировать, они не смогут импортировать.
Однако, воскликнет сторонник инфляционистской политики, а как же быть с утечкой капитала? Не захотят ли непатриотично настроенные граждане Руритании и те иностранцы, которые осуществили инве стиции в эту страну, в погоне заболее благоприятными возможностями для бизнеса перевести свои капиталы в другие страны?
Руританец Джон Бэдмен и американец Пол Янк1 когда-то осуществили инвестиции в Руритании. Бэдмен владеет здесь рудником, а Янк – фабрикой. Они вдруг осознали, что их инвестиции находятся под угрозой. Руританское правительство начало проводить политику, в рамках которой конфискуется не только доход, приносимый их собственностью в Руритании, но и сама эта собственность шаг за шагом подлежит конфискации. Бэдмен и Янк хотят спасти то, что еще можно спасти. Они хотели бы продать принадлежащие им активы и перевести отсюда вырученные средства путем покупки на полученные руры долларов и вывоза этих последних за границу. Однако у них имеется проблема в том, чтобы найти покупателя. Если все, у кого есть соответствующие средства, думают сходным с ними образом, они не смогут продать свою собственность даже по самой низкой цене. Бэдмен и Янк упустили момент. Теперь уже слишком поздно.
Но, возможно, такие покупатели найдутся. Американец Билл Сакер и руританец Питер Симпл2 оценивают перспективы ведения бизнеса в Руритании более оптимистично, чем Бэдмен и Янк. У Сакера уже есть доллары – он покупает руры и на них приобретает фабрику Янка. На вырученные руры Янк покупает у агентства те доллары, которые продал Сакер. У Симпла имеются сбережения в рурах, которые он вкладывает в покупку рудника у Бэдмена. Он может распорядиться своими сбережениями иначе, например закупив на них в Руритании потребительские товары или товары производственного назначения. Тот факт, что он не стал закупать эти товары, порождает снижение цен на них либо предотвращает их повышение, которое имело бы место, если бы он их купил. Это так изменяет структуру цен на внутреннем руританском рынке, что товары, которые ранее не могли экспортироваться, теперь могут быть проданы за рубежом, или так, что перестают импортироваться те товары, которые ввозились из-за рубежа до этого. Таким образом появится то количество долларов, которые купит и переведет за рубеж Бэдмен.
1 Эти фамилии звучат так, как звучали бы русские фамилии Плохов и Рвачов, в последнем случае имеется также игра слов, так как yank – одно из прозвищ американцев в других англосаксонских странах. – Прим. науч. ред.
2 Эти фамилии звучат приблизительнотак же, как на русском звучали бы фами лии Простофилин и Простаков. – Прим. науч. ред.
Призрак, пугающий многих сторонников валютного контроля, по рождается предположением, coгласно которому руританцы, занимаю щиеся экспортными операциями, оставят свою выручку за границей, лишив страну какой-то части принадлежащей им иностранной валюты. Миллер является таким экспортером. Он закупает товар А в Рурита нии и продает его за рубежом. Он вдруг решает выйти из бизнеса и пе ревести все свои активы за границу. Но это не остановит других рури танцев, экспортирующих товар А. Поскольку, в соответствии с нашими предположениями, закупка товара А в Руритании и продажа его за ру бежом приносит прибыль, торговля будет продолжаться. Если ни у кого из руританцев не будет средств для того, чтобы заниматься этим бизне сом, образовавшийся разрыв займут иностранцы. Поскольку на рынке всегда есть те, кто не полностью разорен вредительской деятельностью правительства и кто страстно хотел бы воспользоваться открывающи
мися возможностями получения прибыли.
Позвольте мне еще раз подчеркнуть этот момент. Если люди хотят потреблять то, что произвели другие люди, они должны заплатить за это, отдав продавцам что-то из того, что они произвели сами, либо ока зав им какие-то услуги. Это верно в отношении жителей Руритании и Лапутании не в меньшей мере, чем в отношении жителей штата Нью Йорк и штата Айова. Платежный баланс всегда сбалансирован, так как если руританцы (или жители штата Нью-Йорк) не будут платить, тола путянцы (или жители штата Айова) не будут продавать.
Для вашингтонских политиков и мудрецов с Уолл-стрит возвращение к золотому стандарту представляет собой табу. Как уверяют нас профессионалы и журналисты, превозносящие политику инфляции, одни только дебилы и невежды способны вынашивать такие абсурдные идеи.
Эти господа были бы совершенно правы, если бы они остановились на признании того факта, что золотой стандарт несовместим с политикой государственных расходов, основанной на дефиците бюджета. Одна из целей возврата к золотому резервированию и состоит в том, чтобы по кончить с транжирством, коррупцией и правительственным произволом. Однако они бы ошиблись, если бы принялись нас уверять в том, что восстановление и поддержание золотого стандарта экономически и технически невозможно.
Первым шагом на этом пути должен быть радикальный и безусловный отказ от продолжения инфляционной политики. Общее количество долларовых банкнот, безотносительно к тому, как они называются и какие юридические характеристики имеют, не должно увеличиваться вследствие дополнительной эмиссии. Ни одному банку не должно быть позволено расширять общий объем своих депозитов до востребования или остаток по таким депозитам для всех индивидуальных держателей, будь они частными лицами или Министерством финансов США, иначе чем посредством получения у частных лиц наличных в банкнотах, имеющих статус узаконенного средства платежа, или чека, выписанного на какой-то другой американский банк, удовлетворяющий тем же условиям. Это означает установление жесткого 100%-ного резервирования для всех депозитов, которые будут открыты в будущем, т. е. таких депозитов, которых не существовало на первый день реформы.
В этот же момент должны быть ликвидированы все ограничения на торговлю золотом и его хранение. Должен быть восстановлен свободный рынок золота. Любое лицо, вне зависимости от того, является оно резидентом США или любой другой страны, свободно может покупать, продавать, ссужать и брать в долг, экспортировать и импортировать и, разумеется, хранить любое количество золота, . ка. к отчеканенного, так и в любой другой форме, в любой точке территории США и в любой другой стране.
Нужно полагать, что установление такой свободы рынка золота при ведет к притоку значительных количеств золота из-за рубежа. Воз можно, некоторые [американцы} решат вложить в золото часть своих денежных остатков. В некоторых странах продавцы этого золота, экспортируемого в США, захотят удержать долларовую наличность и оставят без изменения остатки по своим счетам в американских банках. Однако многие или даже большинство таких продавцов золота, вероятно, предпочтут закупить американские товары.
В этот период реформы непременным условием будет полное неучастие американского правительства и зависимых от него институтов, включая Федеральную резервную систему, в рынке золота. Свободный рынок золота просто не возникнет, если администрация попытается манипулировать ценой путем продаж по пониженной цене. Новый монетарный режим должен быть защищен от вредительских действий официальных лиц Министерства финансов и Федеральной резервной системы. Не может быть никаких сомнений в том, что бюрократия будет стремиться саботировать реформу, главной задачей которой является ограничение ее власти в денежной сфере.
Безусловный запрет дополнительной эмиссии хотя бы одного листочка бумаги, который был бы наделен статусом узаконенного средства платежа, относится и к эмиссии той разновидности банкнот, которые получили название серебряных сертификатов. При этом на конститу ционную прерогативу, позволяющую Конгрессу принимать законы, в которых провозглашается, что США обязаны покупать определенные количества определенного товара по цене, превышающей рыночную, и хранить или уничтожать закупленное, никто не покушается. Однако подобные приобретения отныне должны оплачиваться из средств, полученных в порядке налогообложения или заимствований на рынке.
Возможно, что после некоторых колебаний цена золота на американском рынке установиться несколько выше 35 долларов за унцию, т. е. официальной цены, зафиксированной Законом о золотом резерве 1934 г. Она может быть где-то между 36 и 38 долл., может быть несколько выше. Как только рынок золота более или менее стабилизируется, насту пит момент объявить установившуюся на нем цену новым законным паритетом доллара и установить безусловную погашаемость доллара золотом по этому паритету.
Должно быть учреждено новое агентство, агентство по погашению. Правительство Соединенных Штатов выдаст ему в качестве ссуды некоторое количество золотых слитков, скажем, на 1 млрд долл. (по новому паритету), причем без процентов и без отдачи. Агентство по погашению должно иметь только две функции. Во-первых, оно будет продавать публике золотые слитки по цене паритета за доллары и безо всяких ограничений. После некоторого непродолжительного времени, в течение которого монетный двор отчеканит достаточное количество новых американских золотых монет, агентство по погашению будет обязано выдавать эти монеты в обмен на бумажные доллары и чеки, выписанные на платежеспособный американский банк. Во-вторых, агентство должно будет покупать за долларовые банкноты по цене законного паритета любое количество предлагаемого ему золота. Для того, чтобы оно имело возможность выполнять вторую задачу, оно будет наделено правом эмиссии долларовых банкнот против 100%-ного резервирования в золоте.
Министерство финансов будет обязано продавать золото – в слитках или в новых американских монетах – агентству по погашению по законному паритету за американские банкноты любой разновидности, имеющие статус узаконенного средства платежа и выпущенные до начала реформы, за разменную монету или за чеки, выписанные на банк, являющийся членом Федеральной резервной системы. В той мере, в ка кой эти продажи уменьшают государственный золотой запас, общее количество всех разновидностей банкнот, имеющих статус узаконенного средства платежа и выпущенных до начала реформы, а также депозитов банков-членов, против которых выпущены чеки, подлежащие погашению, должно будет также уменьшаться. Вопрос о том, каким образом это уменьшение будет распределено по разным типам этих средств обращения, за исключением проблемы низкономинальных банкнот, которая обсуждается ниже1, будет решаться Министерством финансов и Советом управляющих Федерального резерва.
Для успеха реформы жизненно важным является предположение, согласно которому Федеральная резервная система не путается под ногами
См. ниже, с. 489. · "1, ,
в ходе реализации реформы. Что бы кто ни думал о достоинствах и недо статках закона оФРС 1913r., факт остается фактом: именно эта система виновата в проведении наиболее безрассудной инфляционистской политики. Ни одно учреждение и ни один человек, хоть как-то связанные с грубы ми ошибками и преступлениями прошлых десятилетий, не должны оказывать влияния на будущие условия функционирования денежной системы. На Федеральной резервной системе тяжким грузом висит одна труд нопреодолимая проблема, а именно гигантский объем государственных облигаций, держателями которых являются банки – члены системы. Какое бы решение этой проблемы ни было найдено, оно не должно за трагивать покупательной способности доллара. Государственные финансы и средства обращения страны в будущем будут совершенно независимы друг от друга.
Банкноты, выпущенные Федеральной резервной системой, а также серебряные сертификаты могут остаться в обращении. Неограниченная погашаемость и строгий запрет на любое увеличение их количества радикально изменят их каталлактические характеристики. Это един ственный аспект проблемы, который имеет значение.
Будет необходимо, однако, осуществить одно важное изменение, имеющее отношение к деноминации этих банкнот. Дело в том, что США нужен не золотодевизный, а классический старый золотой стандарт, объявленный инфляционистами реакционной архаикой. У каждого в составе его денежных активов должно присутствовать золото. Каждый должен видеть, как золотые монеты передаются из рук в руки, для каждого должны быть привычными золотые монеты в кармане, каждый должен получить опыт покупок на золотые монеты в обычном магазине.
Такое положение дел может быть легко достигнуто, если все банкноты с номиналами в пять, десять и возможно двадцать долларов будут изъяты из обращения. Мы предполагаем, что существует лишь два класса бумажных банкнот, имеющих статус узаконенного средства платежа – банкноты, принадлежащие к старому и к новому запасу. Старый запас состоит из таких бумажек, которые находились в обращении и име ли статус узаконенного средства платежа к моменту начала реформы вне зависимости от их названия и юридических оснований обращения, отличных от статуса узаконенного средства платежа. Увеличивать этот запас посредством дополнительной эмиссии любых банкнот этого класса должно быть строжайше запрещено. Их количество будет, наоборот, все время уменьшаться – до тех пор, пока Министерство финансов и Совет управляющих Федерального резерва не объявят, что процесс уменьшения количества банкнот старого запаса и ликвидации чековых депозитов достиг финальной стадии: все они изъяты из обращения и уничтожены. Более того, Министерство финансов будет обязано изъять из обращения (посредством замены на золотую монету) и уничтожить банкноты с номи налами в пять, десять и, возможно, двадцать долларов в течение года после у. становления нового паритета доллара к золоту.
Можно не оговаривать специально тот факт, что новые банкноты, имеющие статус узаконенного средства платежа, должны выпускаться агентством погашения только номиналами в один доллар, и в пятьдесят долларов, и выше.
Старая британская банковская доктрина воспрещала банкноты низких номиналов (они считали таковыми банкноты меньше 5 ф. ст.), поскольку они хотели защитить беднейшие классы населения, которые, как считалось, были в меньшей степени искушены в тонкостях банковского бизне са и могли поэтому быть обмануты нечистоплотными банкирами. Сегодня главной заботой является защитить страну от того, что государство решит опять обратиться к инфляции. Золотодевизный стандарт, какие бы аргументы ни приводились в его защиту, имеет неустранимый дефект. Он предоставляет государству легкую возможность начать инфляцию незаметно для населения. За исключением немногочисленных специали стов никто не распознает вовремя тот факт, что в денежной сфере имеют место радикальные изменения. Неспециалисты, которые составляют 9999 человек на каждые 10 тыс. населения, не понимают, что это не товары стали дороже, а подешевело их средство платежа.
Что действительно нужно делать в такой ситуации, так это вовремя предостеречь людей. Нужно, чтобы рабочий, погашающий наличными чек, выданный ему в день получки, понимал, на какой дурацкий трюк он попался. Президент, Конгресс и Верховный суд со всей очевидностью про демонстрировали свою неспособность и свое нежелание защитить простого человека и избирателя, ставшего жертвой инфляционистских махинаций. Дело защиты твердых денег должно быть передано новым силам, должно быть передано стране в целом. Как только начинает действовать закон Грэ шема и плохие бумажки начинают вытеснять хорошее золото из карманов простого человека, нужно как можно быстрее обращать внимание людей на этот факт. Постоянная бдительность части общества может сделать то, что были бессильны сделать (и чего они фактически никогда и не делали) тысячи законов и десятки государственных контор, в которых заняты тол пы служащих, – сохранить здпровую систему денежного обращения.
Только классический или традиционный золотой стандарт является эффективным инструментом сдерживания власти государства, используемой для инфляции национальной валюты. Без такого инструмента надежды на любые иные способы защиты денежного обращения, пред усмотренные конституцией, оказываются напрасными.
Некоторые сторонники возврата к золотому стандарту не согласны с одним важным моментом схемы, которая была предложена в предыдущем параграфе. По их мнению, нет никаких причин, по которым нужно отказываться от цены золота в 35 долл. за унцию, установленной в 1934 г. Эта официальная цена, говорят они, представляет собой официальный паритет, и обесценение доллара относительно этого паритета было бы чудовищной несправедливостью. ·;, , ..:.;:°·
Спор между двумя группами специалистов, одна из которых высту пает за возвращение к золоту по паритету, установленному ранее (мы можем назвать их сторонниками восстановления, или реставрационистами), и теми, кто рекомендует принять новый паритет, установленный в соответствии со значением, которое он примет на уровне фактической рыночной ценности валюты, возвращающей себе основу в виде золота (их мы можем называть сторонниками стабилизации, или стабилизационистами), не является чем-то новым. Он возобновляется каждый раз, когда обесценившейся вследствие инфляции валюте должно быть возвращено твердое основание.
Реставрационисты рассматривают деньги в первую очередь как стандарт отложенных платежей. Последовательный сторонник сохранения старого паритета рассуждает примерно так: в прошлом, а именно до 1933 г., люди заключили договоры, во исполнение которых они обязались уплатить определенное количество долларов, что означало в то время уплату стандартных долларов, т. е. 25, 8 грамма золота 900-й пробы. Было бы нечестно по отношению к кредиторам дать должникам право исполнять эти контракты, уплачивая оговоренную сумму в номинальных долларах, содержащих меньшее количество золота.
Справедливость этих рассуждений последовательных реставрационстов сохраняется только в том случае, если бы все существующие контракты, предусматривающие отсрочку платежа, были заключены до 1933 г. и если бы сегодняшними кредиторами в рамках этих контрак тов были те же самые лица (или их наследники), которые были сторонами тех контрактов первоначально. Однако оба этих предположения противоречат фактам. За прошедшие 20 лет большинство контрактов, заключенных до 1933 г., уже исполнены. Разумеется, существуют государственные и корпоративные облигации и закладные, выпущенные до 1933 г. Но во многих или даже в большинстве случаев держателями этих требований являются совсем не те лица, которые владели ими до 1933 г. Непонятно, почему нужно компенсировать ущерб тому, ктов 1951 г. при обрел корпоративную облигацию 1928 г. – ведь этот ущерб потерпел не он, а тот, кто владел этой облигацией ранее. И почему муниципалитет или корпорация, которая осуществила в 1945 г. заем в обесценившихся долларах, должна обязываться погашать этот долг в долларах большего веса и с большей покупательной способностью? c!·r,
На самом деле в сегодняшней Америке вряд ли существуют такие люди, которые занимали последовательно реставрационистскую по зицию и рекомендовали бы возврат к доллару эпохи, предшествующей Рузвельту. Мы видим только непоследовательных реставрационистов, являющихся сторонниками возвращения к доллару Рузвельта 1934 г., представляющему собой 15°/lt грана золота 900-й пробы. Но это золотое содержание доллара, установленное в соответствии с Законом о золотом резерве от 30 января 1934 г., никогда не было официальным паритетом. Если рассматривать операции на внутреннем рынке США, это содержание доллара было лишь академической, норматив но исчисленной ценностью. Его статус законного средства платежа не был установлен законом. Согласно законодательству Рузвельта, законным средством платежа были лишь различные типы листков отпечатанной бумаги. Эти листки бумаги нельзя было погасить золотом. Никакого золотого паритета доллара более не существовало. Держать золото в составе своих активов для резидентов США было объявлено уголовным преступлением. Цена 35 долл. за унцию, установленная Рузвельтом вместо прежней цены 20, 67 долл. за унцию, имела законную силу только для государственных закупок золота и для определенных сделок между американским Федеральным резервом, с одной стороны, и иностранными правительствами и центральными банка ми – с другой. Соображения юридического толка, согласно которым последовательные реставрационисты, скорее всего, выступали бы за восстановление золотого паритета доллара, существовавшего до Рузвельта, несопоставимы с требованиями восстановить цену золота на уровне 1934 г., так как она не была золотым паритетом доллара.
На самом деле тот факт, что непоследовательные реставрационисты стараются подать свои предложения как восстановление справедливо сти, представляет собой парадокс. Роль золотого содержания доллара, которое они хотят восстановить, в истории денежной системы Америки не была справедливой в том смысле, который они вкладывают в это слово. Она была компромиссным компонентом в схеме, которую они сами осуждали как несправедливую.
Необходимо понимать, однако, что главный недостаток любых аргументов реставрационистов, идет речь о последовательных сторонниках возврата к доллару президента Мак-Кинли или о непоследовательных сторонниках возврата к доллару Рузвельта, состоит в том, что они рас сматривали деньги только и исключительно с точки зрения их роли как стандарта отложенных платежей. В соответствии с этим воззрением, главной или даже единственной ошибкой инфляционистской политики считается то, что она вознаграждает должников за счет кредиторов. Они пренебрегли более общими и более серьезными негативными последствиями инфляции.
Инфляция не воздействует на все товары и все услуги одновременно и в одной и той же степени. Какие-то цены начинают расти раньше, какие-то растут с запаздыванием. Пока процесс инфляции не исчер пал весь свой потенциал воздействия на цены, в стране имеются вы игравшие от инфляции и проигравшие от нее. Выигрывают от инфляции те лица (в народе их называют жадными спекулянтами, если речь идет о предпринимателях), которые находятся в выгодной позиции, имея возможность продавать товары и услуги по ценам, уже пришедшим в соответствие с изменившимся соотношением между предложением денег и спросом на них, тогда как цены приобретае мых ими товаров и услуг остались на прежнем уровне, все еще соответствующем старому соотношению. Проигравшими являются те, кто вынужден оплачивать приобретаемые ими товары и услуги по новым ценам, тогда как цены на товары и услуги, которые они продают, еще не выросли совсем или выросли незначительно. Все социальные кон фликты, которые провоцирует инфляция, все недовольство потребителей и лиц, живущих на заработную плату и жалованье, порождаются тем, что последствия инфляции проявляются не одновременно и не в равной для всех мере. Если бы увеличение количества денег в обращении приводило к одномоментному росту цен на все товары и услуги в одной и той же пропорции, то изменения покупательной способности денег вообще не имели бы никаких социальных последствий, кроме тех, которые связаны с отложенными платежами– они никого не вознаграждали бы и никому не наносили ущерба и не вы зывали политических потрясений. Но такое единообразие в процессе проявления последствий инфляции (да и дефляции тоже) никогда не имеет места.
Великая инфляция Рузвельта-Трумена помимо того, что она ли шила всех кредиторов значительной части поступлений по выплатам основного долга и процентов, серьезно сказалась на материальном положении огромного числа американцев. Однако причиненное зло невозможно исправить, запустив дефляцию. Те, кого вознаградит неодинако вый в отношении разных групп и лиц процесс дефляции, лишь в редких случаях будут теми же, кто потерпел ущерб в ходе неодинакового в отношении разных лиц и групп процесса инфляции. Те, кто понес потери от неравномерной дефляции, лишь в редких случаях окажутся теми, кто выиграл от неравномерной инфляции. Последствия дефляции, вы званной возвратом к старому паритету в 35 долл. за унцию, не излечат ран, нанесенных инфляцией, продолжавшейся в течение 20 лет. Они, скорее, нанесут новые травмы.
Сегодня люди недовольны инфляцией. Если будут реализованы схемы, предлагаемые реставрационистами, люди будут недовольны деф ляцией. В силу психологических причин последствия дефляции намного менее популярны, чем последствия инфляции. Под лозунгом программы борьбы с дефляцией может сформироваться могущественное инфляционистское движение, которое будет серьезной помехой для возврата к политике твердых денег.
Те кто задается вопросом об обоснованности этих выводов, должны изучить монетарную историю Соединенных Штатов. В ней они обнаружат массу примеров, иллюстрирующих этот тезис. Еще более поучи тельные примеры можно найти в монетарной истории Великобритании.
Когда Соединенное Королевство после окончания эпохи наполео новских войн столкнулось с проблемой реформирования денежного обращения, оно избрало возврат к довоенному золотому паритету фунта стерлингов. Британскому правительству в голову не пришло стабили зировать курс обмена между бумажным и золотым фунтом стерлингов на уровне, установившемся на рынке под влиянием инфляции. После довавшая дефляция обернулась множеством губительных экономических потрясений. Она породила социальное недовольство и вызвала к жизни рост инфляционистских настроений, а также способствовала успехам антикапиталистической агитации, в которой черпали свое вдохновение Маркс и Энгельс. 1 • ,
После окончании Первой мировой войны Англия повторила те же ошибки, которые она совершила после победы при Ватерлоо. Она не стабилизировала золотое содержание фунта на фактически сложив шемся уровне, вернувшись в 1925 г. к довоенному золотому паритету фунта, существовавшему до периода инфляции. Профсоюзы не приня ли приведение ставок заработной платы в соответствие с увеличившей ся ценностью золота и ростом покупательной способности, что привело к кризису британской внешней торговли. Правительство и пресса, за пуганные профсоюзами, малодушно избегали малейших намеков на то, что ставки заработной платы завышены, а тактика профсоюзов имеет разрушительные последствия. Ответственность за падение британского экспорта и следующий за ним рост безработицы они возлагали на за гадочную переоценку фунта стерлингов. Они видели единственное спа сение в инфляции. В 1931 г. Британия перешла к соответствующей политике.
Нет никаких сомнений в том, что та сила, которую в Британии на брали инфляционистские настроения, обязана своим происхождением дефляции, начавшейся вследствие реформы 1925 г. Разумеется, если бы не упрямство профсоюзов, последствия дефляции рассосались бы задолго до 1931 г. Факт, однако, состоит в том, что в глазах общественного мнения дефляция служила очевидным обоснованием истинности ошибочных построений Кейнса. Поэтому между реформой 1925 г. и популярностью инфляционистов в Великобритании 1930-1940-х годов имеется тесная связь.
Непоследовательные реставрационисты в обоснование своего плана указывают на тот факт, что дефляция, которая будет иметь место при реализации этого плана, будет незначительной, поскольку не значительна разница между ценой золота 35 и 38 долл. Надо сказать, что утверждение о том, значительна или незначительна эта разница, представляет собой произвольное суждение. Согласимся считать эту разницу незначительной. Разумеется, небольшая дефляция порож дает меньше нежелательных последствий, чем дефляция масштабная. Однако данный трюизм не является веским аргументом в пользу политики дефляции, безрассудность которой отрицать невозможно.
Сегодняшнее неудовлетворительное состояние дел в денежной сфере проистекает из социальной идеологии, которой привержены наши современники и порождением которой является экономическая политика. Люди жалуются на инфляцию, но с энтузиазмом поддерживают политику, которая не могла бы проводиться в отсутствие инфляции. Они ворчат по поводу неизбежных последствий инфляции и в то же время упорно сопротивляются любым попыткам остановить ее или ограничить государственные расходы, приводящие к дефициту государственного бюджета.
Предлагаемая реформа системы денежного обращения и возвращение к здоровым монетарным условиям предполагает радикальный сдвиг экономической философии. О золотом стандарте не может быть и речи до тех пор, пока расточительство, проедание капитала и коррупция представляют собой главные характеристики манеры вести общественные дела.
Циники пренебрежительно называют идею восстановления золотого стандарта утопической. Но мы вообще имеем дело лишь с двумя утопи ями – с утопией рыночной экономики, не парализованной саботажем государства, с одной стороны, и утопией тоталитарного всеобъемлющего планирования – с другой. Выбор первой альтернативы влечет за собой принятие решения в пользу золотого стандарта.
Настоящее приложение, впервые опубликованное в 1917-1918 гг. в виде журнальной статьи и позднее вошедшее в качестве главы во 2-е немецкое издание 1924 г., было помещено в приложении в первом английском издании 1934 г.
Деньги занимают настолько важное место в ряду прочих явлений экономической жизни, что о них рассуждали даже те, кто вообще не интересовался проблемами экономической теории, и даже тогда, когда о каких либо более или менее основательных исследованиях процесса обмена не было и речи. Результаты такого рода рассуждений были самыми раз нообразными. Купцы и – вслед за купцами – юристы, тесно связанные с коммерческой практикой, усматривая причину использования денег в свойствах драгоценных металлов, утверждали, что ценность денег зависит от ценности драгоценных металлов. Средневековое каноническое право, несведущее в земных делах, полагало, что начало использования денег положено государственной волей. В рамках канонического права считалось, что ценность денег есть valor impositus1• Другие лица, размыш лявшие о деньгах, прибегали к другим аналогиям, весьма разнообразным. Когда эти аналогии имели медико-биологический характер, деньги уподо блялись крови. Говорилось, что подобно тому, как кровообращение ожив ляет тело, так и денежное обращение оживляет экономический организм. Еще одной аналогией было уподобление денег языку – ведь, как и язык, деньги выполняют роль посредника в человеческом общении (язык слу жит взаимному обмену мнениями, деньги – торговле). Прибегали также к аналогиям из мира права, определяя деньги как переводной вексель, выписанный любым лицом на любое другое.
Все эти точки зрения имеют нечто общее – они не могут быть встрое ны ни в какую целостную систему, реалистично описывающую процессы, порождаемые экономической деятельностью людей. Совершенно невозможно использовать их в качестве основания теории обмена. Вряд ли может быть даже предпринята попытка такого использования – очевидно,
Концепция valoтimpositus, или наложенной ценности, возникла в Средние века и являлась попыткой легистов теоретически обосновать практику порчи монеты. Согласно этой концепции ценность деньгам придает штамп, а право ставить его на монету (производить наложение -impositio) есть исключительная привилегия свет ского властителя. – Прим. науч. ред.
что любая попытка согласовать, скажем, концепцию, трактующую деньги как переводной вексель, с любого рода концепцией цены, обязательно приведет к удручающим результатам. Если для обозначения всех попы ток решения проблемы денег такого рода понадобится общий термин, то они вполне могут быть названы акаmа. !1. Лактическими, поскольку в каталлактике им не может быть подыскано никакого места1.
Каталлактические теории денег, с другой стороны, полностью соответствуют теории меновых соотношений. Они отслеживают в феномене денег именно то, что является действительно важным для осуществления обменов, объясняя ценность денег законами обмена. Каждая общая теория ценности должна допускать построение также и теории ценности денег, и наоборот – каждая теория ценности денег должна позво лять включение в более общую теорию ценности. Тот факт, что теория ценности или теория ценности денег соответствует этим условиям, ни в коей мере не является критерием истинности этих теорий. Однако ни какая теория не может считаться удовлетворительной, если она этим условиям не удовлетворяет.
Это может показаться странным, но акаталлактические теории денег не исчезли полностью – несмотря на распространение каталлактической доктрины. Это было вызвано несколькими причинами.
Экономико-теоретические проблемы невозможно анализировать, если вначале вопрос о факторах, определяющих цены (здесь имеются в виду и товарные цены, и ставки заработной платы, и рента, и процент, и т. п.), не рассмотрен применительно к прямому обмену, когда косвенный обмен временно оставлен вне рассмотрения. Это с необходимостью порождает разделение каталлактики на две части – теорию прямого обмена и теорию косвенного обмена. Проблемы чистой экономической теории сегодня настолько многочисленны и сложны, что всячески при ветствовалась любая попытка рассмотреть их в свете лишь одной из упо мянутых частей. Это привело к тому, что подавляющая часть исследований последнего времени либо в недостаточной мере затрагивала, либо практически совсем не затрагивала теорию косвенного обмена. Так или иначе, данный раздел нашей науки сегодня является наименее разрабо танным. Последствия, к которым привело наличие указанного пробела, поистине ужасны. Они касаются не только собственно теории косвещю го обмена или, например, теории денег и банковской деятельности, но и той области, которая освещается теорией прямого обмена. Здесь существуют такие проблемы, которые могут получить удовлетворительное разрешение, только если при этом будут использоваться результаты, полученные в рамках теории косвенного обмена. Поиски решения этих
По-русски это передается неологизмом «внекаталлактические», но мы остано вили выбор на греческом варианте, следуя традиции переводить научные термины, оставляя греческую приставку («апериодический», «асинхронный», «алогичный» и т. п.). – Прим. науч. ред.
проблем (к ним относится, например, проблема кризисов), без привлечения никакого иного инструментария, кроме того, что используется при анализе прямого обмена, неизбежно будут оканчиваться неудачей.
Таким образом, теории денег до сих остаются акаталлактическими. Даже у экономистов-теоретиков, работающих в каталлактической па радигме, можно найти унаследованные от прошлого реликты акатал лактических воззрений на деньги. У многих авторов сплошь и рядом встречаются такие утверждения по поводу денег и обмена, которые не согласуются с другими утверждениями этих же авторов, очевидно, по рожденными слепым следованием традиции, причем сами авторы, по хоже, не замечают противоречия между этими положениями и другими частями своих собственных теоретических систем.
Имеется еще одна причина, по которой в теории имеет место эта си туация. Шедшая в свое время дискуссия о денежном обращении сопровождалась значительным ростом интереса к вопросам теории денег, тогда как современная экономическая теория совсем мало интересуется этими вопросами. Поэтому в данной сфере столь заметно присутствие так называемых практиков. Такой практик, не имеющий общего экономического образования, добравшись до денежной проблематики, поначалу не заме чает ничего иного и в своих изысканиях остается в рамках этой по необходимости ограниченной сферы, не принимая во внимание тот факт, что она связана со многими другими сторонами и аспектами экономической жизни. Поэтому неудивительно, чтоего денежная теория оказывается акаталлак тической. То, насколько глубоко практик, на которого «профессиональные теоретики» поглядывают сверху вниз, может постичь экономическую теорию, отправляясь от своей доморощенной теории денег, луqше всего иллю стрирует пример Рикардо. В период, о котором мы говорим, никто столь же блистательно не разрабатывал экономическую теорию. Но в этот период появились люди, писавшие по теории денег, которые сделали все, что требовалось для осуществления денежной политики того времени. Из довольно большого ряда таких авторов необходимо выделить два имени – Бам бергер и Зётбеер. Их деятельность в значительной мере состояла в борьбе против сторонников современных им акаталлактических теорий.
Сегодня акаталлактические теории денег находят теплый прием у тех экономистов, которые презирают всякое «теоретизирование». Те, кто явно или неявно отрицает необходимость теоретического исследования, не в состоя. нии предъявлять спрос на такую концепцию денег, которую можно было бы встроить в теоретическую систему.
Общая черта всех акаталлактических денежных доктрин формулиру ется в негативных терминах – ни одна из них не может быть встроена ни в какую каталлактическую теорию. Это не означает, что в данных доктринах совершенно отсутствуют те или иные воззрения на ценность денег. Без таких воззрений эти доктрины вообще не были бы доктри нами денег. Однако фигурирующие в них теории ценности денег скон струированы не вполне осознанно – они не предъявляются явно и не являются в должной степени продуманными. Дело в том, что, будь они продуманы и с помощью логики доведены до конечных выводов, стало бы очевидным, что эти теории являются внутренне противоречивыми. Последовательная и непротиворечивая теория денег должна быть ин тегрирована с теорией обмена, что повлечет за собой утрату акаталлак тичности.
Согласно наиболее наивной и примитивной акаталлактической док трине, ценность денег совпадает с ценностью денежного материала. Однако уже первое обращение к вопросу об основаниях ценности драгоценных металлов, приводит такого наивного исследователя к необходимости построить каталлактическуюсистему. Объяснение ценности благ должно быть найдено либо в их полезности, либо в трудностях, нужных для того, чтобы их получить. В обоих случаях эта отправная точка является таковой и для теории ценности денег. Таким образом, наивный подход, будучи развиваем логически правильно, автоматически подводит нас к проблемам реальности. Сам этот подход является акаталлактическим, но он подводит к каталлактике.
Другая акаталлактическая доктрина пытается объяснить ценность денег воздействием государства. Согласно этой теории, ценность денег основана на решениях верхнего уровня управления государством, а не на оценках торговцев 1. Закон повелевает – подданный повинуется. Эта доктрина никак не может быть встроена в какую-либо теорию обмена, поскольку эта доктрина, очевидно, имела бы смысл только в том случае, если бы государство зафиксировало уровень денежных цен на все товары и услуги, установленные в ходе регулирования общего уровня цен. Поскольку в данном случае на это никто не претендует, государственная теория денег вынуждена ограничиться тезисом, в соответствии с которым государство устанавливает лишь общую значимость, или общую ценность (Geltung), денег в номинальных единицах, но не ценность этих единиц в торговой практике. Однако такое самоограничение означает отказ от попыток объяснить проблему денег. Подчеркивая несовпадение наложенной ценности (valor imositus) и внутренней ценности (Ьonitas intrinseca), канонисты действительно сумели с помощью схоластической софистики согласовать нормы римско-канонического права с реалиями экономической жизни. Однако при этом они вскрыли ложность доктрины valor imositus, показав, что с ее помощью объяснить рыночные явления невозможно.
Rec. htslehre bis gegen Ende des 17. Jahrhunderts. Berlin, 1874/83. II. Bd. S. 199.
...
См.: Endemann. Studien in der omanisch-kanonistischen Wirtschafts– und
Тем не менее номиналистическая концепция не исчезла из литерату ры по денежной теории. Правители той эпохи, видевшие в порче монеты важный источник укрепления своего финансового положения, нужда лись в оправдании своих действий с помощью этой доктрины. Если на рождающаяся экономическая наука в своем стремлении разработать полную теорию человеческой деятельности воздерживалась от номинализма, то для целей оправдания фискальных способов удовлетворения потребностей правителей в деньгах всегда находилось достаточное чис ло номиналистов. В начале XIX в. номинализм еще фигурировал в работе Генца и Адама Мюллеров, работа которых была посвящена оправ данию денежной политики Австрии в период Bankozettel (банковых билетов). Именно номинализм служил основой, на которой воздвигали свои требования инфляционисты. Однако наиболее полно ренессанс но минализма проявился в ХХ в., в рамках немецкой школы «реалистической экономической науки».
Акаталлактическая теория денег оказалась логически необходимой для того, чтобы в ходе развития экономической науки усилилось влия ние эмпирика-реалистической тенденции. Причиной этого является тот факт, что данная школа, враждебно настроенная в отношении любого
«теоретизирования», воздерживается от введения в научный оборот любой теоретической системы, имеющей каталлактический характер. Эта школа должна была выступать оппонентом любой денежной теории, которая могла бы привести к появлению такой системы. Таким образом, поначалу адепты этой школы вообще избегали какого бы то ни было упоминания денежной проблематики, а если эта проблематика и появ лялась в их работах, как, например, в зачастую весьма качественных исторических обзорах монетного дела в его связи с политической практикой, она оставалась в рамках традиционной классической теории ценности. Однако постепенно и незаметно для них самих их воззрения на денежную проблематику эволюционировали в направлении вышеопи санных примитивных акаталлактических идей, в рамках которых деньги из драгоценных металлов трактуются как блага, ценные «сами по се бе». И здесь обнаруживалась внутренняя противоречивость. Для школы, начертавшей на своем знамени лозунги этатизма, для тех экономистов, которые полагают, будто все вообще проблемы в экономике сводятся к проблеме администрирования, более подходит государствеюгическая теория номиналистов 1. Эту работу выполнил Кнапп. Отсюда и тот успех, который ждал его книгу в Германии. , , .;·
Тот факт, что Кнапп ничего не говорит о каталлактическом аспекте денежной системы, а именно о проблеме покупательной способности, с точки зрения доктрины, которая не признает каталлактики и заве домо отметает всякую попытку причинно-следственного объяснения
' См.: Vogt. Die staatliche Theorie des Geldes // Zeitschrift für die gesammte Staats wissenschaft. 62. Jahrgang. S. 318 ff.
ценообразования, не может считаться недостатком. Та непреодолимая трудность, о которую разбились старые номиналистические теории, для Кнаппа, аудитория которого состоит исключительно из последователей
«реалистической экономической науки», не существует вовсе. Он смог (а принимая во внимание его читателей, можно сказать – он был вы нужден) отказаться от всякой попытки объяснить значимость денег для коммерческой практики. Если бы в период сразу после выхода книги Кнаппа в Германии возникли важные вопросы денежной политики, то неадекватность доктрины, которая не в состоянии ничего сказать о ценности денег, стала бы полностью очевидной очень быстро.
Тому, что новая государственная теория денег была скомпромети рована немедленно после своего возникновения, мы обязаны неудачной попытке дать описание истории денежного обращения с акаталлакти ческой точки зрения. Сам Кнапп, в четвертой главе своего труда, бегло касается монетарной истории Англии, Франции, Германии и Австрии. Вскоре последовали работы по другим странам, написанные участни ками его семинара. Все они являются совершенно формальными. Они представляют собой попытки приложить схему Кнаппа к индивидуальным особенностям разных стран. Они содержат историю денег, изло женную с использованием терминологии Кнаппа.
Можно не сомневаться, в чем именно состояли результаты, которые должны были проистечь из этих попыток. Они выявили слабые места государственной теории. Рассматривать политику в области денежного обращения имеет смысл в связи с проблемой ценности денег, и теория, которая не может ничего сказать о покупательной способности денег, не годится для рассмотрения вопросов денежной политики. Кнапп и его последователи перечисляют законы и указы, но ничего не могут сказать нам ни о мотивах, по которым они принимались, ни о последствиях их принятия. Они не упоминают о факте существования разных партий, поддерживавших разную политику в области денежного обращения. Они ничего не знают, или не знают ничего важного о сторонниках биметаллизма, об инфляционистах, о сторонни ках жесткой денежной политики, они считают, что те, кто выступал за золотой стандарт, были движимы «металлистическими предрас судками», а те, кто выступал против, были «свободны от предвзято сти». Они старательно избегают всякого упоминания о товарных ценах и заработной плате и о тех последствиях, которые функционирование денежной системы имеет для производства и обращения. Кроме не многочисленных упоминаний «фиксированного обменного курса», они никак не затрагивают взаимосвязей между денежным стандартом и внешней торговлей, т. е. проблем, которые занимают важнейшее место в валютной политике. Мир еще не видел такого пустого и жалкого изложения денежной истории.
По окончании Первой мировой войны вопросы политики в области денежного обращения вновь обрели огромное значение, и сторонники государственной теории денег ощутили потребность сказать что-то по такому важному вопросу повестки дня. То, что им оказалось нечего ска зать ни о текущем состоянии дел, ни об истории денежного обращения, показывает статья Кнаппа «Валютные проблемы rермано-австрийского таможенного союза». Первая часть этой статьи опубликована Союзом социальной политики в сборнике «Экономическое сотрудничество между Германией и ее союзниками» (Die Wahrungsfrage bei einem deutsch i:isterrechischen Zollbundnis // Die wirtschaftliche Annahrung zwischen dem deutsche Reiche und seinen Verhundeten). Об этой статье вряд ли можно сказать что-то положительное.
Абсурдность результатов, к которым приводит номиналистическая доктрина, когда она касается проблем денежной политики, видна из того, что пишет Бендиксен, один из последователей Кнаппа. Бендиксен считает тот факт, что во время Первой мировой войны немецкая валю та имела низкую ценность за рубежом, «в некоторых отношениях да же желатЕ'льным, поскольку это позволяло нам продавать иностранные ценные бумаги по выгодному курсу»1. С номиналистической точки зрения эта чудовищная оценка выглядит довольнологично.
В данном случае Бендиксен является не просто последователем государственной теории денег – он в то же время представитель доктри ны, трактующей деньги как требования. Акаталлактические воззрения можно, как мы видим, смешивать между собой по вкусу. Так, Дюринг, вообще говоря, считавший деньги «институтом Природы», держался денежной теории требований, отвергая в то же время номинализм2.
Утверждение, согласно которому государственная теория денег была опровергнута всем ходом истории денежного обращения пoc. Jie 1914 г., не нужно понимать так, что эта теория была опровергнута «факта ми». Факты, взятые сами по себе, не могут ни доказывать, ни опровер гать – все зависит от значимости, которую мы приписываем тем или иным фактам. Пока теория не продумана и не проработана, она остается совершенно неадекватной, и заявить, что она «объясняет «факты», не является делом какой-то небывалой сложности – пусть даже эти объяснения поверхностны и не могут выдержать по-настоящему квалифи цированной критики. В отличие от того, что утверждает наивная док трина эмпирика-реалистической школы, неверно, что можно сберечь усилия силы, позволив фактам говорить «самим за себя». Факты не го ворят – они упо. минаются в контексте той или иной теории.
Государственная теория денег – и все акаталлактические теории денег вообще – разваливаются не столько под напором фактов, сколь ко из-за их неспособности эти факты объяснить. Последователи госу
, -, ....
Ср.: Bendixen. Wahrungspolitik und Geldtheorie im Lichte des Weltkrieges. Mun chen u. Leipzig, 1916. S. 37.
Ср.: Diihring. Cursus der National– und Soziali:ikonomie. З. Aufl. Leipzig, 1892.
s. 42 ff., 401.
дарственной теории денег хранят молчание по всем важным вопросам денежной политики, возникшим после 1914 г. Да, их усердие и производительность даже в этот период выразились в публикациях большого количества работ. Однако в этих своих работах они оказались не в состоянии произнести хоть что-нибудь по поводу проблем, занимающих всех в наши дни. Что могут сказать те, кто с. ознательно отказал в существовании проблеме ценности денег, об этой проблеме и о проблеме цен, которыми исчерпывается все самое важное в денежной системе? Их специфическая терминология не приближает нас ни на шаг в направлении ответа на вопросы, будоражащие сегодня весь мир1• Кнапп считает, что ответы на эти вопросы не стоит искать никому, кроме «экономистов», и признает, что его теория ничего не может о них сказать2• Но если государственная теория не дает ответов на важные вопросы, то для чего она нужна? Государственная теория не является 71. 11, охой теори ей денег – она не является теорией денег вообще\
Обвинение государственной теории денег в том, что она несет значительную долю вины за распад денежной системы Германии, вовсе не эквивалентно утверждению, что Кнапп лично повинен в проведении политики инфляции, которая и привела к указанному распаду. Этого он не делал. Тем не менее доктрина, в которой вообще не упоминается о количестве денег, в которой ничего не говорится о связи между деньгами и ценами, которая считает, будто все существенное, что есть в феноме не денег, сводится к удостоверяющему штампу государства, является непосредственным вдохновителем использования «права» государства создавать деньги в фискальных целях. Что может удержать правительствов накачивании экономики все новыми и новыми количествами денег, если оно уверено в том, что этот процесс не затрагивает цены, поскольку все случаи роста цен объясняются «расстройством условий торговли» или «потрясениями на внутреннем рынке», но ни в коем случае не тем, что имеет отношение к деньгам? Кнапп не настолько неосмотрителен, чтобы говорить о valor impositus (наложенной ценности) денег, как это делали канонисты и юристы прошлых поколений. И егодоктрина, и док трина канонистов ведут к одним и тем же последствиям.
В отличие от некоторых своих горячих сторонников, Кнапп не был наймитом правительства. Если он что-то пишет, он делает это в силу наличия у него соответствующего внутреннего убеждения. Это хорошо
См. также: Palyi. Der Streit um die staatliche Theorie des Geldes. München und Leipzig, 1922. S. 88.
2 Knapp. Staatliche Theorie des Geldes. 3. Aufl. München, 1921. S. 445 ff.
3 Воображать, будто государственная теория денег представляет собой право вую теорию, означает не понимать, какие задачи должна решать правовая теория денег. Тот, кто разделяет эту точку зрения, должен был бы изучить любую работу по контрактному праву и отметить, какие именно вопросы изучаются там в главе, посвященной деньгам.
говорит о его личной искренности, но не имеет никакого отношения к его теории.
Было бы не вполне корректно утверждать, что монетарная доктрина этатизма берет свое начало с Кнаппа. Монетарной доктриной этатизма является теория платежного баланса, которую Кнапп мимоходом упо минает, когда говорит о «пантополическом (pantopolic) происхождении обменных курсов»1. Теория платежного баланса является хотя и несо стоятельной, но по крайней мере каталлактической денежной теорией. Однако она появилась задолго до Кнаппа. Эта теория и содержащееся в ней различение между внутренней ценностью (Binnenwert) и ценностью внешней (Aussenwert) ранее уже обсуждались некоторыми эта тистами, например Лексисом2. Кнапп и его школа ничего не добавили к этому.
Однако этатистская школа несет ответственность за ту легкость и ту скорость, с которыми государственная теория денег распространилась в Германии, Австрии и России, заняв в этих странах место общеприня той доктрины. Эта школа вычеркнула каталлактику – теорию обмена и цен – как якобы избыточную для решения ряда проблем, стоящих перед экономической теорией, и попыталась представить все явления экономической жизни всего лишь проявлениями воли князей и иных правителей. Поэтому для такой теории было логично распространить свою доктрину и на деньги, заключив в конце концов, что и деньги тоже были созданы с помощью насилия. Младшее поколение этатистов имело настолько смутное представление о том, чем в действительности занимается экономическая теория, что они приняли убогое изложение Кнаппа за теорию денег.
Называть деньги требованиями – означает прибегать к аналогии, про тив которой как таковой трудно выдвинуть какие-то обоснованные воз ражения. Хотя это уподобление, как и все вообще уподобления, в не которых моментах бьет мимо цели, для многих оно может упростить понимание природы денег. Следует исходить из того, что аналогия не есть объяснение, и было бы величайшим преувеличением говорить о теории, трактующей деньги как требования, поскольку само по се бе построение аналогии ни на шаг не приближает нас к какой бы то ни было теории денег, которую можно изложить понятным языком. Един ственный возможный способ построить теорию денег на базе аналогии
Knapp. Ор. cit. S. 206, 214.
2Lexis. Papiergeld // Handwörterbuch der Staatswissenschaften. 3. Aufl. VI. Bd.
S. 987 ff.
с требованиями мог бы состоять в том, чтобы проинтерпретировать требование как нечто похожее на билет в зал ограниченного размера, так qто увеличение количества выпущенных билетов означало бы соответствующее уменьшение площади зала, находящейся в распоряжении каждого обладателя билета. Вместе с тем эта интерпретация содержит в себе и очевидную опасность, состоящую в том, что использование данной иллюстрации в качестве отправной точки может привести лишь к подчеркиванию того факта, что между общим количеством денег и общим количеством товаров имеется некое несоответствие. Однако опери рование этими агрегатами есть не что иное, как старейшая и наиболее примитивная версия количественной теории, несостоятельность кото– рой не нуждается в дальнейшем обсуждении.. н'"'
Таким образом, и до сего времени аналогия с требованиями приводит к появлению в системе положений теории денег весьма сомни тельной сущности, которая к тому же, вопреки тому, как это поначалу кажется, не привносит в теорию ничего более существенного, чем то обстоятельство, что такой способ ее изложения может быть легко понят всеми. Даже в отношении работ Бендиксена, который был бы рад, если бы его туманные аргументы кто-нибудь назвал теорией требований, концепция требований не добавляет ничего существенного. Однако совсем недавно Шумпетер предпринял весьма изощренную попытку разработать настоящую теорию ценности денег, отправляясь от аналогии с требованиями, т. е. попытался разработать каталлактическую теорию требований.
Фундаментальная трудность, которую нужно принимать во внимание при всякой попытке построить теорию ценности д нег, опираясь на концепцию требования, состоит в необходимости сопоставлять количество денег с некоторой другой совокупностью, подобно тому как в аналогии с залом количество билетов сопоставляется с его совокупной площадью. Такое сопоставление необходимо в рамках доктрины, рас сматривающей деньги как «требования», особенность которых состо ит в том, что эти требования относятся не к определенным объектам, а к доле в товарной массе. Шумпетер пытается избежать этой трудности, начиная (и здесь он следует традиции, восходящей к Визеру) не с количества денег, а с суммы денежных доходов, которые он сопоставляет с суммой цен всех потребительских благ1• Такое сопоставление было бы оправданным, если бы деньги не употреблялись ни на что, кроме приобретения потребительских благ. Однако такое предположение, очевидно, является необоснованным. Деньги противостоят не только потребительским, но и производственным благам. Кроме того (и здесь это является важнейшим практическим соображением) деньги служат не только для обмена производственных благ на потребительские, но также – и гораздо более часто – для обмена одних производственных благ на другие производственные блага. Таким образом, Шумпетер может обосновать свою теорию, лишь исключив из рассмотрения значительную часть того, что обращается как деньги. Он заявляет, что товары (commodities) в действительности противостоят лишь той части совокупного количества денег, которая обращается, что только эта часть непосредственно связана с суммой всех доходов, что лишь она выполняет сущностную функцию денег. Таким образом, «чтобы получить количество денег, на ходящихся в обращении, т. е. то, что является предметом нашего рассмо трения», должны быть вычтены (помимо прочих) следующие позиции:
сокровища;
«суммы, которые не имеют применения, но ожидают его»;
резервы, под которыми мы должны понимать такие суммы денег,
«ниже которых экономические агенты никогда не позволяют опуститься своим остаткам, дабы быть готовыми к непредвиденным потребностям».
Schumpeteт. Das Sozialpodukt und die Rechenpfennige // Archiv fйг Sozialwis senschaft und Staatspolitik. 44. Bd. S. 635, 647 ff.
Но даже элиминирование этих сумм не является достаточным – мы должны пойти еще дальше, поскольку теория суммарного дохода рас сматривает даже не все количество денег в обращении. Мы должны еще исключить «все те суммы, которые обращаются на рынках "перерас пределения доходов", а именно на рынке недвижимости, на ипотечном рынке, на рынке ценных бумаг и тому подобных рынках»1.
Эти ограничения не просто служат иллюстрацией невозможности статистически определить понятие денег, как это думает Шумпетер. Они также выбивают опоры из под его собственной теории. Все, что нужно сказать об отделении сокровищ, неиспользуемых денег и резервов от остаточного количества денег, уже было сказано выше2• Говорить о «суммах, которые не имеют применения, но ожидают его», недопусти мо. В точном и строгом смысле слова – а теория должна использовать всё в точном и строгом смысле – в ожидании применения находятся все деньги, которые в данный момент не меняют владельцев. Однако было бы некорректно называть эти деньги «не имеющими применения» – бу дучи частью резервов, они удовлетворяют спрос на деньги и, следовательно, выполняют характерную для денег функцию. Позже Шумпетер предлагает исключить из рассмотрения и те суммы, которые обращаются на рынках перераспределения доходов, и мы можем лишь спросить – так что же тогда останется?
Шумпетер должен насиловать собственную теорию для того, что бы представить ее хоть сколько-нибудь обоснованной. Ее нельзя сопо ставить с подходом, в рамках которого совокупное количество денег противопоставляется совокупному спросу на них (т. е. совокупному спросу экономических агентов на [денежные] резервы), поскольку
Ibid. Р. 665 f.
2 См. выше, с. 146 ел.
в действительности она не претендует на что-то большее, чем ана лиз незначительной части всей проблемы. Для того чтобы иметь хоть какое-то применение, теория должна пытаться объяснить проблему в целом. Теория Шумпетера произвольно расщепляет запас денег и спрос на деньги – для того, чтобы произвести сопоставление, которое без этого было бы невозможно произвести. Если Шумпетер начинает с утверждения, согласно которому совокупное количество денег распределяется по трем сферам (во-первых, сфера обращения, во-вторых, сокровища и резервы и, в-третьих, капитал), то, если он хочет построить полную теорию денег, он должен повторить то со поставление, которое он делает для сферы обращения (между совокупным количеством потребительских благ и суммарным доходом), и проделать то же самое для двух других сфер, поскольку они не являются неважными для определения ценности денег. Изменения количества денег, запрашиваемых или доступных для сокровищ и ре зервов (отвлечемся от бессмысленности этого разделения) или для сферы капитала, воздействуют на ценность денег точно так же, как на нее воздействуют изменения в сфере обращения. Ни одна теория ценности денег, претендующая на полноту, не отважилась вовсе пре небречь каким бы то ни было анализом того воздействия, которое процессы в сфере образования сокровищ и резервов, а также капитала оказывают на ценность денег.
Итак, мы видим, что даже Шумпетер оказался не в состоянии разра ботать полную каталлактическую теорию денег, отправляясь от теории требований. Тот факт, что его попытка превратить теорию требований в каталлактическую теорию денег вынудила его прибегнуть к неверо ятному сужению проблемы, является лучшим доказательством тезиса, в соответствии с которым полноценная каталлактическая теория денег не может быть построена на базе аналогии [денег] с требованиями. В ито ге своего замечательного исследования он пришел к выводам, которые не сильно отличаются от тех, что были получены с помощью других под ходов и другого инструментария, при построении других каталлактических доктрин, что позволяет говорить о том, что в определенной мере он мог найти их в других работах и воспринять их оттуда. Эти выводы ни в коей мере не следуют из его фрагментарной теории денег, каковую теорию он действительно разработал самостоятельно.
Нам не требуется продолжать обсуждение номиналистической теории денег, поскольку экономическая теория покончила с ней давным-давно. Тем не менее полемика с номинализмом сопровождалась множеством ошибочных утверждений, касавшихся истории этой доктрины, и мы обязаны вскрыть и ликвидировать их.
Прежде всего речь должна пойти об использовании термина «металлизм». Это выражение пошло от Кнаппа. «Это те авторы, которые начи нают с веса и пробы и не видят в штампе ничего, кроме удостоверения этих свойств, – критикует Кнапп металлистов. – Металлисты определяют единицу ценности как определенное количество металла»1.
Такое определение металлизма, данное Кнаппом, ни в коей мере не является ясным. То, что едва ли можно найти хотя бы одного стоящего упоминания автора, который считал бы, что единицу ценности образует количество металла, прекрасно известно. Необходимо напомнить, одна ко, что, за исключением номиналистов, не существовало ни одной школы, которая так легко удовлетворилась бы интерпретацией концепции ценности, данной ей Кнаппом, для которого единица ценности «есть не что иное, как единица, в которой выражено количество уплаченного»2.
Однако, несмотря на то что Кнапп не дает явного определения металлизма, понять, что он имел в виду, достаточно легко. Металлизм для Кнаппа – это все теории денег, которые не являются номиналистиче скимиЗ, а поскольку он сформулировал номиналистическую доктрину с большой ясностью, становится понятно, что он понимает под металлизмом. То, что теории денег, не являющиеся номиналистическими, не имеют общих свойств, то, что среди них есть акаталлактические и каталлактические, то, что каждая из этих групп, в свою очередь, делится на множество доктрин, противоречащих одна другой, – все это либо не известно Кнаппу, либо он об этом сознательно умалчивает. Для него все неноминалистические теории представляют собой одну теорию. Ничто в его сочинениях не говорит о том, что он в курсе существования других теорий денег, кроме той, в рамках которой металлические деньги считаются ценными «сами по себе». Он полностью игнорирует существование даже общеэкономических теорий ценности – не какой-то конкретной, а всех вообще. Он упорно оспаривает единственную теорию денег, известную ему, которую он считает единственной теорией, противостоя щей номинализму, называя ее металлизмом. Его аргументация беспо лезна, поскольку она применима лишь к акаталлактической доктрине, которая – как и все другие акаталлактические теории, включая номи нализм, – была давным-давно опровергнута.
Все авторы, пишущие в полемическом ключе, должны ставить себе ограничения. В любой достаточно хорошо разработанной предметной области невозможно оспаривать мнения всех оппонентов. Необходимо
Knapp. Staatliche Theorie des Geldes. 3. Aufl. München, 1921. S. 281; Idem. Die Beziehungen bsterreichs zur staatlichen Theorie des Geldes // Zeitschrift für Volks wirtschaft, Sozialpolitik und Verwaltung. XVII. Bd. S. 440.
' Knapp. Staatliche Theorie des Geldes. 3. Aufl. München, 1921. S. 6 f.
3 «Все наши политэкономы являются металлистами» (Knapp. Uber die Theorien des Geldwesens // Schmoller's Jahrbuch (Jahrbuch für Gesetzgebung, Verwaltung und
Volkswirtschaft im Deutschen Reiche.) XXXIII. Jahrgang. S. 432).
отобрать наиболее важные из таких мнений, мнения типичные, те, ко торые представляют наибольшую угрозу нашей собственной позиции, а по поводу остальных должно хранить молчание. Кнапп пишет для сегодняшнего немецкого читателя, который, находясь под определяющем влиянием этатистской версии политической экономии, знаком только с акаталлактическими теориями денег, и даже в рамках этих теорий лишь с такими, которые он называет металлистическими. Успех, который Кнапп снискал здесь, показывает, что он был прав, с одной стороны, направив свою критику только против этой версии, едва представленной в литературе, и, с другой стороны, проигнорировав Бодена, Ло, Юма, Сениора, Джевонса, Менгера, Вальраса и всех остальных.
Кнапп не делает ни малейшей попытки установить, что говорили о деньгах экономисты-теоретики. Он лишь задается вопросом: «Что ду мает образованный человек, когда его спрашивают о природе денег?»1. Затем он подвергает критике точку зрения «образованного человека», т. е., очевидно, профана. Никто не собирается ставить под сомнение его право на ·это. Однако при этом недопустимо безосновательно считать этогообразованного человека сведущим в экономической теории. Тем не менее именно это проделывает Кнапп, когда он характеризует денежную теорию Адама Смита и Давида Рикардо как «совершенно металли цистскую», указывая, что: «Эта теория говорит нам, что единица ценности (фунт стерлингов) определяется как определенный вес металла»2. Самое мягкое, что можно сказать об этой формулировке Кнаппа, это то, что она ни на чем не основана. Она прямо противоречит точке зрения Смита и Рикардо на теорию денег и не находит ни малейшего подтверж дения в текстах их трудов. Для всех, кто имеет самое поверхностное знакомство с теорий ценности классической школы и ее теорией денег, очевидно, что Кнапп допускает здесь необъяснимую ошибку.
Но классики не были «металлистами» и в том смысле, что их собственный вклад в проблемы бумажных денег якобы сводился лишь к выражаемому ими «возмущению». Адам Смит выражал свое восхищение теми выгодами, которые общество получает от «занятия бумагой того места, которое занимают золотые и серебряные деньги», с таким энтузиазмом, который едва ли можно найти у авторов, писавших как до него, так и после4. И именно Рикардо в своей статье «Предложения в пользу экономного и устойчивого денежного обращения», опублико ванной в 1816 г., развил эту концепцию и рекомендовал денежную систему, в рамках которой деньги из драгоценных металлов должны быть
Knapp. Die Wahrungsfrage vom Staat aus betrachten // Schmoller's Jahrbuch (Jahrbuch für Gesetzgebung, Verwaltung und Vo\kswirtschaft im Deutschen Reiche.) XLI. Jahrgang. S. 1528.
2 Knapp. Uber die Theorien des Ge\dwesens // Ор. cit. S. 430.
3 Ibid. S. 432.
4 См. также выше, с. 326 ел.
---------------
полностью изъяты из фактического участия во внутреннем обращении. Эти предложения Рикардо легли в основу системы, вначале введенной в Индии в конце XIX в., затем в Поселениях-у-Проливов1, на Филиппи нах и, наконец, в Австро-Венгрии. Данная система денежного обращения сегодня известна как золотодевизный стандарт. Кнапп и его последователи, с энтузиазмом приветствовавшие «современную денежную теорию», могли бы легко избежать ошибок, которых они наделали при изложении политики, проводившейся Австро-Венгрией между 1900 и 1911 гг., если бы они обратили внимание на то, что писали Смит и Ри кардо в соответствующих фрагментах своих сочинений2.
К сожалению, ошибки Кнаппа, допущенные им при изложении истории науки, были некритически восприняты другими авторами. Это началось с попыток оценить теорию Кнаппа максимально мягко, а именно про являя снисхождение к ее слабостям и по мере возможности усматривая в ней нечто полезное. Однако это невозможно проделать, если не вычитывать из государственной теории того, чего в ней просто нельзя обнаружить, того, что в конечном счете противоречит и духу, и букве этой теории, или если не принимать во внимание ошибки, совершенные Кнаппом в отношении истории науки.
Прежде всего в этой связи мы должны упомянуть Визера. Он проводит резкое различие между двумя теориями денег. «Для металлистов деньги имеют независимую ценность, проистекающую из них самих, из их материала, тогда как для современной теории денег их ценность вы-
"'
Strait Settlements-бpитaнcкaя колония, располагавшаяся на части современной Малайзии и Сингапуре, включавшая Малакку, Сингапур. острова Пинанг, Пан кор, Уэлсли, Диндингс, Кокосовые (Килинг), Рождества и Лабуан. Колония просуществовала с 1867 по 1946 г., когда она вошла в состав Малайской Федерации. – Прим. науч. ред.
2Из упомянутой выше статьи Рикардо стоит привести лишь следующий фрагмент: «Хорошо регулируемое денежное обращение является огромным усовершен ствованием в торговых сношениях, и я очень сожалел бы, если бы предрассудки побудили нас вернуться к менее полезной системе. Введение драгоценных металлов в качестве денег можно поистине рассматривать как один из наиболее важных шагов в деле усовершенствования торговли и ремесел цивилизованной жизни; но не менее верно также, что с развитием знания и науки мы делаем новое открытие: изгнание драгоценных металлов из той области, где они использовались с такой выгодой в течение менее просвещенного периода, является дальнейшим усовершенствованием» (Ricardo. Works / Ed. McCulloch. 2nd ed. London, 1852. Р. 404 (Рикардо. Соч. Т. II. М.: Госполитиздат, 1955. С. 193)). Таково истинное выражение «металлистического раз дражения» Рикардо.
водится из объектов, подлежащих обмену, из товаров»1• В другом месте Визер пишет то же самое: «Ценность денежного материала проистекает из двух разных источников. Она образована из потребительской ценности, которую денежный материал получает по причине своего разнообразного применения в промышленности – для изготовления ювелирных изделий, посуды и всякого рода технического использования, – и от меновой ценности, которую деньги получают по причине того, что они являются средством платежа... Услуги, доставляемые монетами, используемыми в качестве средства обращения, и услуги, которые деньги доставляют при их использовании в промышленности, приводят к их обобщенной оценке... Мы можем допустить, что каждой из этих двух услуг по отдельности достаточно для того чтобы ценность существовала, даже если ее другая компонента отсутствует. Точно так же, как промышленное использование золота никуда не денется, если из золота больше не будут чеканить монеты, так же и денежная функция золота никуда не исчезнет, если государство запретит его промышленное использование и реквизирует его для нужд чекана... Преобладающая точка зрения, а именно точка зрения металлистов, является совсем иной. По их мнению, металлическая ценность денег означает то же, что и потребительная ценность металла. Она имеет лишь один источник – промышленное применение, и если меновая ценность денег совпадает с их металлической ценностью, то это не что иное как отражение потребительной ценности металла. Согласно преобладающему среди металли стов мнению, невозможно представить себе деньги, сделанные из беспо лезного материала – поскольку, как утверждают они, •деньги не могут измерять ценность товаров, если деньги сами по себе не обладают ценностью, которой они обладают в силу наличия ценности у материала, из которого они сделаны»2.
Визер сопоставляет здесь две теории ценности денег: современную и металлистическую. Теория, которую он называет современной, представляет собой теорию денег, которая логически вытекает из теории ценности, выводящей ценность из полезности (utility). Поскольку теория полезности лишь недавно получила научное объяснение (и немалая заслуга Визера состоит в том, что он сам внес в это значительный вклад) и поскольку сегодня она без сомнения считается господствующей док триной (при всем нашем уважении к Визеру, который считает господствующей точку зрения металлистов), вполне можно называть денежную теорию, в основании которой лежит современная теория ценности, современной кati oxi)v (по преимуществу). Но сделав это, мы не должны забывать, что точно так же, как корни субъективной теории ценности
Wieseт. V-ber die Messung der Veränder-ungen des Geldwerts // Schriften des Vereins für Sozialpolitik. Bd. 132. Leipzig, 1910. S. 542.
' Wieseт. Theorie der gesellschaftlichen Wirtschaft // Grundril3 der Sozialбkonomik.
Tüb ngen, 1914. S. 316.
могут быть прослежены в глубь веков, и соответствующая ей теория денег существует по меньшей мере двести лет. Она восходит по крайней мере к 1705 г., когда Джон Ло сформулировал ее в ее классической фор ме в своей работе «Деньги и торговля». Сопоставление аргументации Ло с аргументацией Визера выявит фундаментальную согласованность их точек зрения1.
Но эта современная, как ее называет Визер, теория, совершенно очевидно, не является современной теорией, которую имеет в виду Кнапп. У Кнаппа нельзя обнаружить на это ни малейшего намека. Все что есть общего между современной теорией по Визеру и номинализмом Кнаппа, в рамках которого проблема ценности денег игнорируется, это то, что ни та, ни другой не являются «металлизмом».
Сам Визер совершенно отчетливо понимает, что его теория не имеет никакого отношения к теории Кнаппа. Однако, к сожалению, он разде ляет с Кнаппом точку зрения, состоящую в том, что в рамках «преобла дающей металлистической доктрины» «металлическая ценность денег означает то же, что и потребительная ценность металла». Здесь имеет место комбинация нескольких серьезных ошибок в отношении истории науки.
Первое, что нужно отметить, это то, что под металлизмом Визер име ет в виду не то, что имеет в виду Кнапп. Визер противопоставляет «со временную» теорию ценности денег и металлизм, корректно поясняя, что он имеет в виду под этими терминами. Согласно этому объяснению, обе теории противостоят одна другой – каждая из них исключает другую. Однако для Кнаппа та теория, которую Визер называет современной, так же «металлична», как и другие металлистические теории. То, что это так, легко показать.
В своей главной книге Кнапп ни разу не упоминает ни имен авторов, работавших над экономико-теоретической проблемой денег, ни каких либо фрагментов из работ по данному предмету. Он ни разу не приводит доводы против какой-либо традиции в истории мысли, в отличие от того, как это принято в обширной литературе по теории денег. Кнапп лишь постоянно нападает на металлизм, которому он присваивает статус общего мнения о деньгах. Правда, в предисловии он явно ссылается как на металлистов на двух авторов – Германна и Книса2• Однако и Германн, и Книс выдвинули теории, которые весьма схожи с теори ей, называемой Визером современной. Это не должно нас удивлять, так как оба вышеназванных автора исходят из субъективной теории ценности:!, из которой логически выводится «современная» теория ценности денег, так что оба они усматривают основание потребительной
1 См.: фрагменты, приводимые в наст. изд. на с. 103 CJI.
2 См.: Knapp. Staat!iche Theorie des Geldes. 1. Aufl. Leipzig, 1905. S. 5, 7.
3 См.: Zuckerkandl. Zur Theorie des Preises mit besonderen Berucksichtigung der
. geschichtlischem Enticklund der Lehre. Leipzig, 1899. S. 98, 115 f.
ценности драгоценных металлов как в их монетарном применении, так и в «прочих» способах использования1. Да, между Визером и Книсом существуют различия, касающиеся воздействия на денежную функцию возможности прекращения выполнения [денежным материалом]
«прочих» функций. Кнапп не считал это решающей характеристикой (в противном случае он точносказал бы об этом где-то в другом месте) и не мог сказать об этом ничего сверх того, что он сказал о других аспектах ценности денег2.
Итак, мы видим, что среди экономистов искать приверженцев металлизма бесполезно, несмотря на то, как изображает дело Кнапп и его школа. Кнапп прекрасно понимает, почему он всегда полемизирует лишь с этим вымышленным карикатурным металлистом, и предусмо трительно воздерживается от точных ссылок на источники, в которых он почерпнул утверждения, вкладываемые им в уста этого своего металлиста. На самом деле металлист, которого имеет в виду Кнапп, – это он сам. Это не тот Кнапп, который написал «Государственную теорию денег», но тот Кнапп, который, «не обращая внимания на всякие теории», как признавался он сам, привык читать нотации о «прагматичности» денежной системы:1. Это тот Кнапп, который в качестве одного из лидеров историцизма в политической экономии, полагал, что публика ция архивных документов по истории экономики может стать заменой экономико-теоретического осмысления экономических проблем. Если бы Кнапп не относился так презрительно к работам тех, кого он имено вал «всего лишь теоретиками», если бы он не был высокомерен настоль ко, что отказывался иметь с ними что-либо общее, он бы обнаружил, что он имеет совершенно превратное представление о содержании того, что он критикует. То же верно и в отношении его учеников. Их лидер, Бен диксен, открыто признавался в том, что он бывает металлистом4.
Следовать примеру Визера, назвавшего преобладающей доктриной точку зрения, согласно которой ценность денежного материала порож дается исключительно его промышленным применением, совершенно излишне. Концепция денег, отвергнутая Книсом, разумеется, не может считаться преобладающей доктриной". Все работы по теории денег, если они основываются на современной теории, без всякого сомнения, не являются металлицистскими в том смысле термина, в каком его исполь-
См.: Hermann. Staatswissenschaftliche Untersuchungen. 2. Aufl. München, 1870.
S. 444; Knies. Das Geld. 2. Aufl. Berlin, 1885. S. 324.
2Здесь, очевидно, Мизес иронизирует, так как, по егословам, Кнапп игнорировал эту проблему. – Прим. науч. ред.
3 Knapp. Staatliche Theorie des Geldes. 1. Aufl. Leipzig, 1905 S. 5.
4Bendixen. Wahrungspolitik und Geldtheorie im Lichte des Weltkrieges. München
u. Leipzig, 1916. S. 134.
; См.: Wieseт. Theorie der gesellschaftlichen Wirtschaft // Grundrф der Sozialoko
nomik. Tubingen, 1914. S. 317.
514
зует Визер. Но в этом смысле таковой не. является ни одна каталлакти ческа. я теория денег.
В действительности картина, излагаемая Визером как обзор теорий денег его предшественников, искажена вследствие употребления им термина «металлизм». Сам он не упустил этого, поскольку к положениям, процитированным выше, он добавил следующее: «Доминирующая доктрина не осталась истиной для себя, так как... в ее рамках была выдвинута отдельная теория, объясняющая меновую ценность денег. Если бы ценность денег всегда исчерпывалась ценностью металла, то какое место осталось бы для воздействия на нее спроса на деньги, скорости обращения и количества кредитных заместителей?». Разрешение этого очевидного противоречия нужно искать в том, что то, что Визер называет преобладающей металлистической доктриной, находится в глубочайшем противоречии с теми каталлактическими теориями, в рамках которых «была выдвинута отдельная теория, объясняющая меновую ценность денег».
Как и Визер, Филиппович проводит различие между двумя теори ями ценности денег – номиналистической (представленной Адамом Мюллером, Кнаппом и тому подобными, Филиппович включает в эту группу также Адольфа Вагнера) и теми теориями, которые отвергают номиналистский подход. В качестве представителя второй группы он упоминает лишь мою книгу «Теория денег и фидуциарных средств обращения»1. Он пишет, что при обсуждении ценности денег я был вы нужден признать, что лишь ценность товарных денег имеет отношение к теории ценности денег, поскольку она зависит от их функционирования в качестве общего средства обращения2. Здесь Филиппович следует историцистской точке зрения Кнаппа и поэтому допускает ту же ошиб ку, что и Визер.
Если Визер отвергает хартальную и номиналистическую теорию денег, то Филиппович признает свою приверженность этой теории, но в то же время интерпретирует ее так, что это полностью стирает разницу между каталлактическим и номиналистическим подходами. С одной стороны, он заявляет, что «существенным в денежной единице является ее номинальная значимость (Geltung), или способность служить единицей ценности». С другой стороны, он пишет, что «на самом деле денежная единица – это не технически определяемое количество драгоцен ного металла, но ее покупательная или платежная способность»3. Перед нами два тезиса, которые невозможно согласовать между собой. Первый мы уже встречали в качестве определения у Кнаппа, а второй образует
Напомним, что это приложение появилось во втором немецком издании 1924 г. в качестве самостоятельной главы и, поскольку здесь имеется в виду издание 1912 го да, рекурсия отсутствует. – Прим. -науч. ред.
2 Philippovich. Grundriss der politischen Oekonomie. Tublngen, 1916. S. 275.
3 Ibid.
отправной пункт при построении любой каталлактической теории денег. Трудно вообразить более резкое различие.
Тот факт, что отождествление денежной единицы с покупательной способностью, вместо того, чтобы выражать точку зрения Кнаппа, пол ностью противоречит ей, с очевидностью следует из ряда фрагментов его работ1. Характерной чертой номинализма является именно то, что он – как и вообще все акаталлактические теории – хранит молчание по поводу ценности денег – их покупательной способности. Легко показать, насколько несовместимы два тезиса, выдвинутые Филиппови чем. В рамках своей теории Кнапп формально корректно определяет марку как «треть предыдущей единицы ценности, талера»2. Каким бы бессодержательным ни было это определение, само по себе оно не является внутренне противоречивым. Иное дело утверждение Филиппови ча – когда он пишет: «Серебряная марка, будучи третью талера, прежде была денежной единицей, использовавшейся для счета, представляя в коммерческой практике для экономических агентов определенную покупательную способность. Эта покупательная способность должна была сохраниться в монетной единице из нового металла. Иными словами, марка как золотая монета должна была представлять то же количество ценности, которое до этого представляла марка – серебряная монета. Следовательно, то, как технически была реализована монетная единица, иммо своей цмъю поддержание ценности денежной единuцы»3. Эти предложения в сочетании с процитированными выше могут означать лишь то, что реформа германской денежной системы имела своей целью установление покупательной способности талера на том уровне, на котором она находилась ранее. Но это вряд ли можно считать именно тем, что хотел сказать Филиппович.
Имеется еще одна ошибка, которая была воспринята Филипповичем от Кнаппа, а именно его убежденность в том, что каталлактическая теория денег игнорирует фактический опыт, «который предоставляет нам достаточное количество примеров принудительного обращения государственных бумажных денег»•. Любая работа, написанная с позиций каталлактического подхода, включая первое издание настоящей книги (един ственная работа, на которую ссылается Филиппович), может доказать обратное. Можно согласиться с тем, что сторонники каталлактического подхода не нашли удовлетворительного решения проблемы бумажных денег– данный теоретический вопрос все еще является открытым, – однако нельзя согласиться с тем, что они вообще не признают существова-
См., в особенности: Knapp. // Schriften des Vereins für Sozialpolitik. 132. Bd.
s. 560 ff.
2Кпарр. Art. «Geldtheorie, staatliche» // Handwörterbuch der Staatswissenschaf ten. 3. Aufl.
э Philippovich. Grundriss der politischen Oekonomie. Tubingen, 1916. S. 275.
lbld. S. 272 ff.
ния этой проблемы. Этот пункт особенно важен в свете того факта, что многие последователи Кнаппа полагают, будто каталлактические теории денег были опровергнуты опытом военных лет с их бумажными деньгами – как будто эта проблема не привлекала внимания всех экономистов теоретиков, писавших о деньгах, начиная с Рикардо.
Если даже такие признанные специалисты по истории мысли и зна токи литературы по политической экономии, как Визер и Филиппович, некритически восприняли ошибки Кнаппа, допущенные им при изло жении денежных теорий, разработанных экономистами прошлого и на стоящего, то не приходится удивляться тому, что сегодня в Германии большинство тех, кто работает по денежной проблематике, оперируют историей теории исключительно в версии Кнаппа.
Один автор отождествляет металлистскую теорию денег с английской денежной школой, а хартальную теорию называет «разновидностью старой банковской школы»1. Другой автор также пишет о том, что «име ются определенные основания именовать экономическим номинализмом доктрину денежной школы, поскольку она основана на близком подходе к металлическим и бумажным деньгам». Нам представляется, что оба этих автора ошибаются. Противоречие между этими двумя знамени тыми школами теории кредита лежит совершенно в другой области3• Кнапп и его последователи никогда не продумывали эти проблемы в такой мере, в какой это было характерно для представителей указанных школ, и в еще меньшей мере пытались разрешить их.
Доктрина создания денег Бендиксена, неопределенная связь которой с номинализмом Кнаппа является лишь случайным совпадением, очевидно, является не чем иным, как гипертрофированной и в высшей степени наивной версией банковской школы. Удручающее положение дел в экономической теории в Германии иллюстрируется тем фактом, что на протяжении многих лет доктрину Бендиксена принимали за нечто новое, не замечая того, что вся разница между ней и доктриной, которая десятки лет доминировала в Германии, сводится к способу изложения.
Lansburgh. Kriegskostetdekung und ihre Quellen. Berlin, 1915. S. 52 ff.
2 Bortkiewici. Frage der Reform unserer Wahrung und die Knapp'sche Geldtheo
rie // Annalen für soziale Politik und Gesetzgebung. VI. Bd. S. 98.
3 См. выше, с. 393 ел.
В отношении полной адекватности перевода терминов никогда нельзя быть уверенным. Ниже мы приводим краткий перечень оригинальных немецких терминов, которыми автор обозначает разные виды денег и денежных заместителей, и соответствующие английские выражения, использованные нами при переводе.
Перевод слова Umlaufsmittel представляет собой особенно трудную проблему. Устоявшегося эквивалента для передачи того смысла, который вкладывает в него проф. Мизес, в английском языке не существует. Бук вальный перевод «обращающиеся средства» (circulating medium), очевидно, является неприемлемым, поскольку он ассоциируется с такими средствами обращения, которые противоположны тому, что имел в виду проф. Мизес. Вариант «банковские деньги» (bank mоnеу) является неа декватным, так как Umlauf smittel включают в себя не только банковские депозиты, но также и денежные заместители, эмитируемые государством (например, разменную монету). «Кредитные инструменты» (credit instruments), которые могут показаться на первый взгляд удовлетвори тельными, противоречат тому значению, которое Мизес придавал посто янно подчеркиваемому им различию между Umlaufsmittel и векселями. Кроме того, Мизес явным образом указывал, что в самом фундаментальном смысле эмиссия Umlaufsmittel не есть кредитная сделка. В поисках лучшего эквивалента мы остановились на выражении «фидуциарные средства обращения» (fiduciary media). Оно соответствует определению, которое Мизес дал Umlaufsmittel (денежные заместители, не покрытые деньгами1), и вызывает ассоциации с дискуссиями вокруг закона Пиля 1844 г., что отвечает замыслу Мизеса. Этот вариант также помогает сделать упор на подчеркиваемом Мизесом принципиальном подобии между непокрытыми банковскими депозитами и непокрытыми банкнотами.
.
:
Ниже приводится перечень принятых английских эквивалентов других терминов2 3
1 См. выше, с. 134.
2См. также выше, с. 224 ел.
3Ванглийском издании книги перевочик снял абзац, в котором Мизес комменти рует принятое в немецкой научной литературе различение внутренней объективной ценности (innere objective Tauschwert) денег и внешней объективной ценности (iiussere objective Tauschwert) денег (см. последний абзац на с. 124), пояснив, что «поскольку такого различения в английской терминологии не проводится, в настоящем издании это разъяснение опущено. Здесь и далее, когда речь идет об объективной меновой ценности денег, имеется в виду внутренняя объективная меновая ценность, если обратное не указано явным образом». В русском издании указанный абзац восста– нов ен. – Прим. 'Науч ред.;r
Деньги в широком смысле [слова] | Money in boader sense | Geld im weiteren Sinne |
Деньги в узком смысле [слова] | Money in narower sense | Geld im engeren Sinne |
Денежные заместители | Money substitute | Geldsurorgat |
Товарные деньги | Commodity money | Sachgeld |
Кредитные деньги | Credit money | Kreditgeld |
Декретные деньги | Fiat money | Zeichengeld |
Разменные деньги | Token money | Scheidemunzen |
Денежный сертификат | Money certifica te | Geldzertifika t |
Товарный кредит | Commodity credit | Sachkredit |
Фидуциарный кредит | Circulation credit | Zirkulationskredit |
Предлагаемая ниже схема показывает взаимосвязь между некото рыми элементами терминологической системы проф.. Мизеса:
Деньги в широком смысле
средства обращения
ная Непокрытые
/\
Денежн
Деньги в узком смысле Денежные заместители
Товарные Кредитные Декретные деньги деньги деньги
Размен
монета банковские депозиты
и банкноты
ые сертификаты
А Discourse Concerning the Currencies in the British Plantations in America.
Boston, 1740. [Ву William Douglass.]
Alison. England in 1815 and 1845: or, а Sufficient and а Contracted Currency.
3rd ed. London, 1846.
Altherr. Eine Betrachtung йЬег neue Wege der schweizerischen Mйnzpolitik.
Bern, 1908. S.
Altmann. Zur deutschen Geldlehre des 19. Jahrhunderts // Die Entwicklung der deutschen Volkswirtschaftslehre im 19. Jahrhundert. Schmoller Festgabe. Leipzig 1908. VI. Bd.
Anderson. The Fallacy of «The Stabilized Dollar». New York, 1920.
Anderson. The Value of Money. New York, 1917.
Andrew. What ought to he called Money? // Quarterly Journal of Economics. Vol. XIII. 1899.
Arendt. Geld – Bank – Borse. Berlin, 1907.
Arendt. Leitfaden der Wahrungsfrage. 18. Aufl. Berlin, 1898.
Attwood. Observations on Currency, Population and Pauperism in two Letters to Arthur Young Esq. Birmingham 1818.
Аисиу. Les systemes socialistes d'Exchange. Paris, 1908.
Babelon. La theorie feodale de la monnaie. (Extrait des memoires de l' Academie des Insriptions et Belles-Lettres.) Tome XXXVIII. 1-re Partie. Paris, 1908.
*Bagehot. Lombard Street. London, 1906.
Bamberger. Reichsgold. Studien йЬег Waiming und Wechsel. 3. Aufl. Leipzig 1876.
Barid. The One Pound Note, Its History, Place and Power in Scotland, and its Adaptability for England. 2nd ed. Edinburgh, 1901.
BastaЬle. The Theory of International Trade. 3rd edition. London, 1900.
Bendixen. Wiihrungspolitik und Geldtheorie im Lichte des Weltkrieges. Mйn
chen u. Leipzig, 1916.
Bentham. Defense of Usury. 2nd ed. London, 1790.
Berkeley. The Querist // Berkeley. Works / Ed. Fraser. Oxford, 1901.
*Böhm-Bawerk. Grundzatze der Theorie des wirtschaftlichen Gйterwertes // Jahrblicher für Nationalökonomie und Statistik. 1886. Neue Folge. 13. Bd.
*Böhm-Bawerk. Kapital und Kapitalzins. II. Аbt. 2. Aufl. Innsbruck, 1900/1902.
*Böhm-Bawerk. Kapital und Kapitalzins. II. Аbt. 3. Aufl. Innsbruck, 1909.
Böhm-Bawerk. Rechte und Verhaltnisse vom Standpunkte der volkswirt schaftlichen Gйterlehre. Innsbruck, 1881.
Bortkiewicz. Frage der Reform unserer Wahrung und die Knapp'sche Geld theorie. // Annalen für soziale Politik und Gesetzgebung. VI. Bd.
Bothe. Die indische Wahrungsreform seit 1893. Stuttgart, 1906.
Cairnes. Essays in Political Economy, Theoretical and Applied. London, 1873.
Cannon. Clearinghouses: Their History, Methods and Administration. New York, 1900.
Carey. Die Grundlagen der Sozialwissenschaft / Deutsche Ausgabe von Adler.
Munchen 1863.
Carey. Geldumlauf und Schutzsystem. Pest, 1870.
Carey. Lehrbuch der Volkswirtschaft und Sozialwissenschaft / Deutsche Aus gabe von Adler. 2. Aufl. Wien, 1870.
Carey. Principles of Social Science. Philadelphia: J. В. Lippencot and Со., 1858.
Carey. The Principles of Political Economy. 2 vols. Philadelphia: Carey, Leeand Blanchard, 1837-1843.
Carver. The Value of the Money Unit // Quarterly Journal of Economics.
Vol. 11. (1897.)
Cassel. Money and Foreign Exchange after 1914. London, 1922.
Chevalier. Cours d'economie politique. Т. III. La monnaie. Paris, 1850.
Clare. А Money Market Primer and Кеу to the Exchanges. 2nd ed. London, 1893.
Clark. Essentials of Economic Theory. New York, 1907.
*Clark. The Distribution of Wealth. New York, 1908.
Conant. The Gold Exchange Standard in the Light of Experience // The Eco nomic Journal. Vol. 19 (1909).
Conant. What Determines the Value of Money? // Quarterly Journal of Econo mics. Vol. 18. (1904.)
Cuhel. Zur Lehre vonden Bedurfnissen. Innsbruck, 1906.
Davanzati. Lezioni delle monete. 1588 (перепечатано в: Scrittori classici italiani di economia politica, Patre Antica. Milan, 1804.
De Greef. La monnaie, le credit et le change dans le commerce international // Revue economique internationale. 4 (1911). Р 58 ff.
Denkschrift йЬег das Papiergeldwesen der osterreichisch-ungarischen Mo narchie. Verfaftt im k. k. Finanzministerium. Wien, 1892.
Dernburg. Pandekten. 6. Aufl. Berlin, 1900.
Die neue Richtung in der Goldpolitik der Bank von Frankreich // Bank-Ar– chiv. Bd. 7. (1907.) Р. 72 ff. , с1
Die Reichsbank 1876-1900. Berlin, 1901.
Diehl. Sozialwissenschaftliche Erlauterungen zu David Ricardos Grundsiitzen der Volkswirtschaft und Besteuerung. 3. Aufl. Leipzig, 1922.
Dunbar. Chapters on the Theory and History of Banking. 2nd ed. New York, 1907.
Dii. hring. Cursus der National– und Sozialökonomie. 3. Aufl. Leipzig, 1892.
Endemann. Studien in der omanische-kanonistischen Wirtschafts– und Rechtslehre bls gegen Ende des 17. Jahrhunderts. Berlin, 1874.
*Fisher and Bown. The Purchasing Power of Money. New York, 1911.
Fish er. The Rate of Interest. NewYork, 1907.
Fisher. Stabllizing the Dollar. New York, 1929.
Franklin. А Modest Inquiry into the Nature and Necessity of а Paper Curren cy // The Works of Benjamin Franklin / Ed. Sparks. Chicago, 1882.
Fullarton. On the Regulation of Currencies. 2nd ed. London, 1845.
Geyer. Theorie und Praxis des Zettelbankwesens. 2. Aufl. Mйnchen, 1874.
Gelesnoff. Grundzйge der Volkswirtschaftslehre. Leipzig, 1918.
Gesell. Die Anpassung des Geldes und seiner Verwaltung an die Bedйrfnisse des modernen Verkehrs. Buenos Aires, 1897.
Gilbart. The History, Principles and Practice of Banking. Rev. ed. London, 1904.
Goldschmidt. Handbuch des Handelsrechts. Erlangen, 1868.
Graham. The One Pound Note in the History of Banking in Great Britain. 2nd ed. Edinburgh, 1911.
Gregory. Foreign Exchange Before, During and After the War. London, 1923. Grundri derSozialёkonomik. Tйbingen, 1914.
Guyot. Le poblemes de !а deflation. Paris, 1923.
Hahn. Volkswirtschaftliche Theorie des Bankkredits. Tйbingen, 1920.
Наттег. Die Hauptprinzipien des Geld– und Warungswesen und die Lёsung der Valutfrage. Wien, 1891.
Harvey. Paper Money the Money of Civilisation. London, 1877. Held. Zwei Bйcher zur sozialen Geschichte Englands. Leipzig, 1881. Helfferich. Das Geld. 2. Aufl. Leipzig, 1910; 6. Aufl. Leipzig, 1923.
Helf ferich. Die Reform des deutschen Geldwesens nach der Grйndung des Reiches. Leipzig, 1898.
Helfferich. Geld und Banken. Leipzig 1908.
Helfferich. Studien йЬег Geld– und Bankwesen. Berlin, 1900.
Hepburn. History of Coinage and Currency in the United States and the Peren nial Contest for Sound Money. New-York, 1903.
Hertz. Die Diskont und Devisenpolitik der ёsterreichisch-ungarischen Bank // Zeitschrift für Volkswirtschaft, Sozialpolitik und Verwaltung. Bd. 12. (1903.)
Hermann. Staatswissenschaftliche Untersuchungen. 2. Aufl. Mu. nchen, 1870.
Hertzka. Das Wesen des Geldes. Leipzig, 1887. Hertzka. Goldwahrung mit Papierumlauf. Jena, 1895. Hertzka. Wahrung und Handel. Wien, 1876.
Неуп. Die indische Wahrungsreform. Berlin, 1903.
Неуп. Irrtйmer auf dem Gebiete des Geldwesens. Berlin, 1900.
Hildebrand. Die Nationalökonomie der Gegenwart und Zukunft. Frankfurt, 1848.
Hinnenberg. Die Kultur der Gegenwart. Teil II. Bd. 10. Hafte 1.
Hof fmann. Die Devalvierung des ёsterreichischen Papiergeldes im Jahre 1811 // Schriften des Vereins für Sozialpolitik. 165. Bd. 1. Teil.
Howard. The Money Inflation and the Future of Prices // Political Science Quarterly. Vol. 22. 1907.
*Ните. Essays / Ed. Fowde. London.
Jacoby. Der Streit um den Kapitalsbegri ff. Jena, 1908.
Jaffe. Dasenglische Bankwesen. 2. Aufl. Leipzig, 1910.
Jevo. , ns. Investigations in Currency and Finance. London, 1909.
*Jevons. Money and the Mechanism of Exchange. 13th ed. London, 1902.
Kalkmann. Englands VЪergang zur Goldwarung im 18. Jahrhundert. Stra6– burg, 1895.
Kalkmann. Holland's Geldwesen im 19. Jahrhundert // Schmoller's Jahrbuch (Jahrbuch ftir Gesetzgebung, Verwaltung und Volkswirtschaft im Deut schen Reiche.) XXV. Bd. (1901.)
*Kant. Zum ewigen Frieden // Kant. Werke. Bd. 5. (Insel-Ausgabe.) S. 661 f.
Kaufmann. Das franzosische Bankwesen. Ttiblngen, 1911.
Kemmerer. Money and Credit Instruments in Their Relation to General Prices.
New York, 1907.
Keynes. А Tract on Monetary Reform. London, 1923. Kiga. Das Bankwesen Japans. Leipziger lnaug. Diss. Кinley. Money. New York, 1909.
Knapp. Die Beziehungen Osterreichs zur staatlichen Theorie des Geldes // Zeitschrift für Volkswirtschaft, Sozialpolitik und Verwaltung. XVII. Bd.
Knapp. Die Wahrungsfrage vom Staat aus betrachten // Schmoller's Jahr buch (Jahrbuch für Gesetzgebung, Verwaltung und Volkswirtschaft im Deutschen Reiche.) XLI. Jahrgang.
Knapp. // Schriften des Vereins für Sozialpolitik. 132. Bd.
Knapp. Art. «Geldtheorie, staatliche» // Handwörterbuch der Staatswissen schaften. 3. Aufl.
Knapp. Staatliche Theorie des Geldes. Leipzig, 1905; 2. Aufl. 1915; 3. Aufl. Mün– chen, 1921. ··. U.
Knapp. V'ber die Theorien des Geldwesens // Schmoller's Jahrbuch (Jahr buch für Gesetzgebung, Verwaltung und Volkswirtschaft im Deutschen Reiche.) XXXIII. Jahrgang.
Knies. Das Geld. 2. Aufl. Berlin, 1885.
Knies. Geld und Kredit. Berlin, 1876. 2. Aufl. Berlin, 1885. ,
Koch. Der Londoner Goldverkehr. Stuttgart, 1905.
Kraus. Zur Theorie des Wertes. Halle 1901.
Lafarge. La politique monetaire des pays poducteurs d'argent et les campa gnes bimetallistes en Euope / Questions monetaires contemporaines. Pa ris, 1905.
Landesberger. V'ber die Goldpriimienpolitik der Zettelbanken. Wien, 1892.
Landesberger. Wiihrungssystem and Relation. Wien, 1891.
Lansburgh. Kriegskostetdekung und ihre Quellen. Berlin, 1915.
Laughlin. The Нistory of Bimetallism in the United States. New York 1893.
Laughlin. The Principles of Money. London, 1903.
Laveleye. La Monnaie et le Bimetallisme international. Paris, 1891.
Laves. Die Warenwahrung als Ergiinzung der Edelmetallwiihrung. Leipzig, 1890.
*Law J. Considerations sur Je numeraire et le commerce // Economistes finan
ciers du XVIII siecle. 2nd ed. Ed. Daire. Paris, 1858. Lexis. Allgemeine Volkswirtschaftslehre. Berlin, 1910. Lexis. Geld und Preise // Riesser-Festgabe. Berlin, 1913.
Lexis. Papiergeld // Handwörterbuch der Staatswissenschaften. 3. Aufl.
VI. Bd.
Lindsay. А Gold Standard Without а Gold Coinage in England and India. Edin burgh, 1879.
Lindsay. Ricardo's Exchange Remedy.
Loi decretant !а fabrication d'une monnaie d'appoint... precedee des notes sur la monnaie de billon en Belgique ainsi que la discussion de !а loi а la Chambre des Representants. Brusseles, 1860. , (J., н '-:;:i
Lotz. G. F. Knapps neue Geldtheorie // Jahrbuch ftir Gesetzgebung, Verwal– tung und Volkswirtschaft im Deutschen Reich. ХХХ. Jahrgang. 1906.
Lotz. Geschichte und Kritik des deutschen Bankgesetzes vom 14. Marz 1875. Leipzig, 1888.
Lotz. Rezension Mises. Teorie des Geldes und Umlaufsmittel // Jahrbücher ftir Nationalökonomie und Statistik. III. Folge. XLVII. Bd. S. 86-93.
Lисат. Die osterreichische Nationalbank wahrend der Dauer des dritten Pri vilegiums. Wien 1876.
Luschin. Allgemeine Mtinzkunde und Geldgeschichte des Mittelalters und der nuereren Zeit. Mi.. inchen, 1904.
Macleod. The Elements of Banking. London, 1904.
*Marx. Das Kapital. I. Bd. 6. Aufl. Hamburg, 1909. 7. Aufl. Hamburg, 1914.
*Marx. Zur Kritik der politischen <Jkonomie. Hrsgb. Kautsky. Stuttgart, 1897.
Menger. Beitrage zur Wahrungsfrage in <Jsterreich-Ungarn. Jena, 1892.
*Menger. Grundsätze der VolkswirtschaftsJehre. Wien, 1923.
Menger. Art. «Geld» // Handwörterbuch der Staatswissenschaften. 3. Aufl. IV. Bd.
*Mill. Principles of Political Economy. London, 1867.
Mises. Das Poblem gesetzlicher Aufnahme der Barzahlungen in Osterreich Ungarn // Jahrbuch fi.. irGesetzgebung, Verwaltung und Volkswirtschaft (Schmollers Jahrbuch). Bd. 33:3. (1909).
Mises. Die allgemeine Teuerung im Lehre der theoretischen Nationalökono mie // Archiv für Sozialwissentschaft. Bd. 37.
*Mises. Die Gemeinwirtschaft. 2. Aufl. Jena, 1922.
Mises. Die wirtschaftspolitischen Motive der бsterreichischen Valutaregulie rung // Zeitschrift fi.. ir Volkswirtschaft, Sozialpolitik und Verwaltung.
XVI. Bd. (1907.)
*Mises. Nation, Staat und Wirtschaft. Wien, 1919..;. -, ,
*Mises. Socialism. An Economic and Sociological Analysis. London: Jonathan Са ре, 1936
Mitchell. Gold, Prices and Wages under the Greenback-Standard. Berkeley, 1908.
Montesquieu. Le l'Esprit des lois. Edition Toquet. Paris, 1821.
*Morus. Utopia. Duetsch von Oettinger. Leipzig, 1846. 1..
Mйgel. Geldenwertung und Gesetzgebung. Berlin, 1923.
*Nasse-(Lexis). Das Geld– und Munzwesen // Schonbergs Handbuch der poli– tisi;hen <Jkonomie. 4. Aufl. Tubingen, 1896. _;:''Р , Ь:J
Nеираиет. Die Schaden und Gefahгen der Valutaregulierung für die Staatsfi nanzen, die Volkswirtschaft und die Kriegsbereitschaft. Wien 1892.
Neuwirth. Bank und Valuta in Osterreich-Ungarn 1862 bis 1873. Leipzig, 1873.
Nicholson. А Treatise on Money and Essays on Present Monetary Poblems.
Edinburgh, 1888.
Note expediee du Havre le 20 Мау 1810, а la Banque de France, par ordre de
S. M. l'Empereur, et par l'entremise le comte Mollien, ministre du Tresor.
Obst. Banken und Bankpolitik. Leipzig, 1909.
Oneken. Geschichte der Nationalökonomie. Leipzig, 1902. I. Bd.
Oppenheim. Die Natur des Geldes. Mainz, 1855. , :'"J
Oveтstone. Tracts and Other PuЬlications on Metallic and Рарег Currency.
London, 1858.
Palgтave. Bank Rate and the Money Market in England, France, Germany, Holland and Belgium 1844-1900. London, 1903.
Palyi. Der Streit um die staatliche Theorie des Geldes. Munchen und Leipzig, 1922.
Patteтson. Der Krieg der Banken. trans. fom the English Ьу Holtzendorf. Ber lin, 1867. S.
Philippovich Е. von. GrundriВ der politischen Okonomie. 1. -3. Aufl. Tiiblngen, 1907.
Philippovich. Grundriss der politischen Oekonomie. Tübingen, 1916.
Pigou. The Economics of Welfare. London, 1921.
Ртаgет. Die Wahrungsfrage in den Vereinigten Staaten von Nordamerika. Stuttgart, 1897.
Ртiоп. Das deutsche Wecheldiskontgeschaft. Leipzig, 1907.
РтоЬуп. Indian Coinage and Currency. London, 1897.
Pтoebst. Die Grundlagen uns res Depositen– und Scheckwesen. Jena, 1908. Report of the Indian Currency Committee 1898 // Stabllity of lnternatio nal Exchange, Report оп the Intoduction of the Gold-Exchange Stadard into China and Other Siver-Using Countries / Submitted to the Secre tary of the State, October 1, 1903, Ьу the Commission оп International Exchange. Washington, D. C., 1903.
Raffel. 1st Berkeley ein Freihandler? Kieler Inaug. -Diss. 1904.
Rau. Grundsätze der Volkswirtschaftslehre. 6. Aufl. Leipzig, 1855.
Report of the Indian Currency Committee 1898 // Stability of International Exchange, Report оп the Intoduction of the Gold-Exchange Standard into China and Other Siver-Using Countries / Submitted to the Secre tary of the State, October 1, 1903, Ьу the Commission on International Exchange. Washington, D. C., 1903.
Ricardo. Letters to Malthus / Ed. Bonar. Oxford, 1887.
*Ricaтdo. Poposals for an Economical and Secure Currency with Observations on the Pofits of the Bank of England // Ricardo. Works. Ed. McCulloch. 2nd ed. London, 1852.
*Ricaтdo. Principles of Political Economy and Taxation / Ricardo. Works. Ed.
McCulloch. 2nd ed. London, 1852.
*Ricardo. The High Price of Bullion а Poof of the Deprecia tion of Bank Notes / /
Ricardo. Works. Ed. McCulloch. 2nd ed. London, 1852.
Riej3er. Finanzielle Kriegsbereitschaft und Kriegsfiihrung. Jena, 1909.
*Roscher. System der Volkswirtschaft. Bearb. von Pohlmann. Bd. 1. 24. Aufl. Stuttgart, 1906.
Rosendor ff. Die Goldpramienpolitik der Banque de France und ihre deut schen Lobredner // Jahrblicher für Nationalökonomie und Statistik. Bd. 21 (1901).
Sartorius van Walterhausen. Das volkswirtschaftlicheSystem der Kapitalanla ge im Auslande. Berlin, 1907.
Say. Cours complet d'economie politique pratique. 3-eme ed. Paris, 1852.
Sayous. Les banques de depot, les banques de credit et les societes financieres.
2-eme ed. Paris, 1907.
Schlesinger. Theorie der Geld– und Kreditwirtschaft. Munchen und Leipzig, 1914.
Schmoller. Grundriss der allgemeinen Volkswirtschaftslehre. Leipzig, 1902.
Schmoller. Uber die Ausblldung einer richtigen Scheidemunzpolitik vom 14. bis zum 19. Jahrhundert // Jahrbuch für Gesetzgebung, Verwaltung und Volkswirtschaft im Duetschen Reich. XXIV. Jahrgang. 1900.
Schulze-Gaevernitz. Die deutsche Kreditbank // Grundriss dег Sozialökono mik. V. Аbt. II. Teil. S. 240 ff.
Schumacher. Die deutsche Geldverfassung und ihre Reform // Schmoller's Jahrbuch (Jahrbuch für Gesetzgebung, Verwaltung und Volkswirtschaft im Deutschen Reich. XXXII. Bd. (1908).
Schumacher. Die Ursachen der Geldkrisis von 1907. Dresden, 1908.
Schumacher. Weltwirtschaftliche Studien. Leipzig, 1911.
Schumpeter. Das Sozialpodukt und die Rechenpfennige // Archiv für Sozial wissenschaft und Staatspolitik. 44. Bd.
*Schumpeter. Theorie der wirtschaftlichen Entwicklung. Leipzig, 1912.
Schumpeter. Wesen und Hauptinhalt der theoretischen Nationalökonomie. Leipzig, 1908.
Schmidt G. Kredit und Zins. Leipzig, 1910.
Seidler. Die Schwankungen des Geldwertes und die juristische Lehre von dem Inhalt der Geldschulden // Jahrbücher für Nationalökonomie und Stati stik. (1894.) 3. Folge. Bd. 7.
Senior. Three Lectures on the Value of Money. London, 1840; 1931.
Senior. Three Lectures on the Cost of Obtaining Money. London, 1830; 1931.
Senior. Three Lectures on the Transmission of the Precious Metals fom Coun– try to Country and the Mercantile Theory of Wealth. London, 1828.
*Simmel. Philosophie des Geldes. 2. Aufl. Leipzig, 1907.
*Smith. An Inquiry into the Nature and Causes of the Wealth of Nations. Basel, 1791.
Solvey Е. La monnaie et le Compte. Brussels, 1889.
Solvey Е. Gesellschaftlicher Comptabllism. Brussels, 1897.
Spadling. Eastern Exchange, Currency and Finance. 3rd ed. London, 1920.
Sparks. The Life of Benjamin Franklin // The Works of Benjamin Franklin / Ed. Sparks. Vol. I. Chicago, 1882.
Spiethof f. Die Lehre vom Kapital // Schmoller-Festschrift Die Entwicklung der deutschen Volkswirtschaftslehere im 19. Jahrhundert. Leipzig, 1908. Bd. 4.
Spiethoff. Die Quantitatstheorie insbesondere in ihrer Verwertbarkeit als Haussetheorie // Festgaben für Adolf Wagner. Leipzig, 1905.
Spitzmuller. Valutareform und Wahrungsgesetzgebung // Osterreichischen Staatswбrterbuch. 2. Aufl. Bd. 2.
Stenographische Potokolle йЬег die vom 8. bis 17. Marz 1892 abgehaltenen Sitzungen der nach Wien einberufenen Wahrungs-Enquete-Komission. Wien, 1892.
Subercaseaux. Essai sur !а nature du papier monnaie. Paris, 1909.. (' "{
Taussig. The Silver Situation in the United States. New York, 1893. Tellkampf. Die Prinzipien des Geld– und Bankwesens. Berlin, 1867. Tellkampf. Erfordernis voller Metalldeckung der Banknoten. Berlin, 1873.
*The Woгks of Benjamin Franklin / Ed. Sparks. Chicago, 1882.
Thornton. An Enquiгy into the Natuгe and Effects of the Paper Credit of Gгeat Britain. London, 1802.
Tooke. An Inquiry into the Currency Principle. London, 1844.
Torrens. The Principles and Practical Operation of Sir Robert Peel's Actof 1844 Explained and Defended. 2nd ed. London, 1857.
(Twells.) Howcan Paper Money increase the Wealth of а Nation? Fourth Thou– sand. London, 1867.
Vaihinger. Die Philosophie des Als оЬ. 6. AufJ. Leipzig, 1920. -1·
Vaihinger. The Philosophy of «As if». London: Kegan Paul, 1924.
Vogt. Die staatliche Theorie des Geldes // Zeitschrift fiiг die gesammte Staa ts wissenschaft. 62. Jahrgang.
Wagner. Agrar– und Industгiestaat. 2. Aufl. Jena, 1902.
Wagner. Banknote // Rentzsch. Handwörterbuch der Volkswirtschaftslehre. Leipzig, 1866.
Wagner. Beitгage zur Lehre von den Banken. Leipzig, 1857.
*Wagner. Die russische Papierwahrung. Riga, 1868.
Wagner. Geld– und Kredittheorie der Pee]schen Bankakte. Wien, 1862.
Wagner. Kredit // Rentzsch. Handwörterbuch der Volkswirtschaftslehre. Leipzig, 1866.
Wagner. Sozialökonomische Theorie des Geldes und Geldwesens. Berlin, 1909.
Wagner. System der Zettelbankpolitik. Freibuгg, 1873. _11, .: ::
Wagner. Theoretische Sozialökonomik. Leipzig, 1909.
Walras. Etudes d'economie politique appliquee. Lausanne, 1898.
Walras. Theorie de !а monnaie. Lausanne, 1886.
Walsh. The Fundamental Ргоblеm in Monetaгy Science. New York, 1903.
Walsh. The Measurement of General Exchange Value. New York, 1901.
*Wagner. Die гussische Papierwahгung. Riga, 1868.
Weber. Die Geldqualitat der Banknote. Leipzig, 1900.
Weiss. Die moderne Tendenz in der Lehre vom Geldwert // Zeitschrift für
Volkswirtschaft, Sozialpolitik und Verwaltung. Bd. 19.
White. An Elastic Currency. New York, 1893.
White. Money and Banking Illustrated Ьу American Нistory. Boston, 1895.
Wicksell. Geldzins und Güterpreise. Jena, 1898.
Wicksell. The Influence of the Rate of Interest on Prices // Economic Journal. Vol. 18 (1907).
Wieser. Der Geldwert und seine Veränderungen // Schriften des Vereins für Sozialpolitik. Bd. 132. , ·1·:-
, 1..
Wieser. Der Geldwert und seine geschichtlichen Veränderungen // Zeitschrift für Volkswirtschaft, Sozialpolitik und Verwaltung. Bd. 13. (1904.)
Wieser. Der natürliche Wert. Wien, 1889.
Wieser. Theorie der geseilschaftlichen Wirtschaft // GrundriД der Sozialoko nomik. Tüblngen, 1914.
Wieser. V-ber den Ursprung und die Hauptgesetze des wirtschaftlichen Wertes. Wien, 1884.
Wieser. VЪer die Messung der Veränderungen des Geldwerts // Schriften des Vereins für Sozialpolitik. Bd. 132. Leipzig, 1910. , 1-<··. ', r:•, .
Willis. The Нistory and Present Application of the Quantity Theory // Journal of Political Economy. Vol. 4. (1896.)
Wilson. Capital, Currency and Banking. London, 1847.
Witten. Die Devisenpolitik der Nationalbank von Belgien // Schmoller's Jahr buch. Bd. 42. S. 625 ff.
Wolowski. La Question des Banques. Paris, 1864.
Wolf. Eine internationale Banknote // Zeitschrift für Sozialwissenschaft. 1908. vol. 11. S. 44 ff.
Wolf. Verstaatlichung der Silberpoduktion und andere Vorschlage zur Wah– rungsfrage. Zurich, 1891.
(Wright, Harlow.) The Gemini Letters. London, 1844.
Ziiek. Die statistischen Mittelwerte. Leipzig, 1908.
Zwiedineck. Kritisches und Positives zur Preislehre // Zeitschrift für die ge– samte Staatswissenschaft. Bd. 65.
Zuckerkandl. Zur Theorie des Preises. Leipzig, 1889.
Бэджгот. Ломбардстрит. СПб., 1901.
Бём-Баверк О. Избранные труды о ценности, проценте и капитале.
Бём-Баверк О. Капитал и процент. Т. 2-3.
Вагнер. Русские Бумажные деньги. Киев, 1871.
Вебер. Депозитные и спекулятивные банки.
Джевонс. Деньги и механизм обмена.
Зиммель. Философия денег (Предисл., гл. 1) // Теория общества. Сбор ник/ Вступ. статья, сост. и общая ред. А. Ф. Филиппова.
Кант. К вечному миру //Трактаты о вечном мире.
Кларк Распределение богатства.
Ло. Соображения о наличных деньгах и торговле. (Готовится к печати)
Менгер К. Исследования о методах социальных наук и политической экономии в особенности // Менгер К. Избранные работы.
Менгер К. Основания политической экономии// Менгер К. Избранные работы.
Маркс К. К критике политической экономии// Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 13.
Маркс К. Капитал. Т. 1 // Мар11:с К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 23.
Мизес. Нация, государство и экономика. (Готовится к печати.)
Мизес. Социализм. Экономический и социологический анализ.
Юм. О деньгах // Давид Юм. Иеремия Бентам / Библиотека экономистов. Вып. V. М., 1869.
МU/1. 11, Ъ Дж. С. Основы политической экономии.
Монmест11:ъе. О духе законов.
Мор. Утопия / Пер. с лат. и коммент. А И. Малеина.
Нассе, Ле11:сис. Металлические деньги и валюта.
Рикардо. Высокая цена слитков – доказательство обесценения банкнот//
Ри11:ардо. Соч. Т. II.
Ри11:ардо. Предложения в пользу экономного и устойчивого денежного обращения, а также замечания о прибыли Английского Банка, поскольку она связана с интересами государства и собственниками капитала банка// Ри11:ардо. Соч. Т. II.
Смит А. Исследования о природе и причинах богатства народов.
Фишер. Покупательная сила денег.
Фран1<. 11, ин В. Избранные произведения.
Шумпетер Й. Теория экономического развития. Капитализм, социализм и демократия.
Юм. О деньгах // Давид Юм. Иеремия Бентам / Библиотека экономистов. Вып. V. М., 1869.
Юм. О проценте // Давид Юм. Иеремия Бентам / Библиотека экономистов. Вып. V. М., 1869.